инать коллегам, что старые
и, надо признать, удобные для Комитета  госбезопасности и ПГУ порядки канули
в  прошлое,  что для того,  чтобы  быть  полезной Отечеству,  выполнять свои
задачи в  новых условиях, разведка должна не цепляться за отжившее, а идти в
ногу с  жизнью и  хотя  бы  на  полшага  опережать  ее. Коллеги одобрительно
кивали,  поддерживали,  но с  каким трудом новое находило себе место в нашей
повседневной  жизни!  Переосмысливать  же  надо было  практически  все -  от
приоритетных  оперативных  и  информационных  задач  до  системы  подбора  и
подготовки личного состава.
     Серьезное  сопротивление  вызывали  попытки  отказаться  от  понятия  и
термина "главной противник", обозначавшего Соединенные Штаты Америки. Людям,
которые   десятилетиями  работали  по  "главному  противнику",  было  трудно
привыкнуть   к   тому,   что   советско-американские   отношения    утратили
конфронтационный характер и эра холодной войны завершилась, а следовательно,
и подход разведки к работе по США должен быть пересмотрен. Надо сказать, что
аргументы  противников  отказа  от  привычного  термина  были   весомыми.  В
выступлениях американских официальных лиц - вице-президента Куэйла, министра
обороны Чейни, да и  самого президента  Буша  - с  удручающей  регулярностью
звучал  тезис  о том, что именно  Советский  Союз  остается  для США главным
противником. Если не  ошибаюсь, последний раз  эту мысль высказал г-н  Буш в
академии  ВВС в начале  1991  года. (Последующие события  в Советском Союзе,
разумеется,   сняли  на   все   обозримое  будущее   вопрос   о  возможности
советско-американского соперничества. Произошло  это, как и  многое другое в
истории,  в  результате  стихийных,  никем не  контролируемых процессов,  но
отнюдь не было продуктом новой философии в международных отношениях.)
     Разведка  видела, что в условиях быстрого  улучшения  наших отношений с
Соединенными  Штатами,  невиданного  развития человеческих контактов на всех
уровнях наши коллеги из ЦРУ удвоили  и утроили свои  усилия, направленные на
приобретение агентуры из числа советских граждан. К сожалению, эти усилия не
всегда  оставались  безрезультатными, хотя  о многих  прямолинейных  лобовых
подходах  с  предложениями работать  на Соединенные  Штаты  нам  становилось
известно.
     Наконец,  нельзя   согласиться   с  тем,   что   участие,   проявленное
Соединенными   Штатами   к  делам  Советского  Союза,  носит   исключительно
благотворный  характер.  Наше  общество  остается объектом  тайных  операций
американской  разведки.  Передачи  радиостанции   "Свобода",   финансируемой
конгрессом США,  например, немало  способствовали тому,  что межнациональная
рознь  в  нашей  стране  приобрела  столь  острый  и непримиримый  характер.
Доказать  это не сложно -  достаточно проанализировать передачи этой станции
на армянском и азербайджанском языках за 1989-1990 годы.
     И все-таки  от термина "главный противник" после долгих  размышлений мы
отказались. Он  уводил  нас  в  прошлое,  страна же  стремилась  в  будущее.
Конфронтация утратила смысл вместе с крахом партийно-государственной системы
в СССР.

     В  1989-1990   годах  началась  постепенная  структурная  реорганизация
разведки, перегруппировка сил  в соответствии  с новыми условиями. Насколько
мне известно, эта работа продолжается.
