ледующий день имам собрал своих сподвижников  и  решительно  объявил,
что если они не согласятся на условия князя Чавчавадзе,  то  пусть  забирают
пленниц себе, а он больше не станет держать их у себя.
   Стало ясно, что пора принимать окончательное решение.  Сподвижники  имама
согласились принять условия князя, но потребовали, чтобы деньги были  выданы
мелкой серебряной монетой. Так выкуп мог выглядеть более  значительным,  чем
был на самом деле.
   В тот же день княгиням было объявлено, что они свободны. Дело  было  лишь
за тем, чтобы согласовать все условия обмена и подготовить их отъезд. Бывшие
пленницы дали волю слезам. К ним присоединились и жены  Шамиля,  которые  за
восемь месяцев почти сроднились с княгинями и их детьми.



   ОБМЕН

   В Ведено началась суматоха.  Солдаты-перебежчики  мастерили  для  княгинь
невиданные в горах четырехколесные арбы. Женщины чинили их  одежду,  мыли  и
наряжали детей, обменивались с княгинями подарками.
   В  мечетях  возносились  благодарственные  молитвы.   Начали   съезжаться
знаменитые  наибы  и  почетные   гости.   Прибыл   Гази-Магомед   со   своей
красавицей-женой.   Приехал   и   Магомед-Шапи,   заметно   возмужавший    и
остепенившийся. Ему было разрешено составить отдельный конный отряд из своих
сверстников.
   В Хасавюрт стекались купцы. Чавчавадзе менял собранное золото  на  мелкое
серебро. Серебра не хватало, и князь послал к  Шамилю  спросить:  нельзя  ли
последние пять тысяч отдать золотом? Имам согласился.
   Серебро пересчитывали  Хаджияв  и  купец  Муса  Казикумухский.  К  досаде
Чавчавадзе продолжалось это несколько дней. У казначея кружилась  голова  от
бесконечных десяток и сотен. Деньги  он  складывал  в  отдельные  мешочки  и
ставил на них печать, а Грамов прикладывал свою. Теперь Хаджияв  и  сам  был
рад, что считать пришлось только сорок тысяч, а не миллион.
   Наконец все было улажено. Княгиням  были  подарены  ковры  и  кубачинские
украшения, а их сыновьям - черкески и кинжалы.  Вереница  телег  выехала  из
Ведено и направилась к Мичику по заранее исправленным дорогам.  Кучерами  на
них были беглые солдаты. [259]
   Следом двинулся живописный конвой имама. Как обычно, Шамиля  сопровождали
две сотни отборных мюридов,  проверенных  в  битвах  со  времен  начала  его
имамства. Эскорт был хорошо одет, прекрасно  вооружен  и  почти  все  мюриды
имели на груди ордена за подвиги. Одна сотня, развернув  знамена,  стройными
рядами двигалась впереди имама, другая следовала сзади, чередуясь с первой в
пении стихов из Корана.
   Рядом с имамом ехали его сын Гази-Магомед и Даниял-бек,  вырядившийся  по
такому случаю в генеральскую шинель.
   Следом за эскортом Шамиля двигался 5-тысячный кавалерийский отряд горцев.
   Когда прибыли к месту размена, по ту сторону  Мичика  уже  ждала  колонна
царских войск.
   Шамилю поставили белый шатер, а перед ним, на треноге,  подзорную  трубу.
Он видел русский лагерь, но люди в нем были чем-то  опечалены  и  не  похоже
было, что готовилось торжество.
   Обсудить  последние  приготовления  прибыл  Грамов.  Он   просил   Шамиля
произвести обмен как можно спокойнее и воздержаться от салютований, как  это
принято у горцев в честь замечательных событий.  Просьбу  свою  он  объяснил
трауром по случаю неожиданной кончины государя императора Николая I.
   Шамиль выразил свои соболезнования и заверил, что с его стороны все будет
тихо, если все будет точно исполнено со стороны Чавчавадзе.


