нувшейся в Союзе кампании против
КГБ  и Андропова, министр госбезопасности ГДР Э.  Мильке в  беседе со мной в
сентябре  1989  года в Берлине  утверждал, что Андропов  в свое  время лично
говорил  ему об этом. Тем не  менее, решение было коллективным - в тогдашнем
понимании этого слова.
     Если  учесть  общую  международную  ситуацию  1979  года  и  менталитет
советских руководителей,  то  их  решение  вмешаться в афганские дела вполне
объяснимо.  Американцы  терпели  неудачу  в  Иране,  и  их  флот появился  в
Персидском заливе.  Военно-политическая конфронтация  между  Западом и  СССР
нарастала. Страхи перед возможностью проникновения  американцев в Афганистан
были реальными, хотя преувеличенными. И, думаю, главную  роль сыграла мнимая
легкость задачи  - сменить  X.  Амина на  надежных, прочно связанных  с СССР
людей, готовых вернуться в Кабул и совершить государственный переворот.
     Каждый шаг советской стороны  в Афганистане совершался  на ощупь. Когда
жизнь  показывала  его  непродуманность,  предпринимался  другой,  столь  же
малоподготовленный шаг. Стратегическая инициатива никогда не попадала в наши
руки.  События развивались стихийно, Москва лишь тешила  себя иллюзией,  что
она их контролирует.
     Как можно  было понять  из отрывочных разъяснений В. А. Крючкова (он  с
большой  неохотой говорил о конце 1979  года),  Политбюро предполагало,  что
пребывание советских войск в  Афганистане будет краткосрочным. Войска должны
были  встать   гарнизонами,  не   вступать  в  боевые  действия,   но  своим
присутствием подкреплять Б.  Кармаля, сдерживать  оппозицию и  внешние силы.
Логично, просто, убедительно, как таблица умножения. И абсолютно ошибочно.
     В первый же день советские  войска  подверглись обстрелам и, совершенно
естественно,  ответили  на них.  Око  за  око...  Произошло  то,  что  потом
деликатно называлось "соприкосновением с населением".  Война не  разгоралась
постепенно,  а вспыхнула  ярким пламенем. Советские солдаты и офицеры честно
выполняли свой долг. Политическому руководству не хватало мужества признать,
что  Б. Кармалю и нашим войскам противостоят  не бандформирования, а широкое
народное сопротивление.
     Армию  заставляли  гоняться  за  бандами.  Партработники   учили  своих
подопечных  марксизму-ленинизму,  искусству  управлять  массами  и проводить
пленумы. Шло  непрерывное  выяснение вопроса, кто же  стоит  во главе  всего
огромного  предприятия непосредственно в Афганистане  -  посол СССР, главный
партийный  советник,  главный  военный  советник, специальный  представитель
Министерства обороны, представитель КГБ? Каждый представлял свое  ведомство,
каждый давал свои  "советы  и рекомендации" Б.  Кармалю, причем не всегда  в
корректной  форме.  Огромная   мощь  распылялась,  тонула  в  бестолковщине.
Афганским  офицерам  преподавался  курс,  куда  входило  детальное  изучение
знаменитой ленинской статьи "Три источника и три составные части марксизма".
Для  борьбы  с дезертирством рекомендовалось  привлекать  к  ответственности
семьи дезертиров. Советские товарищи одобряли или не  одобряли кандидатов на
выдвижение на  любой военный,  партийный или государственный  пост. На  этой
почве нередко  возникали  острые  конфликты  между  советскими  ведомствами.
Интрига  стала  неотъемлемым и  важным  компонентом  всех  наших действий  в
Афганистане.
     КГБ  играл  активнейшую  роль  на  всех  этапах  афганской  эпопеи,  от
организации переворота до вывода войск.
     Наши  советники  учили  сотрудников Службы  государственной  информации
(позже  преобразованной  в Министерство  государственной  безопасности),  во
главе  которой  стоял  нынешний президент  Афганистана  Наджибулла, помогали
афганцам  разрабатывать   и   проводить   оперативные  мероприятия,  ставить
деятельность СГИ на прочную организационную основу.
