еренность.
И эта сжигающая мука: все время вспоминать, идти назад  туда,  в  чудовищное
прошлое, чтобы пытаться встретиться там, в этом  ужасе,  с  собой  и...  так
никогда и не встретиться.

   Но  если  "Анастасия"  объявила  себя  "спасшейся  после  расстрела",  то
впоследствии начинают появляться книги, доказывавшие,  что  вообще  никакого
расстрела царских дочерей не было.
   Казнены были только царь и наследник. Челядь и несчастного Боткина убили,
чтобы создать  видимость  уничтожения  всей  Семьи.  На  самом  же  деле  по
требованию немцев, на основании секретных статей Брестского мира царица и ее
дочери были вывезены из России. Правда, как мог  не  знать  об  этом  второй
человек в государстве - Троцкий, -  участвовавший  в  заключении  Брестского
мира и уже в изгнании утверждавший, что вся Царская Семья была  расстреляна?
(Сколько бы он тогда дал, чтобы это было не так!)
   Впрочем, все эти фантастические версии не  могли  не  возникать.  Ведь  в
течение 70 лет после расстрела не было опубликовано ни одного  добровольного
показания участников расстрела в Ипатьевском доме. И  страшная  ночь  на  17
июля 1918 года оставалась уделом таинственных слухов и легенд.
   Начиная свое расследование, я не верил  никому  -  ни  Соколову,  ни  его
оппонентам. И я ставил перед собой одну цель - найти добровольные  показания
свидетелей той страшной ночи. Я был уверен, что они существуют  в  секретных
хранилищах. И только они смогут дать ответ: что же произошло  в  Ипатьевском
доме. Об одном таком документе  -  легендарной  "Записке"  Юровского  ходило
много слухов.
   И я начал выспрашивать своих  прежних  соучеников  по  Историко-архивному
институту, работавших в архивах. Все, с кем я разговаривал, слышали  о  ней,
но никто ее не читал.
   "ВЕЩЕСТВЕННЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА - ОРУДИЕ КАЗНИ..."
   В конце 70-х годов мне позвонила моя старая подруга. Мы учились вместе  в
Историко-архивном - и вот через много лет, пугая  друг  друга  изменившимися
лицами, встретились. Она села в мою машину и молча положила  мне  на  колени
бумагу...
   Я начал читать:
   "В Музей Революции. Директору Музея, товарищу Мицкевичу.
   Имея в  виду  приближающуюся  10-ю  годовщину  Октябрь-ской  революции  и
вероятный интерес для молодого поколения видеть вещественные  доказательства
(орудие казни бывшего царя Николая II, его семьи и  остатков  верной  им  до
гроба челяди), считаю необходимым передать Музею для хранения находившиеся у
меня до сих пор два револьвера: один системы "кольт" номер 71905 с обоймой и
семью патронами и второй системы "маузер" за  номером  167177  с  деревянным
чехлом-ложей и обоймой патронов 10 штук.  Причины  того,  почему  револьвера
два, следующие - из  "кольта"  мною  был  наповал  убит  Николай,  остальные
патроны одной имеющейся заряженной  обоймы  "кольта",  а  также  заряженного
"маузера" ушли на достреливание дочерей Николая, которые были  забронированы
в лифчики из  сплошной  массы  крупных  бриллиантов,  и  странную  живучесть
наследника, на которого мой помощник израсходовал тоже целую обойму патронов
(причину странной живучести наследника нужно, вероятно,  отнести  к  слабому
владению  оружием  или  неизбежной  нервности,  вызванной  долгой  возней  с
бронированными дочерями).
   Бывший комендант дома особого  назначения  в  городе  Екатеринбурге,  где
сидел бывший царь Николай II с семьей в 1918 году (до расстрела его в том же
году 16.07),  Яков  Михайлович  Юровский  и  помощник  коменданта,  Григорий
Петрович Никулин свидетельствуют вышеизложенное.
   Я.М.Юровский  член  партии  с   1905   года,   номер   партбилета   1500.
Краснопресненская организация.
   Г.П.Никулин член ВКП(б) с  1917  года,  номер  128185.  Краснопресненская
организация".
   Значит, все было!!!
   Она сказала: "Это копия документа, который находится в закрытом  хранении
в Музее Революции... Мне сказали, что ты хочешь узнать, как это происходило.
Я рада, что даю тебе эту возможность. Но...  этот  документ  скопировали  по
моей просьбе - и я не хочу никого подводить.  Так  что  ты  должен  молчать.
Впрочем, в ближайшие сто лет вряд ли тебе удастся обо всем этом  заговорить.
Так что наслаждайся абстрактным знанием, этого достаточно.
   - Это и есть "Записка" Юровского?
   - Что ты! Это всего лишь обычное заявление, написанное Юровским...
   (В 1989 году мне наконец удалось увидеть это "обычное  заявление"  -  оно
оказалось написанным от руки характерным почерком коменданта.)
   - Нет, нет, - усмехнулась она, - "Записка" Юровского совсем  другое.  Это
большой документ. Кстати,  в  двадцатых  годах  он  передал  свою  "Записку"
Покровскому.
   (Михаил Покровский - руководитель Коммунистической академии, в 20-е  годы
- вождь советской исторической науки.)
   - Ты ее видела - она есть в Музее Революции?!
   - Не знаю... - сказала она  сухо,  -  знаю  только,  что  эти  револьверы
Юровского были изъяты из Музея перед войной сотрудниками  НКВД.  И  все  его
бумаги тоже. Есть соответствующая запись в  описи...  Но  иначе  и  быть  не
могло. Ведь его дочь была посажена.
   - Дочь Юровского?! Посажена?
   - Ее  звали  Римма...  Была  комсомольским  вождем,  по-моему,  одним  из
секретарей ЦК, отсидела, кажется, больше четверти века в лагерях... Впрочем,
если бы эта "Записка" Юровского и была в Музее, тебе, как ты сам  понимаешь,
ее не дали бы. Документы о расстреле Царской Семьи - это  "документы  особой
секретности".

