го неотлучно три верных мюрида - баритоны, а  Юнус...  это
будет buffo cantante ... и так далее".
   Прибыв в  Ставку,  Барятинский  долго  сидел  на  краю  скалы,  обозревая
открывавшуюся отсюда панораму. Наместник теперь думал о будущем Кавказа.  Он
хотел устроить новое правление так, чтобы  оно  не  противоречило  традициям
горцев и избавило бы на будущее от повторения столь трагических событий, как
эта война.
   В тот же день, 26 августа,  Барятинский  издал  приказ:  "Шамиль  взят  -
поздравляю Кавказскую армию!"
   В честь этого события было отчеканено около 150 тысяч серебряных  медалей
с надписью "За покорение Чечни и Дагестана в 1857, 1858 и 1859".



   ПРОЩАНИЕ С КАВКАЗОМ

   Шамиля поместили в шатре наместника, который был устлан дорогими  коврами
и обставлен с необыкновенным комфортом. К Шамилю  приставили  переводчика  и
повара-мусульманина, который накрыл стол изысканными фруктами и  яствами  на
золотых блюдах.
   На следующий день привезли семью. Затем явились  ординарцы  Барятинского,
подали женам и дочерям имама драгоценные  украшения,  а  Шамилю  как  личный
подарок наместника его собственную дорогую шубу.
   Было объявлено, что Шамиль должен будет отправиться  в  Петербург,  чтобы
представиться  Александру  II.  Сопровождать  имама  был  назначен  адъютант
наместника полковник Тромповский с особым конвоем. А в Темир-Хан-Шуре [287]
   Шамиля ожидала удобная дорожная карета Барятинского, в которой можно было
даже спать.
   27 августа Шамиля, его семейство и домочадцев отправили в  Темир-Хан-Шуру
в сопровождении двух эскадронов драгун,  двух  сотен  Дагестанского  конного
полка и батальона пехоты.


   В тот же день в Петербург была послана телеграмма: "Гуниб взят, Шамиль  в
плену и отправлен в Петербург".
   Проститься с имамом выходили целые общества, устилая дорогу коврами. Люди
плакали, целовали края его одежды и молили Аллаха сохранить ему жизнь.  Были
и такие, кто от отчаяния бросался с круч вместе со своими конями.
   Отступники возгордились, а  простой  народ  был  растерян  и  думал,  что
наступает конец  света.  В  назидание  одним  и  в  утешение  другим  ученые
говорили:

   Не высовывайся! Это дело не для тебя.
   Тайны движения небесного свода непостижимы.
   Не расспрашивай Аллаха о Его деяниях,
   Ибо тот, кто лезет в морскую бездну, погибнет.

   В Темир-Хан-Шуру Шамиль и  его  спутники  прибыли  29  августа.  Крепость
встретила их салютом из пушек и балом в офицерском  собрании.  В  пути  имам
занемог и несколько дней  провел  в  крепости.  Визиты  офицеров  и  жителей
Темир-Хан-Шуры совершенно измучили Шамиля. 3 сентября он  покинул  крепость,
оставив там свое семейство. Женщин  опекали  жены  местных  начальников.  Им
беспрерывно делали подарки и шили новые  наряды,  развлекали  и  успокаивали
насчет их будущности.
   В Россию с имамом отправились сын Гази-Магомед и три преданнейших мюрида.
Казначей Хаджияв принял на себя еще  и  обязанности  денщика;  благочестивый
Тауш  заведовал  духовным  "протоколом"  и  заботился  о  том,  чтобы   пища
соответствовала требованиям ислама; а Абдула-Магомед заменял сотню  имамских
телохранителей.
   Сопровождал Шамиля и переводчик Исаак Грамов, в надежности которого  имам
убедился, когда менял княгинь на своего сына.
   По пути Шамиля приветствовали делегации  от  дагестанских  городов,  а  в
Чирюрте его даже уговорили сфотографироваться. Дагеротипный портрет  Шамиля,
сделанный  фотографом-энтузиастом  командиром   драгунского   полка   графом
Ностицем, стал первым реальным изображением знаменитого имама. [288]
   5 сентября Шамиль прибыл в  Моздок.  Здесь  его  встретил  Минай  Атаров,
побывавший у имама в Ведено. Шамиль остановился в  родном  доме  своей  жены
Шуайнат. Отец ее к тому времени скончался, и гостя с почетом  принимал  сын.
Дети его развлекали гостя танцами, среди которых был и ставший популярным на
всем Кавказе "Танец Шамиля". Танец  этот  начинался  смиренной  молитвой,  а
затем обращался в огненную лезгинку.
   7 сентября почетного пленника уже принимал Ставрополь. В роще, у въезда в
губернскую столицу, офицерство устроило обед в честь Шамиля. Пленнику отвели
квартиру  в  центре  города.  Вокруг  была  выставлена   усиленная   охрана,
защищавшая пленника от  любопытствующих,  а  визитеры  допускались  лишь  по
особому разрешению. Город был встревожен  слухами,  будто  15  тысяч  горцев
вот-вот нападут на Ставрополь, чтобы отбить Шамиля. В это мало кто верил, но
старые казаки, всякое повидавшие на своем веку, задумчиво покручивали усы.
   Своими размерами и красотой зданий Ставрополь удивил Шамиля,  никогда  не
видевшего настоящих русских городов. А театральное представление,  данное  в
честь  необыкновенного  гостя,  фейерверк  и  вечерний  бал  привели  его  в
задумчивость относительно  того,  что  ждало  его  в  столицах,  если  такое
происходило на окраинах.