     Именно в  ходе этого  взаимодействия  была  разработана  и  практически
осуществлялась концепция  установления договорных отношений между афганскими
властями  и  вооруженными  формированиями  оппозиции.   Это   была  сложная,
кропотливая работа, требовавшая детальной осведомленности о  положении дел в
стане противника, о взаимоотношениях предводителей отдельных племен, кланов,
групп.  Отыскивались  посредники,  которые   помогали  устанавливать  нужные
контакты, велись длительные переговоры. В обмен на согласие прекратить огонь
оппозиционеры получали  продовольствие, деньги, оружие. Договоренности часто
нарушались обеими сторонами. Власти нередко не выполняли своих обязательств,
оппозиционеры - своих. Война продолжалась по всему  Афганистану,  но  работа
СГИ  давала  существенный  результат. Оппозиция  не  смогла создать  единого
антиправительственного фронта не только в силу своих внутренних органических
разногласий. Усилия ЦРУ США и пакистанской военной разведки, направленные на
сплочение  оппозиции,  уравновешивались  усилиями   органов  государственной
безопасности  Афганистана,  опиравшихся  на  поддержку  КГБ   СССР.  Военные
разведчики устанавливали и  успешно развивали отношения со многими  лидерами
оппозиции, в том числе и с известным Ахмад-шахом Масудом.
     Работа с  вооруженными формированиями  связана с риском.  В  1990  году
заместитель  министра  госбезопасности  Афганистана  Джалал завершил сложные
переговоры с одним из крупных  формирований  оппозиции на западе страны.  Во
время  торжественной  церемонии  примирения в Герате Джалал был расстрелян в
упор очередью  из  автомата, прошившей ему грудь.  Находившийся рядом с  ним
губернатор Герата Халекъяр был тяжело ранен.
     Афганцы  доброжелательны,  радушны,  гостеприимны,  но  они  могут быть
коварными и безжалостными. Горе тому, кто это забывает.
     Не только руководителем,  но и душой СГИ был Наджибулла. Мне доводилось
много слышать о Наджибулле еще  в Тегеране, затем в Центре. Говорили о нем с
нескрываемым  уважением  и   теплотой.  Многочисленные   личные   встречи  в
последующем  подкрепили  заочно  сложившееся  о  нем  благоприятное  мнение.
Наджибулла  молод  и монументален -  фигурой, осанкой, манерой поведения. Он
умен,  способен быстро  усваивать новое, лишен  предрассудков, которыми было
сковано не без помощи советских друзей  афганское партийно-правительственное
руководство.  Наджибулла   -   великолепный   оратор  и  рассказчик,  мастер
остроумной импровизации, что так ценится на Востоке.
     Но президент - истый афганец, способный на хитроумные  маневры, никогда
не закрывающий путей к самым, казалось бы, немыслимым компромиссам, чуткий к
изменениям обстановки. Загадочное возвращение Б. Кармаля из Москвы в Кабул в
1991 году было  санкционировано Наджибуллой. Ни  одна советская организация,
включая КГБ, вопреки некоторым  сообщениям печати,  участия  в этом  деле не
принимала.  Подобные  неожиданные ходы в отношении  политических  соперников
Наджибулла способен принимать и впредь.
     Наджибулла может  замкнуть длинный перечень тех,  кто верил в  мудрость
советских  лидеров, последовательность политики Советского  Союза, отстаивал
советские  интересы и полностью  полагался  на  то, что великое  государство
защитит его от всех напастей.
     Советская политика никогда не считалась со своими малыми  союзниками. В
тридцатые годы  были физически  уничтожены  руководители Коминтерна, в конце
сороковых отданы на растерзание иранской монархии азербайджанские и курдские
демократы.  При  Хрущеве были  сброшены  все  руководители  стран  "народной
демократии", а при очередном зигзаге советской политики - их преемники.

     1 мая 1986 года после месячного пребывания в Советском Союзе "на отдыхе
и лечении" в Кабул возвращался генеральный секретарь Народно-демократической
партии Афганистана, председатель Революционного совета Бабрак Кармаль.