     Развал  партийно-государственных  структур,  стремительное   размывание
традиционных  идеологических  устоев, растущее осознание того, что  КПСС  не
способна  обновиться и  возглавить обновление  общества,  породило  для  нас
качественно   новую,   неведомую   и  немыслимую   совсем  недавно  проблему
департизации,  то  есть  ликвидации  организаций  КПСС  в  правительственных
учреждениях, включая КГБ и,  естественно,  ПГУ.  Проблема  встала  острейшим
образом,  после  отмены  статьи  6  Конституции  СССР,  которая   утверждала
руководящую  роль компартии  в нашем  обществе. К моему удивлению,  в пользу
департизации  еще  в  середине  1990  года высказался  секретарь  партийного
комитета  ПГУ  - Станислав  Григорьевич  Н. Руководство и  партком  КГБ были
категорически  против  ликвидации  партийных  организаций.  Была  изобретена
терминологическая  уловка, которая позволяла запутывать  совершенно ясный  в
принципе вопрос.  Доказывалось, что "деполитизация" (это слово подставлялось
вместо "департизация")  правительственных учреждений, особенно КГБ, является
бессмысленной,  поскольку  по  характеру  своей  деятельности   они   должны
проводить  и  защищать  политику государства  и т. п. Удивительно,  что этот
примитивный довод срабатывал, хотя, думается мне, и здесь  решающее значение
имела   дисциплина   сотрудников  КГБ,   привычка  верить  в  разумность   и
порядочность своих руководителей.  Было  и еще  одно обстоятельство. Вопреки
распространенному мнению, партийные  организации  в  КГБ на  протяжении,  по
меньшей  мере,  последних  десятилетий  не  играли  никакой  "руководящей  и
организующей  роли". Они были  полезным, а  во многих  случаях  декоративным
придатком   руководства  всех  уровней  -  от  Комитета  госбезопасности  до
оперативного отдела. Секретари партийных организаций подбирались начальством
из  числа  толковых оперативных работников и затем "избирались" на партийных
собраниях.   Вряд   ли   в   какой-нибудь  из  наших   организаций  работали
профессиональные  аппаратчики.  Их  не было.  Были наши коллеги,  отбывающие
временную  партийную   повинность  и   через  два-три  года  с   облегчением
возвращающиеся к оперативной работе.
     Политбюро  руководило  Комитетом  госбезопасности  не  через  партийную
организацию,  а   напрямую  -  через  председателя  КГБ  и  одного-двух  его
заместителей.
     Таким  образом,  наш  "партаппарат"  занимал   довольно  индифферентную
позицию и выжидал, куда повернет начальство.
     В середине 1990  года я  гласно и широко  объявил  по  Первому главному
управлению,  что отныне  партийные  органы любого уровня  не  должны  никоим
образом  вмешиваться  в   служебные  дела  разведки.  Это  было  непривычно,
партийные организации несколько  растерялись, начали без особой охоты искать
себе новое применение и, кажется, так его и не нашли.
     Дело,  однако,  не было столь  простым.  Развитие  обстановки в стране,
настроения  личного  состава  требовали  более  решительных  шагов,  полного
организационного  отделения   государственной  структуры,   какой   является
разведка,  от общественной организации, какой стала  КПСС.  Руководство  КГБ
осторожно,  с   оговорками,  но   твердо  стояло  за  сохранение  в  органах
госбезопасности партийного присутствия.
     Можно ли было разведке не ориентироваться на КГБ и пойти своим путем? В
условиях, существовавших в КГБ  до августа 1991 года, это было бы  расценено
как мятеж. Я - не  политик, а офицер разведки. Я шел с большинством. Иллюзий
по  поводу перспективности этого пути не было. Своими тревогами и сомнениями
я  делился  с коллегами в руководстве комитета и лично с  Крючковым. На меня
стали посматривать косо, как  на потенциального "демократа". Это было далеко
от истины.

     Из записных книжек

     "Гипноз  свободы  оплачивается  очень  дорого,  как  и  гипноз   любого
вранья... После СССР нам будут предлагать  очень многое. И все будут врать в
свою лавочку. Будет много кандидатов: в министры и вожди, в партийные лидеры
и  военные диктаторы. Будут ставленники  банков и ставленники  трестов -  не
наших. Будут ставленники одних иностранцев и ставленники других. И все будут
говорить прежде всего о свободах: самая многообещающая и  самая ни к чему не
обязывающая  тема  для вранья. Свободу,  как нам  уже  доподлинно  известно,
организовывали  все. И  Сталин,  и Гитлер,  и  Муссолини,  и  даже  покойный
Пилсудский.
     Появятся, конечно, и новые пророки - изобретатели какого-нибудь земного
рая  - то  ли  в одной нашей стране,  то ли во всей  поднебесной. Появятся и
новые сумасшедшие вроде Фурье... Появятся и новые моралисты вроде Толстого с
его непротивлением или "сколько человеку земли нужно".
