ль  глядела
на Аргутинского правильными рядами бойниц и амбразур. Аул  был  превращен  в
крепость и готов к обороне. Инженеры Шамиля постарались на славу, воздвигнув
стены необычайной высоты, сложенные из камня на крепком известковом растворе
и связанные бревнами. Новыми были и круглые башни для фланговой обороны.  На
далеких подступах зияли рвы и высились завалы. То, что ждало  нападавших  за
стенами, Аргутинский мог легко представить, помня недавние сражения в  Салта
и Гергебиле.
   Несмотря  на  внушительность  чохского  сюрприза,  Аргутинский  не  желал
возвращаться ни с чем. В дело вступила его  осадная  артиллерия,  но  только
через десять дней удалось взять лишь первый завал на пути к крепости.
   Шамиль  наблюдал  за  битвой  с  вершины  соседней  горы,   готовый   при
необходимости атаковать Аргутинского с фланга. Он верил в своих инженеров  и
надежность крепости, но некоторым  наибам  доверял  уже  не  совсем.  Отдать
крепость имам считал делом совершенно недопустимым, а потому предупредил  ее
защитников, что не оставит чалмы на их головах, если они забудут о  мужестве
и посмеют отступить. А  коменданту  крепости  наибу  Мусе  клятвенно  обещал
проломить голову и набить ее солью, если тот сойдет с  башни,  возвышавшейся
над крепостью.
   Разрушив часть укреплений, Аргутинский  сумел  блокировать  крепость,  но
штурм ее все еще представлялся ему делом безнадежным.
   Тем временем  наступил  месяц  Рамазан  -  время  строгого  поста,  когда
мусульмане не принимают  пищу  от  рассвета  до  заката.  Ослабленные  горцы
держались, отбивая атаки днем [207] и отстраивая разбитые укрепления  ночью.
Сверх того они решались и на вылазки,  разрушая  осадные  траншеи  и  редуты
Аргутинского. А если у кого-то сдавали нервы и он говорил, что  генерал  все
равно возьмет Чох, то ему просто-напросто зашивали рот
   Пушки Аргутинского приближались к крепости все ближе и  уже  били  прямой
наводкой  с  соседних  высот  Ядра  достигали  и  лагеря  Шамиля,  так   что
приходилось несколько раз переносить его палатку.
   В ответ Шамиль бомбардировал лагерь Аргутинского и нападал на его отряды.
   Хаджи-Мурад, бывший среди защитников  Чоха,  умышленно  оставил  проем  в
стене, надеясь заманить Аргутинского в аул и разгромить его войска  в  узких
улочках Чоха
   Но Аргутинский на штурм не решился. Израсходовав все снаряды и  не  найдя
возможности решить дело в свою пользу до  генерального  штурма,  Аргутинский
ранним туманным утром 21 августа оставил свои  позиции  Не  обнаружив  утром
противника, защитники Чоха воздали хвалу Всевышнему
   Воодушевленный Хаджи-Мурад бросился следом за  отступавшими  Горцы  почти
настигли Аргутинского и даже успели отбить часть  обоза.  Но  основные  силы
генерала перешли  Казикумухское  Койсу,  сожгли  за  собой  висячий  мост  и
укрылись в форте Цудахар.
   Чох устоял. Общие потери сторон составили около трех тысяч человек
   Велев восстановить Чох, Шамиль в новой  славе  и  неоспоримом  могуществе
вернулся в Ведено, чтобы заняться государственными делами.



   БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ ЦЕСАРЕВИЧА

   Осенью 1850 года на Кавказе ожидали визита наследника престола Александра
II Николаевича  За  год  до  того,  после  кончины  великого  князя  Михаила
Павловича, наследник стал командующим гвардейским и гренадерским  корпусами,
шефом  воевавшего  на  Кавказе  44-го  драгунского  Нижегородского  полка  и
начальником всех военно-учебных заведений.
   После разгрома Венгерского восстания 1849 года "малая" война  на  Кавказе
оставалась единственной большой проблемой  царского  командования  Цесаревич
отправился в инспекционную поездку, намереваясь поднять  патриотический  дух
воинства и разобраться в ситуации на месте [208]
   Как главный наказной атаман  всех  казачьих  войск,  он  пожелал  сначала
посетить земли Донского, Кубанского и Терского казачьих войск.
   Цесаревич давно уже мечтал отправиться на Кавказ, но  получил  разрешение
отца только теперь, когда все более-менее успокоилось.
   Кавказское начальство, помня визит императора и его тяжелые  последствия,
деятельно готовилось к встрече Его Высочества.
   Воронцов хотел сделать Его Императорскому Высочеству и необычный сюрприз.
Как человек впечатлительный и увлекающийся, он вздумал отыскать  на  Арарате
остатки  Ноева  ковчега.  Была  послана  большая  экспедиция  во   главе   с
начальником триангуляции полковником Ходзько.  Экспедиция  достигла  вершины
Ноевой горы, провела множество  научных  изысканий,  но  самого  ковчега  не
обнаружила. В то же время  обследовался  и  Эльбрус,  вершина  которого,  по
преданиям, сделалась двуглавой после того, как ее задел ковчег.  А  на  горе
Казбек искали подтверждения легенды о сохранившемся на нем шатре Авраама,  в
котором  якобы  еще  обретаются  ясли  Спасителя.  После  неудачных  поисков
Воронцову сообщили, что искать надо в пещерах, ведущих будто бы в  подземное
царство,  в  котором  хранятся   несметные   сокровища   и   обитают   вечно
обольстительные девы. В доказательство были представлены самородное  золото,
серебро и алмазы. Но Воронцов отослал их в  геологическую  комиссию,  а  для
цесаревича велел приготовить коня, бурку и кубачинскую саблю.
   Генералы старались порадовать наследника  престола  победными  реляциями.
Однако цесаревич входил  в  мельчайшие  подробности,  удивляя  бывалых  вояк
знанием боевой кавказской жизни. Готовясь к  поездке,  Александр  Николаевич
читал  не  только  Лермонтова  и  Марлинского,  он  внимательно  изучал  все
донесения и рапорты, поступавшие к императору. Для него делались специальные
копии с этих документов. С особым интересом наследник читал записки будущего
военного министра Милютина, который воевал на Кавказе и даже был ранен пулей
в плечо. За свой труд "Описание военных действий  с  1839  года  в  Северном
Дагестане"  Милютин  получил  чин   генерал-майора   и   звание   профессора
Николаевской академии Генерального штаба.
   Опыт войны на  Кавказе  Милютин  обобщил  в  нескольких  наставлениях  "К
занятию,  обороне  и  атаке  лесов,  деревень,  оврагов  и   других   лесных
предметов". Им предлагалась  новая  [209]  тактика  антипартизанской  войны,
которой, впрочем, кавказские генералы не считали нужным придерживаться.
   Из Ставрополя  наследник,  облачившись  в  черкеску,  прибыл  в  крепость
Грозную,  чтобы  затем,   через   Ингушетию   и   Осетию,   направиться   по
Военно-Грузинской дороге в Тифлис.
   Навстречу  поезду  наследника  выходили  и  местные  жители   -   кто   с
хлебом-солью, кто с челобитными, а кто  и  просто  поглазеть  да  прикинуть,
сколько бы дал Шамиль за такого пленника.
   В Чечне он посетил воспетый Лермонтовым Валерик. Боевых офицеров  приятно
удивляло, что наследник не сторонился опасных мест, не пугался свиста  пуль,
к которому сами кавказцы давно привыкли.
   26 октября 1850 года, у реки Рошни, на пути от Воздвиженского  укрепления
к Военно-Грузинской дороге, наследника ждало приключение, к  которому  он  и
сам, видимо, стремился. Ибо что же это за Кавказ без мюридов и их набегов?
   Партия горцев выскочила из леса как всегда неожиданно. Передовые разъезды
открыли огонь, завязалась перестрелка,  наперерез  горцам  бросились  казаки
охранения. Свита окружила наследника, чтобы отвести его в безопасное  место.
Но тот вдруг пришпорил коня и сам поскакал навстречу горцам, приказав  свите
следовать за ним. Когда он оказался на месте стычки, все было  уже  кончено.
Успел опередить наместника только сопровождавший его в  поездке  командующий
войсками Левого фланга Кавказской линии генерал-майор князь А. Барятинский.
   В  честь  боевого  крещения  Воронцов  сделал  представление  о  доблести
цесаревича, который "держал себя молодцом и пулям не  кланялся".  Польщенный
император пожаловал сына офицерским орденом Святого Георгия IV степени.
   На Кавказе наследник смог воочию убедиться  в  том,  как  далеко  в  горы
протянулись кордонные линии, как широки  просеки,  и...  как  ненадежны  все
завоевания, пока в горах властвует Шамиль.
   После торжественной встречи  в  Тифлисе,  который  при  Воронцове  принял
весьма благообразный вид, цесаревич направился в Азербайджан, чтобы посетить
Лезгинскую кордонную линию, считавшуюся надежным форпостом на юге Кавказа.


