тое вызвался Хаджи-Мурад. Шамиль согласился, но  отрядил  с
ним всего 500 всадников.
   Хаджи-Мураду было достаточно и этого. Набеги были его стихией.  Здесь  он
сам себе был главным начальником. И лишь только его партия скрылась  с  глаз
Шамиля, как Хаджи-Мурад повернул на восток, углубился  во  владения  Шамхала
Тарковского и напал на имение его брата Шах-Вали-хана.  Аул,  в  котором  он
жил, располагался на крутой горе и считался неприступным. Но только  не  для
Хаджи-Мурада, которого сложность задачи только вдохновляла.
   Дождавшись, пока жители отправятся на полевые  работы,  наиб  ворвался  в
аул, смел охрану и бросился во  дворец  Шах-Вали-хана.  Внезапное  нападение
застало ханскую семью за завтраком. Хан  отбивался  одним  кинжалом  и  даже
сумел убить несколько мюридов, но вскоре погиб и сам.
   Хаджи-Мурад подверг дом яростному разорению, взял в  плен  семью  хана  с
прислугой и двинулся дальше.
   Слух об этом набеге достиг Кайтага раньше  Хаджи-Мурада.  Местные  жители
подняли восстание и  встретили  наиба  как  освободителя.  Они  были  готовы
присоединиться к Шамилю, но просили освободить вдову  Шах-Вали-хана,  считая
недостойным возить с собой несчастную женщину в качестве военного трофея.
   Хаджи-Мурад не внял их просьбе. Кайтагцам  заносчивость  Хаджи-Мурада  не
понравилась, но ради главного дела  они  решили  не  осложнять  отношения  с
шамилевским посланцем. Тем более что Хаджи-Мурад был занят тем, что  нападал
на укрывшихся в своих имениях дворян, выбивал их оттуда, а  уцелевших  беков
преследовал до самого Дербента, пока те не  укрывались  за  мощными  стенами
крепости.
   Затем  Хаджи-Мурад,  к  которому  присоединилось   множество   кайтагцев,
двинулся в Табасаран.
   Аргутинский оказался меж двух огней - с  одной  стороны  стояли  наготове
отряды Шамиля, а в тылу его наиб разжигал восстание, грозившее охватить весь
Южный Дагестан и даже Закавказье.
   Воевать  в  горах  без  надежного  тыла  было  сродни   самоубийству,   и
Аргутинский бросился усмирять приморские провинции. Против Шамиля он оставил
на высотах Турчи-Дага три батальона генерала Грамматика  с  пушками,  а  для
прикрытия  Мехтулинского  ханства  вызвал  части  Нижегородского  полка   из
Чир-Юрта. [216]
   Миновав Казикумухское ханство, Аргутинский  перевалил  через  хребет,  за
которым лежал Вольный Табасаран. И тут же был атакован  арьергардом  конницы
Хаджи-Мурада. Аргутинский  бросил  в  бой  своих  драгун.  Следом  двинулись
апшеронцы. Мюриды были отброшены на  соседнюю  высоту,  которая  затем  была
взята штурмом.
   Хаджи-Мурад отошел к аулу, прикрытому лесом. Леса Аргутинский  не  любил,
предпочитая воевать в горах. Он попытался обойти  аул  по  гребням  гор,  но
маневр не удался. Обозу тоже пришлось идти через лес, где его ждала  засада.
Табасаранцы,  вдохновленные  слухами   о   том,   что   Хаджи-Мурад   разбил
Аргутинского, захватили обоз и скрылись в лесу.
   Но против основных сил Аргутинского Хаджи-Мурад не удержался. Он отошел в
лес, оттуда ему пришлось пробиваться  дальше  через  окружавшие  его  отряды
Аргутинского. На помощь генералу пришла местная милиция, поднятая уцелевшими
беками.
   Опасаясь вторжения Шамиля, Аргутинский атаковал, не считаясь с  потерями.
Преследуемый-со всех сторон, Хаджи-Мурад думал уже не о развитии  восстания,
а о собственном спасении. Попадавшиеся на пути села  восставших  Аргутинский
подвергал жестокому разорению, и это удерживало от восстания других.
   Однако Хаджи-Мурад не изменял себе, пуская войска Аргутинского по ложному
следу,  делая  неожиданные  маневры  и  нападая,  когда,  казалось  бы,  ему
следовало бежать без оглядки.
   В одной из таких стычек вдове Шах-Вали-хана удалось спрыгнуть с лошади  и
укрыться в лесу. Дети же ее остались в руках наиба.
