ы  уничтожить
резиденцию имама Ахульго, утвердиться на реке Андийское  Койсу,  контролируя
оттуда нагорный Дагестан, и учредить укрепленную линию по реке Самур,  чтобы
изолировать юг Дагестана от Азербайджана.
   Сам Головин отправился усмирять жителей Южного Дагестана  и  строить  там
крепости. Действовать же непосредственно против Шамиля  был  назначен  отряд
нового   начальника   войск   на   Кавказской   линии   и    в    Черномории
генерал-лейтенанта графа П. Граббе. Он был  новичком  на  Кавказе,  но  имел
боевой опыт войн с Наполеоном, против турок в  Валахии,  где  при  переправе
через Дунай был ранен пулей в ногу, и в Польской  кампании  1831  года,  где
командовал пехотным корпусом.
   9 мая 1839 года, при выступлении из крепости  Внезапной  в  Чечне,  отряд
Граббе имел 8 тысяч штыков и сабель, 22  орудия  и  до  трех  тысяч  горской
милиции. Но по пути в Дагестан отряд был встречен  повстанцами  во  главе  с
наибом [92]
   Шамиля Ташов-Гаджи. Наиб даже успел построить укрепление у  села  Мискит,
откуда совершал набеги на крепости Сунженской линии и  готовился  ударить  в
тыл Граббе, когда тот двинется на Дагестан. После первых ожесточенных боев с
повстанцами Граббе понял, что вместо Шамиля ему придется иметь  дело  с  его
наибами  в  Чечне.  Собрав  все  силы  в  кулак,  Граббе   двинулся   против
Ташов-Гаджи. Несмотря на завалы, разбитые  мосты  и  неожиданные  нападения,
Граббе захватил и разрушил укрепления повстанцев,  сжег  несколько  аулов  и
штурмом  взял  аул  Саясаны.  Не  настигнув  самого  наиба  и  его   главных
помощников, потеряв часть отряда и обоз, Граббе вынужден  был  вернуться  во
Внезапную. Тем не менее он полагал, что путь на Ахульго теперь открыт.
   Отвоеванное время Шамиль употребил на  укрепление  подступов  к  Ахульго,
устройство гигантских каменных завалов и разрушение дорог. В  крепости  были
превращены и окрестные села, жителей которых имам переселил в горы и в  само
Ахульго.
   Укрепив свой отряд, 21 мая Граббе вновь  выступил  в  поход  на  Ахульго.
Задолго до цели, на высотах у села Буртунай его  встретили  огнем  передовые
отряды имама. Взять высоты с ходу  не  представлялось  возможным,  и  Граббе
предпринял обходной маневр, вынудивший горцев отступить. Когда Граббе  занял
Буртунай, то оказался  на  безлюдном  пепелище.  Он  столкнулся  с  тактикой
"выжженной земли", когда горцы отдавали противнику аулы, от которых  уже  не
было никакой пользы победителю: ни фуража,  ни  припасов,  ни  пленных.  Это
напоминало то, как Наполеону была отдана Москва.
   Отступившие горцы  укрепились  на  очередном  рубеже  обороны  -  в  ауле
Аргвани. Миновать его уже было невозможно,  и  Граббе  пришлось  сперва  под
пулями исправлять дороги к селу и только затем вступить  в  бой  с  мюридами
Шамиля, занявшими выгодные позиции.
   Горцы предстали перед неприятелем большой  организованной  силой,  твердо
руководимой  самим  главнокомандующим,  на  позициях,  искусно   сооруженных
грамотными инженерами с учетом всех преимуществ горной местности.
   Первые атаки Граббе были отбиты с большим для него уроном.  Пушки  палили
по каменным саклям без видимого  успеха.  Граббе  пытался  атаковать  аул  с
разных направлений, но Шамиль стойко отражал все атаки, пока перед  завалами
горцев не выросли завалы из убитых. После  долгого  рукопашного  боя  отряды
Граббе все же сумели ворваться в село. Каждую  саклю  приходилось  брать  по
нескольку раз, потому что горцы уходили  по  подземным  коридорам  в  другие
сак[93] ли, а затем вновь возвращались  и  оказывались  в  тылу  нападавших.
Битва продолжалась до глубокой ночи. Обе стороны понесли большие потери.
   Аул был взят, а Шамиль с остатками своего отряда отошел к Ахульго. Граббе
бросился  преследовать  имама,  но  позиционные  бои   затрудняли   движение
