Аликс, за детей. Беспорядки из  города  могли  переброситься  в
любимое Царское. Николаю пришлось начать действовать.
   27 февраля, в понедельник, он записал в дневнике:
   "В  Петрограде  начались  беспорядки  несколько  дней   тому   назад.   К
прискорбию, в них начали принимать участие войска. Отвратительное чувство  -
быть так далеко и получать отрывочные  нехорошие  известия!  Был  недолго  у
доклада. Днем сделал прогулку по шоссе на Оршу. После обеда  решил  ехать  в
Царское Село поскорее и в час перебрался в поезд".
   Он: "Телеграмма. Выезжаю  в  2.30.  Конная  гвардия  получила  приказание
немедленно выступить из  Новгорода  в  Петроград.  Бог  даст,  беспорядки  в
войсках будут скоро прекращены".
   Из дневника: "27 февраля, вторник. Лег спать в три с четвертью,  так  как
долго говорил с  Н.И.Ивановым,  которого  посылаю  в  Петроград  с  войсками
водворять порядок. Спал до десяти часов. Ушли из Могилева в 5  утра.  Погода
была морозная, солнечная. Днем проехали  Вязьму,  Ржев,  а  Лихославль  в  9
часов".
   Но доехать до любимого Царского ему не удалось.
   "ДВОРЕЦ ТОНУЛ СРЕДИ МОРЯ РЕВОЛЮЦИИ"
   Вера Леонидовна:
   "Маскарад" - страшная пьеса... В день объявления  войны  в  1941  году  в
Москве была премьера "Маскарада"... И премьера "Маскарада" была и  тогда,  в
конце февраля 1917 года, в дни гибели империи...
   Фонари уже не горели, только со стороны Адмиралтейства,  вдоль  Невского,
бил прожектор, и в мертвом свете мы шли к театру. На улицах  стреляли.  Было
столько слухов об этом спектакле... В Александринском театре  собрался  весь
театральный Петроград. И действительно, было  фантастическое  зрелище...  На
сцене - роскошь неправдоподобная, которую никто никогда в театре  не  видел.
Гигантские зеркала, золоченые двери -  сцена  представляла  дворцовую  залу.
Апофеоз роскоши, гимн дворцу... Мы тогда не понимали, что это была декорация
мира, который там, на февральской улице, тонул, уходил в небытие...
   В Таврическом дворце Дума заседала непрерывно...  охрипшие  ораторы.  Мой
знакомый рассказывал, как в Думу явился сам Протопопов сдаваться...  В  Думе
Протопопов  всем  доказывал,  что  нарочно  дурно  управлял  страной,  чтобы
ускорить падение ненавистного режима. "Ненавистный режим" - так  теперь  все
его называли... Протопопов был фигляр и,  по-моему,  сумасшедший.  Революция
так легко победила... Какие были надежды.  В  первые  месяцы  про  Романовых
как-то даже забыли. Я очень удивилась, когда в Незлобинском  театре  взялись
играть пьесу К.Р. "Царь Иудейский". Эту пьесу ставили когда-то в  Эрмитажном
театре. Теперь Незлобин за гроши скупил всю постановку.  И  показал  публике
то, что "при проклятом  режиме"  смотрела  Семья...  Кстати,  я  играла  там
христианку Анну... Помню, на все спектакли приходили трое молодых людей. Это
были сыновья К.Р. Статистами в спектакле были люди с великолепной выправкой.
Это все были бывшие  офицеры,  бежавшие  из  Царского.  Теперь  они  сменили
блестящие мундиры на костюмы театральных рабов  первого  века  новой  эры...
Кстати, в дни февраля мой друг с трудом приехал из  Царского...  Он  сказал:
"Гибель "Атлантиды", дворец тонул среди моря революции".

   28 февраля, в последний день зимы, в Царском Селе  восстал  гарнизон:  40
тысяч солдат.
   Во дворец позвонил Родзянко, теперь это был уже не  "надоедливый  толстяк
Родзянко", но председатель Государственной думы, то есть единственная власть
в восставшей столице. Единственный, кто мог их тогда защитить.
   Родзянко говорил с Бенкендорфом, просил передать Аликс:  она  должна  как
можно скорее покинуть Александровский дворец.
   - Но больные дети... - сказал Бенкендорф.
   - Когда дом горит - и больных детей выносят, - ответил  Родзянко  (в  его
голосе было: если бы вы меня раньше послушали!).