   Она ушла,  и  я  остался  с  его  заявлением.  Первым,  прочитанным  мною
добровольным показанием участника...
   Значит, все правда! Расстрел был! И через 10 лет Юровский продолжает жить
этим расстрелом. Он не может написать  обычное  заявление.  Ипатьевский  дом
преследует   его   -    "бронированные    девицы"...    мальчик,    которого
"достреливают"... И если таково "обычное заявление", какова должна быть  его
"Записка"! Я понимал: она права - в Музее мне ничего не дадут, но...
   Биография Юровского в стиле советских  "житий  святых"  была  изложена  в
книге Я. Резника,  изданной  небольшим  тиражом  в  Свердловске  под  гордым
названием "Чекист".
   В этой книге напечатано завещание коменданта. В нем он опять обращается к
своему верному "сынку" - помощнику  по  расстрелу  Г.  Никулину.  Умирая  от
мучительной язвы, он вновь вызывает призрак страшного Ипатьевского дома:
   "Г.П.Никулину.
   Друг мой, жизнь на ущербе. Надо успеть  распорядиться  последним,  что  у
меня осталось. Тебе передадут  список  основных  документов  и  опись  моего
имущества. Документы передай Музею Революции...
   Ты мне был, как  сын  и  обнимаю  тебя,  как  сыновей  своих.  Твой  Яков
Юровский".
   Итак, "документы передай Музею Революции". Круг замкнулся. И я,  понимая,
что это безнадежно, все-таки пошел в архив Музея. На мой  вопрос  был  ясный
ответ: про "Записку" мы даже не слышали...

