Яковлев.

   Царица упросила Жильяра не провожать их,  и  он  сидит  в  темноте  около
спящего мальчика.
   "Неужели возможно, чтобы никто так и не сделал ни малейшей попытки спасти
Царскую Семью? Где же, наконец, те, кто остались верны своему Государю?"
   Так восклицал в своем дневнике этот странный швейцарец, до  конца  верный
русскому царю. Теперь он понял: никакого заговора не было!
   А в это время из соседнего дома глядел еще один свидетель - дочь  доктора
Боткина.
   В этот день она в последний раз увидела  отца.  Он  перекрестил  дочь  на
прощание и поцеловал... Она смотрела, как он переходил улицу -  в  пальто  и
фетровой шляпе... Раньше ее отец носил генеральскую шинель. Но после приказа
о снятии погон не захотел расстаться с вензелями Николая и сменил шинель  на
штатское (и сразу изменился, как барон Тузенбах в чеховских "Трех сестрах").
   Ночью пришли за его чемоданами и за дохой. И вот рассвет,  и  она  видит,
как во дворе Дома Свободы - возки. Отец в заячьем тулупе  князя  Долгорукова
(в огромную доху отца завернули императрицу и  Марию.  У  них  не  оказалось
подходящих шуб для лютых утренних морозов, для этого пронзительного ветра  в
мчащемся по льду возке)...
   6 утра... В последний раз она видит лицо отца, хорошенькое личико  Марии,
скорбный лик императрицы. И спокойное лицо Николая...
   Тронулись возки... И по  коридору  Дома  Свободы  пробежали  три  ученицы
Жильяра - три рыдающие девушки.
   ПОСЛЕДНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
   (ПРОДОЛЖЕНИЕ СИБИРСКОГО ДНЕВНИКА АРЕСТАНТА)
   Авдеев скакал на коне рядом с возком, где сидели  царь  и  Уполномоченный
ВЦИК. Впереди в возках - красногвардейцы с тремя пулеметами.  Возглавляли  и
замыкали поезд отряды  кавалеристов.  И  совсем  впереди  на  конях  скакала
разведка.
   Так в сопровождении  лихих  конников  (всю  жизнь  -  в  "сопровождении",
сначала они его охраняли, теперь они его  сторожили)  на  горячих  сибирских
лошадях началось последнее его путешествие.
   Он соскучился по воле, по этому морозному воздуху. Как мало нужно: дышать
и быть свободным. Дорога была тяжелая. И он страдал за Аликс.
   А она? Она темно молчала. Тряской выворачивало  душу...  Роскошные  яхты,
экипажи на мягких рессорах с шелестящими шинами -  все  заканчивалось  этими
нищенскими грязными телегами.
   Телеги, телеги... Вот на таких же телегах скоро, очень скоро  повезут  их
тела.

   Николай с Яковлевым. Им было о чем поговорить - бывшему боевику и бывшему
императору. Кучер, который вез их,  потом  рассказал,  как  всю  дорогу  они
спорили на политические темы. Яковлев наступал, "вертел царя", а царь ему не
поддавался.

   Но,  отвечая  бывшему  самодержцу  и  шутя  с  ним,  Уполномоченный  ВЦИК
лихорадочно думал совсем о другом.
   По всей дороге  от  Тобольска  до  Тюмени  стояли  оставленные  Яковлевым
патрули и ждали свежие лошади. Но патрули его были так  малочисленны...  Как
будет вести себя идущий впереди Бусяцкий? Надолго ли хватит его испуга? Да и
оставленные на переправе люди вряд ли сумеют задержать многочисленный  отряд
Заславского. Яковлев понимал: сзади и спереди, сжимая его в клещи, двигались
оба отряда уральцев - такова была реальность! И он  все  гадал:  посмеют  ли
напасть?
   Из дневника Николая: "13 апреля. Пятница (напомним: он ведет  дневник  по
старому стилю. - Авт.)... В четыре часа утра простились с дорогими детьми  и
сели в тарантасы. Я с Яковлевым, Аликс с Марией, Валя с Боткиным. Из людей с
нами поехали: Нюта Демидова, Чемодуров и Седнев. Восемь  стрелков  и  конный
конвой Красной армии в десять человек. Погода была  холодная,  дорога  очень
тяжелая и  страшно  тряская  от  подмерзшей  колеи.  Переехали  Иртыш  через
довольно глубокую воду, имели четыре перепряжки, на ночлег приехали  в  село
Иевлево. Поместили в большом чистом доме, спали на своих койках крепко".
   Записала  в  дневник  и  царица:  "Путешествие  на   экипажах...   Устала
смертельно. Голова разламывалась".