   ВСТРЕЧА С ИМПЕРАТОРОМ

   Следующую неделю имам провел в пути. Порой его охватывали сомнения: не  в
Сибирь ли везут? Тогда он  доставал  подаренный  бароном  Врангелем  компас,
чтобы убедиться, что дорога ведет на север, а не на восток.
   13 сентября Шамиль прибыл в Харьков. Великолепный  город  встретил  имама
салютами,  воздушными  шарами   и   бойкими   газетами,   которые   печатали
всевозможные курьезы Кавказской войны. Бал в губернском дворянском собрании,
спектакли, цирковые представления  и  прочие  пышные  увеселения  все  более
убеждали  Шамиля,  что  участь  его  окажется  не  столь  мрачной,  как   он
предполагал.
   В конце концов все слилось в нескончаемое феерическое действо,  апофеозом
которого стало блистательное  явление  императора  Александра  II  в  ореоле
величия и милосердия.
   Встреча имама и царя произошла 15 сентября в городке Чугуеве, недалеко от
Харькова. Александр обнял Шамиля, подарил ему золотую  саблю  и  сказал:  "Я
очень рад, что ты на[289] конец в России. Жалею, что это случилось не ранее.
Ты раскаиваться не будешь. Я тебя устрою, и мы будем друзьями".
   Чугуев был знаменит царскими виноградными  садами,  богатыми  охотничьими
угодьями и делавшимися здесь колесными экипажами.  Но  особенно  прославился
Чугуев восстанием военных  поселенцев  в  1819  году.  После  наполеоновских
походов армия была сокращена, а отставленные в  запас  солдаты  поселены  на
государственную землю. Но постоянные  учения  и  зверская  муштра  им  скоро
надоели,  чугуевские  поселенцы  изгнали  начальство  и  захватили  землю  в
собственность. Первое  время  вооруженных  крестьян  не  трогали,  но  затем
восстание было сурово подавлено самим Аракчеевым - "крестным отцом"  военных
поселений. Отголоски тех событий  слышны  в  "Тарасе  Бульбе"  Н.  Гоголя  и
некоторых произведениях художника И. Репина, выросшего  в  Чугуеве  в  семье
военного поселенца.
   Теперь   здесь   располагались   военные   лагеря   Чугуевского    полка,
квартировавшего в "образцовом" поселении, построенном по проекту архитектора
В. Стасова. Чугуев стал местом грандиозных военных учений,  которые  царь  и
посетил в ходе инспекционной поездки на Украину.
   В честь императора и  Шамиля  состоялся  военный  парад,  после  которого
начались конные состязания. Гази-Магомед не удержался и тоже показал, на что
способны горские джигиты. Александр  похвалил  его  удаль,  а  Шамиль  отдал
должное участвовавшим в параде сыновьям Александра.
   19  сентября  Шамиль  был  уже  в  Курске.   Здесь,   кроме   встреч   по
установившемуся протоколу, он посетил Итальянскую  оперу.  Гази-Магомед  был
растроган воплями несчастной Элеоноры и отказывался верить, что все это лишь
игра и лицедейство.
   В Туле Шамилю показали оружейный завод. Количество производимого оружия и
особенно действие паровых машин  произвели  на  имама  сильное  впечатление.
Здесь ему подарили отличное ружье и огромный самовар с именной надписью.