   Тогда я решил составить список учреждений, где работал Юровский. Я  начал
идти за событиями его жизни... После расстрела и отъезда в Москву коменданту
довелось вернуться на Урал.  Сначала  ему  поручают  доставить  из  Перми  в
столицу "золотой поезд" - сокровища уральских банков.
   Августовской  ночью  1918  года  его  жена  Муся,  дочь  Римма  -   вождь
екатеринбургского комсомола, сын Шурик и вернувшийся с  ним  из  Москвы  еще
один "сынок" Никулин участвуют в  погрузке  в  вагоны  бесконечных  холщовых
мешков с золотом,  серебром  и  платиной.  И  вновь  Юровский  -  комендант,
комендант поезда, и вновь при нем помощник - "сынок" Григорий Никулин.
   Приехав в Москву, Юровский получает знакомую работу. Он -  в  ВЧК.  После
покушения Фани Каплан на Ленина Юровский включен в группу, которой  поручено
отыскать эсеров, подозреваемых в связях с Каплан. Он один из самых  дотошных
следователей.  Но  Каплан  до  конца  заявляет:  она  -  одна.  Каплан  была
расстреляна.
   После сдачи белыми Екатеринбурга Юровский  возвращается  в  город.  Он  -
председатель Собеса и одновременно - один из  руководителей  ЧК.  "Уральский
рабочий" регулярно публикует рубрику "Карательная деятельность ГубЧК".
   В мае 1921 года его переводят в Москву  -  на  работу  в  Государственное
хранилище  ценностей  РСФСР  (Гохран).  Туда,  где  хранились  и  сокровища,
"отнятые  у  поработителей".  И  он  преданно  сторожит   их.   "Надежнейшим
коммунистом" назвал его Ленин в своем письме к наркому финансов...  В  конце
жизни наш герой уже на прозаических работах  -  возглавляет  завод  "Красный
Богатырь", Политехнический музей.
   Я  добросовестно  запросил  все  учреждения,  где  работал   "надежнейший
коммунист", о его документах. Или не было никакого ответа, или: "У нас  нету
никаких бумаг Юровского".
   "ЗАПИСКА" ЮРОВСКОГО
   Это случилось, когда уже началось рассекречивание архивов.
   В  маленькой  комнатке  ЦГАОР   (Центрального   государственного   архива
Октябрьской революции), где я занимался, на моем столе лежало дело.  У  него
было любопытнейшее название:
   "ВЦИК (Всероссийский Центральный Исполнительный комитет).
   Дело о семье б[ывшего] царя Николая Второго. 1918-1919". (Ф. 601, оп.  2,
ед. хр. 35.)
   1919 год? Дело о Семье? Но в 1919 году ее уже не существовало!
   Значит,  в  этом  деле,  принадлежащем  ВЦИК,  был   какой-то   документ,
касавшийся Семьи, но созданный уже после ее расстрела - в 1919 году!..
   С каким нетерпением листал я дело...
   Оно начиналось телеграммой о снятии погон с бывшего царя...  дальше  была
знаменитая телеграмма Уралсовета во ВЦИК о  расстреле  царя...  и  документы
"монархического заговора" - все эти письма за подписью "Офицер"...
   И в самом конце дела находились две дурно напечатанные машинописные копии
некоего документа - без названия и подписи...
   Я начал читать... Это был шок: вся чудовищная  ночь  17  июля,  расстрел,
двухдневная возня с трупами  были  обстоятельно  и  бесстрастно  изложены...
Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не  был  подписан,  но  одна  из
машинописных копий была выправлена от руки. И в конце  документа  (также  от
руки) был приписан страшный адрес - место могилы, где после  расстрела  были
тайно захоронены трупы Царской Семьи...
   Передо мной лежала легендарная "Записка" Якова Юровского.
   Удивителен  был  стиль  изложения  "Записки".  Новая  власть   предложила
вчерашним  полуграмотным  рабочим,  солдатам,  матросам  -   соблазнительную
должность - творцов Истории. И, описывая расстрел,  Юровский  гордо  именует
себя в третьем лице "комендант" ("ком", как  он  пишет  сокращенно  в  своей
"Записке"). Ибо в ту ночь не было Якова Юровского, но был грозный  Комендант
- орудие пролетарской мести. Орудие Истории.

   Я решил  опубликовать  этот  документ.  Шел  уже  1989  год  -  торжество
гласности, однако номер журнала "Огонек", где были набраны  семидесятилетней
давности  показания  "надежнейшего  коммуниста",   был   все-таки   задержан
цензурой. Но времена уже изменились - журнал вышел. И еще  одна  мистическая
усмешка судьбы: благодаря цензурной проволочке журнал появился - 19  мая  (6
мая по старому стилю!). В  день  Иова  Многострадального!  В  день  рождения
императора впервые увидел свет этот страшный отчет о гибели его и Семьи.
   "БИРНЭМСКИЙ ЛЕС..."
   И пошли бесконечные письма читателей. Ибо очень многие впервые узнали,  в
какой крови закончилась династия, правившая страной 300 лет!
   И вместе с этими откликами шла бесценная почта:  я  начал  получать  и  в
письмах, и телефонными звонками все новые сведения, документы... Исчезнувшие
или навсегда засекреченные, они возникли из небытия, и - как в шекспировском
"Макбете" - Бирнэмский лес пошел на убийц...

   И свершилось то, на что  я  надеялся:  в  Музее  Революции  вдруг  тотчас
нашлась еще одна копия опубликованной мною "Записки". Но  она  уже  имела  и
заглавие и подпись:
   "Копия документа, переданного моим отцом Яковом Михайловичем  Юровским  в
1920 г. историку Покров-скому М.Н.".
   Копию прислал и заверил своей рукой его сын Шурик (в 1964 году  убеленный
сединами Александр Яковлевич Юровский).
   Но в этом документе уже не было адреса тайной могилы.

