вожали.
   3 марта. Все как всегда.
   7 апреля. То же самое. Исповедовался в постели.
   8 апреля. То же самое. Приобщался в постели".
   "То же самое", то есть постель, прогулка, еда, молитва и  опять  постель.
Поездка в Ставку была фантастическим событием в его монотонной жизни, в  его
"как всегда".

   Она: "28.01.16. Опять поезд уносит от меня мое сокровище, но  я  надеюсь,
что ненадолго. Знаю, что не должна так говорить,  что  со  стороны  женщины,
которая давно замужем, это может показаться смешным, но  я  не  в  состоянии
удержаться. С годами любовь усиливается... Было так хорошо, когда  ты  читал
нам вслух. И теперь я все слышу твой милый голос...  О,  если  б  наши  дети
могли быть так же счастливы в своей супружеской жизни...  О,  каково-то  мне
будет ночью одной!"
   "5.03.16... Сегодня мне принесли целую коллекцию английских  книг,  но  я
боюсь, что нет ничего интересного. Уже давно  нет  крупных  писателей  ни  в
одной стране, нет также знаменитых художников  или  музыкантов,  -  странное
явление. Мы  слишком  торопимся  жить,  впечатления  чередуются  чрезвычайно
быстро, машины и деньги управляют миром и уничтожают  искусство,  а  у  тех,
которые считают себя одаренными, - испорченное направление умов.  Интересно,
что будет по окончании этой великой войны? Наступит ли во всем пробуждение и
возрождение, будут ли снова существовать идеалы, станут ли  люди  чистыми  и
поэтичными или же  останутся  теми  же  сухими  материалистами?  Так  многое
хочется узнать!.. Вчера я  получила  отвратительное  анонимное  письмо  -  к
счастью, прочла лишь 4 первые строчки и сразу же разорвала".
   "6.04.16... Бэби весь день был весел и радостен, пока не лег спать. Ночью
он проснулся от боли в левой руке и с 2 часов не спал.  Девочки  сидели  всю
ночь с ним. Это такое отчаяние, нельзя выразить: он уже беспокоится о Пасхе,
как он будет стоять завтра в церкви со  свечой...  По-видимому,  он  работал
ломом и переутомился. Он такой сильный, что ему очень  трудно  помнить,  ему
нельзя делать сильных движений".
   В этом же письме царица  пишет  о  раненом  еврее,  который  лежал  в  ее
госпитале: "Будучи в Америке, он не забыл Россию и очень страдал от тоски по
Родине, и как только  началась  война,  примчался  сюда,  чтобы  вступить  в
солдаты и защищать свою Родину. Теперь, потеряв руку на службе в нашей армии
и получив Георгиевскую медаль, он желал бы остаться здесь и иметь право жить
в России где он хочет.  Право,  которое  не  имеют  евреи...  Я  это  вполне
понимаю, не следует озлоблять его  и  давать  чувствовать  жестокость  своей
прежней Родины".
   Так она жаловалась ему на законы его империи.
   Он:  "7.06.16...  На  прошении  раненого  еврея  я   написал:   разрешить
повсеместное жительство в России".
   Она: "8.04.16... Христос воскрес! Мой дорогой Ники,  в  этот  день,  день
нашей помолвки, все мои нежные мысли с тобой... Сегодня я надену ту  дорогую
брошку..."
   В июле 1916 года она приезжает к нему в Ставку, где  он  вместе  с  Бэби.
Впервые приезжает со всей Семьей, всего на несколько дней.
   Они "насладились своими каникулами", и потом поезд унес ее с  дочерьми  в
любимое Царское. И снова в Ставке - отец и сын.
   Он: "Ставка, 13 июля 1916 года. Я  должен  возблагодарить  тебя  за  твой
приезд с девочками, за то, что ты принесла мне жизнь и солнце,  несмотря  на
дождливую погоду. Я, конечно, как всегда не успел сказать  тебе  и  половины
того, что собирался, потому что при свидании с тобой после долгой разлуки  я
всегда становлюсь как-то глупо застенчив. Я только сижу и смотрю на  тебя  -
это уже само по себе для меня огромная радость".