уставшего отряда. Только 12 июня Граббе достиг резиденции имама.
   Грозный вид Ахульго поразил даже видавших виды солдат, которые  говорили:
"Легче снять месяц с неба,  чем  полумесяц  с  минарета  Ахульго".  Крепость
располагалась на  скалистом  полуострове,  окаймленном  глубокими  ущельями.
Здесь была устроена многоярусная система обороны, включавшая  боевые  башни,
орудийные расчеты, подземные жилища и ходы, крытые траншеи,  окопы,  завалы.
На самом высоком месте стояла Сурхаева  башня,  прикрывавшая  все  подступы.
Лишь узкий перешеек соединял Ахульго с соседними горами, но и  он  находился
под контролем Шамиля. По этому перешейку Ахвердилав перебрасывал на  Ахульго
подкрепления и оружие. Гарнизон Ахульго  состоял  из  пяти  тысяч  горцев  и
горянок.
   Готовясь к штурму, Граббе установил на окрестных вершинах  артиллерийские
батареи и рыл траншеи, чтобы  как  можно  ближе  подобраться  к  укреплениям
горцев.
   Тем временем ополченцы начинали угрожать войскам Граббе с тыла.  Опасаясь
повторения телетлинского конфуза,  Граббе  открыл  по  ополченцам  орудийный
огонь, а затем бросил на них кавалерию и несколько батальонов пехоты.  После
двухдневных боев ополченцы были рассеяны. А их  место  занимали  подоспевшие
отряды горской милиции, предводительствуемые дагестанскими ханами.
   В  ответ  Шамиль  возглавил  ночную  вылазку,  результатом  которой  было
приведение в негодность осадных работ Граббе.
   Затем целую неделю Граббе бомбардировал и штурмовал важную позицию горцев
- Сурхаеву башню. Она была взята лишь тогда, когда погибли все ее защитники.
С этой вестью приполз к Шамилю мюрид Магомед-Мирза, которому ядром  оторвало
обе ноги и на которого у солдат не поднялась рука.
   На штурм Ахульго Граббе пошел тремя колоннами.  Войскам  приходилось  под
перекрестным огнем  спускаться  по  лестницам  в  пропасть,  а  затем  вновь
подниматься по крутому склону. Атака, стоившая Граббе около  тысячи  человек
убитыми и ранеными, была отбита. А дерзкие  ночные  вылазки  горцев  вносили
смятение в ряды штурмующих.
   Тогда были сооружены передвижные укрытия из бревен, под  защитой  которых
удавалось вплотную подойти к кре[94] постным завалам. Но и эти укрытия  были
уничтожены в очередной вылазке мюридов.
   Граббе стремился установить полную  блокаду  Ахульго.  Это  удалось  лишь
тогда, когда Головин прислал ему на помощь часть  своего  отряда  с  горными
орудиями и осадными мортирами. Кольцо осады  замкнулось  в  начале  августа.
Каждый клочок Ахульго теперь простреливался со  всех  сторон.  У  осажденных
появились трудности с водой, так как Граббе  устроил  акведуки  и  отвел  от
Ахульго  речку  Ашильтинку,  из  которой  мюриды  брали  воду.   Теперь   ее
приходилось добывать из Койсу, с риском  для  жизни,  "отдавая  на  погибель
каждую ночь по одному человеку", как писал хронист.
   Мужество защитников Ахульго доходило до  невероятия.  Друг  и  сподвижник
Шамиля Алибек Хунзахский, когда пушечное ядро раздробило ему правое плечо  и
рука повисла на одних жилах, просил друзей  отрубить  ее,  чтобы  не  мешала
сражаться. Когда никто не решился это сделать, Алибек наступил на свою  руку
ногой, отрубил ее и вновь бросился  в  бой.  Другие  бросались  в  пропасть,
стараясь на лету перерубить веревки, по которым взбирались солдаты.  Женщины
заряжали ружья, а дети метали камни пращами.
   Несмотря на блокаду, многие прорывались в Ахульго, на помощь  имаму.  Они
влезали по самым опасным уступам, вонзая в гору свои кинжалы.
   Не  менее  поразительной  была  храбрость  русских  солдат,  штурмовавших
Ахульго на плечах друг у  друга,  взбираясь  на  веревках  и  лестницах  над
головокружительной  пропастью,  под  огнем  мюридов  и  лавинами  камней.  К
сожалению,  история  сделала  тех  отчаянных  удальцов  не   союзниками,   а
противниками.