   Обмен состоялся 10 марта 1855 года. Приняв все предосторожности,  стороны
сошлись у реки.
   Гази-Магомед поздоровался с князем Чавчавадзе и сказал, что  о  семействе
его имам заботился как о своем. А неудобства,  если  они  были,  проистекали
единственно от неумения обращаться со  столь  знатными  особами.  Чавчавадзе
отвечал, что о добром отношении имама знает из писем княгинь, за что  его  и
благодарит.
   Затем пленницы были переданы князю, а  Джамалуддин  оказался  в  объятиях
брата.
   Пленницы не верили собственному счастью и не находили слов  от  волнения.
Только дети спрыгнули с повозки и бросились к отцу с криками "папа!".
   Взволнован был  и  Джамалуддин.  Он  узнал  брата  Гази-Магомеда,  смутно
припоминал остальных родственников и [260] все искал глазами отца. Но тут  к
нему бросился Магомед-Шапи, который родился после его пленения, и теперь они
встретились впервые.
   Оставив Хаджиява с Грамовым завершать обмен пленными и денежные  расчеты,
братья подвели Джамалуддину белого коня с дорогим седлом и вместе  помчались
к отцу.
   Их встречали радостные мюриды, и все старались пожать руку  Джамалуддину.
До палатки оставалось совсем  немного,  когда  Гази-Магомед  осадил  коня  и
попросил Джамалуддина переодеться. Узел с горской одеждой был  приторочен  к
седлу Магомед-Шапи. Джамалуддина стеной окружили  конные  мюриды.  И  вскоре
перед ними предстал статный  джигит  в  красивой  черкеске  и  при  отличном
оружии. Когда он вскочил на коня, трудно  было  поверить,  что  Джамалуддина
столько лет не было в родных горах. Единственным его отличием  был  пистолет
новой пистонной системы, тогда как горцы все еще пользовались кремневыми.
   Магомед-Шапи уложил мундир поручика в хурджин, помчался обратно к реке  и
перебросил хурджин на другую сторону Мичика. Тогда он не знал, что в будущем
сам облачится в подобный мундир.
   Шамиль встретил сына сдержанно, но,  обняв  Джамалуддина,  долго  его  не
отпускал. Сын поцеловал руку отца и встал рядом со  своими  братьями.  Затем
мюриды привезли и племянника Гамзат-бека, который, как и Джамалуддин, 15 лет
был в аманатах. Шамиль долго смотрел на них, с трудом сдерживая  чувства,  а
затем скрылся в своем шатре.
   Когда обмен благополучно  завершился,  Шамиль  велел  пригласить  к  себе
Грамова. Имам подарил ему золотые часы, усыпанные бриллиантами,  и  пообещал
отпустить его, если тот ненароком попадет в плен к горцам.
   К вечеру  процессия  двинулась  в  сторону  Ведено.  Выждав,  пока  Мичик
скроется за высоким холмом, мюриды дали волю чувствам. Пальба, джигитовка  и
музыка сопровождали отряд по всему пути.  Тысячи  людей  выходили  навстречу
имаму и его сыну,  поздравляя  с  возвращением  и  восхваляя  Всевышнего  за
явленное чудо.



   БЫВШИЕ ПЛЕННИЦЫ

   В Куринском  укреплении,  куда  привезли  княгинь,  был  траур,  но  лица
спасенных выражали счастье. Офицеры крестились, а их жены и местные  казачки
рыдали, глядя на тро[261] гательную процессию. В церкви шли благодарственные
молебны,  а  сослуживцы  князя  считали  своим  долгом   засвидетельствовать
княгиням свое восхищение их мужеством.
   Отдохнув и оправившись от перенесенных невзгод, княгини отправились через
Дербент и Елисаветполь в Тифлис,  который  встретил  их  торжествами.  Через
месяц они выехали в Москву, где наконец смогли утешить свою мать Анастасию и
сестру Надежду, в замужестве - Писареву. Затем  они  приехали  в  Петербург,
чтобы выразить свою бесконечную признательность новому  государю  Александру
II.  Император  и  императрица  тепло  приняли  княгинь,  пригласили  вместе
отобедать, одарили бывших пленниц и даже помогли князю Чавчавадзе  поправить
денежные дела, пришедшие в упадок после разорения имения.
   Мадам Дрансе больше не желала испытывать  судьбу  и  поспешила  уехать  в
Париж, к матери и сыну.  Там  она  заработала  больше,  чем  могла  получить
гувернантка в России, издав свои воспоминания  "Восемь  месяцев  в  плену  у
Шамиля". Книга стала популярной, вызвав интерес к  Шамилю  и  борьбе  горцев
Кавказа. С особым вниманием книгу прочел А. Дюма-отец, решивший  при  первой
возможности посетить Кавказ.
   Книга была переведена на русский язык и издана в  1858  году  в  Тифлисе.
Четверть гонорара  от  продажи  книг  мадам  Дрансе  пожертвовала  на  выкуп
пленных.
   Официальная версия обмена была опубликована в газете "Русский инвалид"  и
вошла затем в многочисленные мемуарные издания.