   Множество отрядов имама  действовало  тогда  в  горах,  являясь  в  самых
неожиданных местах. Но кавказское командование было уверено, что  покушаться
на Лезгинскую линию горцы не посмеют. [210]
   Однако Хаджи-Мурад громко напомнил о себе и на этот раз. В  самый  разгар
приготовлений к визиту наследника он обрушился на  линию  с  шестью  сотнями
своих удальцов. Легко  прорвав  кордоны,  наиб  демонстративно  двинулся  по
почтовому тракту к Нухе,  захватывая  по  пути  почтовые  оказии  и  разоряя
станции. Его конницу принимали за местную милицию, направлявшуюся  встречать
наследника, а когда выяснялось что к чему, было уже поздно.
   Добравшись таким образом до Бабаратминской станции, Хаджи-Мурад  атаковал
стоявший здесь казачий пост. Казаки охраняли мост, по  которому  должен  был
проследовать цесаревич, и готовили лошадей для  смены  его  конного  поезда.
Сама же дислоцировавшаяся  здесь  казачья  часть,  незадолго  до  нападения,
отправилась на Шемахинский тракт встречать наследника.
   Застигнутые врасплох казаки отчаянно защищались, но были  перебиты  почти
все, кроме нескольких человек, отстреливавшихся  из  землянки  и  упорно  не
желавших сдаваться.
   Хаджи-Мурад оставил их в покое и двинулся дальше, разрушив за собой мост.
   Против Хаджи-Мурада были  брошены  большие  силы,  его  поимка  стала  бы
хорошим подарком цесаревичу.  Но  хитроумные  маневры  Хаджи-Мурада  сделали
усилия кавказского начальства напрасными. Наиб ушел в  Дагестан.  Цесаревича
он не настиг, но увел с собой много скота и лошадей.



   ПЛАНЫ ДАНИЯЛ-БЕКА

   Не сумев достойно проявить себя  на  военном  поприще,  Даниял-бек  решил
возвыситься  в  роли  главного  советника  имама.  Его   проекты   выглядели
блистательно.
   Ободренный усилением Магомед-Амина, успевшего распространить свою  власть
на натухайцев и шапсугов, восстаниями крестьян в Южной  Осетии  и  Балкарии,
Даниял-бек представил Шамилю план создания Великого Имамата. К  тому  же  он
очень рассчитывал на помощь турецкого султана,  славшего  горцам  ободряющие
письма. Письма эти обычно доставляли горцы, возвращавшиеся из  паломничества
в Мекку. Аравия тогда входила в Турецкую империю, и путь  туда  лежал  через
Стамбул. Письма зашивались в одежду, обувь или прятались в дорожных кувшинах
богомольцев, снабженных фальшивым дном.
   Границами   будущего   Кавказского   государства   Даниял-беку   виделись
Каспийское и Черное моря с востока и запа[211] да, с севера - Дон, а с юга -
река Арпачай на границе с Турцией у предгорий Арарата.
   Впечатляюще обрисовав устройство будущей державы,  в  которой  Даниял-бек
скромно  отводил  себе  роль  второго  лица,  экс-султан  раскрыл  Шамилю  и
средства, с помощью которых предполагалось осуществить грандиозный замысел.
   Чтобы удалить единственное, но главное препятствие -  царские  войска  на
Кавказе, Даниял-бек намеревался просить помощи у Турции и союзных ей  Англии
и Франции. Взамен он хотел пообещать,  что  будущее  Кавказское  государство
перейдет под протекторат Турции. Что, впрочем, было бы не столь обязательно,
если бы предприятие увенчалось успехом, который неминуемо должен был вызвать
соперничество между союзниками.
   Даниял-бек нисколько в успехе не сомневался и готов  был  сам  возглавить
посольство к правителям великих держав. С собой он собирался взять почтенных
людей от разных народов Кавказа и  несколько  беглых  польских  офицеров.  А
также - письма самого Шамиля с  просьбой  о  помощи,  описанием  всех  обид,
причиненных  горцам  неприятелем,  и  подробным  изложением  польз  и  выгод
союзникам от воцарения имама на Кавказском престоле.
   Сами же письма, из соображений  секретности  и  безопасности,  Даниял-бек
предполагал написать собственноручно, по прибытии в  Турцию  и  Европу.  Тем
более что составлены они должны быть по особому этикету, едва знакомому  ему
- бывшему султану, а горцам и вовсе неизвестному. Шамилю же оставалось  лишь
выдать ему бланки писем со своими подписями и печатями.
   Вместо писем Даниял-бек получил от Шамиля весьма неожиданный ответ.  Имам
напомнил ему, что начинал борьбу не для войны с русскими, а для  искоренения
пороков и укрепления веры в своем отечестве. И что единственной  мечтой  его
остается сохранность государства  горцев  и  их  веры,  а  в  этом  деле  он
полагается на Всевышнего Аллаха, а не на волю  далеких  держав.  Желание  же
обладать тем, что тебе не принадлежит по праву, Шамиль считал делом пустым и
богопротивным.
   Увлеченный открывающимися перспективами, Даниял-бек не  оставлял  попыток
убедить Шамиля прислушаться к своим советам.  Но  имам  велел  ему  оставить
дурманящие затеи до  лучших  времен,  а  пока  заняться  делами  куда  более
насущными и постараться спасти Чечню,  которую  по  кускам  отрубал  большой
царский топор. [212]



