! Но в  основе  всех  их  с
утомительным однообразием будет одно и то же - провокация!

   А пока Соловьев возвращается в Петроград. И, вероятно,  жалуется  Ане  на
недоверие царицы и невозможность организовать побег. И Аня (она  знает  свою
царственную подругу) подает Соловьеву блестящую мысль:  жениться  на  дочери
"Старца". Это станет его пропуском к сердцу Аликс. Соловьев женится немедля.
   Впоследствии у Соловьева и его жены, арестованных белогвардейцами в Чите,
были конфискованы дневники. Вот что писал  новобрачный:  "Продолжая  жить  с
ней, надо требовать от нее хотя бы красивого тела, которым, к сожалению,  не
может похвастаться моя супруга.  Значит  просто  для  половых  сношений  она
служить мне не может, есть много лучше и выгоднее ее..." Отношения ясны...
   С Матреной Соловьев возвращается в Сибирь, в Покровское, и здесь  как  бы
соединяется с образом "Старца". И только после этого он связывается с  Домом
Свободы.
   Теперь его ждет совсем иной прием... За ним встала любимая тень: муж  его
дочери хочет спасти их. В этом, конечно, Аликс  увидела  великий  знак.  Имя
"Старца", как всегда, перенесло ее в знакомый  фантастический  мир:  Могучее
Воинство ведет к ним из-за гроба ее Григорий.
   Всей душой она поверила в Соловьева.
   И уже бережливая Аликс сама щедро переправляет ему царские  драгоценности
для их освобождения.

   В Петрограде Вырубова посылает в помощь Соловьеву еще  одного  офицера  -
Сергея Маркова. Марков - "крымец", то есть офицер Крымского  конного  полка,
шефом которого была императрица. Аня знает - фигура Маркова должна завоевать
доверие романтической Аликс: офицер ее полка спасает свою императрицу!
   12 марта Аликс радостно записывает в дневнике: "Была на балконе,  видела:
прошел мой экс-крымец Марков, также Штейн..."
   Кто такой Штейн, о котором пишет Аликс? Это легко узнать из дневника царя
- Николай, как всегда, все записал в своем дневнике (и то, что не надо  было
ни в коем случае записывать):
   "12(25) марта: Из Москвы вторично приехал Влад[имир] Ник[олаевич]  Штейн,
привезший оттуда изрядную сумму от знакомых нам добрых людей, книги  и  чай.
Он был при мне в  Могилеве  вторым  вице-губернатором.  Сегодня  видели  его
проходящим по улице".
   Штейн, посланец Подруги и Бенкендорфа, действительно привез большую сумму
- на жизнь и на освобождение.
   Но главное -  "мой  экс-крымец"!  Аня  рассчитала  безошибочно:  Аликс  в
восторге. Они соединились - посланец "Старца" и посланец доблестных  русских
офицеров, верных своей императрице (один из Могучего Воинства). И вот  тогда
после  очередного  письма  Соловьева  она   начинает   бредить   "Тремястами
офицерами",  "которые  собрались  где-то  в  Тюмени".   Близится,   близится
освобождение.
   В отличие от Соловьева, Сергей Марков - отнюдь не проходимец. Он  истинно
предан "покинутой Царской Семье" (так он назовет потом свою горькую книгу).
   Соловьев устраивает совещание с Сергеем Марковым и  еще  одним  офицером,
явившимся от  Вырубовой,  -  Седовым.  Он  рассказывает  им  о  "перевальных
офицерских группах", которые уже  созданы  на  всем  пути  от  Тобольска  до
Тюмени, - они будут передавать друг другу Царскую Семью во время бегства. Он
сообщает  им,  что  контролирует  телефоны   самого   Совета.   Вдохновенная
хлестаковская речь кончается убедительным знакомством: Соловьев представляет
им шкипера, который должен увезти на пароходе Семью...
   Кто  исполнял  роль  шкипера,  осталось  тайной  Соловьева.  Но   деньги,
привезенные Штейном, и царские драгоценности  продолжают  перекочевывать  из
Дома Свободы к пройдохе.

