строго  спрашивать за
состояние  дел  с каждого, знать настроения каждого,  не  уходить  от острых
дискуссий. Все мы  члены  одного товарищества,  и  все наши заботы общие. Мы
сможем   выдержать  все,  если   сохраним  сплоченность  и  верность  своему
служебному долгу.

     В 1990 году волею Крючкова я посылался в  три прибалтийские республики,
во Владивосток, в Краснодар. Задачи были разными. В  Прибалтике - посмотреть
своими  глазами  на  происходящее  (был  январь),  в  июльском  Владивостоке
разъяснить сотрудникам краевого управления КГБ решения XXVIII съезда КПСС (я
был его делегатом), в июле же в Краснодаре  попытаться помешать  избранию О.
Калугина в народные депутаты.
     В сырой  и холодной Прибалтике, в закрытом густым туманом Владивостоке,
в знойном Краснодарском крае я видел  одно и то же.  Огромные штаты  местных
подразделений КГБ  не знали, ради чего они работают,  какие проблемы  должны
решаться ими или с их помощью, какую информацию собирать и кому докладывать.
Совершалось множество суетливых механических движений  (так бегает и хлопает
крыльями обезглавленная курица), создавалась видимость активной работы. Люди
обслуживали сами себя,  успокаивали видимостью работы совесть, пытались быть
чем-то кому-то полезными.
     Пустота,  выморочность,  обреченность  и в  зданиях КГБ,  и  в  зданиях
партийных   инстанций.   Молчащие    телефоны,   томительное    предчувствие
надвигающейся  беды  и  полная беспомощность  всех  должностных  лиц, совсем
недавно бывших полноправными и абсолютными властителями своих территорий.



     АВГУСТ 1991-го

     С каждым днем будет нарастать  ворох домыслов и дезинформации по поводу
событий 19-21 августа 1991 года.
     События  нельзя  беспристрастно  зафиксировать в  момент  их свершения.
Наблюдателя  или тем более участника захлестывают  эмоции, он редко бывает в
состоянии отделить  действительное  от кажущегося, его сбивает с толку поток
противоречивых сведений,  состояние общего  возбуждения. Со временем картина
происшедшего  принимает  более   четкие   контуры,   но   уходят  из  памяти
существенные  детали,   а  общее   понимание  всего   происшедшего  невольно
подгоняется под личные пристрастия, опасения или надежды.
     С утра 19 августа 1991 года прошло ровно две недели. Пожалуй, это самое
подходящее время для того, чтобы попытаться восстановить канву событий в той
точке, где они меня застали.

     18 августа.