   На рассвете путешествие продолжалось. У села Иевлево  холодная  вода  уже
шла поверх льда. Ветер сек лица. На возках въехали в воду. Аликс  отказалась
ехать по воде. Принесли доски из села - устроили  кладки,  и  императрица  с
Марией, держась за руку галантного Вали (как  когда-то  на  балах  в  Зимнем
дворце) и доброго доктора, перешли  по  доскам  воду.  В  тот  же  день  они
достигли села Покровского.
   Она увидела дом "нашего  Друга"  и  была  счастлива:  знамение,  обещание
будущей удачи.
   Записала в дневнике: "14 апреля (27) суббота...
   Путешествие  в  экипажах...  около  12  приехали  в  Покровское.  Сменили
лошадей,  постояли  долго   перед   домом   Нашего   друга...   Видели   Его
родственников, глядящих в окно на нас".
   Так благословил их на гибель "Святой черт".

   Теперь оставался  последний  перегон  до  Тюмени.  Если  уральцы  захотят
напасть - это должно случиться здесь. Отряд Яковлева стал многочисленнее  за
счет присоединившихся патрулей. Уполномоченный приготовился к бою. Но, к его
изумлению, опять обошлось.
   Из дневника Николая: "14 апреля... Последний перегон сделали медленно, со
всеми  мерами  военных  предосторожностей.  Прибыли  в  Тюмень  в  девять  с
четвертью при красивой луне с целым эскадроном, окружившим наши повозки  при
въезде в город. Приятно было попасть в поезд, хотя и не очень  чистый.  Сами
мы и наши  вещи  имели  отчаянно  грязный  вид.  Легли  спать  в  десять  не
раздеваясь. Я - над койкой Аликс, Мария и Нюта в отделении рядом".
   В Тюмени Яковлева ждал его отряд в 250 человек. Впервые за всю дорогу  он
вздохнул облегченно. Он не знал,  что  оба  уральских  отряда  имели  совсем
другую задачу. Они должны были только следить и довести его до  поезда:  все
худшее ожидало впереди, там, на железной дороге.

   Состав стоял готовый к отходу.
   ОХОТА ЗА ПОЕЗДОМ
   Семья заняла отдельный вагон.
   В центральном купе разместились Яковлев с Авдеевым. Купе  справа  от  них
заняли Николай с Аликс, слева - Мария с Нютой Демидовой.
   Как только Семья  устроилась  в  купе,  Яковлев  со  своим  телеграфистом
отправился на телеграф, к прямому проводу.
   И тотчас следом за ним попытался покинуть вагон  Авдеев.  Но  яковлевские
стрелки его не выпустили.

   Яковлев связался с Москвой. Его сообщение  Свердлову:  "Маршрут  остается
старый или ты его изменил? Сообщи немедленно в Тюмень..."
   И через некоторое время поползла лента ответа из Москвы: "Маршрут старый.
Сообщи, груз везешь или нет? Свердлов".
   И Яковлев сообщает: "Груз везу".

   Яковлев возвращается в поезд. Состав  трогается.  Отъехав  до  ближайшего
разъезда,  Яковлев  отдает  приказ:  прицепить  новый  паровоз  и   изменить
направление. И уже вскоре Авдеев понимает: поезд не идет в  Екатеринбург.  С
потушенными огнями поезд двигается на восток - в сторону Омска.
   - Куда идет поезд? - требует ответа уралец.
   Яковлев объясняет: стало известно,  что  в  дороге  готовилось  нападение
уральского отряда с "целью уничтожения Романовых". И потому он боится  везти
семью в Екатеринбург по старому маршруту... Он решил  ехать  в  Екатеринбург
кружным путем - через Омск.
   Авдеев, конечно же, не верит. Он понимает: Семью везут не в Екатеринбург.
Но куда?

   Семья просыпается.
   Из дневника: "15 апреля.  Воскресенье.  Все  выспались  основательно.  По
названиям станций догадались,  что  едем  по  направлению  на  Омск.  Начали
догадываться: куда нас повезут после Омска. На Москву  или  на  Владивосток?
Комиссары, конечно, ничего не говорили. Мария часто заходила к стрелкам - их
отделение было в конце вагона... На станциях завешивали  окна,  так  как  по
случаю праздника народу было много. После  холодной  закуски  с  чаем  легли
спать рано".
   Но Мария ничего не узнала у стрелков, и Яковлев ничего не объяснял.
   Ночью, когда они спали, разыгрались главные события.