   Итак, Юровский в 1920 году передал свою "Записку" историку!  Но  писалась
она ранее, в 1919 году, как отчет для власти. Вот почему я нашел ее в  фонде
ВЦИК.
   Впрочем,  сам  историк  Покровский  был  членом  Президиума  ВЦИК.  Вождь
официальной исторической науки относился к "посвященным". И,  передавая  ему
"Записку", Юровский совсем не предполагал, что она  будет  опубликована.  Он
писал ее для потомков,  для  будущей  Истории.  Его  современники  были  еще
слишком несознательны, чтобы знать всю правду о расстреле.
   "То, что я здесь расскажу, увидит  свет  только  через  много  лет..."  -
напишет Юровский в  "Стенограмме  воспоминаний  участников  расстрела"  1924
года, рассказывающей о казни Царской Семьи.
   НОВЫЕ ОЧЕВИДЦЫ АПОКАЛИПСИСА
   А письма все шли и шли... И вскоре я уже знал, что в  маленьком  районном
архиве в  уральском  городке  на  секретном  хранении  находились  показания
Александра Стрекотина. Того самого  пулеметчика  Александра  Стрекотина,  со
слов которого рассказали о расстреле следователю Соколову охранники  Летемин
и Проскуряков.
   И вот оказалось, что он сам оставил воспоминания (они были пересланы  мне
сразу двумя читателями)... Теперь в моих руках  были  главные  показания.  Я
называю их главными, ибо Юровский - главный исполнитель,  а  устный  рассказ
Стрекотина лежал в основе белогвардейского следствия Соколова.
   Причем оба показания были записаны авторами добро-вольно.

   Стрекотин служил в охране Ипатьевского дома вместе  со  своим  братом.  В
охране  часто  встречались  родственники:  сын  и  отец   Люхановы,   братья
Стрекотины... и т. д.
   "Личные   воспоминания   Стрекотина   Александра   Андреевича,    бывшего
красноармейца  караульной  команды  по  охране  царской  семьи  Романовых  и
очевидца их расстрела"... Простодушный  заголовок  сразу  дает  интонацию  и
подсказывает, как происходила запись: малограмотный Стрекотин  вспоминал,  а
кто-то (работник местного музея?) записывал.
   Воспоминания составлены к юбилею расстрела в 1928 году и впервые частично
опубликованы мною через 62 года в журнале "Огонек".
   Стрекотин начинает с истории:
   "В Сысерти производилась запись добровольцев в команду по охране  бывшего
царя Николая II и его семьи, прибывшей в то время в Екатеринбург.  Вербовали
в основном рабочих - из тех, кто был на Дутовском фронте.  Желающих  нашлось
большое количество, и в том числе в команду вступили я и  мой  старший  брат
Андрей. Команду нашу поместили в доме напротив - в доме Попова...
   Начальником нашей команды был назначен сысертский товарищ Медведев  Павел
Спиридонович -  рабочий,  унтер-офицер  царской  армии,  участник  боев  при
разгроме Дутовщины".
   А вот описание Семьи:
   "В царевнах ничего особенного нет. А я думал, что они какие-то особенные.
Ничего особенного. Если их платья и прочие наряды  на  наших  бедных  девчат
надеть, то многие из них будут особенно прелестны. А царь, так тот  по-моему
на царя-то и не похож. Экс-император был всегда в одном  и  том  же  костюме
военной формы защитного цвета. Роста выше среднего. Плотный блондин с серыми
глазами. Подвижный и порывистый. Часто подкручивает свои рыжие усы..."

   Наконец Стрекотин подходит к описанию той ночи...

   И еще отыскался свидетель, глазами которого мы будем глядеть сейчас в  ту
ночь, - Алексей Кабанов.
   О нем я узнал от сына чекиста  Медведева-Кудрина.  В  1964  году  по  его
просьбе Кабанов в письме подробно описал ту ночь...

   И, наконец, верх-исетский комиссар Петр Ермаков - один из самых  зловещих
участников Ипатьевской ночи. Его "Воспоминания" хранились в секретной  папке
Свердловского партархива. Они  тоже  благодаря  читателю  оказались  в  моих
руках. Передал их мне странный помощник  (я  еще  расскажу  подробно  о  его
удивительном визите).