     Ясное,  слегка прохладное  утро,  и день обещает быть добрым.  В восемь
ноль-ноль, как обычно по воскресеньям, направляюсь со служебной дачи  пешком
на "объект" (территорию ПГУ). Полтора часа тенниса со своим помощником Юрием
Ивановичем Новиковым, затем пять минут сауны, душ и -  на рабочее место. Как
обычно,   надо  посмотреть  телеграммы,  сообщения   телеграфных   агентств,
подписать  информацию. 18 августа никаких заслуживающих внимания сведений не
поступило, докладывать было нечего, и часа через полтора той же  дорогой  по
подмосковному лесу отправился на дачу.
     Около  пятнадцати  ноль-ноль  раздался  улюлюкающий  сигнал  телефона -
"кремлевки". Такой звонок в  воскресенье ничего доброго не предвещает - либо
какое-то  происшествие, либо  срочное  задание Крючкова, который  никогда не
отрывался от дел. Выругался вслух (в комнате никого не было), поднял трубку.
Голос Грушко.
     - Владимир  Александрович распорядился привести в  боевую  готовность к
двадцати одному ноль-ноль  две  группы сотрудников  ОУЦ  (отдельный  учебный
центр,  спецподразделение   разведки),  по  пятьдесят   человек   каждая,  с
транспортом.
     -   К  двадцати  одному   ноль-ноль,  а  сейчас   уже   четвертый  час,
воскресенье... А какое задание?
     - Не знаю, он звонил  из машины, велел передать  приказ - две группы по
пятьдесят человек с транспортом.
     - Кто будет дальше распоряжаться группой? С кем связаться?
     - Там будет Жардецкий (начальник ЗГУ, военной контрразведки), все будет
идти через него. Я больше ничего не знаю.
     Дело неприятное. ОУЦ давно гирей висит на ГГГУ, попытки передать  его в
чье-то ведение успеха не  имели. Боевое  подразделение, предназначенное  для
действий  в  особых условиях  за  рубежом,  представляется Крючкову  удобным
орудием и  в сложных внутренних ситуациях. Это подразделение посылали в Баку
для охраны Дома правительства, его  же собирались в январе 1991 года послать
в  Вильнюс,  но,  к счастью,  по каким-то неведомым мне причинам не послали.
Очень беспокоили бесцеремонные, не оформленные  письменно приказы  Крючкова.
(Мы часто ворчали по этому поводу с моим заместителем В. А. Кирпиченко, даже
писали  какие-то  бумаги, но  не хватило духу, как и в других случаях, прямо
потребовать от Крючкова письменных приказов. В  конце июля -  начале августа
(случайно  ли?)  на  совещании  руководства   КГБ  обсуждался  проект  указа
Президента о порядке использования войск КГБ, и я предложил  зафиксировать в
документе, что соответствующие приказы отдаются только в письменном виде.)
     На 19 августа у нас были назначены торжественные мероприятия по  случаю
10-летия ОУЦ.
     Что-то  затевается,  но что? По телефону  даю команду  дежурному по ОУЦ
вызвать на работу начальника подразделения Б. П. Бескова и собирать группы.
     Звоню Жардецкому.
     - В чем дело, где планируется использовать группы?
     -  Сам  не знаю. Мы  только что отправили  тридцать пять сотрудников  в
Прибалтику. Может быть, туда?
     Договариваемся  поддерживать  контакт,  если  кто-то получит информацию
поточнее, другого известит.
     Плохо. Не то  что-то  происходит.  Не было в  последние  дни  тревожных
сведений из Прибалтики, вообще при чем здесь военная контрразведка?
     Звонит  Борис Петрович  Бесков. Докладывает,  что  прибыл  на  работу и
выполняет приказ.
     - Куда?
     - Пока не знаю. Собирайте людей.
     - Какая экипировка, снаряжение?
     - Не знаю, сообщу дополнительно.
     Около восемнадцати часов, возможно, немного  позже, звонок дежурного по
КГБ  - председатель  созывает совещание на двадцать два  тридцать  у себя  в
кабинете.  Это уже не Прибалтика, а что-то  похуже.  Неужели что-то  затеяли
военные?  Посоветоваться  не  с  кем  - надежный  человек  Вадим  Алексеевич
Кирпиченко только что возвратился из отпуска, на работу выходит только через
три дня, на даче его нет.
     Проходит час. Вновь звонок - совещание отменили. Сбор групп не отменен.
     В двадцать один ноль-ноль Б. П. Бесков докладывает мне, а я по телефону
- Грушко  (он в своем служебном  кабинете), что сто человек готовы. Но какой
должна быть их экипировка?
     - А какая у них есть экипировка? - интересуется Грушко.
     - Есть гражданская  одежда, есть темные  комбинезоны (а  есть ли они?),
есть полевая форма пограничников.
     - Председателя нет на месте, я выясню у него и сразу позвоню.
     Около  двадцати  двух часов звоню А. В.  Жардецкому.  Он  ничего нового
сказать  не  может, указаний нет. Голос встревоженный.  Связываюсь  с  Б. П.
Бесковым, прошу  дать возможность людям  отдохнуть  и быть готовыми  к  утру
следующего дня, о чем и сообщаю Жардецкому.
     Ложусь спать.

     19 августа.

