был ранен еще раз  -  в  ногу,  но  быстро
поправился и в 1847 году был  назначен  командиром  Кабардинского  пехотного
полка.
   В  начале  1850  года  Барятинский  был  отозван  с  Кавказа.  Это  стало
результатом придворных интриг: ему в невесты [268] прочили М. Столыпину,  но
он отказался на ней жениться, чем вызвал неудовольствие Николая I.
   По ходатайству цесаревича в мае 1850 года Барятинского вернули на Кавказ,
произвели в генерал-майоры и назначили состоять при Кавказской линии. В  том
же году он сопровождал наследника в поездке по Кавказу. Вскоре  после  этого
Барятинский был  назначен  командиром  Кавказской  гренадерской  бригады,  а
весной 1851 года - начальником левого фланга Кавказской линии.
   Желая отличиться, Барятинский предпринял ряд экспедиций в Большую  Чечню.
Прокладывая новые дороги и просеки, разрушая непокорные аулы, он не  забывал
уделять  внимание  административному  устройству  "замиренных"  чеченцев   и
организации нового управления,  которое  по  сути  было  старым  шамилевским
управлением.
   В 1852 году Барятинский  уже  стал  генерал-лейтенантом.  Он  внимательно
изучал опыт Имамата Шамиля и предлагал свои проекты овладения Кавказом.  Его
предложения были одобрены Воронцовым и императором. В крепости Грозной  даже
был куплен дом  для  размещения  новоиспеченной  чеченской  администрации  и
запланированы  средства  на  содержание  управления  "начальника  чеченского
народа".
   В январе 1853 года  Барятинский  был  пожалован  чином  генерал-адъютанта
свиты  Его  Императорского  Величества,  а  осенью  назначен  на   должность
начальника Главного  штаба  -  вторую  по  значимости  в  крае.  Барятинский
собрался было развернуться изо всех сил,  но  начавшаяся  война  с  Турцией,
переросшая вг борьбу против коалиции европейских держав, спутала  все  планы
князя по покорению Кавказа.
   Покидая Кавказ, Воронцов прочил на свое место Барятинского. Но Николай  I
решил, что тот еще "не дорос", и назначил временно  исполняющим  обязанности
наместника генерала Реада.
   Раздосадованный Барятинский ринулся на фронт и принял участие в  сражении
24 июня 1854  года  при  Кюрюк-Дара,  закончившемся  поражением  60-тысячной
турецкой армии Зарифа-Мустафа-паши от 18-тысячного корпуса под командованием
генерал-лейтенанта  В.  Бебутова.  Получив  за   отвагу   очередной   орден,
Барятинский был назначен состоять при новом императоре.
   Стремление нового наместника Муравьева примириться с  горцами  он  считал
неоправданной  слабостью.  А  освободившиеся  после  войны  огромные  войска
предлагал обратить на разгром Шамиля. [269]
   Но на пути честолюбивых планов Барятинского стоял Муравьев, для  которого
мир с Шамилем был делом чести. Он считал, что горцев лучше иметь в  кунаках,
чем во врагах.
   Дело кончилось тем,  что  22  июля  1857  года  Муравьев  был  уволен  от
должности наместника с назначением членом Государственного совета.
   26 августа 1857 года Барятинский был произведен в генералы от  инфантерии
и назначен наместником на Кавказе.
   По  просьбе  нового  наместника  начальником  Главного  штаба  Отдельного
Кавказского корпуса был  назначен  генерал-майор  Д.  Милютин  -  кавказский
ветеран,  известный  военный  теоретик  и  профессор  императорской  Военной
академии. Милютин тоже состоял  в  свите  императора  и  полностью  разделял
взгляды Барятинского.
   Муравьев, так и не ставший на Кавказе "своим",  тяжело  переживал  опалу.
Формальное членство в  Госсовете,  руководство  незначительными  комиссиями,
почетное шефство над гренадерским полком не могли удовлетворить его  кипучую
натуру. Муравьев засел за мемуары, опубликованные уже после его  смерти  под
названием "Война за Кавказ в 1855 г.". Скончался Николай Николаевич  в  1866
году.



