аменитым  Хаджи-Мустафой.
Этот мастер выучился тонкостям своего ремесла в Аравии и Турции,  поочередно
поступая в мастеровые ко всем известным оружейникам.
   В  результате  он  столь  преуспел  на  этом  поприще,  что   вызвал   на
соревнование самого  знаменитого  оружейника  Османской  империи.  Испытания
состоялись в Константинополе и увенчались  громким  триумфом  Хаджи-Мустафы.
Вернувшись в Крым и  узнав,  что  творится  на  Кавказе,  знаменитый  мастер
отправился  на  помощь  Шамилю.  Вскоре  он  [153]  вооружил  весь  Дагестан
красивыми, легкими и надежными ружьями,  получившими  название  крымских,  а
лучшие образцы, стоившие немалых денег, так и назывались - "Хаджи-Мустафа".
   Иметь  кавказское  ружье  или   кинжал,   особенно   красиво   отделанные
кубачинскими мастерами, было заветной мечтой не только горцев, но и  русских
офицеров.
   Обычным вооружением горца были  кинжал,  сабля,  ружье  и  один  или  два
пистолета. К ним полагались изящно украшенные пороховницы из рога,  натруски
с особым порохом для кремневой полки, коробочки с  пулями,  кремнями,  салом
для смазки пуль  и  прочими  принадлежностями.  Газыри  не  только  украшали
черкеску и защищали грудь, но служили главным образом для  хранения  готовых
патронов и отмеренного пороха.
   Артиллерия была единственным видом оружия, в котором Шамилю  трудно  было
соперничать с царскими войсками. Пушек у  горцев  не  было,  их  приходилось
отбивать, а ядра собирать на поле боя.  Причем  этим  занимались  женщины  и
дети, получая за каждое по 10 копеек серебром. Из металла  ядер  делались  и
прочные подковы для лошадей.
   Находились умельцы, предлагавшие выковывать пушки кузнечным  способом  из
железных полос, а затем обшивать их буйволиной кожей и стягивать обручами. И
хотя изобретатель Магомед Хидатлинский  ручался  за  их  прочность  головой,
Шамиль попросил  его  оставить  пустую  затею,  чтобы  не  вызвать  насмешки
неприятеля.
   Шамиль долго не мог  наладить  производство  пушек.  Зато  когда  удалось
изготовить первую партию, они оказались легче, мобильнее и метче  заводских,
уступая лишь  по  качеству  меди  и  самого  литья.  Джабраил  Унцукульский,
выучившийся литейному делу в Аравии, где он был в хадже, не  только  наладил
изготовление пушек и ядер, но  и  значительно  усовершенствовал  конструкцию
орудий, приспособив ее к горным условиям. Когда  же  образцы  горских  пушек
попали в руки русских инженеров, те внесли полезные  изменения  уже  в  свои
чертежи.



   ПЛЕННЫЕ

   В условиях военной и экономической блокады горцам ничего  не  оставалось,
как использовать любые возможности,  чтобы  выжить  и  продолжать  борьбу  с
сильным противником. [154]
   Одним из самых ходовых товаров стали пленные, которых можно было обменять
не только на своих пленных и заложников, но и на такие необходимые вещи, как
хлеб, соль или обычное железо. К тому времени  в  плену  у  горцев  побывало
много разных военных чинов. Шамиль надеялся обменять  кого-либо  из  них  на
своего сына Джамалуддина, но все переговоры кончались безрезультатно.
   В Имамате с пленными обращались относительно гуманно.  Случаи  их  гибели
были весьма редки, а виновные сурово наказывались.
   Однажды, при  спешном  отступлении  горцев,  были  убиты  десять  пленных
офицеров.  Это  произошло  после  длительных  переговоров  об  условиях   их
освобождения.  Пленным  было  разрешено  вести  переписку  и  даже  получать
посылки. Но в одной из посылок была обнаружена запеченная в  хлебе  записка,
приглашавшая пленников мужаться и дотерпеть, так как открывалась возможность
освободить их без выкупа. И когда  эта  "возможность"  обрела  вид  большого
отряда, наступавшего на позиции горцев, участь пленных была решена. Кто  был
автором той злополучной записки, так и осталось загадкой, потому что царское
командование свою причастность к ней отрицало.
   Пленные   солдаты   занимались   в   Имамате    хозяйственными    делами.
Солдаты-кавказцы за долгую  службу  становились  бывалыми  людьми,  знавшими
различные  ремесла.  Вместе  с  перебежчиками   они   составляли   отдельные
мастеровые команды.  Если  об  офицерах  их  бывшее  начальство  еще  как-то
заботилось, то "нижние чины"  зачастую  и  сами  не  хотели  возвращаться  в
надеждвчсделаться в Имамате вольными людьми.
   Царские власти, в целях "устрашения туземцев", ссылали пленных  в  Сибирь
или обращали в солдат и отправляли служить на Камчатку. Это было для  горцев
хуже смерти, и мало кто из них вернулся на родину.