     Афганский лидер, чья поездка в братскую страну начиналась безоблачно  и
радостно, был потрясен  и обескуражен. В Москве, в ходе дружеских бесед, ему
дали ясно  понять, что ситуация  в мире и в Афганистане меняется, что сам он
устал  нести тяжелейшее  бремя  руководства  революционным  народом и настал
момент уступить пост номер один - генерального секретаря - кому-то  из своих
более  молодых коллег. Ему говорили о его великих  заслугах перед  афганским
народом,  о выдающемся вкладе в дело революции и укрепление афгано-советской
дружбы, о любви и искренней признательности, которую питают к нему советские
руководители,   весь   советский  народ.  Афганскому  лидеру  напоминали  об
обстоятельствах  его  прихода  к власти.  От  него  же  требовалось  одно  -
добровольно и публично заявить об уходе в  отставку.  За  ним останется пост
председателя Революционного совета. Государственная должность  позволит ему,
Кармалю,  трудиться  на благо афганской  революции,  пользоваться почетом  и
уважением.
     Первоначально  у советской  стороны не  возникало сомнений, что Кармаль
последует разумному и доброму совету и сделает  требуемый шаг  в сторону. Он
принадлежал  прошлому  и уже не вписывался в формирующиеся концепции  нового
советского мышления. Самостоятельной  внутренней базы у Кармаля  не было, он
перестал считаться со своими коллегами, и именно они повели сложную интригу,
завершавшуюся беседами  в Москве. На протяжении последних  семи  лет Кармаль
так  часто  и убедительно  повторял, что он коммунист, безгранично преданный
КПСС  и  Советскому  Союзу,  что ему  верили. Главное  же  понимали все -  в
Афганистане  советские  войска,  во  всех  афганских  учреждениях,  во  всех
партийных  комитетах  - советские  советники, у  Кармаля  нет  ни  малейшего
простора  для маневра.  В Москве подошли к судьбе своего союзника  просто  и
по-деловому,  в   той   привычной   манере,   в   которой  всегда   решались
внутрипартийные  кадровые  вопросы:  хочешь  не   хочешь,  а  надо.  Никого,
разумеется,  не  интересовала  такая  мелкая  техническая  подробность,  как
состояние  здоровья  Кармаля. Оно оказалось  гораздо  лучше, чем  ожидали  в
Москве. Никто не догадался заблаговременно проинструктировать  врачей, и они
добросовестно констатировали,  что даже хроническая болезнь печени не  имеет
угрожающего   характера.  Пациент   должен   только   воздерживаться  от   :
употребления  спиртного. Для Кармаля  это  не было проблемой, он  давно  уже
покончил с пристрастием к алкоголю.
     Кармаль выразил понимание позиции советских  товарищей, дал понять, что
в принципе с  ними  согласен,  но  ему  надо побывать в Кабуле, поставить  в
известность  коллег, подумать, как  сделать все приличным  образом.  Афганец
лукавил, пытался выиграть время и, самое главное, вернуться в Кабул. Кармаль
вырос в  атмосфере непрекращающейся кровавой интриги,  хорошо изучил повадки
советских политиков, партийных и государственных чиновников  и, естественно,
не питал иллюзий относительно  своей судьбы. Пожалуй, он даже  преувеличивал
угрозу,  не заметив тех  перемен, которые произошли  в  составе руководящего
эшелона в Союзе.
     В  Москве  Кармалю  поверили,  но  не до  конца. Нужен  был надежный  и
авторитетный человек,  способный проконтролировать процедуру передачи власти
и  не допустить  срывов. Такой человек  был - заместитель председателя  КГБ,
начальник  Первого главного  управления  В.  А.  Крючков,  стоявший вместе с
Андроповым  у  истоков  афганского  предприятия  и игравший во всей  истории
советского  вмешательства  в  афганские  дела далеко не  последнюю  роль. Он
досконально знал особенности обстановки в Кабуле, был лично знаком  со всеми
деятелями  режима  и  пользовался  у  них  неоспоримым авторитетом.  Обладал
Владимир Александрович  и  незаурядным умением  находить  выход  из  сложных
ситуаций.
     Крючков вылетел в Кабул поздно ночью с 1-го на 2 мая. Его полномочия не
ограничивались - Кармаль  должен был уйти без шума, с соблюдением  приличий,
которые в то время были приняты в подобных случаях в странах социализма.