   Аликс заражает  своей  верой.  Даже  разумный  Жильяр  решает  "держаться
наготове на случай всяких возможностей".
   Когда в марте 1918 года на улице Свободы зазвенели колокольцы и на удалых
тройках с бубенцами с гиканьем и свистом проехали вооруженные  люди,  Аликс,
глядя в окно, восторженно шептала: "Какие хорошие, русские  лица!"  Она  уже
видела: они пришли! Могучее Воинство, 300 офицеров, о котором столько  писал
ей посланец "Старца".
   На самом деле в тот день в город въехали удалые красногвардейцы из города
Омска - устанавливать в  Тобольске  большевистскую  власть.  И  в  тот  день
окончилось идиллическое время их заключения. С бубенцами, гиканьем и свистом
ворвался в тихий Тобольск послеоктябрьский мир.
   Так Распутин уже после смерти еще раз погубил Семью.
   "Не было вообще никаких офицерских групп для освобождения Царской  Семьи!
Были лишь разговоры", -  будет  утверждать  в  своих  воспоминаниях  Татьяна
Боткина - дочь милейшего Евгения Сергеевича, разделявшая с ним  изгнание.  И
приведет примеры: уже после того, как царя заставили  покинуть  Тобольск,  -
она спросила одного из местных монархистов:
   - Почему ваша организация ничего не предприняла?
   - Мы сорганизовались, чтобы спасти Алексея Николаевича.
   Но вот подошло время отъезда из Тобольска Алексея  и  великих  княжон.  И
опять она задает тот же вопрос.
   - Помилуйте, ведь мы могли себя обнаружить,  нас  бы  всех  красноармейцы
переловили.
   "Таких было много", - печально заключает дочь Боткина.
   Соловьева Боткина считала попросту провокатором.  Как  и  многие  в  Доме
Свободы...
   Но кто смел выступить против зятя Распутина?

   Был ли действительно Соловьев большевистским агентом?
   Вряд ли. Скорее, они просто были удобны друг другу: ЧК и  Соловьев.  Были
две Игры, разыгранные с участием  ничего  не  подозревавшей  Семьи.  Игра  в
заговор - театр,  организованный  Борисом  Соловьевым,  попросту  обокравшим
Семью. И еще  одно  представление,  которое  включило  в  себя  соловьевскую
выдумку, объявив его лжезаговор истинным, чтобы сделать его потом чуть ли не
главным доказательством необходимости скорейшего перевода Царской  Семьи  из
тихого Тобольска.
   Эта вторая Игра рождена была в красной столице революционного Урала  -  в
городе Екатеринбурге.

   ГЛАВА 10
   ___________________
   "Товарищи"
   ВТОРАЯ ИГРА. ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: ТОВАРИЩ ФИЛИПП
   В апреле 1917 года  у  особняка  Кшесинской  стоял  караул  кронштадтских
матросов: во дворце любовницы  Николая  собралась  конференция  большевиков.
"Большевички" - так их презрительно называли. Но  не  зря  ощущал  тогда  их
странную (страшную) силу поэт Блок.
   Еще недавно они гнили в ссылках, скитались  в  безнадежной  эмиграции  по
европейским городам. Теперь они разговаривали о  власти  над  шестой  частью
света.
   "Партия,  которая  не  хочет  власти,  недостойна   называться   партией"
(Троцкий).
   На этой Апрельской конференции встретились два старых друга - Свердлов  и
Голощекин... Вот он стоит на  фотографии,  Исай  Голощекин  -  обрюзгшее  от
бессонных ночей, от дурной еды лицо. И, конечно же, с бородкой.  Они  все  с
этими бородками - Ленин,  Свердлов,  Троцкий,  Каменев...  Ему  за  сорок...
Старик - по меркам революции.
   Он   готовился   стать   зубным   врачом,   но   стал    профессиональным
революционером.  Партийные  клички  -  "товарищ  Филипп",  "Жорж"...  Кличка
"Филипп"  стала  его  именем.  С  1912  года   "товарищ   Филипп"   -   член
большевистского  ЦК.  В  1913  году,  когда  Николай  праздновал   300-летие
династии, его будущий убийца был схвачен полицией  и  выслан  в  Туруханский
край на 5 лет под гласный надзор полиции. В сентябре 1914 года в  ссылке  он
встречается с другим видным большевиком -  Яковом  Свердловым.  Свердлова  и
Голощекина "связывала не только общность взглядов, но и  личная  дружба",  -
писала в своих "Воспоминаниях" жена Свердлова. Из Туруханской  ссылки  обоих
друзей освободил Февраль 1917 года.