   Не дождавшись  условленного  сигнала  от  Хаджи-Мурада,  Шамиль  атаковал
позиции Грамматика, но потерпел неудачу. Готовясь к  новому  штурму  занятых
генералом высот, Шамиль получил известие о провале операции  Хаджи-Мурада  и
решил отступить.
   Вскоре явился и сам Хаджи-Мурад, без победы, но с богатой добычей.
   Шамиль принял его с почестями,  но  затем  прислал  людей  с  требованием
отдать ему пленных и внести в казну положенную часть трофеев.
   Хаджи-Мурад послал  Шамилю  дорогую  шубу,  богатое  стамбульское  ружье,
несколько коней, 2,5 тысячи рублей  и  отдал  детей  Шах-Вали-хана,  которые
затем были выкуплены Шамхалом Тарковским. [217]
   Но дело этим не ограничилось. Неудача всей операции  требовала  выяснения
причин случившегося. Шамиль считал, что виноват Хаджи-Мурад, который нарушил
план операции и погнался за сомнительной добычей,  не  успев  затем  поднять
настоящее восстание в  Табасаране.  Тем  самым  наиб  позволил  Аргугинскому
собрать войска и разбить Хаджи-Мурада. Это, в свою очередь, спутало  расчеты
имама и вынудило его нанести удар в неподходящий момент.
   Вскоре явились и табасаранцы, упрекая имама за полное разорение, которому
подверг их Аргутинский в наказание за содействие Хаджи-Мураду, бросившему их
на произвол судьбы.



   РАЗРЫВ

   Разгневанный имам обвинил Хаджи-Мурада в алчности, которая и привела  его
отборных мюридов, торопившихся спасти свою добычу, к трусливому  бегству  от
Аргутинского. Наиб в ответ заявил: "Что я не трус,  знают  на  Кавказе  даже
малые дети. И горцы, и русские давно  привыкли  уважать  мою  храбрость".  А
затем намекнул, что простительно  поражение  пятисот  мюридов  от  несметных
войск Аргутинского, когда Шамиль сам, с пятнадцатью тысячами, не справился с
тремя батальонами Грамматика.
   С тех пор трещина, всегда остававшаяся  между  Шамилем  и  Хаджи-Мурадом,
стала стремительно разрастаться, чтобы скоро  превратиться  в  непреодолимую
пропасть.
   Хаджи-Мурад был лишен звания наиба. Ему было приказано сдать все  дела  и
имущество.
   В ответ Хаджи-Мурад засел со своими приверженцами в ауле Батлаич, рядом с
Хунзахом, и заявил, что все свое достояние приобрел собственной саблей и что
пока она будет у него в руках, он ничего не отдаст.
   Отряды  имама  обложили  село,   не   позволяя   Хаджи-Мураду   из   него
показываться. Бывший  наиб  сделал  вылазку,  отбил  несколько  лошадей,  но
вынужден был вернуться обратно.
   Дело принимало дурной оборот. Разлад между первыми людьми Имамата  грозил
усугубить и без того сложное положение.
   Тогда  духовные  лица  во  главе  с  шейхом  Джамалуддином  Казикумухским
поспешили устроить маслаат - примирение. Шамиль вовсе не желал  обрести  еще
одного врага в лице своего лучшего воина и  согласился  уладить  дело  миром
Хаджи-Мурад вернулся в подчинение Шамилю, но только [218]  после  того,  как
его наибство  было  разделено  между  его  двоюродными  братьями  Альбури  и
Фатали-ханом.
   За развитием событий с большим интересом наблюдал через своих  лазутчиков
Аргутинский. И как только Шамиль, считая дело решенным, вернулся  в  Ведено,
генерал поспешил направить Хаджи-Мураду письмо. Генерал обещал забыть старые
обиды и поддержать храбреца, если тот надумает выступить против Шамиля. Если
же Хаджи-Мурад решит просто уйти от имама, то Аргутинский готов был  принять
его со всем семейством как значительного человека и героя.
   Хаджи-Мурад ответил чересчур участливому  генералу:  "Хотя  сила  у  меня
малая, между мной и Шамилем произойдет то, что суждено Аллахом. Твоей помощи
мне не нужно". Но оставаться в полной власти Шамиля, окруженным  мюридами  и
лазутчиками имама, бывший наиб  тоже  не  желал.  Он  решил  переселиться  в
известный своей независимостью чеченский аул Гехи, откуда  была  родом  жена
Хаджи-Мурада.
   Шамиль ответил отказом. Все,  что  было  позволено  Хаджи-Мураду,  -  это
оставить Батлаич и поселиться в  родном  селе  Цельмес,  тоже  невдалеке  от
Хунзаха. Здесь жило и его семейство - жена Сану, двое сыновей, четыре дочери
и престарелая мать.