   НА РОДИНЕ

   Знаменитый  заложник  вернулся  в  горы  навсегда.  И  теперь  для   него
начиналась иная жизнь,  в  которой  не  было  места  взглядам,  привычкам  и
чувствам поручика уланского полка.
   Джамалуддину оставили только его  походный  багаж,  включавший  множество
русских и французских книг, географические атласы, бумагу, карандаши, краски
и даже чертежную готовальню.
   Он заново открывал для себя родину и  родную  семью.  За  15  лет  многое
изменилось. Другим стал и его отец,  превратившийся  в  грозного  повелителя
гор, слава о котором облетела весь мир. Многие царские  генералы,  громившие
Наполеона и других знаменитых полководцев, потерпели фиаско, встретившись  с
простым горцем Шамилем. [262]
   Джамалудцин хотел понять, откуда у его маленького  народа  берутся  силы,
чтобы противостоять великому  северному  колоссу.  Он-то  хорошо  знал,  как
велика Россия и как неисчислимы ее войска, державшие в страхе всю Европу.
   Джамалудцин отправился в  путешествие  по  Имамату.  Он  посещал  аулы  и
крепости, беседовал с наибами и простыми горцами.
   Горцы воспринимали его по-разному. Одни полагали, что Джамалудцин  только
по  одежде  горец,  а  душа  его  потерялась  в  русских  просторах.  Другие
подозревали,  что  Джамалуддина  отравили  каким-то  особым  ядом,   который
неминуемо приведет его к гибели. Третьи живо интересовались жизнью в  России
и удивлялись  познаниям  Джамалуддина  в  разных  науках.  Четвертые  просто
сторонились его, как чужого.
   Шамиль видел, как непросто возвращался его сын  в  лоно  родных  гор,  но
надеялся, что со временем все станет на свои места.  Чтобы  ближе  привязать
Джамалуддина к дому, Шамиль-женил его на дочери знаменитого чеченского наиба
Талгика.  Джамалудцину  также  поручено  было  заниматься  административными
делами и инспектировать вооружение, в чем его образование  и  военный  опыт,
полученные в России, могли быть весьма полезны.
   Своими сравнениями и выводами о жизни в  горах  и  в  России  Джамалудцин
делился с отцом. Он старался склонить Шамиля к миру, тем более что для этого
настал самый подходящий момент.