   В МОСКВЕ

   22 сентября 1859 года Шамиль прибыл в Москву. Великолепие города, красота
Кремля, размах мостов казались гостям  чем-то  нереальным.  Но  более  всего
поразило Шамиля то, что  в  Москве,  в  Татарской  слободе,  уже  много  лет
существовала мечеть. Мусульмане тепло встретили  имама  и  совершили  с  ним
торжественную молитву. [290]
   На следующий день Шамиль посетил А. Ермолова, которому было уже 82  года.
Это была знаменательная встреча людей, изменивших  историю  Кавказа.  Шамиль
старался держать себя дипломатично, но в конце разговора  не  смог  удержать
нахлынувших чувств. Он упрекнул бывшего проконсула Кавказа в  том,  что  тот
поссорил народы, которые могли быть добрыми друзьями и надежными союзниками.
   Затем Шамиль побывал в Кремле, посетил Оружейную палату и осмотрел другие
достопримечательности. Царь-пушка ему особенно понравилась тем, что  никогда
не стреляла.
   Вечером гостей пригласили посмотреть балет "Наяда и рыбак",  поставленный
модным французским  балетмейстером  Ж.-Ж.  Перро.  Представление  вызвало  у
Шамиля искреннее негодование. Он уже привык ко многому, но костюмы  балетных
артистов и вообще наряды светских дам  по-прежнему  казались  ему  происками
нечистой силы. Его больше впечатлила огромная люстра, то  вспыхивавшая,  как
солнце, то медленно гаснувшая, как день к вечеру. Гази-Магомед не  отрывался
от своего бинокля все представление, а после,  проезжая  через  Москву-реку,
спрашивал, не та ли это река, в которой исчезла обворожительная нимфа Наяда.



   СЕВЕРНАЯ СТОЛИЦА

   В Петербург они ехали уже по железной дороге, в специально подготовленном
вагоне. Это чудо техники так занимало пленников, что они не  сомкнули  глаз,
пока 26 сентября не прибыли в Северную столицу.
   На  вокзале  именитых  пленников  встретил  почетный  караул  с   военным
оркестром.
   Н.  Чернышевский  писал,  что  к  приезду   Шамиля   "была   приготовлена
великолепная иллюминация, какой еще никогда не было в Петербурге.  Даже  та,
которую устраивали во время коронации, далеко не так была блистательна,  как
нынешняя".
   Великолепие  российской  столицы,   роскошные   приемы   во   дворцах   и
добросердечие публики не переставали изумлять гостей.
   Газеты уже несколько  дней  сообщали  об  ожидаемом  прибытии  "Наполеона
Кавказа" и о том, что "грозный имам обласкан императором,  назван  другом  и
щедро одарен". Большей частью в газетах вспоминали события войны и призывали
покорить кавказского героя любовью и гостеприимством. Но были и  такие,  кто
радовался, что наконец-то "кав[291] казский лев посажен  на  цепь",  величал
Шамиля "варваром" и призывал к суровой расправе над "горским разбойником". В
городе только и говорили о Шамиле, его деяниях  и  будущности  Кавказа.  Для
одних пленение имама было замечательным историческим событием, для других  -
печальным  фактом,  знаменующим  подавление  последнего  очага  свободы   на
необъятных просторах империи. Н. Лесков, узнав о пленении имама, примчался в
писательский салон с отчаянным возгласом: "Господа! Да  как  же  Россия  без
Шамиля?!"



