все
подтвердилось потом в полученном мною письме. - Авт.)
   Из письма литературоведа И.А.Шерсток (Фрунзе):
   "Когда я работал над кандидатской диссертацией  о  Маяковском,  Парамонов
рассказал мне, как у него дважды был Маяковский и как  они  ездили  к  месту
последнего пристанища последнего русского императора...  Парамонов  говорил,
что в стихотворении "Император" о царской могиле Маяковский допустил ошибку,
утверждая, что император зарыт "под  кедром".  Он  зарыт  у  трех  берез.  Я
спросил его, а где это место? Он ответил, что осталось два человека, которые
его знают: он, Парамонов,  и  еще  один  человек,  которого  он  не  назвал.
Запомнилась мне фраза  Парамонова:  "Никому  это  знать  не  положено,  -  и
добавил: - Чтобы не было шествий к нему..."

   Уже уходя, мой Гость сказал:
   - Вся наша история - будто полемика  с  Достоевским.  Начиная  с  вопроса
Алеше Карамазову:  "Если  для  возведения  здания  счастливого  человечества
необходимо замучать всего  лишь  ребеночка,  согласишься  ли  на  слезе  его
основать это здание?"... Одному Алеше задали вопрос  и  при  помощи  другого
убиенного Алеши ответили... - Он помолчал. - Но одно все-таки ясно: он к нам
возвращается.
   Я переспросил.
   - Я говорю о Государе-императоре. Впрочем, это банальная история... Когда
убивали Семью, эти глупцы уже предвосхитили его возвращение... "В моем конце
мое начало" - эти слова когда-то вышила его родственница Мария Стюарт...
   Кстати, после того как этой родственнице отрубили голову  и  понесли  вон
обезглавленное тело,  ее  широкое  платье  зашевелилось,  и  оттуда  с  лаем
выскочила крохотная собачонка. И вот точно такая же собачонка - той же самой
породы - через несколько столетий окажется спрятанной, и  так  же  во  время
убийства, в  рукаве  потомицы  Марии  Стюарт  -  великой  княжны.  Все,  все
возвращается...

   "В моем конце мое начало"... Жертвоприношение...
   Он это знал, последний царь?..