   ПРИШЕСТВИЕ НОВОГО НАМЕСТНИКА

   В октябре Барятинский  прибыл  к  Кавказской  армии.  Свое  вступление  в
должность он ознаменовал приказом: "Воины Кавказа! Смотря на  вас  и  дивясь
вам, я вырос и возмужал. От вас и ради вас я осчастливлен  назначением  быть
вождем вашим и трудиться буду, чтобы  оправдать  такую  милость,  счастие  и
великую для меня честь. Да поможет нам Бог во  всех  предприятиях  на  славу
государя".
   Получив от Александра II  полный  "карт-бланш"  и  необходимые  средства,
Барятинский начал с решительных административных и военных реформ.
   Желая освободиться от "бремени распорядительной и исполнительной власти",
он передал гражданские дела образованному им же  самим  Главному  управлению
наместника  кавказского.  Администрация  Кавказа  получила  этим  полномочия
особого Кавказского министерства.
   Театр военных действий он разделил на пять военных отделов; для  местного
управления  учредил  округа,  подразделенные  на  приставства,  участки  или
наибства.
   Кавказский корпус был переименован в Кавказскую ар[270] мию,  которой  он
давно уже был по своей  численности.  В  распоряжении  наместника  оказалось
более 200 тысяч солдат, в числе которых были и основные силы,  действовавшие
в Крымской войне, тогда как  все  войско  имама,  включая  ополченцев,  едва
достигало сорока тысяч.
   Началось и перевооружение войск. Нарезные винтовки, новые горные  орудия,
палатки, снаряжение - все новинки,  появившиеся  в  ходе  Крымской  войны  в
российской и неприятельских армиях, широким потоком хлынули  на  Кавказ.  На
Барятинского работала вся Европа.
   Позаботился он и о подготовке общественного мнения, вернее о  том,  чтобы
оно ничего не знало.
   Теперь газеты писали о чем угодно, только не о  действительном  положении
дел  на  Кавказе.  Бенкендорф  согласился  с  Барятинским,   что   цензурные
ограничения окупятся с лихвой, когда подданные Его Императорского Величества
вдруг узнают, что с Шамилем покончено.
   Член- Государственного совета генерал-адъютант  Н.  Сухозанет  представил
императору  особый  доклад  департамента   Генерального   штаба   по   делам
кавказским:
   "В  следствие  разных  статей,  помещенных  в  английских  и  французских
газетах, имеющих целью распространить в Европе невыгодное мнение о положении
нашем на Кавказе и касающихся чести находящихся в  том  краю  войск,  Вашему
Императорскому Величеству благоугодно было повелеть, чтобы в  журналах,  для
противодействия неблаговидным намерениям иностранных газет, была  напечатана
с нашей стороны статья о занятиях войск  Отдельного  Кавказского  корпуса  в
последнее время.
   По личному моему объяснению  с  Министром  Иностранных  Дел  признано  за
лучшее, чтобы Военное Министерство доставило Князю Горчакову только материал
для  статьи,  которая  в  политическом  отношении  будет  дополнена  уже   в
Министерстве Иностранных Дел.
   ...Вместе с тем имею счастие испрашивать  Высочайшего  разрешения  Вашего
Императорского Величества на сообщение Министру Иностранных  Дел  ежемесячно
статей, для напечатания  в  газетах,  в  которых  будут  излагаться  вкратце
сведения о действиях войск на Кавказе и вообще  о  положении  нашем  в  этом
краю".
   Прочитав доклад, Александр II сделал на нем надпись "Согласен".
   Однако события на Кавказе уже  сделались  частью  международной  жизни  и
ограничение сведений только подогревало интерес к Шамилю. [271]



   ДЮМА ПОСЕЩАЕТ КАВКАЗ

   В  1858  году  в  Россию  пожаловал  популярнейший   писатель   Александр
Дюма-отец. Слава автора "Трех мушкетеров" и "Графа Монте-Кристо" была  столь
велика, что даже запрещенные в России "Записки учителя фехтования" - история
русского декабриста и его верной  француженки-жены  -  были  знакомы  самому
широкому читателю.
   Дюма был приглашен в Россию на свадьбу, но не упустил  шанса  попасть  на
войну. Легенды о загадочном вожде свободолюбивых горцев волновали тогда  всю
Европу. И Кавказ представлялся писателю девственным заповедником  рыцарства,
невероятных приключений и великих характеров. Дюма ожидал найти  на  Кавказе
ожившие образы героев своих знаменитых романов.
   Дюма отправился на Кавказ по маршруту, проложенному еще Петром  I,  через
Астрахань. Он нанял помощников и переводчиков, которые помогали ему  выявить
наиболее значительные события и анализировать всевозможные  материалы.  Дюма
увлек на Кавказ и своего приятеля художника Ж.-П. Муане,  чтобы  запечатлеть
краски и аромат эпохи.
   Дюма посетил Дагестан, жил в Кизляре и Темир-Хан-Шуре, а затем отправился
в Грузию.
   Под пером гениального рассказчика прошлые и современные  ему  события  на
Кавказе обрели эпические черты, роднившие их с величайшими событиями мировой
истории.  Он  ошибался  в  частностях,   не   особенно   вдавался   в   суть
происходящего, увлекался вымыслами, но верно передавал дух времени.  Отрывки
из его "Путевых заметок" печатались в Париже и читались с жадным  интересом.
Публика знала, что если великий Дюма взялся познакомить мир с Кавказом и его
героями, значит, они того стоили.
   Проведя почти три месяца на Кавказе, Дюма написал книгу "Кавказ", которая
вышла в Тифлисе уже в 1861 году, хотя и была сильно сокращена  переводчиком.
Это была третья часть его путевых заметок, которой предшествовали "Письма из
Санкт-Петербурга" и "Из Парижа в Астрахань".