     Кармаль  был встречен в аэропорту Кабула полутора сотнями школьников  -
об  этом  мы  узнали  по  телефону вечером  1  мая.  Кармаль был  неспособен
оценивать   подлинные   масштабы  своей   популярности.  Позаимствованная  в
Советском Союзе система возвеличивания сыграла свою недобрую роль - ликующие
толпы  демонстрантов  с  портретами  любимого  вождя,   портреты   вождя   в
присутственных  местах, крикливые плакаты, здравицы в честь лидера  на  всех
партийных и государственных мероприятиях, густая лесть официальных советских
посланцев железным занавесом отрезали руководителя и от народа, и от партии,
которую он возглавлял. Полторы сотни  школьников  от многомиллионного города
могли  бы  заставить задуматься  человека,  менее  ослепленного  собственным
величием.  Кармаль  приписал  происшедшее плохой  погоде  и  проискам  своих
соперников.  И то  и другое,  несомненно,  было.  Но  было еще и  абсолютное
равнодушие народа и рядовых партийцев к лидеру афганской революции и ко всем
делам высшего руководства.
     Оппоненты  лидера  были в  явном  и неоспоримом  большинстве,  за  ними
маячила  тень  могучего  Советского  Союза   и  стояли  совершенно  реальные
советские танки. "Ограниченный  воинский контингент"  в эти дни в повышенную
боевую  готовность,  однако, не приводился.  Соотношение  сил было настолько
неравным, что речь  шла не  о  возможности  вооруженной  схватки,  а лишь  о
предотвращении публичного политического скандала.
     Крючков был  знаком  с Кармалем давно  и знал  его гораздо  лучше,  чем
кто-либо из советских в Кабуле или в Москве. Если афганец способен кому-либо
доверять, то Кармаль доверял Крючкову.
     Утром 2 мая, не отдохнув после утомительного,  с  посадкой в  Ташкенте,
перелета, Крючков направился в государственный дворец для беседы с Кармалем.
     В большом,  скупо освещенном и  мрачном зале посланца Москвы ждал лидер
Афганистана.  Традиционное  троекратное   объятие,   столь  же  традиционное
осведомление  о  здоровье  друг  друга  и  непременная  передача  приветов и
наилучших пожеланий  от М. С. Горбачева,  других советских руководителей. (В
депешах  в Москву  можно  было  по  небрежению  или  умыслу  опустить  любой
существенный момент  беседы, но ритуальные приветы советских руководителей и
искренняя признательность  приветствуемого за внимание  к  нему  обязательно
присутствовали в каждом сообщении. Это как  бы придавало особый вес, отблеск
государственного величия даже пустым протокольным разговорам.)
     В первых же фразах, произнесенные хозяином дворца, прозвучала некоторая
угрожающая двусмысленность. "Благодаря заботам  советских  докторов чувствую
себя  прекрасно. Я совершенно здоров и понимаю, что  многих это раздражает".
Крючков сделал вид,  что уж он-то никак не входит в число тех, кого огорчает
крепкое  здоровье  его  дорогого  афганского  друга,  и  начал  издалека,  с
последних разговоров с Кармалем в Москве.
     -   Мы  знаем,  -  задушевной  скороговоркой  лилась  речь  московского
посланца, - что в афганском руководстве возникли определенные трудности. Вы,
товарищ Кармаль, переживаете это,  у вас нет душевного спокойствия. В Москве
стало известно о тех беседах, которые в недавнем прошлом были у вас с вашими
ближайшими  соратниками.  (Надо  бы говорить не о  беседах, а  об  острейших
схватках,   но   тональность   разговора   требовала   деликатности.)   Наши
руководители  решили поговорить с вами  как с большим  и  искренним  другом,
интернационалистом, патриотом,  соратником по борьбе,  который всегда ставил
общие интересы выше личных.
     Ласковая речь струилась ручейком, переводчик  вошел в  роль и передавал
крючковские интонации. Лицо Кармаля темнело.
     -  Москва  рассчитывает,  что  инициатива  в  решении  организационного
вопроса будет исходить от вас, товарищ Кармаль. ("Организационный вопрос" на
партаппаратном  языке  означает  снятие или назначение ответственного  лица.
Афганцы  переняли  этот  штамп  у наших  партийных  советников.)  Это  будет
полезным для общего дела и для вас. Вы будете принимать по-прежнему активное
участие в делах страны и сможете  вновь и вновь  убеждаться  в  любви к  вам
советских друзей.