   ТАЙНОЕ ПЕРЕМИРИЕ

   После обмена между Шамилем и царским  командованием  установилось  своего
рода взаимопонимание и в  горах  наступило  относительное  затишье.  Военные
действия почти не велись, тем более что основные  силы  царских  войск  были
переброшены на фронты Крымской войны.
   Муравьев понимал, что Шамиль далек  от  желания  стать  вассалом  Турции,
действиям ее войск никак не способствует и что "горцам, воюющим  с  нами  за
независимость, равно противно было всякое иго". Здесь, на Кавказе,  Муравьев
убедился и в том, сколь разорительна война с горцами,  уносящая  к  тому  же
цвет российской и горской молодежи. Простые расчеты доказывали, что  дешевле
было бы предложить каждому участнику боевых действий хороший дом и достойное
содержание, построить фабрики и дороги, которые привели бы к спокойной жизни
и взаимной пользе. Это приве[263] ло Муравьева к  мысли  вступить  в  мирные
переговоры с имамом. Взамен на  нейтралитет  Шамилю  предлагалось  признание
Имамата как самостоятельного государства горцев под протекторатом России.
   Условия эти  показались  Шамилю  вполне  приемлемыми.  Население  Имамата
устало от военных невзгод,  хозяйство  приходило  в  упадок,  а  продолжение
широкомасштабной войны  грозило  полным  разорением  и  исчезновением  самих
горских народов.
   О переговорах Шамиля с Муравьевым официальных документов не  сохранилось.
Скорее всего, они велись Муравьевым с молчаливого  согласия  Петербурга.  Но
косвенные сведения дают основания полагать, что стороны заключили перемирие.
   Политика  Муравьева,  бросившего  все  силы  против  турок,  заключившего
негласное  перемирие  с  Шамилем,  вызвала  резкое  неприятие  у  начальника
Главного штаба Отдельного Кавказского корпуса Барятинского.  Конфликт  между
первыми лицами перерос в открытое  противостояние.  Барятинский  бросил  все
дела и уехал в Петербург.
   Очень скоро стало осуществляться многое из того, о чем договорились  имам
и наместник. Была снята экономическая блокада с районов Кавказа, входивших в
состав  Имамата.  Открылись  возможности  для  торговли,  которая  приносила
обоюдную выгоду.  Вместе  с  фабричными  тканями,  инструментами  и  другими
товарами в горы пришла надежда на мирную жизнь. Тогда же  начались  массовые
обмены военнопленными, которых было еще очень много.
   Развитию полезных отношений как мог способствовал Джамалуддин. Он  вел  с
бывшими  сослуживцами  постоянную  переписку,  стараясь  превратить   мирную
передышку  в  прочный  мир.  В  письме   генерал-майору   барону   Л.Николаи
Джамалуддин писал:
   "На условия Ваши насчет торговли отец согласен, только не знаю, долго  ли
будут существовать они...
   В пятницу, 30 октября, я запечатал  письмо  к  турецкому  султану.  Очень
хотелось  приписать  к  нему  несколько  слов,  что  при  следующем   случае
непременно сделаю, чтобы он перестал морочить горцев..."
   Зная, что Шамиль не нарушит данного слова, Н. Муравьев отправился воевать
с турками в Закавказье. Он действовал решительно, тем более что имел к Порте
и свои личные счеты.  Ведь  именно  Муравьев  командовал  в  1833  году  под
Константинополем русским  экспедиционным  корпусом,  избавившим  султана  от
притязаний египетского паши, а затем  подписывал  с  турками  "вечный  мир".
[265]
   Муравьев осадил турецкую крепость Карс и 16 ноября 1855 года заставил  ее
гарнизон капитулировать.  В  отрядах  Муравьева  сражались  против  турок  и
добровольцы из горцев, многие из которых погибли  под  стенами  крепости.  В
награду за взятие Карса Муравьев получил от императора приставку  "Карский".
Тогда же  Муравьев  задумал  поход  через  Анатолию  к  Стамбулу.  У  России
появились реальные шансы взять реванш за падение Севастополя. Но страна была
истощена войной, казна опустела, а Крымская война близилась к завершению.
   Такую же приставку  "Карский"  с  титулом  баронета  получил  и  советник
коменданта Карса Вассиф-паши В.-Ф. Вильяме. Это  был  тот  самый  английский
бригадный генерал, который писал Шамилю о признании Европой Имамата. Он  был
взят в плен Муравьевым и содержался в Петербурге до окончания войны.



   ВОЙНА ОКОНЧЕНА. ДА ЗДРАВСТВУЕТ ВОЙНА!