   УЧАСТЬ МИРОТВОРЦА

   Джамалуддину казалось, что мир почти уже наступил. Он верил,  что  принес
его в горы, исполняя чаяния своей  истерзанной  родины  и  помня  напутствие
императора. Но теперь [272] все  рухнуло.  Как  сын  имама,  он  должен  был
поднять оружие против вчерашних друзей. Джамалуддин  писал  новые  письма  к
царским генералам, старался удержать отца от решительных  действий.  Он  все
еще  надеялся,  что   произошло   недоразумение   и   Муравьев,   как   член
Государственного совета, сумеет остановить кровопролитие.
   Но Муравьев ничего уже сделать не мог, и письма Джамалуддина остались без
ответа. Похоже, генерал считал этот эпизод  не  лучшим  в  своей  биографии,
потому что деликатно обходил его в своих мемуарах.
   Не нашли отклика и письма Шамиля к европейским державам. Имам писал,  что
находится на исходе сил, и просил во имя человечности остановить  кавказскую
трагедию.
   Джамалуддин не вынес удара судьбы и здоровье его сильно  пошатнулось.  Он
стал нелюдим и мрачен, пугая своим тяжелым взглядом даже жену. Соплеменники,
отвернулись от него, считая, что  это  Джамалуддин  убедил  отца  довериться
сладким посулам и поставил их на край гибели.
   Охладел к сыну и сам Шамиль, столько сделавший для его освобождения. Было
объявлено, что Джамалуддин заболел чахоткой  и  его  отправили  в  Карату  -
наибство его брата Гази-Магомеда. Шамиль надеялся, что сына можно  вылечить,
но  горские  лекари  оказались  бессильны.  Тогда  гонцы  Шамиля  явились  в
Темир-Хан-Шуру с просьбой имама прислать в горы русского доктора.
   Командир стоявшего  в  Шуре  отряда  князь  Святополк-Мирский  согласился
отпустить полкового врача  Пиотровского  в  горы.  Пятеро  мюридов  остались
заложниками до его возвращения, а остальные ускакали с врачом.
   Пиотровский нашел у Джамалуддина чахотку и упадок жизненных сил.  Оставив
имевшиеся лекарства и дав необходимые рекомендации,  он  вернулся  назад.  В
Темир-Хан-Шуре его чуть было не приняли за абрека, когда Пиотровский  явился
к стенам крепости на хорошем коне, в горском костюме и при  отличном  оружии
вместо медицинского саквояжа. Пиотровский доложил по начальству, что болезнь
неизлечима и дни Джамалуддина сочтены. Он привел в пример знаменитую актрису
Прасковью Жемчугову, которую граф Шереметев даже возил в Италию, но избавить
от чахотки так и не сумел.
   Джамалудцину  стало  лучше,  но  затем  он  вовсе  отрешился   от   мира,
отказывался  от  лекарств  и  лишь  читал  газеты,  которые  доставляли  ему
лазутчики.
   26 июня  1858  года  старший  сын  Шамиля  Джамалуддин  скончался  и  был
похоронен в Карате. [273]