     В  общем  -  будет  всякое.  И на  всякого  "мудреца" найдется довольно
простаков - с этим ничего не поделаешь: бараны имеются  во всех странах мира
- от самых тоталитарных до самых демократических. Их, как известно, не  сеют
и не жнут.
     Постарайтесь не попасть в их число. Это не так просто, как кажется. Вот
-  наше  поколение -  оно  попало,  не  будучи,  может быть,  намного глупее
предшествующих  поколений. Но дело  все в том, что ему слишком  много врали"
(Солоневич И. Народная монархия. Буэнос-Айрес, 1973, с. 417-418).
     Дар  пророчества  посещает  соотечественников,   оказавшихся  вдали  от
Родины.  Я перечитываю строки, написанные  Иваном Солоневичем  в 1951 году в
далекой Аргентине. Они жгут мою душу и приводят ее в смятение.
     Каждая новая декларация руководства  страны подтверждала, к  сожалению,
подозрение, что решения, определяющие  судьбы страны и общества, принимаются
без  тщательной проработки,  что наши лидеры  подхвачены  стихийным потоком.
Ореол мудрости,  всеведения  и всемогущества  таял.  Все сферы  общественной
жизни охватывал кризис, а  с трибун, экранов телевизоров,  газетных  страниц
звучали  многословные напыщенные и противоречивые заявления,  суть  которых,
как  правило,  сводилась  к тому,  что  мы  выходим  или  вот-вот  выйдем на
интересные решения, что  не сегодня завтра  наступит перелом  и т.  п.  КПСС
умерла,    ее    государственный   придаток   оказывался    неспособным    к
самостоятельному существованию. XXVII съезд не мог породить оптимизма. То же
многоречив,  взаимная  нетерпимость, поглощенность  пустяками  и  закулисная
возня  вокруг  кадровых  назначений.  В  первых  рядах партийных президиумов
оказались люди, до того сидевшие во вторых рядах. В новых лозунгах отчетливо
звучали  нотки ностальгии  и  растерянности. Все  это  не  могло внушать  ни
симпатий, ни надежд. Но не вызывали радости и  "демократы", как для простоты
именовали всех  выступавших против старой КПСС. Эти силы  обладали  огромным
критическим  зарядом, было совершенно очевидно,  что появляются новые яркие,
мужественные люди, предлагающие выбор измученному  неурядицами и трудностями
народу. Они говорили правду языком, свободным от лицемерного жаргона. Но мне
казалось, что логичность их взглядов  заканчивается сегодняшним днем и у них
нет конструктивных концепций будущего  общества. Настораживал поиск рецептов
за рубежом. Россия неоднократно пыталась механически переносить чужие теории
и  учреждения  на  свою  почву,  плоды  чего  мы  пожинаем  и сегодня. Пугал
идиллически-простодушный взгляд на современный мир, где нет места  не только
конфронтации, но и  соперничеству, где  каждое государство готово жертвовать
своими  национальными  интересами ради  общечеловеческих ценностей.  Это  не
говорилось  прямо,  но  ясно  подразумевалось.  И еще  одно:  слишком  много
оказалось  в рядах демократов тех, кто еще вчера вершил государственные дела
во имя партии и от имени партии, кто сделал карьеру в партийной иерархии,  а
теперь каялся,  отказывался от своего прошлого.  Вот почему мнения коллег  в
руководстве КГБ относительно моих симпатий  к  "демократам"  были не  вполне
обоснованны.  С  большей  долей  уверенности  меня  можно  было  обвинять  в
антипатии к консерваторам, черпавшим политическое вдохновение из прошлого.

     Вопрос  о  департизации  разрешился мгновенно 23 августа 1991  года. По
причуде судьбы  приказ  о запрещении деятельности  партийных  организаций  в
органах госбезопасности был подписан моей рукой.
     Думаю, ни одной разведывательной службе мира никогда не пришлось отдать
столько сил  вопросам  отношений  с  общественностью,  как  Первому главному
управлению в 1989-1991 годах.