   И еще свидетель - чекист Михаил Медведев-Кудрин.
   Я много беседовал с его сыном - историком М.М.Медведевым... В его  памяти
хранятся воспоминания его отца, а в его доме  -  та  черная  кожаная  куртка
чекиста, которая была на его отце в ту ночь.

   Получил я от читателей и выписки из "Стенограммы воспоминаний  участников
расстрела", которую составили в  Свердловске  в  1924  году.  И  выписку  из
удивительной лекции. Ее читал перед партийным активом города, собравшимся  в
доме Ипатьева - в доме убийства - убийца Юровский...

   Так собрались они - добровольные показания находившихся  в  комнате...  Я
соединил их с показаниями другого Медведева, Павла - начальника охраны;  они
были в материалах следствия Соколова...
   И случилось невероятное: то, что  должно  было  остаться  вечной  тайной,
предстало во всех деталях... Вся невозможная, нечеловеческая ночь...
   "ИСТРЕБЛЕНИЕ РОМАНОВЫХ": ХРОНИКА ИПАТЬЕВСКОЙ НОЧИ
   Юровский: "Близко к середине июля  Филипп  (Голощекин)  мне  сказал,  что
нужно готовиться в случае приближения фронта к ликвидации...
   Как будто 15-го вечером или 15-го утром он приехал и сказал, что  сегодня
надо это дело начать ликвидировать...
   16.7. была получена телеграмма из Перми на  условном  языке,  содержавшая
приказ об истреблении Романовых... в шесть  часов  вечера  Филипп  предписал
привести приказ в исполнение. В 12 часов (ночи) должна была приехать  машина
для отвоза трупов".
   Итак, 15 июля, получив от Берзина указание: "пора!" - Голощекин запускает
механизм расстрела. Он предупреждает Юровского и  16  июля  телеграфирует  о
предстоящем расстреле в Москву - через Зиновьева.
   Голощекин ожидает ответа из Москвы. А пока в Ипатьевском доме вовсю  идут
приготовления.
   Павел Медведев: "Юровский в  восьмом  часу  вечера  приказал  отобрать  у
команды и принести ему все револьверы системы "наган". Я отобрал  револьверы
и принес их в канцелярию коменданта. Тогда Юровский сказал:  "Сегодня  будем
расстреливать семейство все и живших при них доктора  и  слуг  -  предупреди
команду, чтоб не тревожились, если услышат выстрелы". Я не  спросил,  кем  и
как постановлено".
   Юровский: "Увели мальчика...  что  очень  обеспокоило  Р[оманов]ых  и  их
людей".
   Из дневника царицы: "В 8 часов ужин... Внезапно Лешка Седнев  был  вызван
повидать своего дядю и он исчез - удивлюсь, если все это правда и  мы  опять
увидим мальчика вернувшимся..."
   Юровский прав, она не поверила. И, конечно же, это она послала доктора  к
коменданту.
   Юровский: "Приходил д-р Боткин спросить, чем это вызвано. Было объявлено,
что дядя мальчика, который был арестован, а потом бежал, теперь  вернулся  и
хочет увидеть племянника. Мальчик на следующий день был отправлен на  родину
(кажется, в Тульскую губернию)".
   Павел  Медведев:  "Мальчик-поваренок...  по  распоряжению  Юровского  был
переведен в дом Попова - в помещение караульной команды. Часам  к  десяти  я
предупредил команду, чтобы они не беспокоились, если услышат выстрелы".
   В это ночное  дежурство  Александр  Стрекотин  назначен  пулеметчиком  на
нижний этаж. Пулемет стоит на окне, и Стрекотин занимает  свое  место.  Этот
пост - совсем рядом с прихожей и той комнатой.
   Стрекотин стоит у своего пулемета в  темноте,  когда  по  лестнице  вдруг
раздаются шаги.
   Стрекотин: "По лестнице кто-то быстро спустился, молча подошел ко  мне  и
также молча передал мне револьвер. (Это был Медведев.)  "Зачем  он  мне?"  -
спросил я Медведева.
   - Скоро будет расстрел, - сказал он мне и быстро удалился".
   Медведев исчез в темноте, а Стрекотин продолжал стоять у своего пулемета.

   Из дневника царицы: "Играли в безик с Н[иколаем]. 10.30 - в кровать..."
   В это время во дворе на посту номер 7 (напротив  зарешеченного  окна  той
комнаты) становится охранник Дерябин. Пост номер 8 - в  саду  около  окна  в
прихожую - занимает стрелок Клещев. Из прихожей дверь ведет  как  раз  в  ту
комнату. Дверь раскрыта, и освещенная комната ем