   Конечно, я попытался проверить рассказ Гостя... Удалось отыскать в  Перми
уже  престарелого  сына  Сергея  Люханова  -  того  самого  Алексея,   тезку
наследника...
   В тесной, убогой комнатушке, где жил и умер шофер страшного грузовика, со
слов Алексея была записана биография его отца. Вот она.
   "Мой отец, Сергей Иванович Люханов, родился в  1875  году  в  Челябинской
области, в крестьянской семье. Образование 4 класса. С 1894 года работал  на
мельнице братьев Степановых. В 1900 году переехал в Челябинск,  где  работал
до 1916 года в товариществе "Братья Покровские" -  заведующим  электрической
телефонной станцией... Работал он и личным шофером Покровских и бывал с ними
в Петербурге. В 1899 году он женился на  Августе  Дмитриевне  Авдеевой  (она
была его на 4 года моложе, закончила гимназию и работала учительницей).
   В 1900 году родился старший сын Валентин, который вместе с отцом служил в
охране Ипатьевского дома. Потом Владимир,  Алексей  (в  1910  году)  и  дочь
Антонина. В 1907 году отец вступил в партию большевиков. Летом 1916 года  он
устроился работать на фабрику братьев Злоказовых машинистом. Позже  туда  из
Челябинска приехал  брат  Августы  -  Александр  Авдеев,  будущий  комендант
Ипатьевского дома. Люханов устроил  его  на  фабрику  помощником  машиниста,
делал за него всю работу, так как сам Авдеев делать ничего не умел.
   О  екатеринбургском  периоде  жизни  отец  никогда  не  вспоминал  и   не
рассказывал".
   После сдачи Екатеринбурга, в 1918  году,  Люхановы  уехали  в  город  Оса
Пермской области, где Сергей Иванович устроился работать на электростанцию.
   "Вскоре моя мать с ним из-за чего-то расходится. В 1921  году,  со  всеми
детьми, она возвращается в Екатеринбург и работает там  заведующей  детскими
домами. 23 марта 1924 года  она  умирает  от  тифа.  Умирая,  она  попросила
передать Сержу (так она называла отца), что она была неправа. Старший сын ее
просьбу не выполнил, и только незадолго перед смертью Сергей Иванович  узнал
от меня о по-следних словах матери. Переданное его очень взволновало,  и  он
очень был расстроен, что узнал об этом только в конце жизни.
   Августа Дмитриевна похоронена в  Свердловске  на  Михайловском  кладбище.
После смерти матери я был отдан в детский дом, а сестру  Антонину  забрал  в
Москву дядя - Авдеев.
   С 1918-го по  1926  год  отец  работает  в  городе  Оса.  Был  заведующим
электростанцией. В 1923 году он женился второй  раз  на  немке,  учительнице
немецкого языка Галине Карловне (умерла в 1928 году). С  1926  по  1939  год
отец много раз переезжал - работал по разным городам Урала, но всюду работал
механиком. Наконец в 1939 году перебрался в город Молотов,  во  время  войны
работал там на заводе имени Сталина (сейчас завод  имени  Свердлова).  После
войны и до 1952 года работал слесарем в инфекционной больнице города  Перми.
Работал  много  и  безотказно,  постоянно  чинил  всякую   домашнюю   утварь
работникам больницы. (Больше рубля за работу никогда не брал). Работал до 80
лет и не подозревал, что ему полагается пенсия. Был очень молчалив,  говорил
редко. С 1944 года жил вместе со мной и моей второй женой в комнате на улице
имени 25 Октября, дом 30. Умер в 1954 году и похоронен на старом кладбище  в
городе Перми".
   Все это было почти дословным повторением того, что  уже  рассказывал  мой
Гость.  На  расспросы  о  Госте  Алексей  отвечал  смутно:   "Вроде   кто-то
приезжал... Точно не пом-ню!"
   Вот все, что  смог  рассказать  восьмидесятилетний  Алексей  Люханов.  На
прощание  отдал  все  оставшиеся  у   него   документы   отца.   Среди   них
"Удостоверение", выданное Сергею Люханову "товариществом братьев Покровских"
в 1899 году, украшенное царской медалью с профилем того, чей труп вез он  на
своем грузовике. И фотокарточки отца. Одна из  них,  последняя,  где  бывший
шофер грузовика - маленький, жалкий старичок.

   Больше моего Гостя я никогда не видел, но часто думаю о нем. И о том, что
он мне рассказал... Слишком увлекательно все это... Как правило, правда  так
скучна...

   Хотя  иногда  мне  кажется,  что  Гость  знал  много  больше,   чем   мне
рассказывал... И тогда я вспоминаю шекспировское:  "Есть  многое  на  свете,
друг Горацио, чего не снилось нашим мудрецам".