   - Никуда я не поеду! Пусть  делают  что  хотят,  -  ответила  Бенкендорфу
императрица.
   В это время вокзал в Царском уже был занят восставшими. Поезда не ходили.
И тогда она направляет в Петроград двух казаков конвоя. Шубы  прячут  форму,
которой они так недавно гордились.
   Казаки возвращаются с известием - город окончательно в руках  восставших.
Центр запружен народом, и  везде  -  флаги,  флаги.  Город  покрыт  кровавым
кумачом. Тюрьмы открыты, громят участки, ловят полицейских.

   Весь  день  28  февраля  во  дворце  слышат  беспорядочную  пальбу.   Это
восторженно стреляют (пока еще в воздух) восставшие солдаты  царскосельского
гарнизона.  Оркестры  гремят  "Марсельезой".  Весь  день   эта   музыка.   В
полукилометре от дворца - первая жертва: убит казак. Грозное предупреждение.
Но этим пока ограничиваются:  сорок  тысяч  восставших  не  приближаются  ко
дворцу.
   Вдоль решетки дворца на великолепных своих лошадях - разъезды  казаков  в
черных бешметах конвоя Его Императорского Величества.
   Она призывает к себе генералов Ресина и фон Гротена, на которых возложена
теперь оборона дворца.
   Множество лиц Аликс: послушная  внучка  королевы  Виктории...  прекрасная
принцесса... вечная возлюбленная...  безумная  фанатичка  самодержавия...  И
наконец, Аликс - тогда, в феврале  1917  года,  героиня  античной  трагедии:
поверженная Воительница. Кровь Марии Стюарт...

   В 9 часов трубачи во дворце играют тревогу. И начинается смотр ее войск.
   Перед главным подъездом дворца выстроились: лейб-гвардии Вторая Кубанская
сотня, лейб-гвардии Третья Терская сотня - казаки конвоя развернутым строем.
   Рядом с казаками встал пришедший из казарм батальон Гвардейского  экипажа
под командованием великого князя Кирилла  (поредел  экипаж,  уже  начали  по
ночам таинственно исчезать удалые матросики).
   И наконец, батальон сводного пехотного полка и  зенитная  батарея  -  два
орудия на автомобильных платформах.
   Вот и вся ее армия, окруженная морем серых шинелей - гарнизоном  Царского
Села.
   Горят фонари у подъезда дворца. Молча стоят несколько сотен защитников  в
морозной ночи. Звучат команды: "От конвоя -  постоянные  разъезды  на  линии
вокзал - казармы. Зенитной  батарее  и  пулеметам  экипажа  занять  позицию,
удобную для открытия огня - вдоль улиц, ведущих ко дворцу..." Уже  близилась
полночь, когда из дворца вышла она.
   По хрустящему снегу на лютом морозе, в наброшенной на  плечи  шубе,  идет
она вдоль строя. Гордая осанка. Трагиче-ская актриса  в  Драме  революции...
Рядом - великая княжна  Мария.  Единственная  здоровая  дочь...  Вдвоем  они
обходят строй... В караульном  помещении  дворца  Аликс  собирает  офицеров:
"Господа, только не надо выстрелов. Что бы ни случилось. Я  не  хочу,  чтобы
из-за нас пролилась кровь".
   Неужели это та самая Аликс, недавно взывавшая к  беспощадности?  Да,  она
поняла, один выстрел - и, как бочка с порохом, все взлетит на воздух.  Серая
масса разнесет дворец.