   Так, в бездействии, прожил  Хаджи-Мурад  некоторое  время  под  неусыпным
надзором шамилевских мюридов.



   ПОБЕГ

   Осенью 1851 года Шамиль созвал в чеченском  ауле  Автуры  Государственный
совет, на котором предполагалось  положить  конец  разногласиям  и  обсудить
дальнейшие действия. Пригласили туда и Хаджи-Мурада, чтобы решить  его  дело
высшим судом.
   Невыносимая двойственность положения заставила Хаджи-Мурада направиться к
Шамилю, чтобы поставить  все  на  свои  места.  Между  тем  он  не  оставлял
намерений уйти в Гехи, хотя бы и тайно. И даже отправил  туда  своих  людей,
вручив им часть накопленных сокровищ. Один из  посланных  тут  же  явился  к
Фатали-хану, а другого настигли брошенные в погоню мюриды.
   По пути в Автуры Хаджи-Мураду сообщили, что его посланцы схвачены  и  что
Шамиль будто бы собирается казнить его как изменника.
   Хаджи-Мурад решил пробиваться в Гехи. Но все дороги  оказались  перекрыты
караулами,  а  сверх  тдго  за  Хаджи-Му[219]  радом  была  послана  погоня.
Наткнувшись ночью на одну из засад, Хаджи-Мурад решился вступить в  бой.  Но
горцы слишком любили великого воина и не хотели  с  ним  драться.  Они  даже
предупредили его, что в  Гехи  Хаджи-Мурада  поджидает  целый  отряд  и  что
семейство его уже увезено из Цельмеса в Ведено.
   Хаджи-Мурад метался, как загнанный волк, повсюду натыкаясь на  кордоны  и
засады. Он уже никому не верил. И даже совет горца,  указавшего  ему  верную
дорогу, воспринял как приглашение в  западню.  Он  уходил  неизвестными  ему
путями, стремясь добраться до реки Аргун. И это ему удалось.  Переправившись
через реку, Хаджи-Мурад вскоре вышел к Рошнинской поляне, от которой до Гехи
оставалось совсем немного.
   Здесь он решил передохнуть, но вдруг раздались выстрелы.  Оказалось,  что
здесь был сенокос гарнизона крепости Воздвиженской, и солдаты, приняв партию
Хаджи-Мурада за очередной набег, открыли огонь.
   Хаджи-Мурад и несколько его верных мюридов приготовились к обороне, когда
вдруг ему пришла мысль, что именно в русских может заключаться  единственная
возможность спасти его семью.
   Он назвал себя и объявил, что  хочет  вступить  в  переговоры  с  местным
начальством.
   Получив  неожиданное  известие,  командир  Куринского   егерского   полка
флигель-адъютант полковник Семен Воронцов поначалу не поверил в такую удачу.
Но вскоре сын кавказского наместника самолично, во  главе  сильного  отряда,
отправился  навстречу  знаменитому  воину.   Убедившись,   что   перед   ним
действительно   знаменитый   Хаджи-Мурад,   князь    Воронцов    препроводил
необыкновенного перебежчика в крепость.
   Воодушевленный экстраординарным событием, главнокомандующий  М.  Воронцов
поспешил обрадовать своего государя.
   Это было неслыханной удачей - заполучить  самого  Хаджи-Мурада,  чье  имя
повергало в трепет Кавказ и который считался "половиной Шамиля".
   Узнав о случившемся, государь надписал на рапорте Воронцова: "Слава  Богу
- важное начало!" Помня, как вместе с Хаджи-Мурадом к Шамилю перешла  и  вся
Авария, император надеялся теперь получить весь Дагестан.
   Воронцов так дорожил перебежчиком, что попросил оставить его  на  Кавказе
как большую политическую и военную силу против Шамиля. Император не разделял
упований [220]
   Воронцова, но согласился оставить Хаджи-Мурада под личную ответственность
наместника.
   В генеральном  штабе  опасались,  что  хитроумный  Хаджи-Мурад  вышел  по
тайному соглашению с Шамилем, что цель его  -  высмотреть  силы  и  средства
Воронцова, дороги и крепостные  сооружения,  чтобы  затем  устроить  опасный
сюрприз и вновь соединиться с имамом.
   Беспокойства властей имели все основания. Еще слишком свежи были в памяти
кавказских командиров нечеловеческая энергия и молниеносная  быстрота  этого
горца, совладать с которым пока никто не сумел.