   Яковлев стремится  в  Омск.  Но...  не  знает  главного:  информированный
Свердловым об истинной цели секретной  миссии,  Голощекин  уже  помирился  с
омскими большевиками. Как всегда, провинцию примирила нелюбовь к столице. И,
пока  Яковлев,  торжествуя,  ехал  к  Омску,  из  Екатеринбурга  уже   пошли
телеграммы.
   В Москву: "28  апреля  из  Екатеринбурга.  Ваш  комиссар  Яковлев  привез
Романова в Тюмень. Посадил его в поезд, отправился в Екат[еринбург]. Отъехав
один перегон, изменил направление, поехал обратно. Теперь поезд  с  Николаем
находится около Омска. С какой целью это сделано нам неизвестно. Мы  считаем
такой поступок изменническим. Согласно вашего письма 9 апреля Николай должен
быть в Екатеринбурге. Что это значит? Согласно принятому Обл. Советом и Обл.
Комитетом партии решению сейчас отдано распоряжение задержать Яковлева...  и
поезд во что бы то не стало, арестовать и  доставить  вместе  с  Николаем  в
Екатеринбург..."
   Одновременно в Омск и в другие пункты  уже  шли  телеграммы,  объявляющие
Яковлева вне закона:
   "Обсудив поведение комиссара Яковлева, единогласным решением видим в  нем
прямую измену революции. Стремление вывести с неизвестной целью бывшего царя
из пределов революционного  Урала,  вопреки  точному  указанию  Председателя
ВЦИК, является актом, ставящим комиссара Яковлева вне рядов  революционеров.
Облсовет Урала предложил всем совреворганизациям, особенно Омскому Сов-депу,
принять самые экстренные меры, включительно применение вооруженной силы, для
остановки поезда..."
   И вскоре Яковлеву приносят одну  из  этих  уральских  телеграмм.  Яковлев
узнает, что его поезд должен быть остановлен в Омске, а сам он арестован.

   Яковлев потерялся. Он врывается в купе Авдеева, кричит ликующему уральцу:
"Они что у вас там, все с ума посходили?" Но - поздно.
   Поезд приближается к Омску. У Омска уже ждет отряд красногвардейцев.
   Яковлев идет "ва-банк". Недалеко  от  Омска,  у  станции  Люблинская,  он
останавливает поезд, отцепляет паровоз и вместе с телеграфистом направляется
в пекло - в Омск.
   Из воспоминаний Яковлева:
   "Как только вагон остановился [и мы вышли на перрон] нас окружила  густая
масса людей".
   Он стоял один посреди вооруженной  толпы,  наэлектризованной  слухами  об
изменнике. Он был совсем рядом с гибелью, но сколько раз это  уже  бывало  в
его жизни...
   "Я объявил, перекрикивая толпу: "Я - чрезвычайный комиссар ВЦИК  Яковлев!
Мне нужно увидеться с Председателем Омского Совета!"
   И тут впервые за всю поездку ему повезло...
   "Председателем Омского Совета оказался мой друг Косарев... Я узнал своего
старого товарища, с которым мы когда-то были  вместе  в  партийной  школе  в
Италии... Я в общих чертах обрисовал ему  события  и  попросил  его  поехать
вместе  со  мной  на  телеграф:  там  мы  вызовем  Свердлова,  от  которого,
во-первых, я получу дальнейшие инструкции, а, во-вторых, Косарев поймет, что
я действую согласно предписаниям Центра...  Пока  мы  неслись  на  телеграф,
всюду видели вооруженные отряды".
   Итак, ему удалось убедить  старого  друга,  но...  На  телеграфе  Яковлев
узнал, что зря рисковал  жизнью.  К  тому  времени  уже  закончился  длинный
телеграфный разговор Екатеринбурга с  Москвой.  На  первую  екатеринбургскую
телеграмму Москва ответила как должно: Свердлов сообщил, что Яковлев едет на
восток... согласно его распоряжению!
   Но Голощекин знает: надо быть энергичным. Надо до конца быть настойчивым.
   И он был. До конца. Последовала грозная телеграмма уральцев:  "Письмом  9
апреля товарищ Свердлов заявил, что Романов будет перевезен в  Екатеринбург,
сдан под ответственность Облсовета. Видя, что  сегодня  поезд  ускользает  с
Урала по неизвестным нам причинам ... мы сообщили Свердлову. Его  ответ  нас
чрезвычайно удивил. Оказывается, Яковлев гонит поезд на восток согласно  его
распоряжению и он просит Яковлеву не чинить препятствий..."
   И далее уральцы уже угрожали. Прямо угрожали.
   "Единственный выход из создавшегося положения - отдать  в  Омск  в  адрес
Яковлева распоряжение направить поезд обратно в  Екатеринбург,  в  противном
случае конфликт может принять острые  формы,  ибо  мы  считаем,  что  гулять
Николаю  по  сибирским  дорогам  не  нужно,  а  он   должен   находиться   в
Екатеринбурге под строгим надзором".
   Да, они были настойчивы. Теперь Свердлову можно было уступить.
   И Москва соглашается, конечно, "при условии, что все  будет  сделано  для
безопасности Романовых", что даны будут "соответствующие гарантии". Гарантии
тотчас были даны.
   И когда Яковлев усадил своего телеграфиста за аппарат, из  Москвы  пришло
распоряжение Свердлова: "Немедленно двигаться в Тюмень обратно. С  уральцами
договорились. Приняли меры, дали гарантии..."