     Демократизация   -   реальный    и   мощный   процесс.   Общественность
освобождалась  от  страха  перед  некогда всемогущей  властью, и  совершенно
естественно зазвучала тема роли и места органов государственной безопасности
в  Советском  Союзе.  Комитету   пришлось  отвечать   не  только  зарубежным
публицистам, но и отечественным. С критикой выступали А. Сахаров, Ю. Власов,
писатель В. Кондратьев, множество обеспокоенных честных людей, а равно и тех
сотрудников  КГБ,  которые  по  различным  причинам  разочаровались  в  этой
организации.
     Лучший  вид  обороны - наступление.  В.  А. Крючков хорошо  понимал эту
военную   мудрость.  В  1989  году  комитет   перешел   в   пропагандистское
контрнаступление.  Установка  была,  на  мой взгляд,  абсолютно  правильной.
Необходимо убедить общество, что КГБ сегодня не  имеет никакого отношения  к
злодеяниям прошлого, что чекисты были не только инструментом репрессий, но и
их  жертвами. (Действительно, за годы сталинского террора было уничтожено 28
тысяч   сотрудников  госбезопасности.)  Следовало  разъяснять,   что  органы
безопасности  выполняют  общественно-полезные  функции и  необходимы  любому
государству.  Все это  с пониманием и  сочувствием  воспринималось массовыми
аудиториями, перед которыми стали регулярно выступать сотрудники комитета.
     Несколько сложнее  обстояло  дело с практическими изменениями в  работе
комитета.  Упразднили печально известное Пятое  управление КГБ, занимавшееся
борьбой против "идеологической диверсии". Но упразднили на бумаге. На  самом
деле  переименовали в  Управление по защите конституционного  строя. Девятое
управление  переименовали в Службу охраны. Смысл  этого акта, не  вызвавшего
никакого  публичного  отклика, мне неясен до  сих  пор. Настойчиво искали ту
область, где КГБ мог бы  действительно  проявить себя как страж общественных
интересов.  Так  было   создано   Управление  по  борьбе   с  организованной
преступностью. Нельзя умалять сложность и важность этой работы. Преступность
захлестнула  больное  общество, сплелась  с  административными,  партийными,
правоохранительными структурами.  В стране не осталось ни единой, кроме КГБ,
организации,  которая  могла бы  взяться за  борьбу  с  этим  разрушительным
явлением.  У  КГБ  была  заслуженная  репутация  учреждения, не  пораженного
коррупцией, у  КГБ - опытные кадры  и разветвленные структуры.  Но в 1990  -
1991 годах новому  управлению  не удалось проявить себя. Расчеты  на быстрый
успех не оправдались. Работа по организованной преступности - это совершенно
новая  область  для  комитета.  Результаты  дадут  только  последовательные,
неустанные  усилия.  Сотрудники  госбезопасности, уверен,  проявят  и  здесь
самоотверженность  и высокий профессионализм. Для этого  им нужна  поддержка
общества,  уверенность   в  своем  будущем   и  разумное   руководство,   не
преследующее личных политических интересов.
     В  кампанию гласности включилось и Первое главное управление. В декабре
1989 года начальник разведки впервые  в ее  истории  выступал перед открытой
аудиторией. В  конференц-зале МГИМО собралось несколько сотен преподавателей
и студентов, и с замирающим  сердцем я приступил к рассказу  о своей службе,
расположив  к  себе  слушателей,  как мне казалось, воспоминанием об учебе в
этом институте много-много лет тому назад. В зале были знакомые лица.  А. А.
Давидова,  учившая  меня  когда-то  языку  урду,  прислала  короткую  теплую
записочку.  Я  почувствовал себя  увереннее.  Заготовленный  текст  пришлось
отложить  в сторону. Эти слушатели  явно ждали живого  слова,  и нельзя было
обмануть их ожиданий. Выступление удалось. Это стало понятно  по  дружелюбно
оживленной реакции зала, десяткам записок с вопросами.
     Январь  1990   года.   Авиационный   завод  "Знамя  труда".   Очередное
выступление.   На  подступах  к  залу  вижу  знакомое  лицо  -  мой  дальний
родственник Николай Ильин, работающий на этом заводе. Зал набит до отказа, и
аудитория - рабочие,  инженеры  -  оказывается даже  еще более  отзывчивой и
доброжелательной, чем в  МГИМО. Град  вопросов  - от очень наивных до весьма
непростых. Отвечаю честно, в меру своей осведомленности.
     Вопрос: "Сколько вы зарабатываете в месяц?"
