авадзе в Кахетии, в сердце Алазанской долины  -  показалось
ей просто райским уголком. Мадам Дрансе попала  в  Грузию  в  поисках  хлеба
насущного, и устройство в семью  князя  воспитанницей  его  дочерей  считала
подарком судьбы.
   Князь был внуком Герсевана Чавчавадзе, министра-представителя  грузинских
царей при русских императорах в период  заключения  Георгиевского  трактата.
Давид был женат на внучке последнего венчанного грузинского царя Георгия XII
Анне. Ей теперь было 28 лет, и у них было  шестеро  детей:  дочери  Саломея,
Мария, Елена, Тамара и Лидия, которая была еще  младенцем.  Немногим  старше
Лидии был сын Александр. Вдова Грибоедова Нина  Александровна  была  старшей
сестрой князя и обычно отдыхала в Цинандали вместе с родными, но в этот  раз
судьба ее уберегла. Она, вместе  с  дочерью  Чавчавадзе  Еленой,  гостила  у
другой сестры князя - Е. Дадиани, вдовствующей владетельницы Мингрелии.
   Июнь 1854 года выдался особенно жарким, и семейство князя оставило душный
Тифлис, чтобы предаться неге в родовом поместье.
   Преодолев за два дня 60 верст, семейство прибыло в Цинандали.  Прекрасный
дом, окруженный благоухающим садом  с  гранатовыми  и  жасминовыми  аллеями,
скоро заставил забыть трудности путешествия. [233]
   Вслед за ними в Цинандали приехала сестра Анны 26-летняя княгиня  Варвара
Орбелиани с полугодовалым сыном Георгием  и  18-летней  племянницей  княжной
Ниной Баратовой. Княгиня Орбелиани была  в  трауре  после  кончины  ее  мужа
командира Грузинского гренадерского полка генерал-майора Ильи Орбелиани.  Он
был смертельно ранен в битве с турками при Башкадыкларе в ноябре 1853 года и
через месяц умер в госпитале. Погибший  был  тем  самым  Орбелиани,  который
побывал в плену у Шамиля в 1842 году.
   В Цинандали все было тихо и спокойно, а природа поражала своим изысканным
великолепием.  Имение  располагалось  на  берегу  притока  Алазани.   Отсюда
открывались чудесные виды,  увенчанные  сиянием  снежных  пиков  Кавказского
хребта. И располагавшееся за ними государство грозного  Шамиля  не  казалось
уже столь опасным соседством, тем более что горцы десятки лет  не  тревожили
Кахетию.
   Начальство смотрело на ситуацию иначе. Доставляемые лазутчиками  сведения
говорили о том, что большие  отряды  имама  собираются  для  нового  похода.
Направление его оставалось неизвестным, а командование не имело сил укрепить
все приграничные области. Князь Чавчавадзе получил  приказ  взять  под  свое
начало  кахетинскую  милицию  и  укрепиться  в   старой   крепости   Шильды,
расположенной  на  подступах  к  Алазани  со  стороны  Дагестана.  Передовым
форпостом, в 12 верстах за Алазанью, была Похальская башня, на  которой  нес
службу небольшой гарнизон местной милиции.
   Князь не верил, что горцы дерзнут перейти реку. Оставляя семью, он обещал
скоро вернуться. Тем более что начавшиеся дожди должны были сделать  Алазань
полноводной и труднопроходимой, броды держались  в  секрете,  а  в  соседний
город Телав прибыл из Тифлиса большой отряд.
   Но на следующее утро долина Алазани уже лишилась своего благостного вида:
повсюду полыхали пожары, слышалась канонада, соседи готовились к отъезду,  и
крестьяне уговаривали княгинь последовать их примеру.
   Они  уже  начали  собирать  вещи,  когда  получили  записку   от   князя,
подвергшегося нападению отряда мюридов. Нападение было отбито, князь уверял,
что скоро все кончится, и просил не беспокоиться. Анна  Ильинична  объяснила
домашним, что недоразумение с горцами скоро разрешится, и  занялась  детьми,
которых переполох вокруг только веселил.
   Тем временем появлялись все  более  явные  признаки  на[234]  двигавшейся
беды. Распространились тревожные слухи, крестьяне уходили  в  лес,  а  слуги
просили отпустить их, пока не поздно.
   Княгиня сохраняла спокойствие,  но  велела  уложить  в  сумки  серебро  и
драгоценности.  Примчался  на  повозке  местный  врач,  намереваясь   спасти
княжеские семейства, но Анна стояла на своем - муж не велел уезжать.
