взаимными обвинениями. В 1827 году для расследования возникших  противоречий
на Кавказ был послан генерал Дибич, только что завершивший процесс  по  делу
декабристов.
   Помирить генералов Дибичу не удалось, но расследование он произвел  столь
тщательно, что получил  по  возвращении  графский  титул.  Ермолов  подал  в
отставку. Паскевич заступил на его место. [32]



   КАВКАЗ ПРИ ПАСКЕВИЧЕ

   Назначив генерала И. Паскевича главнокомандующим  на  Кавказе,  император
Николай  I  велел  ему  "усмирить  навсегда  горские  народы  или  истребить
непокорных".
   Паскевич взялся за дело  основательно.  Для  начала  он  заново  разделил
Кавказ на несколько частей.
   1. Собственно Грузия (шесть уездов).
   2. Пять "татарских" дистанций.
   3.  Семь  провинций:  Карабахская,  Шекинская,   Ширванская,   Бакинская,
Кубинская, Дербентская и Ахалцыхская.
   4. Четыре области: Армянская (из провинций Эриванской  и  Нахичеванской),
Имеретия, Мингрелия и Гурия.
   5. Ханство Талышинское.
   6. Земли разных горских народов вдоль Главного Кавказского хребта и земля
Джарского вольного общества, из которого была  образована  Джаро-Белоканская
область (Закатальский округ).
   Сверх того, под  надзором  царских  чиновников  управлялись  собственными
владетелями: Абхазия и Сванетия, а в Дагестане -  шамхальство  Тарковское  и
ханства Казикумухское, Аварское и Мехтулинское. [33]
   Однако начавшаяся война с Турцией вынудила Паскевича этим ограничиться  и
перейти на самом Кавказе к "пассивной обороне". Он больше воевал с  турками,
решившими заместить персов в кавказских делах Паскевич воевал успешно,  взял
Карс  и  Эрзерум,   а   в   довершение   дела   заставил   турок   подписать
Андрианопольский мир, после чего был произведен в генерал-фельдмаршалы
   Пока он воевал, административные дела пришли в полное  расстройство,  так
как гражданские начальники вели дела по собственному усмотрению
   "Везде учреждения временные; странная смесь российского образа  правления
с грузинским и мусульманским, - доносил Паскевич в своем рапорте императору.
- Нет единства ни в  формах  управления,  ни  в  законах,  ни  в  финансовой
системе. От сего происходит, кроме запутанностей  и  неудобств,  еще  другой
немаловажный вред.  Народ,  видя  одни  временные  распоряжения,  приучается
сомневаться в прочности нашего правления и не доверять самым  благодетельным
мерам правительства".
   При всей своей  воинственности  Паскевич  считал  гражданское  управление
горцами делом более надежным, чем военное:  "Управление  гражданское  скорее
умягчит нравы и вернее приучит к познанию взаимных  отношений,  общественных
обязанностей и законов".  Он  предлагал  повсюду  ввести  единые  российские
законы и образ управления: "Находясь  под  покровительством  одних  законов,
пользуясь одинаковыми преимуществами, они менее будут  отчуждены  от  прочих
частей государства; между  тем  как  ныне,  старые  обычаи,  образ  прежнего
управления и тот же порядок - все напоминает им отдельное их существование и
различие от россиян"



