дбища,  его  друзья
бросились искать участников дуэли: Мартынова - чтобы  вызвать  на  дуэль,  а
остальных,  чтобы  расправиться  за  нарушение  всех  правил,  приведшее   к
убийству. Однако все соучастники уже сидели под арестом, что их и спасло.
   Начались  волнения.  Ходили  слухи,  что  Мартынов  -  подставное   лицо.
Сравнивали гибель Лермонтова с гибелью Пушкина. Особо опасные элементы  были
задержаны жандармами и высланы из Пятигорска к местам службы. Было немало  и
тех,  кто  тайно  благодарил  Мартынова.  Тот  же  священник  Эрастов  позже
злорадствовал: "Мало, что убили! А кто  виноват?  Сам  виноват!  От  него  в
Пятигорске никому проходу не  было.  Каверзник  был,  всем  досаждал.  Поэт,
поэт!.. Эка штука! Всяк  себя  поэтом  назовет,  чтобы  другим  неприятность
наносить..."
   Через полгода прах Лермонтова был перезахоронен на его родине в Тарханах.
   Поэтический  Кавказ  лишился  своего  преданного  сына,  сделавшего  этот
удивительный край одним  из  очагов  русской  культуры.  Мартынов  отделался
трехмесячной гауптвахтой и покаянием, секунданты были прощены. Так император
отблагодарил палачей русской поэзии. [118]



   Часть III
   ИМПЕРИЯ СВОБОДЫ

   ВОЕННЫЕ РЕФОРМЫ

   Зимой, как правило, военные действия в горах не  велись.  Дороги,  и  без
того опасные, покрывались снегом и становились труднопроходимыми.  Гарнизоны
запирались в крепостях, приводя  в  порядок  амуницию  и  вооружения,  части
пополнялись новыми силами, а начальство отправлялось в Петербург докладывать
царю о состоянии дел и утверждать планы военных кампаний на следующий год.
   На этот раз  похвастаться  было  нечем.  Оставалось  лишь  преувеличивать
успехи, валить вину за неудачи на других да просить  денег  и  подкреплений,
обещая в новом году окончательно усмирить горцев.
   Шамиль был занят другим. Война шла на несколько фронтов, потери  обнажали
несовершенство военного управления, ополчение бьшо  плохо  организовано  для
ведения постоянных боевых действий против регулярных войск. Необходимо  было
завершить военную  реформу,  придав  войскам  Имамата  четко  организованную
структуру.  При  этом  учитывались  как  местные  особенности,  так  и  опыт
управления войсками в  царской  армии,  который  теперь  был  хорошо  знаком
горцам.
   Свое  войско,  состоявшее  примерно   из   15   тысяч   мюридов,   Шамиль
реорганизовал в регулярную армию, разделив ее на тысячи, полутысячи, сотни и
десятки с назначением командиров. Теперь у  Шамиля  были  и  генералитет,  и
старший офицерский состав, и другие командиры.
   Служба в армии имама считалась делом благородным  и  была  мечтой  многих
молодых горцев. Но брали  не  всех.  Кан[119]  дидаты  подвергались  суровым
испытаниям. Десять дворов выставляли одного - самого лучшего воина с конем и
полным вооружением. Дальше заботу о содержании воина и  его  семьи  брал  на
себя Имамат. В отличие от царской армии горцы  обходились  без  обозов.  Это
делало их части мобильными и избавляло от многих военных неудобств.  Сушеное
мясо, сыр, кукурузные лепешки или горсть жареной муки в карманах за  пазухой
составляли  обычное  "меню"  воюющего  горца.  Бараны  и  хлеб  для   войска
поставлялись за счет особого военного фонда "Ибн-Сабль". К тому  же  местное
население всегда было готово поделиться с мюридами всем необходимым.
   Регулярные  войска  состояли  из  кавалерии  и  пехоты.  Было  создано  и
ополчение со своими командирами. В экстренных случаях  происходила  всеобщая
мобилизация.
   Для упорядочения воинских учреждений Шамиль  издал  и  специальный  низам
(указ), ставший воинским уставом для всех - от наибов до рядовых.
   Кроме гражданского и военного устройства, низам определял,  каким  должно
быть отношение наибов к гражданам: "Ты не склоняйся ни в сторону насилия, ни
в сторону насильников. Гляди на своих людей  глазами  милосердия  и  заботы.
Смотри за ними, как жалостливый к своим детям отец, управляй ими  на  основе
справедливости и  совести,  не  приближай  к  себе  никого  из-за  дружбы  и
приятельства и не отдаляй никого из-за вражды. Будь для старшего сыном,  для
равного - братом, а для младшего - отцом. Тогда ты не найдешь в своем округе
врага. Если ты будешь вести себя противно тому, что я  говорю,  если  будешь
вести себя несправедливо к народу, то вызовешь на  себя  прежде  всего  гнев
Всевышнего, а затем гнев мой и народа. Твое  дело  тогда  обернется  плохо".
Низам  вводил  также  принципы  гуманного  отношения  к  пленным,  населению
завоеванных территорий и строго ограничивал использование природных ресурсов
в военных надобностях: "Когда победите неверных, не убивайте ни стариков, ни
женщин, ни детей; не жгите ниву,  не  рубите  деревья,  не  режьте  животных
(кроме тех случаев, когда они необходимы  вам  для  пищи),  не  обманывайте,
когда вы находитесь во взаимном перемирии, и  не  нарушайте  мир,  когда  вы
заключили его".