   ПЕРЕБЕЖЧИКИ

   При относительном затишье в  военных  действиях  явилась  новая  напасть.
Теперь не горцы нападали на царские  крепости,  а  солдаты  стали  все  чаще
перебегать к Шамилю.
   Это началось  еще  при  Ермолове,  который  требовал  выдачи  дезертиров,
угрожая приютившим их горцам страшными карами.
   Побеги участились при Головине, у которого  обеспокоенный  Клюгенау  даже
испрашивал разрешения расстрели[155] вать дезертиров. По указу  царя  беглых
солдат  даже  предписывалось  выменивать  на  соль.  Испробовав   все   меры
устрашения, командование решило прибегнуть к другой тактике, обещая прощение
всем, кто вернется из бегов.
   Тем не менее бегство к Шамилю приобретало все больший размах.
   Дело дошло до  того,  что  устроены  были  особые  артели  на  паях,  где
укрывались солдаты, чтобы через неделю-другую вернуться к  своим,  будто  бы
бежав из горского плена. Таким способом многие не по своей воле "забритые  в
солдаты" крестьяне добывали себе освобождение от крепостной  зависимости,  а
положенная за "геройство" награда делилась между сообщниками. Но  случалось,
что  "пленные"  передумывали  возвращаться,  предпочитая  стать   свободными
горцами.
   Как и во всякой войне, пленные и перебежчики  были  с  обеих  сторон.  От
Шамиля обычно бежали люди, ущемленные  в  своих  интересах  или  недовольные
самоуправством наибов, а также преступники, надеявшиеся избежать  наказания.
Один из беглых горцев, тяготившийся  своей  новой  ролью,  оставил  на  пути
Шамиля записку: "Скучаю по тебе, о имам, но боюсь - казнишь".
   Причины перехода к Шамилю тоже были разные -  от  невыносимой  "палочной"
муштры, измывательств "белой кости" и угрозы трибунала  за  преступления  до
сочувствия горцам, оборонявшим свои поднебесные гнезда. Одно дело - война  с
"антихристом" Наполеоном, добравшимся до сердца  святой  Руси  -  Москвы,  и
совсем другое - неизвестно зачем гибнуть в чужих горах.  Надышавшись  горным
воздухом  свободы,  даже  старые  солдаты  решались  перейти   из   сословия
"вооруженных рабов" в общество "вольных людей".
   Немало было тех,  кто  ушел  в  горы  еще  при  Ермолове,  принял  ислам,
обзавелся семьей и хозяйством и жил теперь совершенно  как  горец.  Подобные
браки поначалу вызывали неудовольствие  горцев,  однако  имам  видел  в  них
лучший способ привязать беглых солдат к их новому отечеству.
   Шамиль всячески поощрял "военную" миграцию, предоставляя беглым  солдатам
свободу, защиту и привилегии при обустройстве на  новом  месте.  Он  оградил
беглых от малейших притеснений, а их выдачу запретил  под  страхом  смертной
казни. "Знайте, что те,  которые  перебежали  к  нам  от  русских,  являются
верными нам, и вы тоже поверьте им. Эти люди являются нашими чистосердечными
друзьями, - наставлял Шамиль наибов. - Создайте им все условия и возможности
к жизни". [156]
   Вскоре неподалеку от ставки имама выросли "русские  слободки"  со  своими
церквями и священниками.
   Солдаты обучали горцев  артиллерийскому  делу,  отливали  пушки  и  ядра,
делали гранаты и конгриевые ракеты, лафеты и зарядные  ящики,  чинили  часы.
Они же построили для имама, которого называли  "наш  царь  Шамиль",  дом  по
европейскому образцу, поставили пороховой завод и ткацкую фабрику.
   Бывшие  царские  офицеры  были  при  имаме  советниками,   переводчиками,
инженерами, картографами. Они обучали  горцев  европейским  методам  ведения
войны и командовали подразделениями из перебежчиков.
   Беглые  солдаты,   хорошо   знавшие   расположение   царских   крепостей,
становились  проводниками  при  рейдах   горцев.   Были   они   и   хорошими
разведчиками. С их  помощью  в  царских  крепостях  распространялись  письма
беглецов, описывающих выгоды их вольной жизни в  Имамате.  А  бывший  сотник
Лабинского полка Атарщиков с товарищами взял в плен и доставил к Шамилю даже
адъютанта самого Нейдгардта - поручика Глебова.
   Многие из перебежчиков становились знаменитыми воинами, получали от имама
награды за мужество и отвагу и оставались с Шамилем до последнего дня войны.