   ОБНОВИТЕЛИ ВЕРЫ

   Странствия то сводили Шамиля и Магомеда,  то  вновь  разводили  их  пути.
Оставаясь близкими друзьями, они шли к знаниям разными тропами, полагая, что
таким образом постигнут больше.  И  всюду  Шамиль  слышал  о  необыкновенных
дарованиях Магомеда, а тот - об удивительном ученом Шамиле. Встречаясь,  они
делились постигнутым, жарко спорили и вновь расходились.
   Но однажды, вернувшись в  Гимры,  Шамиль  нашел  своего  друга  в  весьма
возбужденном состоянии Магомед уже целый месяц маялся от  нетерпения,  желая
посвятить Шамиля в свои отнюдь не отшельнические намерения [34]
   Убедившись, что знаний  в  Дагестане  -  целые  горы,  а  веры,  добра  и
справедливости становится все меньше, что родники истины высыхают, не  успев
утолить  черствеющие  души,  Магомед  вознамерился  расчистить   благодатные
источники, чтобы спасти гибнущий в грехах и невежестве народ.
   Магомеду не пришлось долго убеждать друга, который давно уже был готов  к
подобному повороту дела. Тем более что беды  и  нашествия,  обрушившиеся  на
Дагестан, оба считали наказанием Аллаха за ослабление веры.
   Божественная воля, избравшая Магомеда своим орудием,  преобразила  доселе
кроткого алима в яростного обновителя веры.
   Первым делом Магомед обрушился на адаты - древние горские обычаи, которые
не только противоречили шариату - мусульманскому праву, но  и  были  главным
препятствием  к  объединению  горцев.  Как  писал  хронист  аль-Карахи:  "На
протяжении последних веков дагестанцы считались мусульманами. У них, однако,
не имелось людей, призывающих к  проведению  в  жизнь  исламских  решений  и
запрещающих мерзкие с точки зрения мусульманства поступки".
   Адаты в каждом обществе, ханстве, а порой и  в  каждом  ауле  были  свои.
Кровная месть, опустошавшая целые области, тоже  была  адатом,  хотя  шариат
запрещает кровомщение  против  кого-либо,  кроме  самого  убийцы.  Похищение
невест,  работорговля,  земельные  междоусобицы,  всевозможные   насилия   и
притеснения - множество давно прогнивших обычаев  толкали  Дагестан  в  хаос
беззакония. В феодальных владениях, на глазах  царских  властей,  процветало
варварство:  ханы  сбрасывали  неугодных   со   скал,   выменивали   дочерей
провинившихся крестьян на лошадей, выкалывали глаза,  отрезали  уши,  пытали
людей каленым железом и обливали кипящим маслом. Царские  генералы  тоже  не
особенно церемонились, когда речь шла о наказании непокорных.
   И все же адаты были для горцев привычны и понятны, а  шариат,  как  закон
для праведников, казался делом слишком обременительным.
   Одни лишь проповеди, даже самые пламенные, неспособны были вернуть горцев
на путь истинный. И молодые адепты не замедлили присовокупить  к  ним  самые
решительные действия.
   Для наглядности  они  решили  испытать  гимринского  муллу.  Когда  горцы
собрались на годекане обсудить последние новости, Шамиль сообщил мулле,  что
его бык забодал [35] корову Шамиля, и поинтересовался, что мулла даст ему  в
возмещение убытка. Мулла ответил, что ничего не даст, так как, по адату,  не
может отвечать за глупое животное. Тогда в спор вступил Магомед, сказав, что
Шамиль  все  перепутал,  и  это  корову  муллы  забодал  бык  Шамиля.  Мулла
переполошился и начал убеждать собравшихся, что ошибся и что,  по  адату,  с
Шамиля причитается компенсация.
   Гимринцы сначала рассмеялись, а затем заспорили - что же для  них  лучше:
адаты, которые позволяют судить и так и этак, или шариат - единый закон  для
всех.
   Спор был готов перерасти в стычку, но Магомед легко  объяснил  горцам  их
заблуждения и нарисовал такую  пленительную  картину  всенародного  счастья,
ожидавшего горцев, если те станут жить по вере и справедливости, что  решено
было безотлагательно ввести в Гимрах священный шариат, а неправедного  муллу
удалить из общества вместе со списками богомерзких адатов.
   Родители Шамиля, надеясь удержать  сына  от  опасных  увлечений  и  новых
странствий, решили его женить. Шамиль был завидным женихом, и невесту  нашли
быстро, здесь же - в Гимрах. Скоро справили и свадьбу. Шамиль женился не  по
влечению сердца, а лишь по настоянию родителей, что  в  горах  было  обычным
делом. Через месяц, убедившись, что дело распространения шариата имеет  мало
общего с размеренной семейной жизнью, Шамиль со своей женой развелся.
   Прослышав о новшествах, в Гимры поспешили соседи, приглашая ввести шариат
и у них. По такому  случаю  Магомед  написал  "Блистательное  доказательство
отступничества старшин Дагестана". В этом страстном трактате он обрушился на
приверженцев адата:
   "Нормы обычного права - собрания трудов поклонников сатаны.
   ...Как же можно жить в доме, где  не  имеет  отдыха  сердце,  где  власть
Аллаха неприемлема?
   Где  святой  ислам  отрицают,  а  крайний   невежда   выносит   приговоры
беспомощному человеку?
   Где презреннейший считается славным, а  развратный  -  справедливым,  где
мусульманство превращено в невесть что?
   ...Все эти люди разбрелись к нынешнему времени из-за бедствий и вражды.
   Их беспокоят свое положение  и  свои  дела,  а  не  исполнение  заповедей
Аллаха, запрет осужденного исламом и верный путь.
   Из-за своего характера и грехов они  раздробились  и  ими  стали  править
неверные и враги. [36]
   Я выражаю соболезнование горцам и  другим  в  связи  со  страшной  бедой,
поразившей их головы.
   И говорю, что если вы не предпочтете покорность  своему  Господу,  то  да
будьте рабами мучителей".