   Воронцов-младший верил в искренность Хаджи-Мурада, который  день  и  ночь
думал  лишь  об  освобождении  своей  семьи  и  даже  предлагал  для   этого
всевозможные способы. Сначала он  хотел  совершить  набег,  затем  собирался
послать отчаянных людей, которые  бы  за  деньги,  помещенные  им  в  разных
тайниках, выкрали его семью,  на  худой  конец  -  собрать  всех  пленных  и
пригрозить  Шамилю,  что  их  отправят  в  Сибирь,  если  имам   не   отдаст
Хаджи-Мураду его родных.
   Но многие с беспокойством  ожидали,  что  разбойник  Хаджи-Мурад  вот-вот
подаст тайный  знак  и  каким-то  одному  ему  известным  способом  ввергнет
Воздвиженскую в руки своих сподвижников. Если бы такое  удалось,  а  бывшему
наибу удавалось и не такое, то он вполне мог рассчитывать на милость  Шамиля
и возвращение своего семейства.
   Но надеть на Хаджи-Мурада кандалы тоже не решались, чтобы  не  произвести
превратного  впечатления  на  горцев,  которые  могли  пожелать  последовать
примеру своего героя.
   На  счастье  воздвиженцев,  прибыл  адъютант  М.  Воронцова  с   приказом
немедленно доставить Хаджи-Мурада в Тифлис "не  так,  как  пленника,  а  как
человека знаменитого, со всею подобающей честью".



   В ТИФЛИСЕ

   Тифлис ждал прибытия знаменитого джигита с тревогой и любопытством.
   Его появление на балу во дворце Воронцова произвело  необычайный  эффект.
Кавказский лев был увешан дорогим оружием,  окружен  свирепыми  мюридами,  а
тяжелый взгляд его не производил впечатления обреченности.
   Ему отвели дом, в котором он мог принимать гостей, предаваться молитвам и
размышлять над средствами для вы[221] зволения своей семьи. Воронцов  обещал
приложить все старания для осуществления его заветной мечты. Но время шло, а
результатов не было. Неизвестно было даже то, где  именно  содержится  семья
Хаджи-Мурада. Тогда Хаджи-Мурад сам послал Шамилю  письмо,  прося  отпустить
его семью. Шамиль ответил, что Хаджи-Мурад стал  отступником  и  что  он  не
позволит впасть в такой грех его жене и детям.
   Хаджи-Мурад неузнаваемо переменился. Он истощал себя постом,  беспрерывно
молился, отказывался кого-либо принимать, если визиты не  были  сопряжены  с
его заветной целью.
   В редкие выезды  из  дома  его  сопровождал  казачий  конвой.  Обычно  он
направлялся в мечеть, где страстно молился и снабжал деньгами  содержавшихся
в  Тифлисе  пленных  горцев,  а  затем  делал  визиты  к  Воронцову,   чтобы
справиться, нет ли вестей о семье.
   Среди    военных    заведений    его    более    всего     заинтересовало
военно-топографическое  училище,  где  он  внимательно   разглядывал   карты
Кавказа. Он с удовольствием указывал маршруты своих походов, а  в  ответ  на
просьбу указать дороги и сообщить другие сведения о местах, еще  недоступных
картографам, только покачивал головой и обещал сделать это, как только семья
его будет в безопасности.
   Одни горожане  шарахались  от  него,  как  от  молнии,  другие  старались
проявить участие. Газеты наполнили удивительные истории из жизни кавказского
героя, где факты  переплетались  с  небылицами,  а  в  местном  театре  даже
показывали сцены на тему "Пророк Шамиль и разбойник Хаджи-Мурад".
   Единственным утешением, способным отвлечь от тяжелых раздумий, стали  для
Хаджи-Мурада шахматы, играть в  которые  он  выучился  у  начальника  своего
конвоя. В фигурах он видел вполне реальных персонажей и яростно сражался  со
своим визави.
   Тягостное ожидание в Тифлисе  наконец  сделалось  для  него  невыносимым.
Хаджи-Мурад добился разрешения поехать в крепость Грозную, чтобы  попытаться
самому организовать вызволение семейства.
   Прибыв  под  конвоем  на  место,  он  перепробовал  самые  фантастические
средства  для  осуществления  своей  цели.  Однако   ничего   сделать   было
невозможно. К тому же стояла зима, а в Дагестане и Чечне развернулись  новые
бои. Воронцов прокладывал новые просеки, его отряды  усмиряли  восстания,  а
Шамиль отбивался и делал  новые  попытки  вырвать  из  царского  владычества
Кайтаг, Табасаран и Кази-Кумух. [222]
   Напрасно взволновав местное население и доставив начальству массу хлопот,
Хаджи-Мурад вынужден был вернуться в Тифлис.