   ВОЙНА С ДЕРЕВЬЯМИ

   Малая Чечня - главная  житница  Чечни  и  Дагестана  оставалась  объектом
постоянных нападений царских войск. Начальник Сунженской  линии  и  командир
Сунженского полка полковник Слепцов бороздил ее со своими отрядами  вдоль  и
поперек, но овладеть Малой Чечней полностью ему не удавалось.
   Тогда было решено прорубить огромную просеку от укрепления Воздвиженского
на реке Аргун до Шалинской  поляны  уже  в  горах  Большой  Чечни.  Туда  же
пробивалась дорога и от Куринского укрепления.
   Рубка леса приобрела вид большой военной экспедиции. Руководил раскрытием
местности генерал П. Нестеров. Деревья валились и сжигались тысячами.  Горцы
упорно сопротивлялись, не  желая  лишаться  жизненно  важных  территорий,  и
Нестерову приходилось постоянно отбивать их нападения. Начинались они обычно
с орудийного обстрела лагеря, после которого  горцы  начинали  стремительные
атаки со столь же  стремительными  откатами.  Этот  бесконечный  ужас,  стук
топоров и зарева пожарищ довели Нестерова до  умопомешательства,  и  он  был
отправлен на лечение в Москву.
   Аулы, оказавшиеся отрезанными от Шамиля,  должны  были  или  смириться  с
новой властью, или уходить в  лесистые  горы,  которыми  с  юга  окаймлялась
плоскость Малой Чечни.
   В ответ Шамиль отгородился  хорошо  укрепленным,  почти  пятикилометровым
Шалинским окопом.  Грандиозное  сооружение  пересекло  просеку  и  считалось
абсолютно неприступным. Это породило  беспечность  его  защитников,  которых
однажды  и  застал  врасплох  конный  полк  Слепцова,  подошедший  к   окопу
незамеченным в густом тумане.
   Шамиль был разгневан и бросил на отбитие важного  рубежа  лучшие  отряды.
После  упорных  боев  Слепцов  отступил.  За  это  дело   он   получил   чин
генерал-майора,  хотя   поначалу   и   вызвал   неудовольствие   начальства,
отправившись на приступ без его разрешения.
   В новый поход Слепцов двинул батальоны линейных солдат. Линейные  жили  в
гарнизонах, с семьями да огородами, и военным  рвением  не  отличались.  Они
ограничивались защитой своих укреплений,  распевая  между  делом  песни  про
проклятую войну:

   ...Ты зачем, мой друг, стремишься
   На сей погибельный Кавказ?
   Ты оттоль не возвратишься -
   Говорит мне тайный глас!.. [213]
   Слепцов решил их "проветрить", чтобы вернуть линейным надлежащий воинский
дух. Но из этого ничего не вышло. После  первой  же  атаки  горцев  линейные
сбились  в  кучу  и  повернули  назад.  Началась  обычная  в  таких  случаях
неразбериха, когда одни мешали другим, а горцы нападали  со  всех  сторон  и
наносили отступавшим большой урон.
   Но сведение лесов продолжалось несмотря ни на какие жертвы.