   На следующий день, когда она проснулась, ее  ждал  новый  удар.  Ушел  из
казарм с развернутыми знаменами краса и гордость дворца - Гвардейский экипаж
под командованием великого князя Кирилла. С красным бантом  на  кителе  и  с
царскими вензелями на погонах двоюродный  брат  царя  привел  свою  часть  к
Таврическому дворцу - присягать Думе...
   Да, Кирилл не забыл унижений в 1905  году...  И  еще  он  не  простил  ей
грязного мужика.
   В то же утро вслед за экипажем ушла  в  Петроград  рота  железнодорожного
батальона. Две сотни казаков, два орудия и батальон пехотинцев - такова была
теперь ее армия.
   Она  понимает:  с  минуты  на  минуту  может  начаться  штурм  дворца   -
восставшему гарнизону теперь некого бояться.
   Но по-прежнему восставшие не приближаются ко дворцу. О нем будто  забыли.
Но это грозное затишье. Ходят слухи: пушки восставших направлены на собор  и
дворец, с часу на час нужно ждать...
   Днем она почти забывает о  неизбежной  грозе  -  мечется  между  больными
детьми и больной Подругой.
   Ночью она не может спать... Спускается в подвальное помещение дворца, где
в натопленной жаре отдыхают казаки конвоя. Пытается  ободрить,  укрепить  их
дух молитвами. А потом до утра разговаривает с Лили Ден. И все это время она
шлет, шлет телеграммы ему. Телеграммы возвращаются с  насмешливой  пометкой:
"Место пребывания неизвестно".
   Неизвестно место пребывания самодержца всея Руси... Она не выдерживает  -
посылает за Павлом. С  тех  пор  как  его  сын  принял  участие  в  убийстве
Распутина, Павла не звали во дворец. Он пришел; рассказывает: поезд  с  Ники
задержан, но Ники жив-здоров...
   Она умоляет  Павла  что-то  предпринять:  обратиться  к  верным  войскам;
катастрофа близится! Он не пытается ей объяснить, что  верных  войск  больше
нет, что катастрофа уже  свершилась.  Павел  жалеет  ее.  Он  сообщает,  что
Кирилл, Миша и он составили проект Манифеста, который собираются  отвезти  в
Думу. В этом проекте царь дарует  ответственное  перед  Думой  министерство.
Аликс одобряет. Наконец-то! Она поняла: нужны уступки.  (На  этот  Манифест,
подписанный тремя великими князьями, уже никто не обратит внимания.  В  Думе
ждут совсем другого Манифеста.)
   В ночь на 2 марта Аликс постигает новый удар. Около часа ночи  во  дворец
является генерал Иванов  -  тот  самый,  которого  послал  Ники  с  отборной
командой  Георгиевских  кавалеров.  В  лиловом   кабинете   старый   генерал
рассказывает ей, как были  разобраны  пути,  окружен  восставшими  эшелон  и
"распропагандирован".  Георгиевцы  отказались  выйти   из   вагонов   -   не
подчинились его приказам.  Никто  не  придет  на  помощь  дворцу.  Но  опять
начинаются  ее  миражи:  она  умоляет  старика  попытаться  с   георгиевцами
прорваться к Ники...
   После ухода генерала она все-таки поняла: теперь - полная  беззащитность!
Теперь бунтовщики могут прийти в  любой  момент.  Она  вновь  отправляет  за
Павлом сотника конвоя. Посланец подходит к  ограде  дворца  великого  князя,
долго звонит. Так и не получив ответа,  перелезает  через  ограду.  Парадный
вход во дворце великого князя, к его изумлению, оказался открыт. Он блуждает
по бесконечным залам пустого дворца. И понимает: прислуга сбежала... Наконец
он выходит к спальне  Павла.  У  самых  дверей  спит  камердинер.  Все,  что
осталось от бесчисленных слуг...
   Сотник объясняет Павлу:  во  дворце  с  минуты  на  минуту  ждут  прихода
восставших. Великий князь начинает куда-то звонить, с кем-то договариваться,
наконец просит передать Аликс: Дума гарантирует безопасность дворца, и пусть
Аликс не беспокоится.