   Стали появляться незнакомые люди, выдававшие себя за телавских  беженцев,
просились на ночлег и старались вызнать у  прислуги,  кто  из  оставшихся  в
Цинандали самый богатый.
   В имении, кроме княжеских семейств и ближайшей прислуги, почти никого  не
осталось. Вещи были собраны, экипажи нагружены, дети одеты. Оставалось  лишь
получить весть от князя.
   Мадам Дрансе была в ужасе. Она бы  давно  бежала,  если  бы  знала  куда.
Однако у нее хватило смелости пойти к реке, чтобы узнать, что происходит  на
той стороне. Едва она вышла из зарослей орешника, как увидела  двух  горцев,
переходивших реку со своими лошадьми.
   С воплями "Горцы  идут!"  Дрансе  бросилась  обратно  и  умоляла  княгинь
немедленно бежать.
   Но  было  уже  поздно.  Вокруг  затрещали   выстрелы.   Княгини   собрали
домочадцев, поднялись наверх и заперлись в бельведере.
   Узнав,  что  Похальская  башня  захвачена  мюридами,  князь   мобилизовал
оставшихся жителей Шильды, а их семейства укрыл в крепости.
   На рассвете 3 июля отряды Гази-Магомеда атаковали  укрепленное  село,  но
были отбиты. Оставив часть отряда осаждать  Шильды,  Гази-Магомед  напал  на
соседние села. В тыл нападавшим ударили охотники.  Горцы  опять  отошли,  но
затем напали уже на другие села.
   На помощь грузинской милиции подошли две роты егерей  с  дружинниками  из
Кварели и батальон Тифлисского егерского полка с двумя орудиями.
   Тогда-то и послал князь Чавчавадзе ту  записку  в  Цинандали.  Прося  "не
беспокоиться", он имел в виду переживания семьи о  нем  самом,  а  вовсе  не
призыв оставаться в имении, как это поняла его супруга.
   Все вестовые из Шильды гибли по дороге,  но  милиционер,  отправленный  в
Цинандали, доставил записку по назначению. Как оказалось, это  было  не  его
везением, а  желанием  разведчиков  Шамиля  проследить  удобный  брод  через
Алазань. [235]



   ПЛЕНЕНИЕ КНЯГИНЬ

   Из бельведера цинандальского дома, в котором  укрылись  княжеские  семьи,
было видно, как имение наполнилось всадниками, как они  собирали  у  родника
пленных, как разоряли их дома. Настала очередь  княжеского  особняка.  Горцы
заполнили двор, разглядывая готовые к отбытию княжеские экипажи. Нашли сумки
с драгоценностями, открыли сундуки, восторженно зацокали. Несколько  человек
спешились  и  с  веселыми  криками  бросились  в  дом.   Смерч   опустошения
сопровождался звоном стекол, треском мебели и жалобными звуками  фортепиано,
терзаемого неумелыми руками.
   Когда заскрипела под чужими ногами лестница, ведущая в бельведер, княгиня
Орбелиани благословила близких и стала у двери, решив первой  принять  новый
удар судьбы.
   Выбив крепкую дверь, горцы застыли в изумлении перед нежданной  картиной.
Столько знатных пленниц сразу они никогда не видели. Напиравшая сзади  толпа
подтолкнула первых, и те  бросились  разбирать  пленниц.  Новые  претенденты
старались  тоже  кого-нибудь  пленить,  но  пленниц  на  всех  не   хватало.
Счастливые обладатели пробивались к выходу, подняв пленниц над собой, а тот,
что захватил мадам Дрансе, даже вынужден был выпрыгнуть с ней  на  руках  из
окна, чтобы пленницу не отняли более сильные.
   Появившийся Даниял-бек быстро понял, с кем имеет дело, велел собрать всех
пленниц вместе, привести к ним детей и строго  охранять.  Их  даже  окружили
лошадьми, чтобы отгородить горцев  от  новых  искушений.  У  разгорячившихся
мюридов  были  отобраны  и  самые  дорогие  ценности,  включая,  как  писали
хронисты, корону царя Ираклия II (отца Георгия  XII),  хранившуюся  в  семье
Чавчавадзе как реликвия.
   Даниял-бек, говоривший по-грузински и по-русски, выяснил  кто  есть  кто,
переписал пленных и велел отправить их в  лагерь  Шамиля.  Дамам  он  обещал
неприкосновенность, а горцам - лишить головы любого, кто посмеет их обидеть.