   ПОЛЬСКАЯ СОТНЯ

   Была в армии Шамиля и Польская сотня.  Тысячи  поляков  были  сосланы  на
Кавказ еще после Второго раздела Польши и подавления восстания  Т.  Костюшко
1794 года. Затем в 1812 году к ним прибавились еще тысячи депортированных за
поддержку Наполеона. Одни служили в действующей  армии,  другие  работали  в
каменоломнях на строительстве крепостей. Паскевич, подавив новое  восстание,
тоже отправлял пленных поляков на Кавказ.
   Количество  поляков  в  горах  стало  столь  внушительным,  что  польское
правительство в изгнании считало возможным  организовать  на  Кавказе  новое
польское  восстание  в  союзе  с  Шамилем  и  казаками,  пройти  Украину   и
соединиться с повстанцами в самой Польше.
   Поляки бежали по одному и целыми отрядами, как это было в  Ставропольской
губернии. Способствовали побегам и сложные отношения с сослуживцами, которые
участвовали в Польской кампании Паскевича.
   Множество поляков бежало во Францию, Турцию, дру[157] гие страны, надеясь
создать очаги сопротивления и восстановить свое государство.
   Руководил действиями польских повстанцев Адам-Юрий Чарторыйский.  Потомок
известного дворянского рода с юности интересовался политическим  устройством
европейских государств. Участие в политической деятельности, направленной на
восстановление Польского государства,  обернулось  для  него  эмиграцией,  а
затем и арестом, когда он  решил  вернуться  в  Польшу  в  период  восстания
Костюшко. Чтобы спасти конфискованные родовые имения, Чарторыйскому пришлось
явиться в Петербург на  положении  заложника.  Здесь  он  близко  сошелся  с
будущим  императором  Александром,  который  позже  назначил  его  министром
иностранных дел и сделал своим ближайшим советником. Результатом  энергичной
деятельности Чарторыйского стал союз России  с  Англией  и  Австрией  против
Наполеона. Но после Аустерлица он был отдален от двора. На Венском конгрессе
1814 года, при очередном разделе Польши, Чарторыйский вновь был  приобщен  к
большой политике и содействовал  образованию  Царства  Польского  в  составе
России. Но, не получив пост наместника, вновь отдалился  от  дел,  отдавшись
литературным занятиям. Новый поворот в его судьбе  произошел  в  1830  году,
когда  восставшие  избрали  его  президентом  Национального   правительства.
Поражение восстания привело  Чарторыйского  в  Париж,  где  он,  считавшийся
будущим королем Польши, основал центр польской эмиграции ("Hotel Lambert").
   На Кавказе многие поляки начали переходить или попросту бежать к  горцам,
чтобы воевать "За вашу и нашу свободу". Первый отряд  польских  перебежчиков
образовался уже у имама Гамзат-бека.
   В одном из донесений командованию отмечалось, что "...во время экспедиции
войск за Кубань чрезвычайно много бежало поляков".
   Чарторыйский очень надеялся на помощь турецкого правительства, посылал на
Кавказ эмиссаров, оружие и добровольцев,  но  его  планам  не  суждено  было
сбыться.



   ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ

   Прослышав о вольной жизни  в  Имамате,  сюда  хлынул  поток  крестьян  из
царских губерний. Приходили семьями и целыми деревнями.
   Прежние хозяева пытались вернуть крестьян, но Шамиль им отказывал на  том
основании, что рабство противно воле [158]
   Бога и что люди не стали бы искать у него убежища, если бы им было хорошо
у бывших хозяев.
   Были здесь и раскольники, и  старообрядцы,  и  молокане.  Были  мужики  и
казаки. Русских граждан  Имамата  горцы  называли  "наши  русские".  Горский
интернационал включал в себя представителей около полусотни народов Кавказа,
России и  других  стран.  А  национализм  был  возведен  в  ранг  тягчайшего
государственного преступления.
   Шамиль принимал всех,  независимо  от  происхождения  и  вероисповедания.
Имамат давал переселенцам землю, пищу,  жилища  и  средства  на  обзаведение
хозяйством. Обычно они поселялись на землях, выкупленных Имаматом у обществ.
В Имамате образовалось множество новых общин и  целые  аулы  с  непривычными
названиями.
   В целях увеличения  населения  Имамата  Шамиль  не  облагал  переселенцев
налогами и предоставлял им льготы.
   Мусульмане, православные, католики,  иудеи  -  все  жили  в  Имамате  как
братья, помогая друг другу и Шамилю. Веротерпимость,  признание  всех  людей
равными перед Аллахом были одной из основ Имамата. Этому же учит и Коран: "И
наш Бог, и ваш Бог един, и мы Ему предаемся" (29:45).


   Кавказская война обретала новое  качество:  теперь  это  была  совместная
борьба разных народов, и не против России, а против подавления человеческого
достоинства, за свободу и независимость. Люди сопротивлялись царизму так  же
яростно, как боролись их предки против нашествий восточных завоевателей.



   ЗАПИСКИ РЯДОВОГО ЗАГОРСКОГО

   Жизнь Имамата описал рядовой 10-го  Грузинского  линейного  батальона  И.
Загорский, побывавший в плену у горцев вместе с князем Орбелиани:
   "Шамиль уже восемь лет борется с могучим гигантом Европы и до сих пор  не
являет признаков усталости.  Неоднократно  истертый,  рассеянный,  в  скором
времени умеет восстать из праха и полон жизни, с новою энергией выступает на
неравную и опасную  борьбу.  Причины  этого  необыкновенного  явления  легко
объяснить следующим. Дикие племена Кавказа еще лет двадцать  тому  назад  не
были соединены никаким постоянным  союзом.  Иногда  только  общая  опасность
совокупляла на короткое время  их  силы  противу  мощ[159]  ного  врага,  по
миновании которой дружеские сношения прекращались. Буйные их страсти не были
обузданы никакими законами, кроме права сильнейшего... Но эти огненные  дети
природы под дикою оболочкой физических способностей хранят  в  себе  зародыш
блестящих  умственных  дарований.  Быстрая  понятливость,   острая   память,
отчаянная отвага и пламенное воображение делают их способными  ко  всему,  к
чему их поведет искусная рука. Этой рукою, бросившей  на  плодородную  почву
девственных их умов искру, вспыхнувшую  пламенем  религиозного  фанатизма  в
огненных сердцах, был мюридизм. Проповеди  муллы  Магомета  вдохнули  в  них
первую мысль, разбудили нравственную силу, указали им общую цель действия  и
положили первое начало религиозной секты,  число  последователей  которой  с
каждым днем увеличивается. Учение нового шариата  составило  эпоху  в  жизни
племен, населяющих  восточную  отрасль  Кавказа.  Различные  происхождением,
языком и нравами, они соединились у подножия  проповедующих  своих  учителей
неразрывным  узлом  единоверия  и,  подстрекаемые  фанатизмом,  ринулись   с
подоблачных жилищ своих проливать  кровь  за  сохранность  своих  понятий  и
святость уставов Пророка. При таком направлении  умов  не  преминут  явиться
предводители. Им даже нет дела до  личных  достоинств  начальника;  довольно
только, чтоб он имел общую доверенность, а более всего  славился  строгостью
правил. Они столпятся вокруг него и велят ему вести себя на бой с неверными.
...Теперь,   когда    еще    первоначальные    впечатления,    произведенные
проповедниками  на  гибкие  умы  детей  Кавказа,   не   изгладились,   когда
религиозный фанатизм воспламеняет большую часть народа,  мюридизм  не  имеет
недостатка в последователях. Напротив, число их с  каждым  днем  возрастает,
дух его оживляет горы, ведет на бой диких обитателей  Кавказа  и  в  быстром
течении увлекает более хладнокровного  и  более  миролюбивого  имама.  Огонь
страсти к воле пожирает все сердца. Если бы Шамиль даже хотел  остановиться,
то теперь уже поздно. Он  должен  раздувать  пламя,  иначе  оно  сожжет  его
самого".
   О низамах имама Загорский писал: "Перед лицом Бога, Пророка и  его  имама
(наместника) все сохраняют равенство, из пределов которого ни богатство,  ни
высшие дарования не в состоянии никого вывести. ...Теперь за малейшую  вину,
за всякое  нарушение  общественного  порядка  определены  взыскания:  штраф,
темница  и  телесное  наказание,  от  которого  никто  не  избавляется,   от
последнего поденщика до знатнейшего наиба. Все сии  наказания  приводятся  в
испол[160]  нение  с  величайшей  точностью  и  нужно  сказать  правду,  что
преступления становятся очень редки. Теперь через всю  страну,  над  которой
распространяется власть Шамиля, можно смело одному человеку провозить  вьюки
золота, не опасаясь лишиться их".