   Утром 2 марта Аликс написала два длинных письма Ники. Двое казаков конвоя
зашивают крохотные конвертики с письмами под лампасы.
   "2 марта 1917 г. Мое  сердце  разрывается  от  мысли,  что  ты  в  полном
одиночестве переживаешь все эти муки и волнения, и  мы  ничего  не  знаем  о
тебе, а ты не знаешь ничего о нас. Теперь  я  посылаю  к  тебе  Соловьева  и
Грамотина, даю каждому по письму и надеюсь, что, по крайней мере, хоть  одно
дойдет до тебя. Я хотела послать аэроплан, но все люди исчезли. Молодые люди
расскажут тебе обо всем, так что мне нечего говорить тебе о  положении  дел.
Все отвратительно, и события развиваются  с  колоссальной  быстротой.  Но  я
твердо верю - и ничто не поколеблет этой веры - все  будет  хорошо...  Ясно,
что они хотят не  допустить  тебя  увидеться  со  мною,  прежде  чем  ты  не
подпишешь какую-нибудь бумагу, конституцию  или  какой-нибудь  ужас  в  этом
роде. А ты один, не имея за собой армии, пойманный как мышь в  западню,  что
ты можешь сделать?  Это  величайшая  низость  и  подлость,  не  слыханная  в
истории, чтобы задерживать своего  Государя...  Может  быть,  ты  покажешься
войскам в других местах и соберешь их вокруг  себя?  Если  тебя  принудят  к
уступкам, то ни в каком случае ты не обязан их  исполнять,  потому  что  они
были добыты недостойным образом... Твое маленькое семейство достойно  своего
отца. Я постепенно рассказала о положении Старшим - раньше они были  слишком
больны... Притворяться перед ними было очень мучительно, Бэби я сказала лишь
половину, у него 36,1. Он очень веселый. Только все в отчаянии,  что  ты  не
едешь... Лили - ангел, неразлучна, спит в спальне. Мария со мной, мы  обе  в
наших халатах и с повязанными головами... Старая чета Бенкендорфов ночуют  в
доме, а Апраксин пробирается сюда в штатском... Все мы бодры,  не  подавлены
обстоятельствами, только мучимся за тебя и испытываем  невыразимое  унижение
за тебя, Святой страдалец...
   Вчера ночью от часу до двух с половиной виделась с Ивановым...  Я  думаю,
что он мог бы проехать к тебе через Дно, но  сможет  ли  он  прорваться?  Он
надеялся провести твой поезд за своим. Сожгли дом Фредерикса,  семья  его  в
конногвардейском госпитале... Два течения - Дума и революционеры - две змеи,
которые, как я надеюсь, отгрызут друг другу головы. Это спасло бы положение.
Я чувствую, что Бог что-нибудь сделает. Какое яркое солнце. Только бы ты был
здесь! Одно плохо, даже Экипаж  покинул  нас  -  они  совершенно  ничего  не
понимают, в них сидит какой-то  микроб...  Но  когда  узнают,  что  тебя  не
выпустили, войска придут в неистовство и восстанут против всех...
   Что ж, пускай они водворят порядок  и  покажут,  что  они  на  что-нибудь
годятся в Думе. Но они  зажгли  слишком  большой  пожар  и  как  его  теперь
потушить?.. Дети лежат спокойно в темноте, лифт не работает вот уже  4  дня,
лопнула труба... Я сейчас выйду поздороваться с  солдатами,  которые  теперь
стоят перед домом... Сердце  сильно  болит,  но  я  не  обращаю  внимания  -
настроение мое совершенно бодрое, боевое... Я  не  могу  ничего  советовать,
только будь, дорогой, самим собой. Если придется покориться обстоятельствам,
то Бог поможет освободиться от них. О, мой святой страдалец..."
   Приписка: "Носи Его ("Друга". - Авт.) крест, если даже и не удобно,  ради
моего спокойствия".

   В темной спальне начинают выздоравливать дети.
   Очнулась от болезни, высокой температуры Вырубова. Она заболела еще в том
мире, где была всесильной Подругой самой могущественной  женщины  России.  И
очнулась - в опальном, осажденном дворце.

   3 марта начинаются эти слухи, сводящие с ума слухи: он отрекся!
   И опять она зовет Павла. Волков отправляется во дворец за великим князем.