   ПЕРЕГОВОРЫ

   Но взять Ахульго не удавалось, и  Граббе  пошел  на  переговоры,  которые
предложил Шамиль. Имам надеялся выиграть время и повторить успех переговоров
с Фезе.
   На этот раз для встречи с Шамилем отрядили генерала Пулло. Условия Граббе
больше походили на  ультиматум,  главным  пунктом  которого  были  выдача  в
аманаты старшего сына Шамиля - 8-летнего Джамалуддина -  и  выход  имама  из
Ахульго. В обмен на это Граббе гарантировал имаму и его сподвижникам  жизнь,
неприкосновенность семей и имущества и обещал вернуться на плоскость. [95]
   Шамиль отверг предложенные условия. И 17 августа Граббе  вновь  пошел  на
штурм.
   Битве за Ахульго не было видно конца. Разрушенные днем  укрепления  горцы
заново возводили ночью. Женщины надевали мужскую одежду, чтобы казалось, что
в Ахульго еще много защитников, а  порой  и  дрались  наравне  с  мужчинами.
Шамиль, казалось, держался из последних сил, но силы  Граббе  тоже  были  на
исходе. И тем и другим не хватало продовольствия  и  боеприпасов.  И  тех  и
других косили болезни. И все до крайней степени устали.
   Как писали очевидцы, гора содрогалась от взрывов, а  изнуренные  блокадой
горцы, будто ища в смерти спасения от бесконечного ужаса, решались на  самые
отчаянные предприятия. И что даже сам Шамиль выходил  молиться  на  открытое
место или просто подолгу сидел там с сыном  на  коленях,  ожидая  пули,  как
избавления.
   Затянувшееся противостояние  и  неопределенность  создавшегося  положения
побудили стороны вновь начать переговоры.
   Шамиль решился выдать Граббе своего  сына,  надеясь,  что  это  остановит
кровопролитие. Объясняя свое решение сподвижникам, он  ссылался  на  Пророка
Мусу (Моисея), которому Бог определил расти  во  власти  Фараона.  Передавая
сына в руки Граббе,  Шамиль  мысленно  вручал  его  воле  Аллаха  -  лучшего
хранителя человеческих судеб.
   Однако Граббе  не  удовлетворился  получением  заложника,  не  отошел  от
Ахульго и требовал к себе самого Шамиля.
   Новая встреча Шамиля с Пулло проходила ввиду обеих сторон, на нейтральной
территории. Но при желании Пулло мог захватить Шамиля, так как  перевес  сил
был на его стороне. Опасаясь вероломства, Шамиль сел на край сюртука  Пулло,
чтобы в случае необходимости не дать ему встать первым  и  нанести  генералу
упреждающий удар. Речь Пулло сводилась к тому, что решать  судьбу  Шамиля  и
всей кампании может только  сам  Граббе  и  для  окончательного  утверждения
условий перемирия Шамилю непременно следует явиться в лагерь командующего.
   Шамиль уже готов был броситься на генерала, который, отняв у  него  сына,
заманивал в ловушку и  его  самого,  вместо  того  чтобы  выполнить  прежние
условия  и  покинуть  горы.  Но  тут  один  из  сопровождавших  Шамиля  спас
положение, пропев  призыв  к  полуденной  молитве,  хотя  время  ее  еще  не
наступило. Шамиль сказал Пулло, что после призыва на молитву  разговоров  не
бывает, и вернулся в Ахульго. [96]
   Граббе еще несколько раз пытался добиться выхода Шамиля, посылая  к  нему
его помощника Юнуса, который пришел с юным  заложником  Джамалуддином.  Юнус
уходил и возвращался, пока не последовал решительный отказ Шамиля.  "Он  вам
не верит, - сообщил Юнус. - Вы взяли у него сына,  обещая  заключить  мир  и
отвести войска, но этого не сделали".



   ПОСЛЕДНИЙ ШТУРМ

   21  августа  начался  решительный  штурм  Ахульго,   подробное   описание
которого, как писал хронист, "составило бы толстую книгу, от чтения  которой
горели бы сердца, а глаза стали бы влажными".
   В ночь на 22 августа саперы заложили в скале минную галерею  и  произвели
сокрушительный взрыв,  открывший  штурмующим  батальонам  путь  в  крепость.
Завязалась ожесточенная  рукопашная.  Умирая,  мюриды  обещали  победителям:
"Наши души вознесутся на-небо, но вернутся сюда с ангелами и будут сражаться
за родную землю".
   Последствия битвы были ужасны. Тысячи убитых и раненых усеяли истерзанную
гору. Жена Шамиля Джавгарат погибла с младенцем на  руках.  Погиб  его  дядя
Бартыхан. Сестра Шамиля Патимат закрыла платком лицо и кинулась в пропасть.
   "...В два часа пополудни на обоих замках  развевалось  русское  знамя,  -
рапортовал Граббе. - 23  августа  два  батальона  Апшеронского  полка  брали
приступом нижние пещеры, в которых засели  мюриды,  и  истребили  всех  тех,
которые не решились немедленно сдаться... Потеря неприятеля огромна: 900 тел
убитых на одной поверхности Ахульго, исключая  тех,  которые  разбросаны  по
пещерам и оврагам, с лишком 700 пленных и  имущество  осажденных,  множество
оружия, один фальконет и два значка остались в наших руках..."