   ОПЕКУН БОГУСЛАВСКИЙ И ПРИСТАВ РУНОВСКИЙ

   С первого и  до  последнего  дня  пребывания  в  России  за  Шамилем  был
установлен  тайный  надзор.   Жандармские   начальники   исправно   получали
донесения, в которых подробно сообщалось, что, где и когда делал Шамиль.  Но
официально опекал и всюду сопровождал Шамиля  полковник  Дмитрий  Николаевич
Богуславский. Судя по его послужному списку,  он  имел  отношение  к  тайной
военной агентуре, хорошо знал Восток и владел многими языками.
   Богуславский родился в 1826  году,  происходил  из  дворян  Нижегородской
губернии и воспитывался в артиллерийском училище. В 1849 году  участвовал  в
подавлении Венгерского восстания, позже -  в  обороне  Севастополя  и  осаде
крепости Силистрия на Дунае. В 1855 году он уже служил для особых  поручений
при Главном штабе Южной армии, а затем и  старшим  адъютантом  при  дежурном
генерале  Главного  штаба  наместника  Кавказа.  Здесь  Богуславский  сделал
удивительную карьеру. За успешное выполнение особых поручений в 1859 году он
был произведен из капитанов сразу в полковники,  успел  закончить  факультет
восточных языков Петербургского университета и в 1861 году был  причислен  к
Азиатскому департаменту МИД. В число особых поручений Богуславского  входило
и его пребывание при Шамиле.
   Богуславский устроил гостей в  гостинице  "Знаменская",  которую  тут  же
осадило множество любопытствующих.
   В  гостиницу,  для  представления  Шамилю,  был  приглашен  штабс-капитан
Аполлон Иванович Руновский, назначенный приставом при Шамиле. Руновский  еле
пробился через толпу, которая не только заполнила окрестности гостиницы,  но
и захватила ее изнутри.
   "Афлон... Афилон",  -  повторял  Шамиль  незнакомое  имя,  вглядываясь  в
Руновского. На Кавказе он привык, что среди русских очень  много  Иванов,  в
Петербурге Шамиля [292] удивило количество представленных ему Николаев, а  с
Аполлоном он встретился впервые. Чин Руновского тоже  был  незнаком  Шамилю,
большей частью имевшему  дело  с  генерал-лейтенантами.  Но  горская  папаха
Руновского, долгая служба на Кавказе и то, что семья его оставалась пока еще
там, как и семья имама, привели к тому, что Шамиль объявил его "земляком"  и
заверил всех, что Руновский будет для них хорошим человеком.
   Руновский  родился  в  1823  году  и  происходил  из  дворян  Воронежской
губернии. В 12 лет поступил  в  кадетский  корпус,  но  7-летнего  курса  не
закончил и в 17 лет поступил юнкером в Куринский полк на Кавказе.  Он  сразу
оказался в гуще событий, участвовал в экспедициях Граббе  и  Пассека,  а  19
октября 1841 года был ранен в ногу пулей, которая там и осталась.
   В марте 1846 года Руновский получил первый офицерский чин  прапорщика.  В
том же году его перевели в знаменитый Тенгинский полк, а в следующем он стал
плац-адъютантом  крепости  Георгиевской.  В  1850  году  он  получил  звание
подпоручика  и  должность  дивизионного  гевальдигера  (начальника   военной
полиции)  штаба  19-й  пехотной  дивизии.  Затем  Руновский  воевал   против
Магомед-Амина на Западном Кавказе и "за отличие в делах против  горцев"  был
произведен в поручики. В 1854 году Руновский стал  смотрителем  Грозненского
военного госпиталя и был произведен в штабс-капитаны. Но здесь  с  Руновским
приключилась неприятность. Один из его подопечных, оправлявшийся от контузии
унтер-офицер,  оказался  завзятым  бузотером.   Руновский   попробовал   его
усмирить, пригрозив поставить георгиевского кавалера  в  караул  со  шваброй
вместо винтовки. Унтер полез в драку. Руновский утихомирил  его  кулаками  и
угодил "за  рукоприкладство  и  избиение  нижнего  чина"  под  трибунал.  Он
отделался тремя сутками гауптвахты, да и те ему не пришлось отсиживать,  так
как Руновский попал под амнистию.
   Но скандал все же вынудил  его  подать  в  отставку.  1  июня  1857  года
Руновский был уволен со службы. В своих мемуарах Руновский об этом инциденте
умалчивал, называя причиной своего увольнения "употребление нижних  чинов  в
прислугу для себя и госпитальных чиновников".
   Прежние заслуги  помогли  ему  скоро  вернуться  в  строй.  Он  заведовал
Владикавказским  и  Хасавюртовским  военными  госпиталями.  Здесь   у   него
случились новые знакомства, после которых жизнь его круто переменилась, а  в
послужном списке появились странные  пробелы  и  недосказанности.  Руновский
надолго исчез, а в 1859  году,  неожиданно  для  всех,  явился  в  должности
пристава при военнопленном Шамиле. [293]