   ОРДЕНА И ЗНАМЕНА

   Заметным нововведением Шамиля стало учреждение воинских  знаков  отличия,
знамен и наград. Большое влияние на это оказали наибы Ахвердилав и  особенно
Юсуф-Хаджи, [120] в тонкостях изучивший наградную систему в  Турции.  Первые
наградные знаки появились в Чечне. В одном из донесений  Граббе  говорилось:
"Давно уже  до  меня  доходили  слухи,  что  Шамиль  для  поощрения  наибов,
отличившихся в скопищах своих, раздает им знаки отличия вроде наших  орденов
и старается вводить некоторую правильность между  своими  полчищами.  Высшей
наградой среди мюридов считался военный знак отличия".
   Были специальные знаки и  для  трусов.  "Трусость  никогда  и  никого  не
спасала", - говорил Шамиль и приказывал  пришивать  на  спину  провинившимся
кусок войлока или медную бляху, пока воин не искупал вину достойным образом.
К проявившим слабость наибам Шамиль был особенно суров.  Одному  из  них  он
отсек в наказание ухо. Но когда узнал, что наиб проявил чудеса  храбрости  в
тяжелом бою, то велел мастерам сделать ухо из золота и преподнес  его  герою
на серебряном блюде.
   Награды Шамиля уникальны не только в историческом смысле, но замечательны
и в художественном отношении. Их создавали дагестанские ювелиры из серебра с
позолотой, чернью, зернистой сканью. Полузвезды для  генералов,  треугольные
медали для трехсотенных командиров, круглые для  сотенных,  особые  награды,
эполеты, сабли с темляками (кистями на рукоятке) за храбрость и другие знаки
отличия украшались надписями на арабском языке. Надписи эти тоже были весьма
разнообразны, порой они  содержали  и  имена  награжденных.  "Это  -  герой,
искусный в войне и нападающий в битве как лев" -  можно  было  прочитать  на
медали храбреца. Сам  Ахвердилав  имел  серебряный  орден  с  надписью  "Нет
человека храбрее его. Нет сабли острее, чем его сабля", а  также  темляк  за
свою неустрашимость. Имам Шамиль, имевший титул Амир аль-муминин (повелитель
правоверных), орденов никогда не носил.
   Л. Толстой в "Хаджи-Мурате"  писал:  "Вообще  на  имаме  не  было  ничего
блестящего, золотого или серебряного, и высокая, прямая, могучая фигура его,
в одежде  без  украшений,  окруженная  мюридами  с  золотыми  и  серебряными
украшениями на одежде и оружии, производила то  самое  впечатление  величия,
которое он желал и умел производить в народе".
   Особо почитаемы были в войсках Шамиля знамена и вымпелы различных цветов,
размеров и назначений. На многих знаменах  были  надписи.  Обычно  это  были
призывы, изречения или отдельные  суры  из  Корана.  На  белом  двухконцовом
знамени 1-го имама Гази-Магомеда было написано: "О Аллах! Даруй  нам  победу
над неверными! О кроткий! [121]
   О милостивый! О Вездесущий!" На зеленом трехконцовом знамени  2-го  имама
Гамзат-бека было начертано: "Среди ужасов битвы не  слабей  духом  ни  одной
минуты. Будь тверд  перед  опасностями,  смерть  не  приходит  раньше  часа,
назначенного  волей  Всевышнего".  На  бело-красном   двухконцовом   знамени
Хаджи-Мурада - "Помощь от Бога и победа верна". На знаменах наибов и  других
предводителей можно было прочитать: "Нет Бога, кроме Аллаха и  Мухаммед  Его
Пророк", "Божья рука - выше всех рук" или "Не каждый воин достоин ездить  на
коне, не каждая рука достойна держать  копье.  Достоин  похвал  тот  храбрый
воин, который бросается в битву с пылкостью льва".