   Павел приносит ей напечатанный в газете  текст  Манифеста  об  отречении.
"Нет-нет, я не верю, все слухи, газетная клевета..."  Она  не  хочет  читать
Манифест, впадает в прострацию. Весь день  шепчет  по-французски:  "Отрекся!
Отрекся..." Они окончательно захватили наследство  Маленького.  Отдано  все,
что она защищала. Но она остается Прекрасной Возлюбленной, не винит его - ни
на мгновение, ни словом. "Ники и Аликс - хорошая пара". И она пишет ему...
   "3 марта. Любимый. Душа души моей - ах, как мое сердце обливается  кровью
за тебя. Схожу с ума, не зная совершенно ничего, кроме самых гнусных слухов,
которые могут довести человека до безумия. Хотела бы знать, добрались ли  до
тебя сегодня двое юнцов, которых я отправила с  письмами?..  Ах,  ради  Бога
хоть строчку. Это письмо передаст тебе жена офицера. Ничего не знаю о  тебе,
только раздирающие сердце слухи. Ты без сомнения слышишь то же самое...
   Наши четверо больных  мучаются  по-прежнему  -  только  Мария  на  ногах,
спокойна. Но помощница моя худеет, не показывая всего, что чувствует. Мы все
держимся по-прежнему, каждый скрывает свою тревогу.  Сердце  разрывается  от
боли за тебя, из-за твоего полного одиночества. Я буду писать  немного,  так
как не знаю, дойдет ли мое письмо, не будут ли они обыскивать ее по  дороге,
до такой степени все сошли с ума. Вечером я с Марией  делаю  свой  обход  по
подвалу, чтобы повидать всех наших людей - это очень  ободряет...  В  городе
муж Даки (великий князь Кирилл. - Авт.) отвратительно  себя  ведет,  хотя  и
притворяется будто старается для монарха и Родины... Любовь моя,  любовь!  У
нас был чудный  молебен  и  акафист  перед  иконой  Божьей  Матери,  которую
принесли в зеленую спальню, где они все лежали -  это  очень  ободрило.  Все
будет, все должно быть хорошо. Я не колеблюсь в вере своей.  Ах,  мой  милый
ангел, я так тебя люблю, я всегда с тобою, ночью  и  днем.  Я  понимаю,  что
переживает теперь твое бедное сердце. Бог да смилуется и да  ниспошлет  тебе
силу и мудрость. Он поможет, он вознаградит за эти безумные страдания...  Мы
все будем бороться за наше Красное Солнышко, мы все на своих местах...  Лили
и Корова шлют тебе привет. Солнышко благословляет, молится,  держится  своей
веры... Она ни во что не вмешивается, никого  не  видела  из  "тех"  думских
(революционеров) и никогда об этом не просила, так что не  верь,  если  тебе
что скажут. Теперь она только мать при больных детях...
   Можно лишиться рассудка, но  мы  не  лишаемся,  будем  верить  в  светлое
будущее...
   Только что был Павел и рассказал мне все. Я вполне понимаю твой поступок,
о мой герой. Я знаю, что ты не мог  подписать  противного  того,  в  чем  ты
клялся на своей коронации. Мы в совершенстве знаем друг друга, нам не  нужно
слов и клянусь, мы увидим тебя снова на твоем престоле, вознесенным  обратно
твоим народом и войсками во славу царства..."
   Манифест она заставила себя прочесть только на следующий день. И тогда же
опять услышала его голос. Заработал телефон - он позвонил в Царское Село  из
Ставки... Она ободряла, говорила нежные слова...
   После разговора вскоре принесли его телеграмму:
   "Ставка. 4 марта 10 часов утра. Ее  Величеству  (он  по-прежнему  так  ее
называл и будет  называть  до  самого  конца.  -  Авт.).  Спасибо,  Душка...
Отчаяние проходит. Благослови вас всех Господь. Нежно люблю".
   Вечером 4 марта она пишет ему последнее, 653-е письмо:
   "4 марта 17 г. Дорогой, любимый Сокровище! Каким облегчением  и  радостью
было услышать твой милый  голос,  только  слышно  было  очень  плохо,  да  и
подслушивают теперь все разговоры! И твоя милая телеграмма  сегодня...  Бэби
перегнулся через кровать и просит передать тебе поцелуй. Все четверо лежат в
зеленой комнате в темноте. Мария и я пишем, почти ничего не видно,  так  как
занавески спущены. Только этим утром я прочла Манифест... Люди вне  себя  от
отчаяния, они обожают  моего  ангела.  Среди  войск  начинается  движение...
Впереди,  я  чувствую,  я  предвижу  сияние  солнца.  Мужем  Даки  я  крайне
возмущена...
   Людей арестовывают ныне направо и налево, конечно  офицеров.  Бог  знает,
что делается: стрелки сами выбирают себе командиров и  держат  себя  с  ними
омерзительно - не отдают честь, курят прямо в лицо офицерам. Не хочу  писать
всего, что делается - так это отвратительно.  Больные  наверху  и  внизу  не
знают о твоем решении, боюсь сказать им, да  пока  и  не  нужно...  О  Боже!
Конечно, он воздаст сторицей за  все  твои  страдания.  Любимый  мой,  ангел
дорогой, боюсь думать, что ты выносишь, это сводит с  ума.  Не  надо  больше
писать об этом, невозможно! Как унизили тебя, послав этих двух скотов! Я  не
знала, кто это был до тех пор, пока ты не сказал сам. Я чувствую, что  армия
восстанет..."

   Эпистолярный роман века закончился. Начиналось заточение.

   Он рассказал об отречении  кратко,  по  телефону.  Уже  под  арестом,  по
возвращении его, она узнает подробности. Мы же узнаем их из его дневника.
   "ПОЙМАННЫЙ, КАК МЫШЬ В ЗАПАДНЮ..."
   (ДНЕВНИК ОТРЕЧЕНИЯ)
   Итак, он ехал в поезде в Царское Село.
   "1 марта, среда. Ночью повернули с М[алой] Вишеры назад, так как Любань и
Тосно оказались занятыми восставшими. Поехали на Валдай, Дно  и  Псков,  где
остановился на ночь".
   Утром, когда проснулся в Пскове, он узнал, что ехать некуда.
   "Гатчина и Луга  тоже  оказались  занятыми.  Стыд  и  позор!  Доехать  до
Царского не удалось, а мысли и чувства все время  там...  как  бедной  Аликс
должно  быть  тягостно  переживать  все  эти  события  одной!   Помоги   нам
Господь..."
   Гатчина - детство, сад,  где  в  начале  жизни  они  разводили  костер...
вечный, незыблемый их мир...
   "2  марта,   четверг.   Утр