   В это время Аликс попала в западню. Дело о шпионах продолжалось. Вместе с
Сухомлиновым были привлечены Манасевич-Мануйлов, бывший  агент  Министерства
внутренних дел, и банкир Рубинштейн. Оба они - близки к Распутину.  Но  ужас
ситуации этим не ограничился. Ибо через  Рубинштейна  Аликс  тайно  от  Ники
переводила деньги в  Германию  своим  обнищавшим  родственникам.  Как  могли
повернуть это дело ее враги!  Теперь  ей  необходим  был  преданный  министр
внутренних дел, который сможет выпустить их на свободу и прекратить навсегда
это дело, ужасное для "Друга" и для нее.
   Она: "7 сентября 1916 г. Мой  ненаглядный!  Григорий  убедительно  просит
назначить на пост (министра внутренних дел. - Авт.) Протопопова.  Ты  знаешь
его, и он произвел на тебя хорошее впечатление. Он член Думы, а потому будет
знать, как себя с ними держать... Уже по крайней мере 4 года, как  он  знает
нашего Друга. И любит Его - это многое говорит в пользу этого человека".
   Так появляется еще одно губительное имя: Протопопов.

   "9 сентября 1916  г.  Была  в  городе,  чтобы  навестить  бедную  графиню
Гендрикову. Она при смерти. Совершенно без сознания. Я  вспомнила,  что  она
просила меня  прийти  к  ней,  когда  она  будет  умирать.  Настенька  очень
бодрилась, она расплакалась лишь в момент моего отъезда".

   Фрейлина Настенька Гендрикова преданно любила императрицу. Настенька была
глубоко религиозна. И когда императрица дулась на Аню, она брала с  собой  в
церковь Настеньку Гендрикову. Но чаще Настенька была  с  великими  княжнами.
Она была молода,  и  им  было  интересно  вместе...  Всего  через  несколько
месяцев, когда будет решаться, кто поедет в ссылку  с  Семьей,  -  Настенька
вызовется среди первых...
   Он: "9 сентября 1916 г. Ставка. Мне тоже кажется, что этот  Протопопов  -
хороший человек... Родзянко уже давно предлагал его  на  должность  министра
торговли.  Я  должен  обдумать  этот  вопрос,  так  как  он  застигает  меня
совершенно врасплох... Мнения нашего  Друга  о  людях  бывают  иногда  очень
странными, как ты сама это знаешь, поэтому нужно быть осторожным, - особенно
при назначении на высокие должности... Это нужно все  тщательно  обдумать...
От всех этих перемен голова идет кругом. По-моему,  они  происходят  слишком
часто. Во всяком случае, это  не  очень  хорошо  для  внутреннего  состояния
страны,  потому  что  каждый  новый  человек   вносит   также   перемены   в
администрацию. Мне очень жаль, что мое письмо вы-шло таким скучным".

   Весь 1916 год - до гибели империи - идет министерская чехарда. Горемыкин,
Штюрмер, Трепов, Голицын сменяют друг друга во главе правительства.
   Так он пытался найти фигуру, которая примирила бы  его  с  Думой.  Он  не
хотел признать, что эту фигуру найти невозможно. Нужна была не новая  фигура
- нужен был новый принцип: министерство, ответственное  перед  Думой.  Этого
требовала Дума, но ему это казалось возвращением страшного 1905 года. Против
яростно выступали Аликс и "наш Друг" (как всегда, умело  повторявший  мнения
своей повелительницы).
   Фигура Протопопова показалась Николаю удачной. Он пользовался авторитетом
в Думе. Совсем недавно Протопопов был в Англии во главе думской делегации  и
имел там большой успех, к нему  благоволил  думский  председатель  Родзянко.
Казалось, найден человек, который примирит Николая с Думой.  Но  как  только
Дума узнала, что Протопопова одобряют царица и Распутин, - его  судьба  была
решена. Протопопов становится всем ненавистен.
   Ярость Николая - беспредельна (это бывало с  ним  так  редко!),  он  даже
стукнул кулаком по столу: "До того как я назначил его, он был для них хорош,
теперь - нехорош, потому что его назначил я".
   Она:  "Телеграмма.  10.09.16.  Графиня  скончалась  сегодня   ночью.   Не
протелеграфируешь ли ты Настеньке? Нежно целую вас обоих..."

   После смерти  матери  Настенька  продолжала  с  ней  беседовать  в  своем
дневнике. Она пишет строчки,  которые  так  будут  утешать  их  в  сибирском
изгнании: "По мере умножения в нас страданий Христовых умножается Христом  и
утешение наше".