   Это воззвание стало манифестом вспыхнувшей в горах духовной революции.
   Магомед обходил аул за аулом, призывая людей  оставить  адаты  и  принять
шариат, по которому все люди должны быть свободны и независимы, и жить,  как
братья. По словам очевидцев, проповеди  Магомеда  "будили  в  душе  человека
бурю".
   Шариат распространялся,  как  очистительный  ливень,  сметая  недовольных
мулл, лицемерных старшин и терявшую влияние знать.
   Аслан-хан Казикумухский вызвал Магомеда к себе и стал  упрекать,  что  он
подбивает народ к непослушанию: "Кто ты такой, чем ты гордишься, не тем  ли,
что умеешь изъясняться на арабском языке?" - "Я-то горжусь, что я ученый,  а
вот вы чем гордитесь? - отвечал гость. -  Сегодня  вы  на  троне,  а  завтра
можете оказаться в аду". Объяснив хану, что ему следует делать  и  как  себя
вести, если он правоверный мусульманин, Магомед обернулся к  нему  спиной  и
начал обуваться. Ханский сын, изумленный неслыханной дерзостью,  воскликнул:
"Моему отцу наговорили такое, что собаке не  говорят!  Если  бы  он  не  был
ученым, я отрубил бы ему голову!"  Выходя  из  дома,  Магомед  бросил  через
плечо: "Отрубил бы, если бы Аллах позволил".
   Горячие приверженцы нового учения сравнивали Магомеда с  самим  Пророком.
Люди  переставали  платить  налоги   и   подати,   наказывали   отступников,
возвращались к истинной вере. Брожения и бунты  охватывали  уже  подвластные
царским властям области.
   Опасаясь  за  свою  власть,  Шамхал  Тарковский  -  крупнейший  владетель
Дагестана - пригласил Магомеда  для  введения  шариата  в  Тарки  -  столицу
шамхальства на берегу Каспия. Явившись к шамхалу, Магомед заявил: "Не знания
должны  идти  за  человеком,  а  человек  за  знаниями".  Поведение  и  речи
богоугодника так поразили шамхала, что он обещал  незамедлительно  ввести  в
своих владениях  шариат  и  непременно  обратиться  из  грозного  владыки  в
смиренного праведника. Но вместо этого, едва придя  в  себя  от  наваждения,
Тарковский  бросился  в  Темир-Хан-Шуру  и  потребовал  от  царских  властей
положить конец успехам проповедников. [37]
   Власти,  однако,  не  придали  этому  особого  значения,   полагая,   что
шариатисты могут быть даже полезны в смысле  обуздания  ханов,  дикие  нравы
которых возбуждали у населения ненависть к властям.
   Зато силу нового учения хорошо  понял  почитаемый  в  горах  ученый  Сайд
Араканский. Он написал своим бывшим  ученикам  письма,  в  которых  требовал
оставить опасные проповеди и вернуться к ученым занятиям. В ответ Магомед  и
Шамиль призвали его поддержать их в деле введения шариата и сплочения горцев
для освободительной борьбы, пока царские войска, расправившись с восставшими
чеченцами и жителями Южного Дагестана, не принялись  за  высокогорные  аулы,
которым уже некого будет звать на помощь.
   Араканский  не  соглашался,  полагая,  что   дело   это   безнадежное   и
непосильное. Тогда Магомед обратился к его многочисленным ученикам: "Эй, вы,
ищущие знаний! Как  бы  ваши  аулы  не  превратились  в  пепелища,  пока  вы
сделаетесь большими учеными! Сайд может дать вам только то, что имеет! А  он
- нищий! Иначе бы ему не понадобилось царское жалованье!"
   Уязвленный Араканский собрал своих сторонников и открыто выступил  против
Магомеда. Но было уже слишком поздно. Приверженцы шариата явились в  Араканы
и разогнали отступников. Сайд бежал к шамхалу Тарковскому, сказав,  что  его
кусает щенок, которого он  сам  выкормил.  Сайд  любил  хорошее  вино,  и  в
Араканах его  оказалось  достаточно,  чтобы  исполнить  волю  Магомеда:  дом
бывшего  учителя  был  залит  вином  доверху,  пока  не  рухнул.  Ручейки  с
дьявольским зельем текли по  аулу  несколько  дней,  а  захмелевшие  ослы  и
домашняя птица изрядно повеселили араканцев.