   КНЯЗЬ ОРБЕЛИАНИ

   Целью военной кампании 1842 года стало овладение столицей Имамата - Новым
Дарго в горах Ичкерии. Граббе  начал  собирать  силы,  надеясь  сделать  эту
экспедицию решающей.
   Но из  Хунзаха  не  переставали  поступать  тревожные  вести.  Ахмед-хан,
обложенный в столице Аварии Хаджи-Мурадом, требовал помощи. Со дня  на  день
ожидали падения Хунзаха. Надеясь удержать Аварию от полного перехода в  руки
Шамиля, туда в феврале был направлен отряд Фезе.
   Шамиль встретил генерала  на  подступах  к  Хунзаху,  у  аула  Гергебиль.
Разгорелся бой, после которого Шамиль отступил. 7 марта Фезе вошел в Хунзах.
Казалось, цель экспедиции была достигнута. Но оказалось, что  Шамиль  обошел
Фезе и захватил один из  главнейших  стратегических  пунктов  царских  войск
Кази-Кумух, жители которого подняли восстание и присоединились к имаму.  Они
же тайно открыли ворота укрепления, обеспечив его внезапный захват.
   Здесь Шамиль взял множество  пленных,  богатые  трофеи  и  заложников  от
ханского дома, которые должны были гарантировать по крайней мере  лояльность
местных  правителей  к  Шамилю.  Заложников  отправили  в  Анди,  но   затем
отпустили.
   Среди трофеев были захвачены два знамени, которые пожаловал казикумухским
ханам еще Паскевич за удержание  края  в  спокойствии  во  время  персидской
войны.
   В числе знатных пленников оказался подпоручик князь  И.  Орбелиани.  Отец
его тоже побывал в плену, только у персиян. Орбелиани мог  бы  принять  свою
беду как родовой знак судьбы, если бы знал,  что  ждет  в  будущем  все  его
семейство. [122]
   Пленников  повели  к  Шамилю.  Миновав   многочисленных   телохранителей,
глядевших на офицеров с нескрываемой ненавистью, они предстали перед имамом,
который поразил их добродушной улыбкой, проницательным  взглядом  и  молодой
осанкой. Весь облик его  и  эффектный  наряд,  в  котором  чалма  праведника
соседствовала с хорошим оружием, показался пленникам воплощением мужества  и
красоты.
   Шамиль молчал и только  доброжелательно  улыбался,  глядя  на  пленников.
Орбелиани решился начать первым:  "Шамиль!  Исполняя  свои  обязанности,  мы
попали в плен... Теперь мы в твоих руках. Реши скорее участь  нашу.  Объяви,
что ждет нас: смерть, плен или свобода?"
   Шамиль отвечал, что теперь занят и что решение его пленники узнают в свое
время.
   Пленных увели и заключили под арест в соседнем доме. На  другой  день  их
вновь привели к Шамилю,  который  теперь  был  уже  не  так  благодушен.  Он
объявил,  что  отпустит  пленных  в  Тифлис,  если  царь  вернет  ему   сына
Джамалуддина, взятого в аманаты  при  Ахульго.  В  противном  случае  Шамиль
обещал изрубить их и отправить в ад. Орбелиани ответил имаму  с  откровенной
прямотой, что условия его невыполнимы и требовать можно лишь того, что могут
исполнить родные или начальство пленных. Орбелиани считал, что за них  могут
дать несколько пленных мюридов, но сына не вернут.
   Пленных отвели за аул и поставили у стены. Все было готово  к  расстрелу.
Орбелиани и его товарищи не стали просить о пощаде.  В  последнее  мгновение
расстрел отменили. За проявленное  мужество  горцы  прониклись  к  пленникам
особым уважением.
   Смелость Орбелиани понравилась Шамилю и сослужила пленнику хорошую службу
в будущем. Шамиль обещал не казнить пленников и вернуться к этому  разговору
позже, а пока велел отправить их в свою резиденцию в Дарго, куда направлялся
и сам.
   Лошадь князя очень понравилась одному из конвоиров,  и  тот  бесцеремонно
ссадил с нее пленника. Но тут  на  мародера  налетел  разгневанный  помощник
Шамиля Юнус, тот самый, который отводил к Граббе  имамского  сына-заложника.
Конвоир не хотел отдавать коня и даже вскинул винтовку, но был повергнут  на
землю и изрублен мюридами. Коня Орбелиани  вернули,  и  процессия  двинулась
дальше.
   В Дарго Шамиля встретили пением гимна  "Ла-ильлаха-иль-алла"  ("Нет  Бога
кроме  Аллаха"),  поздравлением  с  большой  победой,  закланием  жертвенных
баранов и пиром. [123]
   Отчасти  в  пире  участвовали  и  пленники.  Но  затем  судьба  их  резко
переменилась. Их отвели на окраину Дарго и спустили в яму, которая  и  стала
их темницей на несколько месяцев. Ночью верхние  дверцы  ямы  запирались  на
замок. Над самой ямой было устроено  караульное  помещение.  Однажды  ураган
обрушил  это  строение  и  узники  остались  почти  без  воздуха.   Они   бы