   ВОЗЗВАНИЯ И ЛАЗУТЧИКИ НЕЙДГАРДТА

   Нейдгардт был человек педантичный и  осторожный.  Он  имел  богатый  опыт
заграничных походов, но попал  на  Кавказ  из  кресла  московского  военного
губернатора и был более склонен к штабной деятельности, чем к бранному делу.
   Решив действовать наверняка, он запросил у императора подкреплений, а сам
занялся составлением грозных воззваний. Как человек образованный,  Нейдгардт
счел необходимым украсить традиционные обещания "кнута и пряника"  понятными
горцам образами. В своих темпераментных  сочинениях  генерал  от  инфантерии
сообщал, что "Его Императорское Величество решился восстановить  в  нынешнем
году спокойствие и благоденствие в этой части Кавказа", соглашался  оставить
горцам  их  веру  взамен  на  полное  подчинение,  объявлял  Шамиля  "наглым
обманщиком, который из личных видов корысти и властолюбия  возмутил  горские
общества и предал их всем бедствиям  войны,  а  сам  вечно  избегает  всякой
опасности и скрывается от русской пули"; лгал, что  Шамиль  "бесчеловечно  и
вероломно  истребил  все  народонаселение  аула  Центорой,  не  исключая  ни
старцев, ни женщин, ни детей"; угрожал, что "все аулы  и  общества,  которые
впредь окажут содействие Шамилю и его сообщникам  и  сопротивление  законной
власти, подвергнутся также  строжайшей  казни  и  что  те  племена,  которые
выселились в горы и не возвратятся ныне  же  на  прежние  места  жительства,
лишатся навсегда  земель  своих",  а  сверх  того  живописно  пугал  горцев:
"Упорствуя в своем заблуждении  и  встречая  отряды  наши  неприязненно,  вы
подвергнетесь вместе с Шамилем казням и разорению от грозного  орла  России,
который является в одно и то же время там, где восходит  солнце  и  где  оно
садится в море, и перелетает чрез  Казбек  и  Эльбрус,  как  чрез  небольшие
пригорки".
   Уверенный, что горцы повергнуты его красноречием в  трепет  и  вскоре  не
только сложат оружие,  но  и  приведут  к  нему  на  аркане  самого  Шамиля,
Нейдгардт принялся за восстановление сети лазутчиков,  чтобы  контролировать
дальнейший ход кавказских дел. Демонстрируя новые методы [161] правления, он
даже велел приделать  к  стенам  властных  учреждений  специальные  почтовые
яшики, чтобы все желающие могли инкогнито сообщать полезные сведения  как  о
действиях мюридов, так и о злоупотреблениях местных чиновников.
   Шпионская  сеть,  раскинутая  Нейдгардтом  и  стоившая   немалых   денег,
приносила весьма неутешительные сведения. Выходило,  что  Шамиль  со  своими
мюридами и не  помышляет  о  прекращении  сопротивления.  Более  того,  имам
увеличил армию и строил свое государство так спокойно и основательно,  будто
находится не в окружении царских войск, а где-то в пустынной Аравии.
   Вскоре Нейдгардт все же получил вести от Шамиля. Однако вместо ожидаемого
прошения о помиловании, имам  предлагал  начать  переговоры  о  мире,  ставя
основным условием официальное признание  своего  государства  и  возвращение
своего сына-заложника Джамалуддина.