   ЗОЛОТАЯ ЦЕПЬ

   Ислам принесли на Кавказ арабы. Это произошло еще в VII веке, во  времена
стремительных завоеваний Халифата. Арабы построили в Дербенте первую мечеть,
существующую  и  поныне.  Считается,  что  главным  проповедником  ислама  в
Дагестане был шейх и полководец Абу-Муслим, похороненный в Хунзахе - столице
Аварского ханства. Арабы ушли, но ислам остался, постепенно вытесняя древние
языческие культы.
   К началу XIX века наибольшее распространение  получила  здесь  суннитская
ветвь ислама,  на  которой  ярко  расцвело  несколько  суфийских  тарикатов.
Поначалу  это  были   элитарные   братства   (ордена),   открывавшие   своим
немногочис[38]  ленным  адептам  тайные  пути  к  духовному  совершенству  и
постижению божественной истины.
   Плоды же этих, казалось бы, отвлеченных эзотерических занятий  имели  уже
совсем иное свойство и вошли в историю Кавказа под именем мюридизма.
   Накшбандийский  тарикат  (путь,  метод),  названный   по   имени   своего
основателя Бахауддина Накшбанда ("Чеканщика"), сформировался еще в XIV  веке
в далекой Бухаре. Пройдя путь от ученика и бродячего дервиша  до  суфийского
шейха, Накшбанд был причислен к святым и стал новым  звеном  "Золотой  цепи"
(Силсила), восходившей к самому Пророку.
   Духовное руководство орденом осуществляли шейхи, которые затем передавали
его своему преемнику, становившемуся новым звеном  цепи..  Послушниками  или
учениками шейхов были тарикатские мюриды. Этот институт  тоже  претерпел  на
Кавказе значительные изменения, и наряду с тарикатскими  появились  имамские
мюриды - нечто вроде гвардии из отборных воинов. Они же были  и  безотказным
механизмом,  приводившим  в  движение  огромные  массы  людей,  когда  вожди
поднимали знамя газавата - борьбы за веру и независимость. И тогда суфизм из
утонченных занятий для посвященных превращался в грозное орудие общенародной
борьбы.  Простых  людей  привлекал  демократизм  суфизма,   проповедовавшего
свободу и равенство, чистоту веры и шариат как  единый  для  всех  закон.  В
некоторых странах тарикатские шейхи пользовались  таким  огромным  влиянием,
что  даже  приходили  к  власти,  считая  ее   необходимым   средством   для
установления  в  грсударстве  истинной   веры,   общественной   гармонии   и
справедливости. Суфии бродили по миру смиренными миссионерами  ислама.  Были
среди них и дервиши, распространявшие мудрость в самых разных обличьях,  как
знаменитый Ходжа Насреддин. Когда  же  приходилось  воевать,  именно  суфии,
наделенные тайной духовной силой, оказывались самыми лучшими и  бесстрашными
воинами.


   В 1830 году, победно  завершив  войну  с  турками,  фельдмаршал  Паскевич
вернулся на Кавказ, покорение которого считал уже делом внутренним. Но  даже
беглое ознакомление с положением дел вызвало в нем чрезвычайные опасения.
   Тревожные  признаки  грядущей  бури  разглядел  еще  его   предшественник
Ермолов,  когда  в  1820  году   столкнулся   с   сильным   противодействием
мусульманских проповедников в завоеванном Ширванском ханстве. [39]
   В   начальный   период   наместничества   Ермолова   кугбом   -    главой
накшбандийского тариката - был шейх Халид-Шах из Сулеймании. Его  опорой  на
Кавказе был Исмаил ал-Ширвани, носивший титул  "вершина  веры".  С  упорными
приверженцами Исмаила-эфенди и  столкнулись  царские  войска  в  Ширване.  У
Исмаила было много мюридов -  учеников,  которые  звали  народ  к  открытому
неповиновению и подавали в этом наглядный пример.  Чуждое  владычество  было
для них еще более неприемлемо, чем  ханский  произвол.  Чувствуя,  что  дела
могут принять  самое  опасное  направление,  и  подозревая  в  этом  происки
иностранных  эмиссаров,  Ермолов  употребил  самые  решительные   меры   для
водворения в крае спокойствия  и  порядка.  Часть  приверженцев  шейха  была
сослана, а остальные изгнаны из края. Сам шейх был вынужден  эмигрировать  в
Турцию.
   Однако задача была не столь проста, чтобы  ее  можно  было  решить  таким
грубым способом. Эхо ширванских событий разнеслось по дагестанским ущельям и
пробудило к энергичным действиям сторонников шариата. "Умиротворив"  Ширван,
Ермолов лишь ускорил пробуждение Дагестана.
   Дар предвидения - только малая  доля  из  необычайных  свойств,  присущих
суфийским шейхам. И еще задолго  до  того  Исмаил,  окинув  духовным  взором
пределы  Кавказа,  обнаружил  в  дагестанском  селе  Яраг  источник   света,
способный озарить заблудшим истинный путь. Сияние это  исходило  от  ученого
праведника Магомеда Ярагинского (Мухаммада Эфенди ал-Яраги).