     Ответ: "Тысячу триста рублей".
     В зале  раздается гул.  Не  могу понять, в  чем  дело,  - видимо, сумма
велика.  Громкий  голос   из  аудитории:   "У  нас  столько  слесарь   может
заработать!" Вот, оказывается, что. А я-то думал, что мне хорошо платят.
     Приподнятое настроение наступает после удачного общения со слушателями,
но подготовка к нему - это тяжкий труд. Меня удручают штампованные неуклюжие
фразы  материалов,  которые готовятся  в  нашем  управлении информации.  Они
напоминают передовые статьи "Правды" десятилетней давности. Я переделываю их
по своему  вкусу. Ведь выступление  начальника  разведки, как мне  думается,
событие  для  слушателей.  Они  должны  видеть  перед  собой  не  чиновника,
читающего  по бумажке, а  размышляющего,  не во  всем  абсолютно  уверенного
человека, способного поделиться с аудиторией своими  сомнениями. Главное же,
на  мой  взгляд,  говорить  правду,   честно  предупреждая  о  невозможности
разъяснения вопросов, составляющих государственную тайну.
     ...Разведчик становится известен миру только тогда, когда его постигает
крупная  неудача.  Пожалуй,  то  же  самое  можно сказать  о  разведке.  Эта
организация по  своей  природе должна  видеть и слышать все,  оставаясь сама
невидимой.  Нам  довелось  работать  в  тяжелый  период,  коли   уж  я  стал
лектором...

     22  апреля 1990 года  (по  случайному совпадению в номере,  посвященном
120-летию  со  дня   рождения  В.  И.  Ленина)  "Правда"  поместила   первое
развернутое  интервью  с  начальником   ПГУ.  В   этом  интервью  я  пытался
реалистически  показать  место  разведки  во   внешнеполитическом  механизме
страны,  наши новые  подходы  к реалиям  международной  жизни  и внутреннего
положения  Советского  Союза.  Думаю,  что  удалось избежать громких  слов и
пустых  фраз,  намеков   на  всемогущество   своей   службы.  Интервью  было
положительно оценено руководством  КГБ и нормально встречено читателями.  Во
всяком случае, критики  оно не вызвало. Отношения разведки с общественностью
и  прессой  развивались  спокойно и доброжелательно. Единственное осложнение
возникло однажды. Еженедельник "Аргументы и факты" предложил набор вопросов,
отражающих не  только абсолютное отсутствие представления о разведывательной
службе, но и попытку представить ПГУ в крайне невыгодном свете. Я дал ответы
на  все  вопросы,   добавив  к  ним  следующее  обращение:   "Мне   пришлось
комментировать  чьи-то  измышления,  опровергать  недобросовестные  вымыслы,
рассчитанные,  по-русски  говоря,  на  простака.  Но  терпение  -  одна   из
добродетелей разведчика, и я отвечал серьезно и добросовестно.
     Боюсь,  дело не  в  том,  что наша читающая  публика верит стереотипам,
которые создают Дж. Баррон (американский автор ряда книг  о КГБ) и компания,
авторы  детективных  романов  невысокого пошиба  или  предатели,  пытающиеся
спрятать под ворохом "разоблачений" иудино клеймо...
     Хотелось  бы,  чтобы  не  только  читатели,  но прежде  всего  те,  кто
формирует общественное  мнение,  подходили  к этим  стереотипам  со  здравым
скептицизмом... Если  в этом требуется  наша  помощь,  мы всегда  готовы  ее
оказать" (АиФ, 1990, No 34).
     На  этом,  к  сожалению, контакты  ПГУ  с еженедельником  прекратились.
Разоблачение зловещей роли  КГБ было стабильной  темой  влиятельного  в годы
расцвета  перестройки еженедельника  "Московские  новости".  Пишущие девушки
"Московских   новостей"  с   каким-то  прозелитским  новомышленческим  пылом
набросились  и на разведку,  не особенно  заботясь  о достоверности  фактов,
логичности  изложения. По  мере  того  как  конкуренция  на  газетном  рынке
нарастала,   а  популярность   еженедельника   падала,  журналистки  шли  от
пересказывания изданных за рубежом писаний изменников, вроде Гордиевского, к
переложению  анонимных  рас