   Она: "22.09.16... Я почти всю ночь не спала - каждый час, каждые  полчаса
смотрела на часы (не знаю почему, т.к.  провела  очень  приятно  и  спокойно
вечер)... Мы проговорили (с Протопоповым) целых полтора часа... Очень  умен,
вкрадчив, великолепные манеры, говорит  по-французски  и  по-английски...  Я
очень  откровенно  говорила  с  ним,  что  твои  приказы  систематически  не
выполняются, кладутся под сукно, о том, как трудно верить людям... Я  больше
уже ни капли не  стесняюсь  и  не  боюсь  министров  и  говорю  по-русски  с
быстротой водопада! И они имеют любезность не смеяться над  моими  ошибками.
Они видят, что я полна энергии и передаю тебе все, что слышу и вижу,  что  я
твоя твердая опора в тылу... Твои глаза и уши. Глубоко  любящая  тебя,  твоя
старая солнышко".
   "26 сентября... Вот, скажешь ты, листок  большого  формата,  значит,  она
будет болтать без конца! Итак, Протопопов обедал у Ани. Она  знакома  с  ним
уже около года или даже двух! Протопопов просил разрешения повидать  тебя  -
не дашь ли ты ему приказание выпустить Сухомлинова?..
   Протопопов совершенно сходится во взглядах с нашим Другом на этот вопрос.
Протопопов переговорит об этом с министром юстиции (запиши это  себе,  чтобы
не позабыть и заодно поговори с министром  относительно  Рубинштейна,  чтобы
его без шума отправили  в  Сибирь)...  Протопопов  думает,  что  это  Гучков
подстрекнул военные власти арестовать этого человека в надежде  найти  улики
против нашего Друга. Конечно, за ним водятся грязные денежные дела -  но  не
за ним же одним!"

   В октябре 1916 года Протопопов был  вызван  на  совещание  влиятельнейших
членов Государственной думы. Совещание стенографировалось.
   - Мы не хотим говорить с вами, с человеком, получившим  назначение  через
Распутина, который освободил предателя Сухомлинова.
   - Я личный кандидат Государя, которого я теперь ближе узнал и полюбил,  -
с экзальтацией отвечал Протопопов. - У  вас  у  всех  есть  титулы,  хорошее
состояние, связи, а я начал свою карьеру скромным студентом и давал уроки по
50 копеек, я не имею ничего, кроме личной поддержки Государя...
   К тому времени  уже  все  общество  объединилось  в  ненависти  к  новому
министру.
   "Из края в край расползаются темные слухи о предательстве и измене. Слухи
эти забираются  высоко  и  никого  не  щадят...  Имя  императрицы  все  чаще
повторяется вместе  с  именами  окружавших  ее  авантюристов...  Что  это  -
глупость или измена?" - спрашивал с думской трибуны в своей знаменитой  речи
вождь кадетов Милюков.
   Милюков хотел доказать, что  это  -  глупость  правительства.  Но  страна
повторяла: "Измена!"
   "Слухи об измене сыграли роковую  роль  в  отношении  армии  к  династии"
(Деникин).
   "С ужасом я не раз думал,  не  находится  ли  императрица  в  заговоре  с
Вильгельмом", - скажет после революции в своем интервью петроградской газете
великий князь Кирилл Владимирович.
   Она: "28.09.16. Как я рада: мы будем вместе через пять дней!!!  Прямо  не
верится. Еда на открытом воздухе очень полезна для Бэби, и я привезу с собой
два походных стула и складной стол для него.  Тогда  и  я  смогу  сидеть  на
воздухе. Мы рассчитываем выехать в воскресенье в 3, чтобы быть в Могилеве  к
чаю - в пять в понедельник. Хорошо? После твоей прогулки  и  я  смогу  тогда
полежать подольше".
   Она: "12.10.16. С тяжелым сердцем покидаю я вновь тебя. О, как я ненавижу
эти прощания... Ты так одинок среди толпы, так мало тепла кругом. Как  бы  я
хотела,  чтоб  ты  приехал  хотя  бы  только  на  два  дня,  чтобы  получить
благословение нашего Друга. Это придало бы тебе сил... Я знаю, что ты храбр,
терпелив, но все же ты человек, а Его прикосновение к твоей груди  очень  бы
утешило твои горести и даровало бы тебе новую мудрость и энергию свыше.  Это
не пустые слова, но глубочайшее мое убеждение... Я знаю и верю в успокоение,
которое наш Друг способен дать, а ты утомлен  морально  и  тебе  не  удастся
скрыть это от старой женушки!"
   Она была права. Он очень устал.
   "МОЙ БЕДНЫЙ ДРУГ"
   Она: "1.11.16. Мой  любимый,  дорогой...  Итак,  Ольга  выходит  замуж  в
субботу, где будет венчание?"