   СПАСЕНИЕ ШАМИЛЯ

   Но еще несколько дней в подземных укрытиях и пещерах шли бои. В одной  из
этих пещер отбивался от штурмующих и Шамиль с  несколькими  мюридами,  женой
Патимат  и  сыном  Гази-Магомедом.  В  период  ночного  затишья  им  удалось
перекинуть над узким ущельем бревно,  по  которому  около  тридцати  человек
перебрались на другую сторону. Ра[97]  немного  в  ногу  сына  Гази-Магомеда
Шамиль перенес на себе. Там их встретила засада, но горцам удалось пробиться
через кордон и уйти в горы.
   Уже почти добравшись до безопасного места, они наткнулись на конный дозор
своих земляков-гимринцев. Но это были отступники во главе с аульской знатью,
которая весьма пострадала от Шамиля и имела к  нему  свой  счет.  Видя,  что
силой пробиться уже не удастся, Шамиль вышел  вперед,  назвал  гимринцев  по
именам и поклялся, что его сабля настигнет каждого, кто  посмеет  встать  на
его пути. Слова Шамиля и блеск его сабли, хорошо известной своей необычайной
величиной и беспощадностью, смутили отступников. Они не посмели  напасть  на
Шамиля и позволили пройти его  небольшому  отряду.  Изнемогая  от  голода  и
усталости, помогая друг другу, возвращаясь за отставшими,  они  уходили  все
дальше. Раненого сына Шамиль нес на  себе.  Жена  Шамиля,  Патимат,  которая
вскоре должна была родить,  проделала  весь  этот  тяжкий  путь  безропотно.
Только когда она теряла сознание  и  не  могла  идти,  все  останавливались,
стараясь  добыть  хоть  немного  воды.  Жажда  заставляла  их   пить   росу,
скопившуюся в следах животных.
   Однажды утром они обнаружили, что их окружает отряд горцев. Но в этот раз
ими  оказались  люди,  преданные  имаму.  Их  накормили,  дали  отдохнуть  и
проводили дальше. Шамиль направился в сторону Чечни.
   Сын Шамиля Джамалуддин, которого Граббе в  письме  военному  министру  А.
Чернышеву называл "мальчиком бойким и свыше лет умным", был увезен с Кавказа
и  определен  сначала  в  1-й  Московский  кадетский  корпус,  а   затем   в
Александровский кадетский корпус для малолетних сирот в  Царском  Селе,  где
был мусульманский священник.



   "ПОСМОТРИМ, ЧТО ДАЛЬШЕ БУДЕТ"

   Победу над Шамилем в Петербурге встретили  с  ликованием.  На  участников
экспедиции посыпались награды. Головин получил чин генерала  от  инфантерии,
Граббе - звание генерал-адъютанта и орден Святого  Георгия  второй  степени,
остальные участники похода -  специально  учрежденные  серебряные  медали  с
надписью "За взятие штурмом Ахульго".
   Штурм этот остался в истории столь значимым событием,  что  правительство
решило увековечить его посредством живописи.  На  исходе  века  работа  была
поручена Францу Рубо, который создал сначала ряд картин,  а  затем  и  целую
панораму [98]
   "Штурм аула Ахульго". Панорама имела большой успех  в  Европе  и  России,
принесла автору звание академика, орден  Святого  Михаила  и  новые  заказы.
После "Ахульго" Рубо написал панорамы "Оборона Севастополя"  и  "Бородинская
битва".
   Образ Шамиля и события Кавказской войны нашли отражение и в произведениях
множества других художников,  среди  которых  были  такие  корифеи,  как  И.
Айвазовский, Г. Гагарин, М. Врубель, Н. Пиросмани, Е. Лансере.