   Дожидаясь   вестей   из   Дагестана,   Хаджи-Мурад   сообщил    ротмистру
Лорис-Меликову подробности своей удивительной жизни. Ротмистр  все  записал,
прочел Хаджи-Мураду через переводчика, получил одобрение и  представил  свой
труд начальству. Воронцов, в свою очередь,  адресовал  жизнеописание  своего
подопечного Генеральному штабу и государю императору.
   А самого Хаджи-Мурада решил до поры удалить из Тифлиса.  Местожительством
ему была назначена Нуха в одноименном уезде за Лезгинской кордонной линией.



   ГОЛОВА ХАДЖИ-МУРАДА

   В апреле 1852 года Хаджи-Мурад прибыл в  Нуху  в  сопровождении  сильного
конвоя и под надзором капитана Бучкиева.
   Поначалу     Хаджи-Мурад     с     интересом      осматривал      местные
достопримечательности, наведывался на  базары  и  в  караван-сараи,  посещал
мечети, где знать держалась от него подальше, а простой люд  старался  стать
ближе.
   Бездействие  властей  порождало  в  Хаджи-Мураде  мрачную   задумчивость,
которая сменялась лихорадочным блеском глаз, когда он обращал  их  к  горной
гряде, отделявшей Нуху от Дагестана.
   Начальник  Нухинского  уезда  подполковник  Карганов  старался   развлечь
Хаджи-Мурада, обещая скорые перемены в его деле. А пока разрешал ему  ездить
по Нухе и окрестностям в сопровождении своих нукеров  и  небольшого  конвоя.
Несколько раз они  вместе  отправлялись  на  охоту,  где  Хаджи-Мурад  вновь
превращался в лихого наездника и меткого стрелка.
   Карганов подозревал, что от Хаджи-Мурада можно ожидать всякого. Что  если
не удастся выручить его семью, то он попробует  сделать  это  сам  или  даже
перейдет обратно к Шамилю, учинив в Нухе шумное происшествие  в  надежде  на
примирение с имамом. Вместе с тем Карганов  полагал  достаточным  выставлять
секретные караулы и полагался на самих нухинцев,  которые  помнили  недавний
набег Хаджи-Мурада и готовы были при случае ему отомстить.
   Не  дождавшись  решения  своего  дела  от  Воронцова,  Хаджи-Мурад  начал
приходить в отчаяние, дерзил начальству  и  [223]  часто  уходил  от  своего
конвоя. А когда начальник нухинской милиции  Хаджи-ага  прилюдно  насмехался
над положением Хаджи-Мурада, то он едва сдерживал свою гордую натуру,  чтобы
не разорвать наглеца.
   Во время одной  из  загородных  прогулок  случилось  то,  чего  многие  и
ожидали.
   В тот день, после очередной бессонной ночи, Хаджи-Мурад был не в духе. Не
отвечая на расспросы, он отказался от завтрака и начал седлать своего  коня.
Конвойные решили, что он, по своему  обыкновению,  собирается  за  город  на
прогулку.
   Отъехав версты две,  Хаджи-Мурад  спешился  у  родника,  чтобы  совершить
омовение и помолиться со своими нукерами. Закончив намаз, он вскочил на коня
и вдруг спросил начальника  конвоя,  мусульманина:  почему  тот  не  молился
вместе с ними?
   Урядник не нашелся что  ответить  и  попробовал  отшутиться.  Хаджи-Мурад
переменился в лице, и глаза его вспыхнули тем  особенным  огнем,  наводившим
ужас на его врагов. "Не грех убить такого  неверного,  как  ты!"  -  крикнул
Хаджи-Мурад и выстрелил в него из пистолета. Урядник упал  замертво.  Другой
конвойный был убит нукером Хаджи-Мурада. Затем, не дав опомниться  остальным
конвойным, горцы пустили коней в галоп. Казаки бросились следом, но беглецы,
отстреливаясь, оторвались уже далеко и во весь опор мчались в горы.
   Когда о бегстве Хаджи-Мурада стало известно в Нухе,  растерянный  Бучкиев
помчался в Тифлис, а Карганов спешно организовал погоню.
   На поимку беглецов были брошены все силы, по  уезду  разосланы  тревожные
караулы, а из окрестных владений была мобилизована милиция.
   Хаджи-Мурад, застрявший в болотистом месте, был  настигнут  на  следующий
день шушинской и нухинской милицией.
   После перестрелки Хаджи-Мурад и его нукеры  укрылись  в  небольшой  роще,
залегли в вырытой кинжалами яме и отгородились убитыми лошадьми.
   Тем временем рощу окружали все новые толпы преследователей. Среди них был
и