     В час тридцать звонок. Жардецкий.
     - Гений Евгеньевич  наше решение дать людям  отдохнуть  не  одобрил, но
просил привести их в состояние готовности к утру.
     - Так что же затевается? Где должна будет действовать группа?
     -  Возможно, что в  Москве. Только меня не  выдавайте. Я  вам  этого не
говорил.
     - Ладно.
     Бескова не тревожу. Засыпаю. Снится какая-то чертовщина.
     В  шесть  тридцать  пять  собираюсь  на  прогулку  с  собакой,  включаю
приемник.
     "...Государственный комитет по чрезвычайному положению..."
     Да, творится что-то очень зловещее. Список членов ГКЧП свидетельствует,
что речь идет не о выходке военных.
     Звонок. Агеев.
     - Группы готовы?
     - Должны быть готовы.
     - Направьте их в  помещение Центрального клуба немедленно.  И нужны еще
сто человек, туда же.
     - Экипировка, вооружение?
     - Пусть берут все, что есть!
     Звонок  дежурного:  "Совещание   в   кабинете  председателя   в  девять
тридцать".
     Если раннее утро  начинается с телефонных  звонков,  добра не жди.  Это
вестники тревоги. Нарушен нормальный ход жизни. Мелькнула мысль: "Нормальной
жизни уже не будет никогда".
     Передаю   информационной   службе   указание   записывать   на   пленку
передаваемые  по радио тексты  документов ГКЧП и отправляюсь  из Ясенева  на
Лубянку.
     Как  всегда  по  утрам  в  понедельник, на  улицах  много  машин,  люди
возвращаются из-за города. Очереди на автобусных остановках, народ спешит на
работу.  Спокойно  в  центре,  обычная толкучка  у "Детского мира",  никаких
внешних признаков ЧП.
     Напротив  кабинета  председателя  ждут девяти тридцати знакомые лица  -
члены  коллегии,  начальники  управлений. Все слегка  подавлены,  не  слышно
разговоров, не видно улыбок.
     Крючков  начинает совещание  без  предисловий.  Понять, что  произошло,
невозможно. По привычке делаю короткие пометки, по привычке про себя пытаюсь
кратко,  одной   фразой,   прокомментировать  речь   Крючкова.   Получается:
"Чрезвычайное положение введено с  целью помочь в  уборке  урожая".  Говорит
Крючков отрывисто, он  очень возбужден, завершает выступление примерно  так:
"Работайте!" С предложением задавать вопросы не обращается. Мелькнула фигура
Ю. С. Плеханова, начальника  службы охраны, совершенно подавленная. (Видимо,
беспокоится о здоровье Президента? Ведь  он болен?) Какой-то ободряющий жест
в его сторону  сделал  Крючков, что-то  вроде: "Ну-ну!  Все будет хорошо, не
беспокойся!"
     Расходимся   понурые,   обмениваемся  не  мнениями,  а   бессмысленными
ругательствами вполголоса.
     Внутренний голос подсказывает,  что  сейчас  от Лубянки лучше держаться
подальше, чтобы не нарваться на какое-нибудь поручение.  Любителей загребать
жар чужими руками в этом здании всегда было достаточно.
     Возвращаюсь  в  Ясенево.  Те  же   улицы,  но  по   ним  идут   колонны
бронетехники. То там, то здесь заглохшие машины, около них суетятся солдаты.
В  воздухе  дизельный чад, как в худые  времена в  Кабуле.  Колонны  кажутся
бесконечными,  идут  неспешно  и, к  нашему  удивлению,  останавливаются  на
красный свет светофоров. Явно происходит что-то не то.
     Уличное   движение   продолжается  обычным   порядком,   и   приходится
задержаться  лишь минуты  на  три  на  проспекте  Вернадского  у  выезда  на
кольцевую дорогу.
     Созываю своих заместителей, начальников  подразделений, кратко  излагаю
ситуацию по  крючковским тезисам, записанным  отдельными словами и  фразами.
Вот эта запись.

19.5.91
     09.30
     Крючков
     Назначен Калинин комендантом г. Москвы. Как прекратить  кровопротилие в
ИКАО (1300 убитых).
     Из Узбекистана уехали 176 т. русских.
     Патриотизм, интернационализм.
     Не допускать ущемления русских.
     Россия - оплот СССР, и СССР - оплот России.
     Обновляться на базе  стабилизации. Поднять добычу  нефти  (упала на 106
млн. т).
     Промышленность - упала на 20%.
     Мобготовность.
     Белоруссия-Украина-Кравчук - спокойно.
     Назарбаев. В Ср. Азии ЧП вводить нет смысла. В Москву не едет.
     Казахстан - положительно.
     Акаев - в Москву не едет.
     В областях нормально.
     Кавказ  - идут  тяжелые бои, участвуют сотни  людей  с бронетехникой  и
артиллерией.
     - Призывы к забастовкам.
     - Прессу защитим.
     - ТВ - 2 канала.
     Уборка урожая - главное, надо помочь.
     Прибалтика - неясно.
     Молдавия - заседает СМ.
     ЧП в отдельных областях.
     Кравчук: не сдают хлеб государству, вывозят из республики.
     Росс. руководство: идут призывы к всеобщей забастовке.
     Патрулирование (демонстративное) Москвы.
     Эконом. указы.
     Задача - сохранить единую денежно-финансовую систему.
     Возвращаемся к Конституции.
     Договор обсуждать и не спешить.
     К рынку пойдем, но не к дикому.
     Законов поменьше, но получше.
     Не допускать вмешательства извне.
     М.б., удастся найти общий язык с российским руководством.
     Задача разведки - видеть и корректировать.
     Уборка урожая в Моск. области (Язов дает 50 тыс.).
     Жить Конституцией.
     Усиленные дежурства.
     Подписание  Договора не состоится. Сразу перейти  из одного состояния в
другое невозможно.