задохнулись, не успей местные жители их спасти.
   Над  ямой  построили  новую,  более  прочную  караульную.  Но   пленников
по-прежнему  поднимали  из  ямы  только  чтобы  написать  очередное   письмо
начальству с прежними условиями Шамиля или представить знатным  наибам.  Эти
знакомства, описанные впоследствии Орбелиани, стали едва ли не единственными
документами, содержащими портреты главных на то время наибов.
   "Таким образом, - вспоминал Орбелиани, - познакомился я с  некоторыми  из
сподвижников Шамиля.
   Ахверды-Магомед  (Магомед  Ахвердилав),  мужчина  среднего  роста,  около
сорока лет, в чертах которого отображаются доброта и  хладнокровие.  Плотное
телосложение показывает силу и здоровье, он одевается лучше прочих чеченских
начальников.  В  горах  славятся  мужественная  его  храбрость,   неутомимая
деятельность и удачные набеги.
   Шуемб (Шугаиб) небольшого роста, лицо  смуглое  с  небольшими  рябинками,
ловкий во всех приемах и в особенности верхом. Он  известен  как  человек  с
хитрым и бойким  умом,  как  отличный  рубака,  лихой  наездник  и  искусный
предводитель в бою.
   Улу-Бей (Уллубий) молодой человек, не более двадцати пяти, много тридцати
лет, хорош лицом и сложением. Смелые набеги и отличная  храбрость  поставили
его на ряду с предыдущими...
   Как Улу-Бей, так и Шуемб имели на  груди,  выше  патронников,  серебряные
пятиугольные звезды".
   Двое последних наибов обещали, что после Орбелиани Шамиль доберется и  до
Клюгенау с Граббе, а затем возьмет Тифлис и самого царя. И посадит в  ту  же
яму еще много знатных персон, чтобы Орбелиани не скучал.
   Ахвердилав говорил с пленными отдельно. Он объяснил им, как дорог  Шамилю
его старший сын, а потому он и держит пленных впроголодь в столь  стесненных
условиях, чтобы они писали письма поубедительнее. Он считал,  что  они,  как
люди военные, не должны терять твердости духа и терпения. А  большей  частью
советовал не унывать и уповать на Бога, который  спасет  их,  если  ему  это
будет угодно. [124]
   В виде лучшего примера он приводил все того  же  Шамиля  и  самого  себя,
которые перенесли столько бедствий и множество раз бывали в когтях у смерти,
но остались живы и здоровы.
   Пленные благодарили наиба за душевное участие и просили лишь добавить  им
еды, что Ахвердилав и обещал исполнить. На прощанье  он  дал  пленникам  два
рубля серебром, что было в их положении целым состоянием.
   Наконец пленники решили бежать.  Для  этого  они  несколько  недель  рыли
палками проход в боковой стене. Дождливой  ночью  они  выбрались  из  ямы  и
разошлись в нескольких направлениях. Орбелиани с  рядовым  Загорским  и  еще
одним казаком решили идти окружными дорогами в Чиркей. Другие выбрали  более
короткие пути к укреплениям Герзель-аул и Внезапной.
   Орбелиани с товарищами сбились с пути. Едва живые от голода они  блуждали
несколько  дней.  Когда  их  настигли,  они  пытались  отбиваться  дубинами.
Орбелиани удалось уйти, тогда как друзья  его  были  схвачены.  Он  шел  еще
несколько дней, пока не лишился  чувств.  Очнувшись,  он  нашел  себя  среди
пастухов. Орбелиани предложил им 100 рублей серебром, если они доставят  его
в Чиркей. Но его доставили обратно в Дарго, в ту же самую яму, из которой он
бежал, но значительно более укрепленную. Там его уже ждали  другие  беглецы.
Уйти удалось лишь  тем,  кто  направился  к  Герзель-аулу.  Пленных  сковали
большой мельничной цепью, которая не позволяла им даже встать.
   Убедившись, что сына на этот раз не вызволить, Шамиль пошел на переговоры
об обмене. Переговоры шли трудно, несколько раз откладывались,  но  в  конце
концов пленных решено было обменять на двух мулл, содержавшихся  в  Тифлисе,
тринадцать пленных мюридов  и  девять  женщин,  мужья  которых  погибли  при
Ахульго.
   На решение Шамиля весьма повлиял почитаемый  им  тесть  шейх  Джамалуддин
Казикумухский, который задолго до окончания переговоров  взял  над  пленными
особое попечительство, считая это делом богоугодным.  Накануне  обмена  шейх
привел пленных в свой дом, накормил и велел перевязать их раны. На  прощанье
шейх сказал Орбелиани: "Теперь мы с тобой  кунаки.  Приезжай  к  нам,  когда
захочешь, и ты всегда будешь в совершенной безопасности и принят как свой".
   28 ноября, после 9-месячного  плена,  Илико  Орбелиани  был  передан  его
сослуживцам. [125]