   Граббе уверял Николая I в полном  "успокоении"  Кавказа  и  окончательной
гибели  мюридизма,  а  самого  Шамиля  объявил  "бесприютным  и   бессильным
бродягой, голова которого стоит не более 100 червонцев". В докладе  с  места
военных действий Граббе писал: "Не сомневаюсь, что настоящая  экспедиция  не
только поведет к успокоению края, где  производились  военные  действия,  но
отразится далеко в горах Кавказа, и что впечатление штурма и взятия  Ахульго
надолго не изгладится из умов горцев и будет  передаваемо  одним  поколением
другому. Партия Шамиля  истреблена  до  основания;  но  это  только  частный
результат, гораздо важнейшим считаю я  нравственное  влияние,  произведенное
над горцами силой русского оружия..."
   Полагая, что настало время, "когда горцы не должны уже  более  обманывать
начальство призраком покорности", Граббе  обещал  составить  проект  системы
управления горскими племенами и решительно претворить его в жизнь.
   На докладе  Граббе  и  Пулло  военный  министр  Чернышев  сделал  помету:
"...Одного недоставало к славе оной - это взятия Шамиля, он успел  скрыться.
Теперь желательно  знать,  как  ген.  Граббе  полагает  воспользоваться  как
естественными, так и нравственными выгодами сей экспедиции".
   Усомнился в полном  успехе  и  император,  наложивший  на  полях  доклада
резолюцию: "Прекрасно, но жаль очень, что  Шамиль  ушел;  и  признаюсь,  что
опасаюсь новых его козней, хотя неоспоримо, что  он  лишился  большей  части
своих способов и своего влияния. Посмотрим, что дальше будет".



   ШАМИЛЬ В ЧЕЧНЕ

   Молва о великом сражении на Ахульго достигла  Чечни  раньше  Шамиля.  Его
встречали как героя, оказывали почести и старались превзойти  друг  друга  в
гостеприимстве. Немало жертвенных овец и быков было заколото в  ознамено[99]
вание  чудесного  спасения  Шамиля.   Шамиль   старался   нигде   долго   не
задерживаться, полагая, что погоня  если  и  не  настигнет  его  самого,  то
способна повредить принимавшим его людям. Жители Беноя не  хотели  отпускать
Шамиля, считая свой аул  совершенно  недоступным  для  чьих-либо  покушений.
Здесь Шамиль оставался некоторое время. Здесь родился и его сын Магомед-Шапи
(Магомед-Шефи).
   Затем  Шамиль  перебрался  в  Ведено,  а  оттуда  в  Шатой.  Сюда  начали
стягиваться его уцелевшие мюриды, наибы и уважаемые  предводители  чеченцев.
Знаменитые храбрецы Шугаиб Центороевский и Джавад-хан Даргоевский  старались
ободрить Шамиля, обещая, что взамен павших товарищей он найдет в Чечне новых
друзей, которые будут ему верной опорой.
   В тот период еще одно несчастье опечалило горцев: скончался  их  духовный
вдохновитель и наставник шейх  Магомед  Ярагинский.  До  последних  дней  он
поддерживал Шамиля и борьбу горцев, служа живой связью с  благодатью  шейхов
Золотой цепи. Шейх Ярагинский был похоронен на  кладбище  аула  Согратль,  и
могила его с тех пор считается священной.
   Духовное руководство горцами принял на себя преемник Ярагинского  -  шейх
Джамалуддин Казикумухский.



   ИЛЛЮЗИИ ГРАББЕ

   Затишье,  воцарившееся  в  горах  после  Ахульго,  подвигнуло  Граббе  на
энергичное введение в крае новой системы управления.  Чечню  и  Дагестан  он
разделил на приставства, назначил управлять ими надежных людей.  Он  объявил
горцам, что не хочет полупокорности, потребовал полного  подчинения,  выдачи
аманатов и по одному хорошему ружью с каждых десяти  домов.  Им  также  было
ведено "не давать убежище абрекам и мюридам и отказаться от всякого  участия
в пагубном учении Шамиля". Без дозволения  начальства  даже  запрещено  было
переходить на жительство из одного аула в  другой.  Сверх  того  горцы  были
обложены всевозможными  податями  и  повинностями.  А  произвол  чиновников,
грабежи и реквизиции скота стали повсеместным явлением. Вместе с тем  Граббе
понимал, что одной лишь силой оружия "нельзя дойти до покорения  гор",  и  в
будущем предполагал перейти к мерам экономическим,  дабы  продемонстрировать
горцам выгоды его благоустроенного правления. Однако на первых порах  считал
необходимым утвердиться в крае крепостями и поселениями, чтобы,  контролируя
поля и пастбища, поста[100] вить население в  полную  от  себя  зависимость.
Это, по замыслу Граббе,  должно  было  вынудить  горцев  постепенно  сложить
оружие и привести их к совершенной покорности.
   Первые результаты новой  системы  все