   Яковлев ошеломлен: значит, все напрасно. Он начинает длинный  телеграфный
разговор с Москвой. Он сообщает  сведения,  которые  вполне  дают  основания
Свердлову отказать Екатеринбургу: "Несомненно, я подчинюсь всем  приказаниям
Центра. Я отвезу багаж туда, куда скажете. Но считаю своим  долгом  еще  раз
предупредить Совнарком, что опасность вполне основательная... Есть еще  одно
соображение: если вы отправите багаж в Симский округ (это уфимская  губерния
- родина Яковлева. - Авт.), то вы всегда свободно можете его увезти в Москву
или куда хотите. Если же багаж будет отвезен  по  первому  маршруту  (т.  е.
Екатеринбург. - Авт.), то сомневаюсь, удастся ли вам его оттуда  вытащить...
Так же, как не сомневаемся в том, что багаж всегда в полной опасности. Итак,
предупреждаем вас  в  последний  раз  и  снимаем  с  себя  всякую  моральную
ответственность за будущие последствия..."
   Но, к изумлению  Яковлева,  Свердлов  глух:  решение  Москвы  -  прежнее.
Яковлев должен доставить Семью в Екатеринбург.

   На  том  же  паровозе  возвращается  на  поезд  Яковлев.  Поезд  начинает
двигаться обратно.
   Из дневника Николая:  "16  апреля.  Утром  заметили,  что  едем  обратно.
Оказалось, что в Омске нас не захотели пропустить, зато нам было  свободнее,
даже гуляли два раза: первый раз вдоль поезда, а второй  довольно  далеко  в
поле, вместе с самим Яковлевым. Все находились в бодром настроении..."
   Николай был "в бодром настроении", ибо он еще не  знал  истинной  причины
поворота поезда. От него ее скрыли.
   Из "Записок" Матвеева:
   "Поворот объяснили повреждением одного из мостов".

   И Николай продолжал верить - они  едут  в  Москву.  Путешествие  на  воле
продолжается, а это означало, что у него будут столь любимые им прогулки. "С
самим Яковлевым" - как не без усмешки записал он в дневнике.
   Они шли вдоль вагона и  разговаривали.  О  чем?  О  власти?  О  толпе?  О
революции? Или на любимую тему Николая: ссорятся люди, досаждают друг другу,
а вокруг прекрасная мудрая жизнь деревьев, зеленого простора и вечного  неба
с вечными облаками.
   Так закончилась последняя прогулка на воле последнего царя.

   Но, проснувшись утром,  Николай  все  понял...  Он  увидел  по  названиям
станций: приближались к Екатеринбургу...
   Яковлев приказал опустить занавески на окнах: он не  сомневался,  как  их
встретит столица Красного Урала. Догадывался  и  царь.  Уже  на  подъезде  к
городу в поезде произошла удивительная сцена. Матвеев увидел, как в его купе
зашел Николай  и  вскоре  оттуда  вышел:  царь  жевал  черный  хлеб.  Увидев
Матвеева, Николай смущенно обратился к нему.
   Из "Записок" Матвеева: "Простите, Петр Матвеевич, я у вас без  разрешения
отломил кусок черного хлеба..." Я предложил Романову  белой  булки,  которую
ребята купили на одной  из  станций,  так  как  знал,  что  горбушка  хлеба,
лежавшая на столике, была суха до чрезвычайности, я ее  собирался  выбросить
на станции собакам..."
   Император Всероссийский, грызущий горбушку черного хлеба, предназначенную
собакам?..
   Нет, другой и совсем несентиментальный смысл был в этой сцене...
   "Я посмотрел на Романова и увидел, что  он  сильно  взволнован  и  грызет
сухую корку больше от волнения..."
   Да, чем ближе к Екатеринбургу, тем больше он волновался...  Он  не  хотел
пугать Аликс и наверняка ее успокаивал... Но Матвееву он сказал правду.
   "Николай сказал: "Я бы поехал куда угодно, только не на Урал...  Судя  по
газетам, Урал настроен резко против меня..."
   Он все еще надеялся,  что  "хорошие  стрелки"  из  старой  охраны  что-то
предпримут.