   РАСПЛАТА ЗА АХУЛЬГО

   Отбивать столицу Казикумухского ханства спешно прибыл  генерал  князь  М.
Аргутинский-Долгоруков во главе Самурского отряда, располагавшегося на южной
границе Дагестана. Происходивший  из  грузинских  князей  и  замеченный  еще
Ермоловым, Аргутинский-Долгоруков  хорошо  знал  Кавказ,  тактику  горцев  и
тонкости горной войны. Храбрый, напористый и хитроумный,  он  участвовал  во
многих экспедициях и часто брал верх, за что горцы прозвали  его  "Самурским
вепрем". Генерал вытеснил мюридов из  Кумуха,  но  сам  оказался  окруженным
отрядами Хаджи-Мурада и Ахвердилава.
   Несколько дней шли позиционные бои, пока  не  выяснилось,  что  Шамиль  с
основными силами вернулся в Чечню. Его разведка сообщила о движении к  Дарго
большой колонны неприятеля. Замысел Граббе, состоявший в том, чтобы  отвлечь
основные силы Шамиля в Дагестан, а  самому  форсированным  маршем  захватить
Дарго, увенчался полным... провалом. Его 10-тысячный отряд с огромным обозом
растянулся на несколько верст. Камнепады в  тесных  ущельях  и  непроходимые
завалы в лесах, непрерывные нападения горцев и  необходимость  защищать  сам
обоз привели к тому, что за три дня тяжелых боев Граббе удалось продвинуться
лишь  на  20  верст,  обоз  был  полон  ранеными,  а  контроль  над  отрядом
окончательно потерян. Мюриды и ополченцы,  которыми  руководил  наиб  Шугаиб
Центороевский, яростно  атаковали  со  всех  направлений,  угоняли  лошадей,
захватывали пленных и возводили все новые и новые завалы.
   Не дойдя до Дарго около 12 верст, Граббе, под угрозой  полного  разгрома,
был вынужден повернуть назад. На  обратном  пути  его  уже  ждали  Шамиль  и
тяжелая расплата за Ахульго. Повторились все ужасы лесного  боя,  в  котором
горцы теперь имели явное превосходство.
   4 июня остатки отряда вернулись обратно в Герзель-аул,  потеряв  убитыми,
ранеными и пропавшими без вести около 1800 человек, в том числе 66 офицеров,
оставив одно орудие и весь огромный обоз.
   Не  желая  признавать  своего   поражения,   Граббе   организовал   новую
экспедицию, теперь уже в Дагестан. Результаты ее были менее масштабными,  но
такими же плачевными. [126]



   ВОЕННЫЙ МИНИСТР ПРОИЗВОДИТ РАССЛЕДОВАНИЕ

   Шамиль возвысился чрезвычайно. Слава о его победах облетела весь  Кавказ,
будоража пока еще "мирных" горцев.
   Обескураженный Граббе вернулся в Темир-Хан-Шуру,  заперся  в  крепости  и
ожидал нового удара - теперь уже из Петербурга. И он не заставил себя ждать.
   Терпению императора пришел конец. Лучшие войска и  реки  денег  бесследно
исчезали в ущельях  Кавказа.  Общество  глухо  роптало,  а  на  политической
репутации мировой державы зияли  прорехи  от  горских  кинжалов.  Английские
интересы и агентура  норовили  вновь  взбунтовать  черкесов.  Турки  мечтали
вернуть утраченное влия