   БОИ НА ВСЕХ ФРОНТАХ

   Барятинский готовил наступление одновременно в Чечне и Дагестане. Обрушив
на  Имамат  всю  мощь  царской  армии,  он  начал  сжимать  железное  кольцо
крепостей, сводя леса и  прорубая  широкие  просеки.  Наместник  предполагал
оторвать от Имамата Чечню, оккупировать  Салатавию  и  "запереть"  Шамиля  в
Дагестане.  Со  стороны  Лезгинской   линии   предполагалось   постоянно   и
систематически ослаблять горцев разорением непокорных аулов, не допуская  их
подкреплять Шамиля. Действия на Западном  Кавказе,  до  окончания  борьбы  с
Шамилем, признаны были второстепенными.
   Когда  начались  первые  сражения,   Барятинский   понял,   что   слишком
погорячился, когда обещал справиться с Шамилем за несколько месяцев.  Теперь
он мечтал закончить кампанию хотя бы за несколько лет.
   Шамиль видел, что соглашение с Муравьевым  окончательно  нарушено  и  что
теперь он оказался в гораздо худшем положении,  чем  это  бьшо  до  Крымской
войны. Имам давно привык к таким гримасам политики, когда  сила  оказывалась
важнее добрых обещаний. Он собрал остававшихся ему верными наибов и объявил,
что будет защищать горы, чего бы это ему ни стоило.
   Позиционные бои разгорелись с новой силой.
   В 1856 году Барятинский сумел установить контроль над восточными районами
Чечни. В 1857 году  он  уже  утвердился  в  центре  Большой  Чечни,  возведя
Шалинское укрепление. В начале 1858  года  отряд  начальника  левого  фланга
Кавказской линии генерал-лейтенанта графа Н. Евдокимова  прошел  вдоль  реки
Аргун и построил здесь новую крепость.
   Шамиль  отступал  с  боями,  используя  любую   возможность   перехватить
инициативу. Весной 1858 года назрановские ингуши  подняли  восстание  против
занятия  их  земель  казачьими  станицами.  Шамиль  решил  контратаковать  и
двинулся в Малую Чечню.
   Но восстание бьшо быстро подавлено,  и  превосходящие  силы  Барятинского
оттеснили отряды имама.
   Летом 1858 года Евдокимов прошел вверх по Аргуну  и  построил  укрепления
Шатой и Евдокимовское.
   Население  Малой  Чечни  бьшо  полностью  отрезано  от  Большой  Чечни  и
Дагестана и вынуждено бьшо смириться с властью Барятинского.
   Разворачивались бои и в Дагестане. Наступление шло с  нескольких  сторон.
Войска были столь велики, что разбить [274] их было уже  невозможно.  Горцам
едва  удавалось  сдерживать  их  продвижение  в  глубь  гор.  Оставляя  свои
укрепления, Шамиль уводил людей в горы, а аулы сжигал.



   ВЗЯТИЕ ВЕДЕНО

   К концу 1858 года войска Барятинского тремя отрядами  начали  наступление
на столицу Имамата.
   Шамиль перегородил завалами ущелье реки Бассы, но противник обошел ущелье
по заснеженным горам и 8 февраля появился у Ведено.  Первой  сюда  пробилась
конница Евдокимова. Следом подошли другие  отряды  и  стали  в  виду  Ведено
большим лагерем. Как писал очевидец, "это место  стало,  как  небо  в  ясную
ночь, усеянное звездами, так много было палаток, лошадей,  орудий  и  других
припасов".
   Наутро начался артиллерийский обстрел, а затем и штурм.
   Бои продолжались несколько дней.  Но  когда  подошел  Дагестанский  отряд
генерал-лейтенанта барона А.  Врангеля,  а  следом  и  другие  части,  наибы
попросили Шамиля оставить резиденцию из-за угрозы полного окружения.
   Имам покинул Ведено и отошел к аулу Эрсеной. Защищать столицу остался его
сын Гази-Магомед. Резиденция имама оказалась в полной блокаде,  но  гарнизон
упорно отбивал атаки. Евдокимову удалось провести траншеи к стенам Ведено  и
подорвать их минными галереями. Затем начался  такой  сильный  обстрел,  что
"залпы слились в один протяжный гул и кроме  дыма  и  пыли  ничего  не  было
видно". Охваченный пожаром аул продолжал сопротивляться. В ночь на 1  апреля
Гази-Магомед с последними защитниками Ведено  прорвался  через  окружение  и
ушел к Шамилю.