   В 8 часов 40 минут утра вагон остановился среди бесконечных путей станции
"Екатеринбург-1". Поезд стоял за несколько путей от ближайшей платформы.
   Из-за опущенных занавесок царь увидел: несмотря на ранний час,  платформа
была заполнена бушующей толпой.
   ИПАТЬЕВСКИЙ ДОМ ЖДАЛ ИХ...
   Ранним утром 30 апреля шоферу гаража Уралсовета Федору Самохвалову велели
подать  мотор  к  дому  на  углу  Вознесенского  проспекта  и  Вознесенского
переулка. Дом этот прежде принадлежал инженеру Ипатьеву, но  совсем  недавно
по приказу Уралсовета хозяину дома  было  предписано  освободить  свой  дом.
Здание обнесли высоким забором  и  поставили  охрану.  И  вскоре  по  городу
распространился удивительный слух: в этом охраняемом доме будет жить Царская
Семья.
   У дома стояла огромная толпа.
   К подъехавшему самохваловскому мотору из ворот  Ипатьевского  дома  вышел
сам уральский комиссар Голощекин. Он велел Самохвалову везти его на  главный
вокзал  "Екатеринбург-1".  На  вокзале  Голощекин  велел  подождать,  сбегал
куда-то, потом вернулся  и  велел  Самохвалову  ехать  на  товарную  станцию
"Екатеринбург-2".
   Все это был хитрый маневр Голощекина -  для  того,  чтобы  толпа  у  дома
разошлась.
   Из "Воспоминаний" Жилинского, комиссара жилищ:
   "Мы решили обмануть народ, пустить машины на  "Екатеринбург-1".  А  потом
оттуда  проехать  на  товарную  станцию   "Екатеринбург-2",   откуда   взять
Романовых. Так  и  сделали.  И  весь  народ  ушел  за  машинами  на  станцию
"Екатеринбург-1".

   Толпа неистовствовала...
   Из воспоминаний Яковлева:
   "В воздухе стоял невообразимый шум,  то  и  дело  раздавались  угрожающие
крики... Беспорядочная толпа начала надвигаться на наш состав... Стоявшая на
платформе охрана весьма слабо сдерживала натиск народа...
   - Выводи Романовых из вагона, дай я ему в рожу плюну...
   - Приготовить пулеметы...
   Это подействовало. Толпа отпрянула. По моему адресу  полетели  угрожающие
крики..."
   И в это время на толпу надвинулся поезд, посланный начальником станции...
Толпа отхлынула - и длинный товарный состав отделил стеной бушующую толпу от
вагона.
   Из воспоминаний Яковлева: "Послышались брань  и  крики...  и  пока  толпа
перебиралась через буфера товарняка...  мы  снялись  с  места  и  исчезли  в
бесчисленных путях Екатеринбургской станции. Через 15 минут  были  в  полной
безопасности на станции "Екатеринбург-2".
   Из дневника Николая: "17 апреля. Вторник.  Тоже  чудный  теплый  день.  В
восемь сорок прибыли в  Екатеринбург.  Часа  три  стояли  у  одной  станции.
Происходило сильное брожение между здешними и нашими комиссарами..."
   И ни слова о бушевавшей толпе!
   На станции "Екатеринбург-2" приготовлена встреча. Сорок  красногвардейцев
немедленно оцепили состав. На платформе - три руководителя Уралсовета.
   Двадцатисемилетний,  в  белой  папахе  -  Александр  Белобородов.  Бывший
электромонтер, ныне - председатель Совета, или, как любил он себя  называть,
- глава революционного правительства Красного Урала.
   Филипп (Исай) Голощекин - вождь уральских большевиков.
   И еще один влиятельнейший член Совета - большевик Борис  Дидковский,  сын
царского офицера, воспитывался в Петербурге,  учился  в  Кадетском  корпусе,
выпускник Женевского университета, блестящий горный инженер.
   Все они были очень решительные мужчины.

   И в этот момент возмутились стрелки старой охраны. Они  уже  поняли,  что
ожидает Романовых. Стрелки встали в дверях вагона и  никого  не  пускали.  И
тогда Яковлев попытался использовать последний шанс.
   Комиссар - не из тех, кто сдавался, не  дойдя  до  конца.  Яковлев  опять
требует связи с Москвой.
   Полтора часа