   Крымская война завершилась 18  марта  1856  года  подписанием  Парижского
мирного договора. По его условиям Россия вернула  Турции  Карс  в  обмен  на
Севастополь и другие завоевания союзников в Крыму, а также потеряла контроль
над Дунайскими княжествами и влияние на  Балканские  страны.  Самым  тяжелым
условием было объявление Черного моря нейтральной зоной, где Россия  хотя  и
сохранила за собой прибрежные территории, но не могла  иметь  военный  флот.
Это  открывало  путь  к  побережью  Кавказа  турецким   торговым   судам   и
контрабандистам,   которые   энергично   занялись    перевозками    товаров,
невольников, оружия и легионеров.
   "Кавказский вопрос" был одним из  главных  пунктов  переговоров.  Союзные
державы  пытались  вынудить  Россию  уйти  с  Кавказа,  добиться  объявления
независимого "Черкесского государства" и его  международного  признания.  Но
старое соперничество Англии и  Франции,  опасавшихся  усиления  друг  друга,
позволило представителям России сорвать  принятие  официального  решения  по
этому вопросу. Английский министр иностранных дел лорд  Кларендон  подвергся
за это острой критике в парламенте, но оправдывался тем, что Шамиль во время
войны не проявил себя явным союзником антироссийской коалиции и у  лорда  не
было достаточных оснований требовать от России новых уступок. [266]
   Если для России Парижский договор был временным политическим  поражением,
то для Имамата Шамиля он стал предвестником надвигающейся катастрофы.
   Горцам больше не на кого было надеяться. Они и раньше полагались лишь  на
свои силы, но надеялись, что мир обратит внимание на их несчастья и если  не
поможет, то хотя бы остановит эту долгую войну. Теперь же  стало  ясно,  что
большие государства заняты  своими  проблемами,  предоставив  горцам  решать
свои. И этих проблем становилось все больше. Целые общества  просили  Шамиля
примириться с царем, когда даже Турция подписала мир с Россией. Шамиль  тоже
считал, что мир лучше войны, но хотел мира официального, так как  уже  много
раз оказывался обманутым генералами.
   Муравьев достаточно оценил нейтралитет Шамиля и надеялся  закончить  дело
миром.  Даже  в  небольших  тактических  операциях  он   старался   уже   не
использовать регулярные войска. В них теперь,  по  принципу  "азиаты  против
азиатов", в основном участвовали местная милиция и полурегулярные  части  из
горцев. В послужных списках солдат-кавказцев 55-й год  начисто  отсутствует,
хотя другие года расписаны весьма подробно. Действия Муравьева  сводились  к
строительству укреплений, исправлению дорог и рубке новых  просек  вдали  от
владений Шамиля.
   Он стремился извлечь уроки из прошлых  событий  и  выжать  всю  возможную
пользу из сложившегося положения вещей. Он  часто  говорил  о  необходимости
"сосредоточиваться", чтобы провести реформы, укрепить державу  и  обеспечить
ее развитие. А для этого нужно было добиться спокойствия на Кавказе.
   Казалось, идея мира с горцами  находила  поддержку  в  самых  верхах.  За
урегулирование отношений с Шамилем высказывались министр иностранных дел  А.
Горчаков и военный министр В.  Долгоруков,  избежавший  отвлечения  войск  с
Крымского театра военных действий. Благосклонно относился к этой идее и  сам
император.
   Александр II понимал экономические причины поражения и неизбежность новой
войны с Турцией. Он решил отказаться от отцовских методов, полицейский режим
которого умерщвлял духовные и производительные силы народа. И мечтал  теперь
о развитии промышленности,  торговли  и  подъеме  экономического  могущества
державы.
   Обращаясь к подданным, Александр II  обещал  им  коренное  переустройство
жизни: "При  помощи  небесного  промысла,  всегда  благодеющего  России,  да
утверждается и со[267] вершенствуется ее внутреннее благоустройство;  правда
и милость да царствуют в судах ее; да развивается повсюду и  с  новою  силою
стремление к просвещению и всякой полезной деятельности, и каждый, под сенью
законов, для всех равно справедливых,  всем  равно  покровительствующих,  да
наслаждается в мире плодами трудов невинных".
   Но для успокоения общего недовольства результатами  Крымской  войны,  для
привлечения на свою сторону дворян и купечества слов было мало,  нужна  была
громкая победа. Иначе его восшествие на престол оставалось мрачным  символом
поражения.



   ОБЕЩАНИЯ БАРЯТИНСКОГО

   В трудный для императора момент на политической  сцене  возник  князь  А.
Барятинский, друг юности Александра, желавший сгладить  горечь  поражения  в
Крымской войне.
   Пользуясь близким знакомством с Александром  II,  отличаясь  политической
ловкостью  и  знанием  "придворных  коллизий",  Барятинский   сумел   увлечь
императора своим планом скорейшего  покорения  Кавказа.  Он  обещал,  что  в
кратчайший  срок  закончит  Кавказскую  войну,  наведет  порядок   в   новой
"жемчужине русской  короны"  и  превратит  богатства  края  в  неисчерпаемый
источник доходов государственной казны.


   Барятинский родился 2 мая 1815 года и в свои 40  лет  уже  успел  сделать
блестящую карьеру.
   В  1835  году  он,  командуя  сотней  казаков,  участвовал  в  экспедиции
генерал-лейтенанта Вельяминова против натухайцев, был тяжело ранен  пулей  в
бок и едва не  попал  в  плен.  Вернувшись  для  лечения  в  Петербург,  был
произведен в поручики, награжден золотой саблей с надписью "За храбрость"  и
назначен состоять при наследнике цесаревиче Александре Николаевиче.
   В 1845 году он вновь оказался на Кавказе уже в чине  полковника.  Успешно
командуя 3-м батальоном Кабардинского пехотного полка, он  обратил  на  себя
внимание наместника Воронцова. Он