     Сразу  же говорю  коллегам,  что  добавить  мне нечего,  что  ситуация,
видимо,  постепенно  прояснится, прошу соблюдать  спокойствие,  поддерживать
дисциплину. Собравшиеся озадачены, но врать у нас не принято. Сказать ничего
не могу, и они воспринимают положение таким, как оно есть.
     Крючков  пошел на  авантюру?  Но уж больно внушительно  выглядит список
ГКЧП. И что с Президентом? Инсульт? Инфаркт? Ни черта не поймешь. А вместе с
документами ГКЧП зачитывают письмо Лукьянова по поводу Союзного Договора. По
духу  - он вместе с ГКЧП,  но не  в его  составе. Где  бесчисленные комитеты
Верховного Совета, где гора, пирамида египетская законодательной власти?
     Телевидение показывает дурацкие  мультфильмы, радио ведет бессмысленные
передачи. У  нас  принимается программа американской  телекомпании Си-эн-эн.
Фантастическая  ситуация  - узнаем о  положении  в столице нашей  Родины  из
американских источников, из сообщений  телеграфных агентств,  из  телефонных
звонков частного  свойства. Никто ничего не знает! Крючков где-то непрерывно
совещается, спрашивать что-либо у Грушко бесполезно, да и не хочется.
     Судя  по  Си-эн-эн, народ  начинает  стекаться  на Манежную  площадь  и
главным  образом   к  Белому  дому  на   Краснопресненской  набережной.  Это
подтверждают звонки.
     Время идет.  Никаких  указаний и никакой информации.  Прошу разослать в
резиденцию тексты сообщений ГКЧП и указание докладывать о реакции на события
в Москве. Реакция  последовала быстро - резко  негативная  со  всех  сторон,
кроме  Ирака. Ирак  приветствует.  Расписываю  телеграммы Крючкову,  по  его
указанию какая-то их часть направляется членам ГКЧП. Пусть читают, их это не
ободрит, может быть, задумаются.
     Но и нас ничто не ободряет. Эфир молчит, телетайпы  передают  обращения
Б. Н. Ельцина, группа сводок их моментально распечатывает и распространяет в
главке. Обстановка в городе явно накаляется,  но на экране - мультфильмы, по
телефонам встревоженные голоса ничего не понимающих и не знающих людей.  Так
же звучит и мой голос.
     Звонок самого важного телефона - АТС-1, правительственная связь. Сергей
Вадимович  Степашин,  с  которым я  познакомился  недавно. Вместе  с другими
представителями Верховного  Совета России в начале лета  он побывал у нас на
объекте.
     Не помню точно  его слова, но  смысл ясен - необходимо что-то  сделать,
чтобы предотвратить надвигающуюся трагедию.
     Я совершенно согласен со Степашиным, дело идет к чему-то страшному.
     -   Надо  немедленно  говорить  с  Крючковым,  надо  убедить  его,  что
необходимо прекратить все это...
     - Как с ним связаться? Мы в кабинете Бурбулиса...
     По другому телефону пытаюсь отыскать Крючкова. Говорят, он на совещании
у Янаева. Звоню в приемную, требую вызвать Крючкова. Он подходит к телефону.
Говорю,  что  надо  договариваться,  надо  остановить  все происходящее.  Он
спрашивает  только  номер  телефона  Бурбулиса  и  бросает  трубку.  Был  ли
разговор, о чем - я так и не знаю.
     Эфир молчит. К вечеру пресс-конференция Янаева. Она уже описана десятки
раз. Дрожащие руки, заверения о том, что он, Янаев,  считает Горбачева своим
лучшим  (или  очень  хорошим?)  другом  и  надеется  еще с  ним  поработать.
Впечатление  убийственное.  Это  был   капитальный  гвоздь  в  крышку  гроба
несостоявшейся диктатуры.
     Бесков и его команда  в  клубе.  Никаких  указаний  не  имеют.  Питание
налажено.

     Утро 20 августа.