Знатных пленниц, включая мадам Дрансе,  горцы  посадили  на  экипажи.  Речку
экипажи переехать не смогли и были сожжены. Пленницы пошли вброд,  не  желая
садиться на лошадей позади своих похитителей. Но  когда  княгиню  Чавчавадзе
чуть не унесло рекой, они были посажены  на  лошадей  силой.  Княгиня  одной
рукой вынуждена была держаться за пояс своего похитителя, а другой прижимала
к себе четырехмесячную Лидию. Мадам Дрансе упиралась изо всех сил,  кричала,
что она француженка и что не позволит... Ее про[236]  вожатый  по-французски
не понимал и ответил ударом нагайки по спине  гувернантки,  после  чего  она
сочла за лучшее покориться судьбе и положиться на Деву Марию.
   Пленных крестьян погнали вместе со скотом  и  груженными  добром  арбами.
Спаслась лишь  тетка  князя  престарелая  Тиния  Орбелиани,  которая  успела
забиться в чулан и не была найдена.


   Получив известие  о  захвате  Цинандали,  князь  Чавчавадзе  поспешил  на
выручку, но, подойдя  к  берегу  Алазани,  увидел,  что  имение  его  объято
пламенем. Он надеялся, что семейство успело уехать. А на пути возвращавшейся
из Цинандали партии горцев решил устроить засаду.
   Когда показался первый отряд, по нему был открыт огонь из ружей и  пушек.
Бросая добычу, горцы отступили. Соединившись с  другим  отрядом,  они  пошли
другой дорогой, но и здесь их ждала засада.
   Князь поручил подстеречь горцев и отбить пленных  капитану  Мингрельского
егерского полка Хитрово. Это  ему  удалось,  но  не  полностью.  Горцы  были
отброшены, но среди погибших оказались и пленные.
   Как писал Е. Вердеревский, "после уничтожения второй партии, наткнувшейся
на засаду князя, люди его и милиционеры,  по  древнему  грузинскому  обычаю,
стали приносить и бросать к ногам своего помещика и начальника головы убитых
хищников, а также добычу, найденную в их  сумках".  Узнав  среди  отобранной
добычи некоторые вещи из своего цинандальского дома, князь потерял последнюю
надежду на благополучное спасение своей семьи. Среди погибших была найдена и
его дочь Лидия. Трагедия произошла в тот момент,  когда  Хитрово  открыл  по
горцам сильный огонь из своей засады,  и  те  вместе  с  пленными  бросились
назад. На бешеном скаку мать не сумела удержать  малютку,  и  она  упала  на
острые камни. Если бы Хитрово не понял, что произошло, и не прекратил огонь,
трагедия могла бы принять еще большие размеры.
   Князь понял, что лишился не только  дочери,  но  и  всего  семейства,  не
говоря уже об опустошенном имении.
   Даниял-бек хорошо знал эти места и вывел горцев по  узкой  тропинке,  где
они уже не встретили никаких преград.
   Тем временем князю донесли, что  Шильды  вновь  атакованы.  Пылая  жаждой
мести, он бросился на неприятеля, отбил село, но часть  горцев  заперлась  в
церкви. Тогда князь велел обложить ее хворостом и поджечь. Те,  кто  пытался
спастись из огня, падали под пулями и шашками. [237]



   ВОЗВРАЩЕНИЕ В ГОРЫ

   Шамиль собирался идти  дальше,  в  глубь  Грузии.  Но  подоспевшие  части
царской армии и ополченцы вынудили его остановиться.
   Вскоре стало  известно,  что  турецкие  войска,  наступавшие  в  Западной
Грузии, разбиты у Нигоети, на реке Чорох и Чингильских высотах.
   Потеряв последнюю надежду на  помощь  от  турок,  Шамиль  приказал  своим
отрядам покинуть Кахетию. Да и воины, отягощенные богатой добычей, вовсе  не
желали рисковать трофеями,  мечтая  поскорее  вернуться  к  своим  полунищим
семьям. Шамиль же видел в знатных пленницах залог исполнения своей  заветной
мечты - возвращения сына Джамалуддина, которого у него отняли 15  лет  назад
под Ахульго.
   На следующий день после кахетинской драмы убитых горем и изнемогающих  от
усталости  пленниц  доставили  в  лагерь  Шамиля  у  Похальской  башни.   Из
княжеского дома в Цинандали было уведено 22 человека. В самой башне и вокруг
нее было собрано еще около тысячи пленных, среди которых  княгини  узнали  и
своего родственника Ивана Чавчавадзе. Он командовал небольшим  гарнизоном  и
был захвачен после отчаянной защиты.