   Это  был  еще  один  скандал  в  Семействе:   после   развода   с   Петей
Ольденбургским порфирородная сестра царя выходила замуж за ротмистра Николая
Александровича Куликовского. Ротмистр  служил  в  кирасирском  полку,  шефом
которого была вдовствующая императрица. В Киев на свадьбу съезжалась большая
Романовская Семья. В Киеве состоялось "совещание Романовых". Все  сошлись  в
одном:   ситуация   катастрофическая!   Практически   министерство    теперь
ответственно перед Аликс и Распутиным. И большая Семья  видела  один  выход:
Николай должен уступить требованиям  Думы  и  даровать  ей  право  назначать
министров. Это  освобождало  правительство  от  пагубного  влияния  Аликс  и
Распутина, а доброго Ники - от ответственности  в  этот  критический  момент
страшных слухов и поражений... Ну и, конечно, немедленное удаление  "Святого
черта"!
   2 ноября в Ставку  приехал  великий  князь  Николай  Михайлович.  Он  был
старший из Михайловичей - друзей детства царя. И на семейном совете в  Киеве
было решено отправить его к Ники. "Господин Эгалите" решился на эту  трудную
миссию.
   Он: "2 ноября... Моя бесценная. Николай Михайлович приехал сюда  на  один
день, и мы имели с ним вчера вечером длинный разговор,  о  котором  расскажу
тебе в следующем письме, сегодня я очень занят... Храни  Господь  тебя,  мое
любимое солнышко, и детей! Навеки твой, старый Ники".
   Он лукавил. Он попросту не знал, как рассказать ей об этом  разговоре.  И
решился: переслал ей письмо, которое передал ему Николай Михайлович.
   Вот отрывки из этого письма:
   "Неоднократно  ты  мне  сказывал,  что  тебе  некому  верить,  что   тебя
обманывают. Если это так,  то  же  явление  должно  повторяться  и  с  твоей
супругой,  горячо  тебя  любящей,  но  заблуждающейся  благодаря   злостному
сплошному обману окружающих ее людей. Ты веришь Александре Федоровне, оно  и
понятно, но что исходит из ее уст - есть результат ловкой подтасовки,  а  не
действительной правды. Если ты не властен отстранить от нее это влияние,  то
по крайней мере огради себя от постоянных вмешательств и нашептываний  через
любимую тобой супругу... Я долго колебался открыть всю истину, но после того
как твоя матушка и твои сестры убедили  меня  это  сделать,  я  решился.  Ты
находишься накануне эры новых волнений - скажу больше, эры покушений. Поверь
мне: если я так напираю на  твое  собственное  освобождение  от  создавшихся
оков... то только ради надежды и упования спасти тебя, твой престол  и  нашу
дорогую Родину от самых тяжких и непоправимых последствий".

   В  заключение  Николай  Михайлович  предлагал  ему   даровать   "желанное
ответственное перед Думой министерство и сделать это без  напора  извне",  и
"не так, как свершился достопамятный акт 17 октября 1905 года".
   Так он грозил новой революцией. И напоминал о революции прежней.
   Она: "4 ноября... Я прочла письмо Николая и страшно им возмущена.  Почему
ты не остановил его среди разговора и не сказал ему, что  если  он  еще  раз
коснется этого предмета или меня, то ты сошлешь его в Сибирь,  так  как  это
уже граничит с государственной изменой. Он всегда  ненавидел  меня  и  дурно
отзывался обо мне все эти 22 года. Но во времена  войны  и  в  такой  момент
прятаться за спиной твоей мамґа и сестер и не выступить смело на защиту жены
своего императора - это мерзость и предательство... Ты, мой дорогой, слишком
добр, снисходителен и мягок. Этот человек должен трепетать перед тобой, он и
Николаша - величайшие твои враги в семье, если не считать "черных женщин"  и
Сергея... Женушка - твоя опора, она каменной стеной стоит за тобой..."
   Приписка: "Я видела во сне, что меня оперировали: отрезали мне руку, но я
не испытывала никакой боли. А после этого получила письмо Николая..."
   Теперь она начинает борьбу со всей Романовской Семьей. Она остается,  как
всегда, цельной. Она наивна, искренна и нелепа в своей непримиримости.
   Он: "Ставка, 5 ноября... Я очень огорчен, что расстроил тебя и рассердил,
переслав тебе письмо Н., но так как я постоянно спешу, я его не прочел,  так
как он долго и подробно  говорил  о  том  же.  Но  о  тебе  он  не  упоминал
совершенно, останавливаясь только на истории со  шпионами  и  т.д.  и  общем
внутреннем положении. Скажи он что-нибудь о тебе, неужели ты сомневаешься  в
том, что твой муженек не вступился бы за тебя..."
   Бедный Ники!
   Она: "12.11.16... Я всего лишь женщина, борющаяся за  своего  повелителя,
за своего ребенка, за этих двух самых дорогих ей существ  на  земле.  И  Бог
поможет  мне  быть  твоим  ангелом-хранителем.  Только  не  выдергивай   тех
подпорок, на которые я нашла возможным опереться (т.е. "Друг" и  Протопопов.
- Авт.)... С каким наслаждением завтра я отдохну в твоих объятиях,  расцелую
и благословлю тебя. Верная до смерти".
   Приписка: "Душка, помни, что  дело  не  в  Протопопове...  Это  вопрос  о
монархии и твоем престиже... Не думай, что на этом кончится - они по  одному
удалят от тебя всех, кто тебе предан, и затем и нас самих... Вспомни, как  в
прошлом году ты уезжал в армию - ты тоже тогда был один с нами двумя  против
всех, которые предсказывали революцию, если  ты  поедешь.  Ты  пошел  против
всех, и Бог благословил твое решение".