   ШЕЙХ МАГОМЕД ЯРАГИНСКИЙ

   Ярагинский  родился  в  1777  году  (1191  год  -  по  хиджре)  в   семье
ученого-богослова. С детства проявив необычайную тягу к  знаниям,  он  очень
скоро стал известным алимом, постигшим разнообразные науки. В Дагестане  ему
не было равных в знании Корана.  Глубина  его  проникновения  в  сокровенные
знания  привлекла  к  Ярагинскому  множество  учеников.  Его  сравнивали   с
благоухающим садом роз, слова его - с чудесным нектаром. Искавшие счастья  и
истины находили их в обществе учителя, который  был  кроток  с  учениками  и
суров с теми, кто отступал от веры ради бренных земных благ.
   Шейх  Исмаил  велел  своему  ближайшему  последователю  -  Хасс  Магомеду
отправиться в Дагестан и стать одним из простых учеников  Ярагинского.  Хасс
Магомед несколько лет изучал у Ярагинского богословие, а затем исчез, так  и
не [40] открыв учителю свои истинные  намерения.  Сообщив  Исмаилу-эфенди  о
необыкновенных дарованиях и духовной чистоте Ярагинского, он вскоре вернулся
в Дагестан, открылся учителю и  передал  ему  приглашение  шейха  прибыть  в
Ширван. Ярагинский немедля  отправился  к  светилу  веры  и  принял  у  него
посвящение в тарикат. Обсуждая состояние уммы  (мусульманского  сообщества),
они пришли к выводу, что ислам в Дагестане находится  в  крайнем  упадке,  а
народ гибнет в пучине безбожия.
   Вернувшись на родину, Ярагинский стал  ревностно  проповедовать  тарикат.
Шариат был фундаментом нового учения,  и  Ярагинский  прилагал  все  силы  к
восстановлению чистоты веры.
   Удаляясь в Турцию, Исмаил рукоположил в  шейхи  накшбандийского  тариката
Хасс Магомеда, а Ярагинского возвел в звание  мюршида  (наставника),  сделав
его главой последователей Накшбандийского тариката в Дагестане.
   Молитвы Ярагинского, ставшего вскоре шейхом и новым звеном цепи,  творили
чудеса: слепые и увечные исцелялись,  несчастные  обретали  душевный  покой.
Существует предание, что четырехмесячный мальчик,  когда  его  позвал  шейх,
подошел к нему и повторил за Ярагинским суру из Корана. Шейх умел  читать  в
людских сердцах, предсказывать будущее. Прежде чем открыть  ученикам  завесу
истинного знания, он их испытывал. Одним из правил было долгое  уединение  в
подземных  кельях.  Муталимы  молились  и  постились,  пока  их  способность
восприятия  не  обновлялась  совершенно,  тогда   только   они   становились
способными учиться, и это был лишь первой шаг к постижению тариката.
   Ярагинского  считали  символом  совершенства  и  животворящим  источником
благочестия. Он был скромен и воздержан до аскетизма, но  обладал  духовными
сокровищами, достаточными для всего народа. Его наукой была любовь  к  Богу.
Его  практикой  -  любовь  к  ближнему,  превращавшая  грешника  в   образец
благочестия. Он говорил: "Ислам означает  открыть  свое  сердце  Богу  и  не
причинять зла ближнему".
   Он призывал народ к  покаянию  и  первым  подал  пример,  отказавшись  от
традиционно причитавшейся  ему