   Гази-Магомед, который руководил Кахетинской  операцией  и  которому  едва
исполнился 21 год, затмил славу набегов Хаджи-Мурада. Теперь никто  в  горах
не сомневался в его праве называться наследником имама.
   Посмотреть на княгинь пришли командиры  горцев.  Многие  из  них  помнили
покойного Илико Орбелиани и говорили его вдове, что он был  храбрым  воином,
заслужившим всеобщее уважение. И что сын очень  похож  на  отца  и  вырастет
настоящим джигитом.
   Свое вторжение они объясняли тем, что грузинские князья и  простые  люди,
недовольные царскими порядками, сами  призвали  их,  желая  принять  сторону
Шамиля. Княгини им не поверили.
   Пленницам принесли еду, но они гордо отказывались от нее, соглашаясь пить
лишь воду. Утром их разбудили русские горны. Пленницы решили было, что князь
прогнал  горцев  и  отбил  несчастных  пленниц.  Но   оказалось,   что   это
солдаты-перебежчики трубили утреннюю зарю.
   К пленницам явился Хаджияв (Хаджио), казначей Шамиля, и объявил  условия,
на   которых   имам   согласится   освободить   пленниц:   возвращение   его
сына-заложника и выкуп [238] в миллион рублей серебром. Сына - отцу,  деньги
- народу, разоренному войной. Остальных кахетинских  пленников  предлагалось
обменять на пленных мюридов. Сверх того Шамиль требовал вернуть  еще  одного
заложника - своего племянника Гамзата.
   Узнав из бумаг, взятых в доме Чавчавадзе, что княгини являются фрейлинами
императрицы, им велели написать письма прямо к  ней.  Княгини  отказывались,
уверяя, что не имеют на это права. Тогда  им  разрешили  написать  родным  и
начальству в Грузии. Анна не могла с собой совладать от пережитого волнения,
она лишь подписала письмо  генералу  Н.  Реаду,  которое  написала  Варвара:
"Генерал! Мы и все наши взяты  в  плен,  мы  живы,  но  во  всем  нуждаемся;
помогите нам и дайте знать всем родным.  Адрес  наш:  Дарго-Ведено,  в  доме
Шамиля".
   Хаджияв забрал письмо, сказал пленницам несколько ободряющих слов и ушел.
Письмо было тщательно изучено и отправлено по назначению.
   Пленницы немного успокоились, надеясь, что положили начало переговорам  о
своем выкупе. Только Анна Ильинична не находила себе  места,  не  зная,  что
стало с ее дочерью  Лидией.  Кто-то,  желая  утешить  княгиню,  сказал,  что
девочка жива и находится теперь у отца, но никто не знал этого наверняка.
   Княгини накормили детей и поели сами, хотя пища горцев мало  походила  на
то, к чему они привыкли у себя дома.
   Затем им вернули кое-что из их вещей  и  отправили  в  Ведено.  Путь  был
неблизкий и трудный даже для горцев, а для княгинь обернулся сущим мучением.
Бесконечные подъемы, перевалы и спуски  в  глубокие  ущелья  чередовались  с
переправами через быстрые реки и скользкими, выбитыми в  скалах,  тропинками
над облаками.
   Ночлеги в холодных сырых лесах сменялись остановками в  аулах,  в  тесных
саклях которых невозможно было отдохнуть. Население то не хотело  пускать  к
себе на ночлег, то с любопытством  разглядывало  их,  как  диковинных  птиц,
отдавая мед и сметану за красивые пуговицы и прочие уцелевшие вещицы.
   Когда они остановились в ауле Согратль, их посетил  мулла  Абдурахман,  у
которого когда-то  учился  сам  Шамиль.  Мулла  провел  в  плену  в  Тифлисе
несколько лет и хорошо говорил по-русски.  В  числе  других  горцев  он  был
обменен на Илико Орбелиани. Абдурахман пригласил пленниц в  свой  просторный
дом, хорошо накормил их и вызвался сопровождать до самого  Ведено.  Он,  как
мог, забо[239] тился о пленницах, обещал, что все кончится хорошо, и  утешал
тем, что Шамиль - человек благородный и добрый, и в обиду их не даст. Дам он
укрывал от дождей и холода бурками, а детей устроил с возможным комфортом  в
прочных хурджинах - переметных сумах на ослах.  Растроганные  этой  картиной
горянки угощали детей молоком и орехами.
   Тем не менее пленники были едва живы от усталости и простудной лихорадки.