   СЫН ШАМИЛЯ СТАНОВИТСЯ НАИБОМ

   Среди погибших в шалинских сражениях был наиб Шамиля Турач Каратинский.
   Вместо Турача нужно было назначить нового  наиба.  Государственный  совет
предложил возложить эти обязанности на 18-летнего сына Шамиля Гази-Магомеда.
Шамиль сомневался, не желая вызывать  новые  упреки  в  своих  династических
намерениях. Тогда было решено обратиться к гаданию на Коране.  Этот  сложный
ритуал  производился  известными  учеными  и  суфиями.  Результаты  гадания,
которые  объявил  секретарь   Шамиля,   подтвердили   правильность   выбора.
Секретарем Шамиля был тогда Мухаммед-Тахир аль Карахи. Этот молодой человек,
скромно именовавший себя писцом, оставил потомкам свои замечательные хроники
"Три имама" и "Блеск дагестанских сабель в некоторых шамилевских битвах".
   Новый наиб не замедлил проявить свои дарования  и  скоро  приобрел  славу
человека благородного, необыкновенно ученого и совершенно  неустрашимого.  А
за справедливость и милосердие некоторые  ставили  Гази-Магомеда  даже  выше
Шамиля. Недовольство имамом происходило от того, что многие его наибы начали
злоупотреблять  своей  властью,  превращаясь  в  касту  аристократов,  более
занятых личными интересами, чем нуждами населения.



   ШАМИЛЬ И БАРЯТИНСКИЙ. ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

   Воронцов решил развивать деятельность в направлениях, приносивших хоть  и
небольшой, но успех. Вытеснение  горцев  с  плоскостей  приняло  необычайный
размах. Воронцов мечтал добиться полной блокады Имамата и не  жалел  средств
на строительство новых укреплений, рубку просек и  сведение  лесов.  Генерал
Козловский возглавил экспедицию [214] в  Чечню,  результатом  которой  стало
полное уничтожение лесов вплоть до реки Бассы.
   Барятинский считал, что у Шамиля уже не осталось сил к сопротивлению.  Он
заверял Воронцова, что "для непокорной Большой Чечни остался только один год
существования,  и  никакие  усилия  неприятеля  не  могут  отдалить  времени
совершенного завоевания этого края".
   5 января 1852 года Барятинский перешел реку  Аргун  и  явился  в  Большую
Чечню с 12-тысячным отрядом.  Но  вместо  покорности  встретил  ожесточенное
сопротивление. Барятинский намеревался  взять  столицу  Имамата,  однако  на
подступах к Ведено его встретил сам Шамиль, сражавшийся  наравне  со  своими
воинами. Воодушевленные  имамом,  горцы  отбили  все  атаки  Барятинского  и
вынудили его повернуть назад.
   Вскоре затем отряды Шамиля появились в окрестностях  крепости  Грозной  и
даже  во  Владикавказском  округе.  В  августе  они  разбили  большой  отряд
полковника Бакланова у аула Гурдали.



   ПОСЛЕДНИЙ ПОХОД ХАДЖИ-МУРАДА

   В  ответ  на  настойчивые  приглашения  от  обществ  Кайтага  и  Вольного
Табасарана, расположенных почти у самого Каспия, рядом с  Дербентом,  Шамиль
отправил туда нескольких наибов с тремя  тысячами  мюридов.  Путь  предстоял
дальний и опасный -  нужно  было  пройти  половину  Дагестана,  через  земли
ханств, занятых царскими войсками. Но  если  бы  удалось  поднять  Кайтаг  и
Табасаран, отвлечь туда войска Аргутинского, то Шамиль был готов  обрушиться
со своих высот на  соседнее  Казикумухское  ханство,  чтобы  изгнать  оттуда
отступников и царские гарнизоны и окончательно утвердить свою власть.
   Однако наибы не справились с делом, скоро вернулись  и  тут  же  получили
отставку. Тогда Шамиль решил послать туда знаменитого храбреца Бук-Магомеда.
Этот удалец состоял когда-то в свите хана Казикумухского, но однажды победил
его в состязании по стрельбе и между  ними  возникла  вражда.  В  результате
Бук-Магомед перешел к Шамилю и прославился множеством удивительных подвигов.
Когда мюридам приходилось особенно тяжело, имам вызывал Бук-Магомеда,  чтобы
рассказами о своих делах он поднял дух воинства.
   Бук-Магомед и на этот раз оправдал надежды Шамиля. Он пробился в Кайтаг и
занял основные пункты. Царские [215] войска окружили восставших,  помощь  от
Шамиля вовремя не поспела, Бук-Магомед был  тяжело  ранен,  взят  в  плен  и
отправлен в Дербент, где и скончался через несколько дней.
   Завершить нача