   ПЕТЕРБУРГСКИЕ ВСТРЕЧИ

   Горожане устроили вокруг гостиницы нечто  вроде  праздничного  гулянья  и
каждое появление Шамиля встречали громкими криками "идет!" или "едет!".
   Газетчики расписывали каждый его шаг и  передавали  сказанные  им  слова.
Более всего публику занимал вопрос о том, как Шамилю удавалось четверть века
бороться  с  войсками   такой   могущественной   империи.   Шамиль   отвечал
полушутливо: "Я всегда спал на пуховой постели, ел только мед и каждый месяц
у меня была новая  невеста".  Газетчики  не  верили,  что  подобная  роскошь
возможна среди войны, и тогда  Шамиль  объяснял:  "Я  всегда  ложился  спать
смертельно усталый, а потому земля и камни, служившие мне постелью, казались
пухом. Я ел, лишь сильно проголодавшись, и любая еда казалась мне  медом.  Я
видел своих жен так редко, что они казались мне невестами".
   Множество  посетителей  настаивали   на   личной   встрече   с   Шамилем.
Богуславский отвечал, что без особого разрешения это  невозможно,  но  поток
ищущих аудиенции не иссякал. Генералы хотели увидеть имама, с которым  долго
воевали на Кавказе, но ни разу не встретились, беллетристы собирались писать
о нем романы, а один художник даже  принес  картину,  изображавшую,  как  он
полагал, смерть имама Гази-Магомеда под Гимрами.  Шамиль  принял  художника,
внимательно рассмотрел портрет  и  вернул  его  со  словами:  "Нет,  это  не
Гази-Магомед". Художник огорчился, но продолжал настаивать, что,  по  мнению
кавказских ветеранов, это есть именно 1-й имам.
   Богуславский хорошо знал арабский язык и исламскую культуру. Подружившись
с Шамилем, он часто беседовал с  ним  о  тонкостях  шариата  и  особенностях
толкования Корана. Это  не  входило  в  его  обязанности,  но  было  научным
увлечением. Богуславский мечтал перевести Коран на русский язык с  арабского
оригинала.
   Много нового о России и  местных  порядках  узнавал  от  Богуславского  и
Шамиль. Особенно заинтересовала имама фамилия его опекуна, происходившая  от
словосочетания "славящий Бога".
   После  визитов  к  городским  властям  Шамиль  прогулялся   по   Невскому
проспекту, где осмотрел памятники Петру I и  Николаю  I.  Долго  строившийся
Исаакиевский собор был только что закончен А. Монферраном, украшен  работами
К. Брюллова, множеством скульптур и гигантским маятником Фуко,  доказывавшим
суточное вращение Земли. Архи[294] тектурное чудо столь поразило Шамиля, что
он чуть было не уронил папаху, когда разглядывал грандиозный купол собора на
стометровой высоте. Его спросили: видел  ли  он  что-либо  выше  и  красивее
этого? "Конечно, - ответил Шамиль, - звездное небо над родными горами".
   На    Невском    проспекте    располагались    фотографические     ателье
Александровского и Деньера, куда Богуславский и пригласил Шамиля для  снятия
портретов. На этот раз Шамиль чувствовал себя более уверенно, чем в  Чирюрте
перед объективом Ностица, который сначала показался ему маленькой пушкой, да
к  тому  же  вокруг  маячили  драгуны  с  обнаженными  шашками.  У   Деньера
сфотографировался и Гази-Магомед.
   Присланные им позже фотографии в красивых рамках поразили всех  сходством
с оригиналами. "Вай, имам, имам!" - восторженно  цокали  языками  мюриды,  а
Шамиль выразил желание послать один портрет своим женам, когда  Гази-Магомед
поедет за ними в Темир-Хан-Шуру.
   Затем Шамиль осмотрел Кунсткамеру с ее диковинками. Черепа Хаджи-Мурада и
наиба Идриса заблаговременно убрали из экспозиции, чтобы не вызывать тяжелых
воспоминаний.
   На следующий день Шамиля привезли в  Царское  Село.  Он  был  представлен
императрице Марии Александровне, которая  сделала  гостям  дорогие  подарки.
Остановившись у мраморной статуи Христа Спасителя, Шамиль долго  смотрел  на
его страдальческое лицо, а затем сказал Богуславскому: "Он учил вас  многому
прекрасному".  В  богатом  царскосельском  арсенале   Шамиль   с   интересом
рассматривал всевозможные воинские принадлежности и был очень удивлен, найдя
там одно из своих знамен.
   Здесь же имаму было объявлено, что местом его  почетной  ссылки  назначен
город Калуга, расположенный в 180 верстах от Москвы.
   После  аудиенции  Шамиля  повезли  в  Кронштадт.  Здесь  стояли  плавучие
батареи, являвшие собой начало броненосного флота России,  которого  так  не
хватало Николаю I в Крымской войне.  На  паровом  фрегате  "Штандарт"  имаму
особенно понравилась  роскошная  императорская  каю