   На  конференции  во  дворце  Кшесинской  Свердлов   -   вождь   уральских
большевиков - был оставлен в Петрограде секретарем ЦК. Заменить его на Урале
по решению ЦК и по рекомендации Свердлова должен его старый друг -  "товарищ
Филипп".
   Так отправился Голощекин на Урал - захватывать  власть  и  организовывать
там новую революцию.
   Голощекин в Екатеринбурге неутомим: вооружены отряды рабочих, создан штаб
Красной гвардии. Руководителем штаба  сделал  он  балтийского  моряка  Пашку
Хохрякова.
   Подготовлена к восстанию и соседняя Пермь.  Там  Голощекин  опирается  на
большевиков  -  братьев  Лукояновых:   Михаила   -   руководителя   пермских
большевиков и его брата Федора, возглавившего рабочую Красную гвардию.
   В начале октября Голощекин уезжает в  Петроград  делегатом  от  Урала  на
съезд Советов. И вскоре в Екатеринбург пришла срочная телеграмма: 25 октября
большевики свергли Временное правительство.
   И  тогда  екатеринбургские  большевики  и  их  Красная  гвардия  начинают
овладевать городом.
   То же происходит и в соседней Перми.
   ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: ТОВАРИЩ МАРАТОВ
   Как только Советы победили  на  Урале,  взгляд  Екатеринбурга  -  столицы
Красного Урала - обращается на тихий Тобольск. Там,  не  так  уж  и  далеко,
находится Царская Семья. Святая мечта революционеров - расправа над Николаем
Кровавым! К тому же слухи о несметных романовских сокровищах, вывезенных  из
Петрограда... Такова проза жизни: "за всеми идеями всегда стоит бифштекс"  -
как говаривал кто-то из большевистских лидеров. И Голощекин в  Екатеринбурге
разрабатывает план.

   После моей первой статьи, напечатанной в  "Огоньке",  о  расстреле  Семьи
Романовых я получил по почте короткое послание:
   "Могу сообщить вам  кое-какие  подробности  по  интересующей  вас  теме".
Подпись - Александр Васильевич. Без фамилии. И телефон.
   Я позвонил.
   Старческий голос: - Только говорите  погромче.  Плохой  телефон.  (Старые
люди не жалуются на свой слух, они  жалуются  на  телефон.  Во  время  своих
розысков я буду иметь дело в основном с очень старыми  людьми  и  много  раз
услышу эту фразу.)
   Я: - Получил ваше письмо... Хотел бы с вами встретиться.
   Он: - Можно и встретиться... Я сам к вам приеду.
   (Сколько раз я услышу все это! Они  прошли  хорошую  школу  -  сталинскую
школу страха. И он не хочет, чтобы я к нему пришел, чтобы я знал, кто он. Он
боится.)

   Он приходит сам. Ветхий старик с нимбом прозрачных белых волос. Орденские
планки на пиджаке.
   - Значит, все, что я вам расскажу... я не хотел бы, чтобы... ну, чтобы вы
конкретно ссылались...
   Я прерываю. Я говорю очень громко - он плохо слышит:
   - Не беспокойтесь... я и не могу конкретно ссылаться. Я ведь не знаю даже
вашей фамилии.
   Он и сам это понимает, но хочет лишний раз от меня  услышать.  Никому  на
свете не понять, чего он сейчас боится. Но мне и всем, кто  родился  в  моей
стране, понятно: он боится. До могилы останутся в них уроки Вождя и Учителя.
   - Ну, я, наверное, сообщу вам мало  интересного,  потому  что  сам  точно
почти ничего не знаю... Просто этот рассказ почему-то меня мучает... И вдруг
вам понадобится?.. В те годы... вас тогда на свете еще не было... в те  годы
люди не очень  расспрашивали...  Не  принято  было...  Так  что  я  об  этом
человеке... ну, о котором буду сейчас  рассказывать,  знаю  немного...  Дело
происходило в самом начале 20-х  годов...  Знаю,  что  этот  человек  был  с
Урала... мой старший брат был известный невропатолог, и  он  пришел  к  нему
лечиться. Знаю, что у этого человека был родственник, который работал в  ЦК,
"шишка на ровном месте", как говорили в те  времена.  Ну,  брату  позвонили,
чтоб принял его на квартире. И осмотрел... Так сказать, частным образом.
   Вот он и пришел к нам. Вечером за чаем  брат  рассказал  о  нем  отцу.  Я
запомнил. Все, что в юности, - так  помнишь...  Этот  человек,  оказывается,
работал в Уральской ЧК и чуть ли не руководил расстрелом царя. И с тех пор у
него плохо с нервами. Весной он всегда  попадал  в  нервную  клинику.  Весна
наступала - и у него обострение... Брат назвал его "шпион".
   Он остановился, видимо, чтобы я спросил.
   Я спросил.
   - Потому "шпион",  что  его  сначала  заслали  в  тот  дом.  Это  еще  до
Екатеринбурга, это когда царь был в другом городе.
   - В Тобольске...
   - Может быть. Вы лучше знаете. Но там был большой дом. Вот он в этот  дом
плотником поступил работать и за царем следил...  Так  он  брату  рассказал.
Царь с царицей беседы вели по-английски, никто не понимал, а понимать  нужно
было. Вот его туда и... А помогал ему в доме кто-то из охраны...
   Он замолчал.
   - Ну и дальше?
   - Дальше не было. Брат испугался. Точнее, отец наш  сказал:  "Чтобы  духа
его в нашем доме не было..." Отец не очень жаловал новую власть...
   - Скажите, а вы тогда все это записали?
   - Да вы что? Кто ж такое записывает.  Я  всю  жизнь  рассказать  об  этом
боялся... Он и про расстрел брату рассказал. Но брат  даже  нам  не  захотел
пересказать. Только одно сказал:  "Кровь  хлестала  потоками.  Все  в  крови
было".