   Немного  пообвыкшись,  они  стали  обращать  внимание  на  окружавшую  их
природу, любовались невиданными цветами, встречали ухоженные сады и  богатые
виноградники, напоминавшие им Кахетию. Их уже не пугали тоннели в  скалах  и
дороги,  висящие  над  пропастью  длинными   бревенчатыми   козырьками.   Им
открывались изумительные пейзажи и непохожие друг  на  друга  аулы.  Разными
были  и  их  жители  -  темноволосыми  и  русыми,  смуглыми  и   белолицыми.
Различались и живописные наряды горянок, среди которых  встречались  женщины
удивительной красоты.
   Но  более  всего   их   удивляла   умеренность   горцев   в   пище.   Они
довольствовались горстью муки, дикими травами, листьями некоторых деревьев и
пригоршней воды. Если же и того не встречалось за целый день, то они  просто
потуже затягивали пояса.
   В большом и богатом ауле Анди, знаменитом своими бурками и выведенной для
их изготовления особой породой  овец,  пленниц  посетили  жены  наибов.  Аул
считался  центром  горской  аристократии,  и  наибши  вполне  отвечали  этим
представлениям,  выказывая  необычайные  знания  этикета  и  потчуя  пленниц
изысканными, по горским понятиям,  блюдами.  Ужин  прошел  торжественно,  но
когда пленницы отдали часть еды  своим  слугам,  наибши  очень  обиделись  и
покинули княгинь, заявив, что они принесли кушанья для  княгинь,  а  не  для
рабынь.
   Конец  путешествия  был  скрашен  письмами,  доставленными  княгиням   из
Темир-Хан-Шуры. Кузен княгини генерал Орбелиани сообщал, что  будут  приняты
все меры для их освобождения и что готов прислать все, что  им  потребуется,
если будет на то разрешение Шамиля.
   Через месяц пути они  достигли  Старого  Дарго.  Миновав  бывшую  столицу
Имамата, поезд с  пленницами  углубился  в  лес,  после  которого  открылась
большая долина, посреди которой лежало  село  Ведено.  Неподалеку  от  него,
между горами и глубоким оврагом, виднелись строения столицы Имамата. [240]
   Навстречу пленницам выехала охрана  Шамиля  со  знаменами.  Впереди  всех
гарцевал на коне пятнадцатилетний сын Шамиля Магомед-Шапи.
   Пленницам велели закрыть лица вуалями. Затем отворились первые ворота, за
ними другие и третьи, пока знатные  пленницы  не  оказались  во  дворе  дома
самого Шамиля. Их поместили в теплой комнате, наподобие тех, в которых  жили
жены имама, только немного меньшей.



   ПЕЧАЛЬНЫЕ ИЗВЕСТИЯ

   Весть о набеге на Кахетию всколыхнула Грузию. В  ее  благодатных  долинах
сразу стало неуютно. Продолжавшаяся  война  с  турками  и  покушение  Шамиля
рисовали  тревожное  будущее.  Завоевания  на  Кавказе  обретали   эфемерные
очертания,  и  никто  не  мог  поручиться,  что  Шамиль  не  сделает  нового
вторжения, чтобы сойтись с турками где-нибудь под Тифлисом.
   Но сочувствие к знаменитым  фамилиям  Чавчавадзе  и  Орбелиани  на  время
заглушили тревожные ожидания. Общество свидетельствовало  готовность  спасти
пленниц, создавало специальные  комитеты,  собирало  деньги,  а  добровольцы
записывались для похода на Ведено. Генерал  Реад  принимал  в  деле  горячее
участие, стараясь обратить внимание государя  на  печальную  участь  знатных
семейств, сделавшихся пленниками Шамиля. По странному стечению обстоятельств
отец княгинь царевич Илья Грузинский  скончался  в  тот  самый  день,  когда
дочери его попали в плен. Царевич жил в Москве и  умбр  внезапно,  во  время
охоты, так и не узнав, что случилось с его потомками.
   Об условиях Шамиля военный министр князь В. Долгоруков доложил Николаю I.
Родственники похищенных, командующий в Прикаспийском крае и Дагестане  князь
Г. Орбелиани и муж сестры Д. Чавчавадзе,  член  Совета  Главного  управления
Закавказским краем  барон  А.  Николаи  старались  внушить  начальству,  что
возвращение сына  не  повредит  военным  действиям  против  Шамиля.  И  даже
напротив, раз Шамиль не смирился после вьщачи сына под Ахульго,  возвращение
Джамалуддина, воспитанного в России, могло бы  внести  раскол  в  отношениях
между сыновьями имама и полезно  повлиять  на  достижение  искомых  целей  в
Дагестане и Чечне.
   Император обещал подумать, однако само прои