   ПОСЛЕДНИЙ ПРИЗЫВ

   С потерей Ведено  Шамиль  отступил  в  Дагестан  и  укрепился  на  берегу
Андийского Койсу. Бои в Чечне продолжались еще несколько месяцев, но главные
силы Барятинский теперь нацелил на Шамиля в Дагестане.
   Нагорный Дагестан -  последний  оплот  Шамиля  -  собирался  с  силами  в
ожидании трагической развязки.
   Шамилю доносили, что из Аргунского ущелья, разрушая все  на  своем  пути,
идет  Чеченский  отряд  Евдокимова,  снизу  поднимается  Дагестанский  отряд
Врангеля, а из Кахетии движется в тыл имаму Лезгинский отряд князя Меликова.
[275]
   Имам укрепил свои позиции в Анди  завалами  и  даже  начал  строительство
крепости. Но появившиеся с разных сторон отряды Врангеля и Евдокимова с ходу
вступили в бой. Через четыре дня ожесточенных сражений Шамиль  был  вынужден
отступить в глубь Дагестана.
   В  мае  Шамиль  созвал  в  Хунзахе  съезд  наибов,  ученых   и   почетных
представителей всех обществ Имамата. Здесь он прямо заявил, что  подозревает
многих из них в желании отойти от борьбы и  склонить  голову  перед  сильным
противником. В ответ собравшиеся поклялись, что не изменят имаму даже  перед
угрозой смерти. По горскому обычаю многие даже усилили клятву,  заявив,  что
пусть их бросят жены, если они нарушат данное слово. Даниял-бек клясться  не
стал. Шамиль заподозрил бывшего царского генерала в изменнических намерениях
и заставил его принести клятву, хотя и отдельно от остальных.
   Этот съезд стал последним в истории  Имамата.  И  во  многом  походил  на
Тайную вечерю Иисуса Христа, когда  апостолы  клялись  не  оставлять  своего
учителя, а затем отреклись от него. Очень скоро отреклись от Шамиля и многие
его сподвижники.  Нашелся  в  окружении  Шамиля  и  свой  иуда,  вернее,  их
оказалось несколько.



   "ЗОЛОТОЙ ОСЕЛ"

   В отличие от некоторых своих предшественников Барятинский  был  человеком
разносторонним и умел с толком использовать "экстраординарные суммы". Считая
золото оружием не менее, если  не  более,  эффективным,  чем  самые  сильные
пушки, он заранее позаботился не иметь ограничений в такого рода расходах.
   Милютин только еще готовил план генерального наступления на Шамиля, когда
в горы уже отправились караваны  "золотых  ослов".  Эти  невидимые  животные
рассыпали по всем уголкам Имамата  вполне  осязаемые  золотые  и  серебряные
монеты. Взятки и подкупы приобрели характер эпидемии, разъедая слабые души и
проникая в самые верхи Имамата.
   "Золотые ослы" Барятинского делали то, чего не могли сделать целые армии.
Наибы предавали Шамиля, ворота крепостей легко открывались,  а  колеблющиеся
отрекались от имама, не успев пересчитать сребреники.
   Новую  тактику  Барятинского  успешно  использовали  и  его  подчиненные.
Генерал Лазарев сумел оторвать от Шамиля [276]  его  ближайшего  сподвижника
Кебед-Магому. Этот прежде неустрашимый и до фанатичности преданный мюридизму
наиб не только сдал Телетлинский округ, но  даже  передал  в  руки  генерала
тестя Шамиля, шейха Джамалуддина Казикумухского. Возможно, тут  сказалась  и
старая обида, так как Шамиль обещал в жены двум сыновьям наиба своих дочерей
Нафисат  и  Патимат,  но  потом  передумал  и  выдал  их  за  сыновей  шейха
Абдурахмана и Абдурахима.
   С помощью подкупа Лазарев получил в свои руки еще несколько наибов  с  их
наибствами.
   Видя, что купить наиба  стоит  куда  дешевле,  чем  его  победить,  барон
Врангель тоже оседлал "золотых ослов".
   Их  примеру  следовал  и  Медиков,  ласково  принимая  и  щедро  одаривая
представителей лежавших на его пути аулов.
   Алчность и предательство сделались главными  врагами  Шамиля.  Теперь  он
видел, как ошибался, когда не верил доходившим до него  слухам  о  том,  что
некоторые наибы злоупотребляют властью и стали хуже ханов. Притесняя и грабя
свой народ, они обращали гнев его против самого Шамиля. Многих имам сместил,
отправил-в ссылку и даже казнил. Но усмотреть за всеми не  удавалось.  Порой
храбрейшие воины лишались разума в  погоне  за  богатством.  Некоторые  даже
убивали  невиновных,  якобы  не  отдающих   положенную   часть   трофеев   в
государственную казну, и завладевали их имуществом. Поэтому многие  общества
переходили под власть царя, лишь бы избавиться от своих ненавистных  наиб