   Сколько раз,  работая  с  документами,  я  постигал  это  мистическое  их
свойство, подтвержденное смешной пословицей: "на ловца  и  зверь  бежит".  Я
называю это - "вызывать документы". И уже  вскоре,  в  книге  "Революционеры
Прикамья", изучая  сподвижников  Голощекина,  я  наткнулся  на  удивительную
биографию.
   "Лукоянов Ф.Н. (р. 1894 г.) учился в пермской гимназии,  в  1912  году  -
студент юридического факультета Московского  университета.  Отец,  чиновник,
старший контролер казенной палаты, умер, оставив  на  руках  матери  пятерых
детей.  С  1913  года  член  кружка   студентов-большевиков   в   Московском
университете. Брат Михаил, сестры Надежда и Вера - все большевики...
   Вернувшись в Пермь, вошел в большевистскую группу  при  газете  "Пермская
жизнь"...  После  победы  Советской  власти  начинает  работать  в  ЧК.   Он
председатель сначала Пермской ГубЧК, а затем, с июня 1918 года  -  Уральской
Областной ЧК".
   Итак, в июле, когда расстреляли Романовых, Уральской ЧК  в  Екатеринбурге
руководил наш Федор Лукоянов!
   И далее написано в книге: "Тяжелое нервное заболевание, приобретенное еще
в 1918 году во время работы в ЧК, все больше и больше давало себя  знать.  В
1932 году Федор Николаевич был направлен в  Наркомснаб,  в  1934-37  гг.  он
работал в редакции  "Известий",  затем  в  Наркомзаге.  Умер  в  1947  году,
похоронен в Перми".
   А вот его лицо на фотографии - худое, нервное и интеллигентное лицо.
   Я начал искать. Вскоре я получил письмо от  Авдеевой  К.Н.  (Свердловск).
Она прислала выписку из "Автобио-графии"  Федора  Лукоянова,  хранившейся  в
недоступном для меня Музее КГБ в Свердловске. Биография написана им  в  1942
году.
   "Весь 1918 и начало 1919 года работал в органах ЧК, сначала Председателем
Пермской ЧК, а затем Председателем  Уральской  Областной  ЧК,  где  принимал
участие в руководстве расстрелом семьи Романовых...  В  середине  1919  года
заболел и по выздоровлении перешел на партийную  работу...  Но  здоровье  не
поправлялось и в начале 1922 года ЦК ВКП  (б)  поместил  меня  в  московский
санаторий..."

   "Шпион"?! Нет, мы не смеем этого утверждать до  конца,  слишком  все  это
фантастично, беллетристикой пахнет, а не наукой. Но все-таки предположить мы
можем...
   Тем более что в "Автобиографии" очень интересный  пропуск:  председателем
Пермской ЧК он будет назначен только 15 марта, что же он делал и где он  был
все начало 1918 года?

   Партийная  кличка  Федора  Лукоянова  была  "Маратов"   (любили   Великую
французскую революцию образованные юноши  из  большевистских  кружков  -  но
суждено было пойти нашим Маратам куда дальше).
   Итак, мы предполагаем: в конце февраля из Екатеринбурга был  отправлен  в
Дом Свободы товарищ Маратов - "шпион".
   Это уже  было  началом  осуществления  плана  Екатеринбурга  -  захватить
Царскую Семью.
   НО НЕ ДРЕМАЛ И ПЕТРОГРАД
   Да, Царская Семья очень пригодилась бы и большевистскому Совнаркому.  Она
могла стать козырной картой  в  Игре  с  их  могущественными  родственниками
(Англия и Германия). Кроме того, все  те  же  романовские  драгоценности,  о
которых столько наслышаны... и все это - находится в беззащитном Тобольске.
   Уже 2 ноября победивший Петроградский военно-революционный комитет слушал
вопрос о содержании Романовской Семьи. Комитет обращается с  предложением  к
Совнаркому перевезти Романовых из Тобольска в Кронштадт, оплот  революции  -
под контроль балтийских моряков.