   "4.12.16... Покажи им, что ты властелин. Миновало время снисходительности
и мягкости. Теперь  наступает  царство  воли  и  мощи!  Их  следует  научить
повиновению. Почему они меня ненавидят? Потому что им известно, что  у  меня
сильная воля и что когда я убеждена  в  правоте  чего-нибудь  (и  если  меня
благословил Друг), то я не меняю мнения. Это  невыносимо  для  них.  Вспомни
слова месье Филиппа, когда он подарил мне икону с колокольчиком: так как  ты
очень  снисходителен,  доверчив,  то  мне  надлежит  исполнять  роль  твоего
колокола, чтобы люди с дурными намерениями не могли к тебе приблизиться. И я
бы предостерегла тебя...
   Если дорогая матушка станет тебе писать, помни, что за  ее  спиной  стоят
Михайловичи, не обращай внимания и не принимай это близко  к  сердцу.  Слава
Богу, ее здесь нет, но "добрые люди" находят способы писать и пакостить..."

   Звенит "колокольчик"! И тогда Семья избирает последнее  средство:  к  ней
приезжает сестра Элла. Она появляется в Царском - и со всей своей  кротостью
пытается объяснить Аликс ужас положения: она говорит о Распутине,  но  Аликс
тотчас замыкается в себе и прекращает разговор.
   Потом она провожает сестру на поезд. Они молча прощаются. Больше Элла  не
появится в Царском Селе, и более никогда они не увидят друг друга.
   Он: "10.11.16. В Румынии дела идут неважно... В  Добрудже  нашим  войскам
пришлось отступить до самого Дуная... Около 15 декабря сосредоточение  наших
войск будет... закончено  и  около  Рождества  мы  начнем  наступать...  Как
видишь, положение там невеселое".

   Какова была  степень  его  участия  в  войне?  Вот  два  ответа:  жалкий,
несведущий, безвольный исполнитель желаний истеричной  жены  и  Распутина  -
таков ответ, данный грядущей революцией.
   А вот другое мнение.
   Уинстон Черчилль, который в 1917 году был английским военным министром, в
своей книге "Мировой кризис" писал: "Ни к одной стране судьба  не  была  так
жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда  гавань  была  уже  на
виду... Все жертвы уже были принесены, вся работа была  завершена...  Долгие
отступления  окончились.  Снарядный  голод  побежден.  Вооружение  притекало
широким потоком. Более сильная, более многочисленная, лучше снабженная армия
сторожила огромный фронт... Алексеев  руководил  армией,  а  Колчак  флотом.
Кроме  того,  никаких  трудных  действий  больше  не   требовалось:   только
оставаться  на  посту,  тяжелым  грузом  давить  на   широко   растянувшиеся
германские линии, удерживать, не проявляя особой активности, слабеющие  силы
противника на своем фронте. Иными словами, держаться - вот и все, что стояло
между Россией и общей победой...
   Бремя  последних  решений  лежало  на  нем.  На  вершине,