     В зале тихо, на столе остывает  зеленый чай, тонко пахнущий кардамоном,
тема  любви,  дружбы, преданности  звучит проникновенно  и  искренне.  Могло
показаться, что Кармаль начинает размякать, что вот-вот он  поднимется из-за
стола, смахнет невольную слезу, обнимет  своего дорогого советского друга  и
согласится все сделать так, как велела Москва.
     - Верующий мусульманин почитает Бога, его Пророка и  четырех  праведных
халифов,  - заговорил  Кармаль.  -  Мои  чувства  к  Советскому  Союзу,  его
руководителям  близки к  этому почитанию. Это  принципиальная установка моей
жизни.
     Кармалю   свойственно   многословие,   разжевывание   простых   мыслей,
склонность к  метафоре.  Сегодня истертые  слова в устах Кармаля  прозвучали
необычно  - жестко, сухо,  неприязненно. Он сдерживал себя, но голос  звучал
все громче, а фразы становились отрывистее и резче.
     - Вся информация, которую направляли в последнее время в Москву посол и
представитель КГБ, является ложной!
     Сейчас  для него,  Кармаля,  стало совершенно ясным,  что приглашение в
Москву было частью заговора, его удаляли из Кабула для того, чтобы развязать
руки  заговорщикам - Нуру, Кештманду, Наджибу и Зераю. Кармаль не  отрицает,
что в  Москве  были  достигнуты определенные  договоренности,  но  тогда  он
многого  не  видел. Отставка  генерального секретаря, переход  власти в руки
заговорщиков вызовет  взрыв возмущения  в  партии, в народе  и в вооруженных
силах.   Непоправимый  ущерб   будет  нанесен   престижу  Советского  Союза,
потребуются десятилетия, чтобы нормализовать положение.
     -  Что  же  делать?  Принять  совет  Москвы и  нанести  удар  интересам
Советского Союза? Или же  пересмотреть договоренности? - рассуждал Кармаль и
вдруг,  срываясь, захлебываясь словами, закричал: -  Убейте меня!  Принесите
меня в жертву!  Сделайте так,  чтобы эту  жертву принял мой народ! Я готов к
смерти, к тюрьме, к пыткам!
     Он не слушал Крючкова, не позволял перебить себя  и продолжал  яростный
монолог,   возмущался,   горевал,  негодовал,   последними   словами  честил
предателей, которых он вывел в люди. Кармаль рассуждал вслух, перебирал одну
за другой возможные причины  немилости и неизменно приходил  к одному и тому
же  выводу:  мотивы решения Москвы лежат за  пределами афганской ситуации  и
диктуются  интересами  глобальной  политики  Советского  Союза. Мягко, очень
мягко и сочувственно, как безнадежно  больного дорогого человека, успокаивал
Кармаля Крючков, льстил его самолюбию, рисовал розовую  перспективу почета и
уважения,  которыми будет окружен его  друг в Советском Союзе и  Афганистане
все оставшиеся  долгие годы своей  жизни. Московский  гость доказывает,  что
люди, которых Кармаль  считает заговорщиками, остаются его единомышленниками
и  питают к  нему глубочайшее  уважение, что  Москва непричастна к возникшей
ситуации,  ею  движет  лишь  желание помочь афганским  товарищам и в  первую
очередь   самому  Кармалю.  Что  в  Афганистане   никто   не  подозревает  о
состоявшихся в Москве беседах...
     - Вы думаете, афганцы - ослы? - бросает злую реплику Кармаль.
     Он не  верит ни  единому  слову. Его  судьба предрешена, в мягких речах
Крючкова звучит металл, но Кармаль  упрям и последователен.  За его  плечами
двадцать с  лишним  лет политической борьбы. Он не  марионетка Москвы, но во
всем  полагался на Советский  Союз  и не может смириться с  мыслью,  что его
хотят выбросить из политики.
     - Есть план меня ликвидировать! Тысячи моих  соратников будут брошены в
тюрьмы!
     - Вы не верите в наши гарантии?
     Кармаль не верит в советские гарантии и напоминает, что Тараки был убит
Амином  через неделю после исключительно теплой встречи Тараки с Брежневым в
Москве  в  1979 году. И  вообще  ему,  Кармалю, непонятно, почему  с