   Из письма В.А.Блохина (Москва):
   "Зверский  расстрел  Царской  Семьи  кажется   сейчас   неправдоподобным,
ужасным. Я очень старый человек и я застал то время... Зверство,  озверение,
остервенение, - они были всеобщими. Убийство Царской  Семьи  лишь  дополняет
эту картину. Не более. Я знал Владимира  Дмитриевича  Бонч-Бруевича,  милого
штатского человека в очках, из хорошей семьи (его брат был царский генерал).
Сам милейший Владимир Дмитриевич и был организатор ужасной  75-й  комнаты  в
Смольном. Эта комната и была предшественницей ЧК. Владимир Дмитриевич  очень
любил  писать  и  рассказывать  -  "о  страшном  в   революции",   о   делах
революционных моряков. Я знавал многих из них, которые уже после  революции,
по прошествии уймы лет, упивались  рассказами,  как  отправляли  "в  расход"
белых офицеров. С этим озверением в душе целое поколение благополучно  сошло
в могилу. Или менее благополучно (если о них  позаботился  товарищ  Сталин).
Чтобы Западу нас понять и нам понять  самих  себя,  надо  помнить:  убийство
Царской Семьи не казалось тогда страшным, потому что,  как  это  ни  ужасно,
было обычным. Вот вам случай с морячками, описанный все тем же моим знакомым
Владимиром Дмитриевичем Бонч-Бруевичем. Случай был самый заурядный и  частый
в те дни 1918 года. Морячки-анархисты с  корабля  "Республика"  забирают  на
улице трех офицеров.  Командует  морячками  Железняков-старший.  Полупьяный,
уставившись безумными глазами в пространство, он  сидит  на  стуле,  крестит
пустоту  и  приговаривает  время   от   времени:   "Смерть...   Сме-е-рть...
Сме-е-рть".
   И вот этот тип  вместе  с  матросиками  с  "Республики"  сажает  в  мотор
задержанных офицеров и предлагает им: или достанете выкуп в несколько  тысяч
рублей, или - расстрел. И возят  несчастных  по  перепуганным  петроградским
квартирам, и они умоляют знакомых дать деньги. Дают немного  -  боятся,  что
бравые морячки подумают, что  здесь  есть  чем  поживиться.  За  хлопотливым
сбором дани революционные матросы  соскучились.  Заехали  герои  развлечься,
попросту говоря, - в бордель. Чтоб  не  скучали  задержанные  офицеры,  пока
революционные матросы будут развлекаться с девицами,  они  одному  рукояткой
нагана разносят челюсть, но, правда, другим не успели:  хозяйка  притона  не
дала, чтобы не пачкали кровью ее ковер. Провели время матросики с  девушками
- и опять заскучали. Посадили они в  мотор  офицеров,  отъехали  в  какую-то
глушь, велели - выходить. Офицеры вышли. "Сымай шинели" - окружили  офицеров
и выхватили револьверы, при сем матерно ругались. Офицеры сняли.  Одному  из
них велели отнести в автомобиль,  он  отнес.  И  уже  в  автомобиле  услышал
выстрелы. Потом вернулись матросики: "Ах, сукин сын! Как же это мы про  тебя
забыли?.. Ну черт с тобой. Ты еще пригодишься. Завтра мы  с  тобой  поездим"
(то есть по квартирам). И его  утоптали  под  ноги  между  сиденьями  и  всю
дорожку лежачего били каблуками - развлекались. Это я почти дословно цитирую
по опубликованным воспоминаниям  моего  знакомого  Владимира  Дмитриевича...
Когда вы будете ужасаться расстрелу  Царской  Семьи  или  расстрелу  Михаила
Романова - вспомните этот пустырь, где как собак  пристрелили  офицеров.  Не
забудьте  Железнякова-старшего,  крестившего  воздух   и   приговаривавшего:
"Смерть... Смерть... Смерть..." Кстати, Железняков - фамилия знаменитейшая в
истории Октябрьской революции. Ибо "плохой" Железняков-старший  с  "плохими"
матросами  с  корабля  "Республика"  был  родным  братом   того   "хорошего"
Железнякова-младшего, который с  "хорошими"  матросами  с  того  же  корабля
"Республика" разгонит Учредительное собрание - первый и последний  свобод