     Ничего яснее не стало. Связываюсь с Б. П. Бесковым. По-прежнему сидят в
клубе,  сейчас  куда-то   их  теснят,  так  как  в  этом  же  клубе  сегодня
торжественные   похороны   К.   А.  Пожарского,   начальника  хозяйственного
управления КГБ. (Повезло, не дожил  до этого чудовищного срама.) На похороны
не еду, хотя Пожарский был мне симпатичен.
     Поток сбивчивой информации нарастает. Ясно, что  народ пошел на  защиту
Белого  дома.  В  середине  дня  откуда-то  (откуда?  Си-эн-эн или звонок из
города?)  поступают  сведения,  что  готовится штурм  Белого дома (Станкевич
распорядился вывести  оттуда всех женщин), пробиваюсь по телефону к Крючкову
(дежурные  по приемной  сообщают, что у него Язов), докладываю  информацию и
прошу  отменить эту  затею.  Крючков  нервно смеется:  "Это  ерунда! Кто это
придумал? Я только что говорил с Силаевым и ему сказал, что это ерунда".
     Не успокоил.  Я  уже как-то слышал такой  смех. Ничего  доброго  он  не
предвещает. Крючков возбужден и врет.
     В семнадцать тридцать  звонок  Б. П.  Бескова. Он докладывает, что  его
товарищи  провели  рекогносцировку  Белого  дома  и  пришли  к  выводу,  что
затевается   бессмысленная   кровавая   авантюра  с   совершенно  гибельными
последствиями.
     Требую  к телефону Крючкова, докладываю о разговоре с Бесковым,  прошу,
умоляю  отменить  планы.  "Доложите Агееву!" Это  все.  Не прерывая связи  с
Бесковым  (он  слышит все разговоры), передаю  по АТС-1  информацию  Агееву.
Подключаю  по внутренней  связи  В.  А.  Кирпиченко,  прошу  его  и  Бескова
внимательно  слушать  меня.  "Борис Петрович,  приказываю  вам не  исполнять
ничьих  указаний,  не  уведомив  предварительно  меня  и  не  получив  моего
разрешения". Повторяю это для ясности и для памяти. Кирпиченко все понимает,
подтверждает прием.
     Предельно  тревожно. В  двадцать один пятнадцать  - в своем  кабинете в
Центре. Мысль -  найти Крючкова  и крупно с ним поговорить. Но в здании  КГБ
его  нет, дежурные говорят,  что он в Кремле.  Отыскиваю  Бескова  -  он  на
совещании  у  Агеева. Прошу вызвать его к телефону. Он докладывает, что идея
штурма  продолжает  обсуждаться,  несмотря  на  совершенно  ясную негативную
позицию всех потенциальных исполнителей, то есть самого Бескова и начальника
группы "А" Седьмого управления В. Ф. Карпухина.
     Подтверждаю совершенно категорически свое указание не выполнять никаких
приказов о  штурме, сделать все возможное, чтобы  такой приказ не отдавался.
Крючкова на месте, в его кабинете, по-прежнему нет.
     Бесков  докладывает,  что  (когда?  ночью  или   утром?)  решено  штурм
отменить.  Утром я его прошу вернуть группы "к месту постоянной дислокации",
в Балашиху, что он и делает с облегчением.

     21 августа.

     Идет  трансляция  в прямом  эфире  заседания Верховного  Совета  РСФСР.
Многие  из  тех,  кто,  подобно  нам,  помалкивал,  спешат  заявить о  своей
причастности к одерживающей верх стороне. Вещает "Эхо Москвы". Сообщают, что
Крючков  собирается  появиться в  тринадцать  ноль-ноль  в Верховном  Совете
России. Что самолеты полетели в Крым. Все сделали вид, что им все давно было
ясно: ГКЧП -  это  кучка  заговорщиков. (Если верить  тому,  что написано  и
сказано после 21 августа, то на баррикадах вокруг Белого дома были миллионы,
а им противостояла группа из восьми беспомощных злодеев.)
     День 21 августа не  был спокойным днем, но это был день разрядки, конец
первого акта. Поздно вечером в Москву из Крыма возвратился Президент СССР.

     22 августа.

     Власть на  месте,  заговорщики арестованы, телевидение захлебывается от
новостей, народ ликует...
     Жизнь продолжается? Возможно. Шесть тридцать. Беру собаку, делаю бодрый
вид специально для охраны  на  воротах,  иду пешком на объект. Двадцать пять
лучших минут каждого дня, но  не сегодня. Во что же нас втравили? Как же мог
предать нас  всех Крючков? Наивный девичий  вопрос: "Кому же  верить?" (Этот
вопрос   меня  замучил  за  последние  дни.  Ответ  есть,  и