   Во всяком случае, я вспомнил своего странного Гостя, когда  получил  одно
письмо. Писала врач-психиатр Д.Кауфман (Петрозаводск):
   "Речь пойдет о человеке, который некоторое время находился на  лечении  в
психиатрической больнице г. Петрозаводска,  где  я  работала  ординатором  с
сентября  1946  года  по  октябрь  1949   года   после   окончания   Второго
Ленинградского  мединститута,   ныне   санитарно-гигиенический   институт...
Контингент  наших  больных  состоял  как  из  гражданских  лиц,  так  и   из
заключенных,  которых  нам  присылали  в  эти  годы  для  лечения  или   для
прохождения судебно-психиатрической экспертизы...
   В 1947 или 1948-м году в зимнее время к нам поступил очередной больной из
заключенных. У него было состояние  острого  психоза  по  типу  истерической
психогенной реакции. Сознание его  было  неясным,  он  не  ориентировался  в
обстановке,  не  понимал,  где  находится...  Размахивал  руками,  порывался
бежать... В бессвязных высказываниях наряду с  массой  других  выразительных
восклицаний два или три раза промелькнула фамилия Белобородова,  на  которую
мы вначале не обратили внимания, так как она нам ни о чем  не  говорила.  Из
сопроводительных документов... стало известно, что в лагере он находится уже
давно, что состояние психоза у него развилось  внезапно,  когда  он  пытался
защитить  женщину  (заключенную)  от  побоев  охранника.  Его   связали   и,
естественно, "обработали". Хотя видимых телесных повреждений при поступлении
в больницу, насколько помню, у него не было отмечено. В документах  его  был
указан его год рождения 1904-й, что же касается его имени и фамилии, я их не
могу вспомнить точно. Варианты, которые я  припоминаю,  следующие:  Филиппов
Семен Григорьевич, или Семенов Филипп Григорьевич. Через один - три дня, как
это обычно бывает в таких  случаях,  проявление  острого  психоза  полностью
исчезло. Больной стал спокоен, вполне контактен. Ясное сознание и правильное
поведение сохранялось впоследствии в течение всего срока  его  пребывания  в
психбольнице. Внешность,  насколько  сумею  передать,  у  него  была  такая:
человек довольно высокого роста,  полноватый,  плечи  покатые,  сутуловат...
Лицо удлиненное, бледное, глаза голубые  или  серые,  слегка  выпуклые,  лоб
высокий, переходящий в лысину, остатки волос каштановые с проседью..."
   (Далее она рассказывает, как больной стал откровенен с нею.)
   "Итак, нам стало известно, что он был наследником короны,  что  во  время
поспешного расстрела в Екатеринбурге отец его обнял и прижал лицом  к  себе,
чтобы он не видел наведенных на него стволов. По-моему,  он  даже  не  успел
осознать, что происходит  нечто  страшное,  поскольку  команды  о  расстреле
прозвучали неожиданно, а чтения приговора он не слышал. Он  запомнил  только
фамилию Белобородова...
   Прозвучали выстрелы, он был ранен в ягодицу, потерял сознание и  свалился
в общую кучу тел. Когда он очнулся, оказалось,  что  его  спас,  вытащил  из
подвала, вынес на себе и долго лечил какой-то человек..."

   Далее шла история  его  дальнейшей  жизни,  нелепости,  приведшей  его  в
лагерь. Но самое интересное - в конце ее длинного письма.
   "Постепенно мы стали смотреть на него другими глазами. Стойкая гематурия,
которой он страдал, находила себе объяснение. У наследника  была  гемофилия.
На ягодице у больного был старый крестообразный рубец... Наконец, мы поняли,
кого нам напоминала внешность больного - известные портреты Николая,  только
не Второго, а Первого. И не в гусарском мундире, а  в  ватнике  и  полосатых
пижамных штанах поверх валенок.
   В то время к  нам  раз  в  полтора-два  месяца  приезжал  консультант  из
Ленинграда...    Тогда    нас    консультировал    С.И.Генделевич,    лучший
психиатр-практик, которого  я  встречала  на  своем  веку.  Естественно,  мы
представили ему нашего больного... В течение двух-трех часов он "гонял"  его
по вопросам, которые мы не могли задать, так как были несведущи, и в которых
он оказался компетентным. Так, например,  консультант  знал  расположение  и
назначение всех покоев Зимнего дворца и загородных резиденций в начале века.
Знал имена и титулы всех членов Царской Семьи и разветвленной сети династии,
все придворные должности и т. д.
   Консультант знал также протокол всех церемоний и ритуалов,  принятых  при
дворце, даты разных тезоименитств и других торжеств, отмечаемых  в  семейном
кругу Романовых. На все эти вопросы больной отвечал совершенно точно  и  без
малейших раздумий. Для него это было элементарной  азбукой...  Из  некоторых
ответов было видно,  что  он  обладает  более  широкими  познаниями  в  этой
сфере... Держался он как всегда:  спокойно  и  достойно.  Затем  консультант
попросил женщин выйти и осмотрел больного ниже пояса, спереди и сзади. Когда
мы вошли (больного отпустили), консультант был явно обескуражен,  оказалось,
что у больного был крипторхизм (неопущение одного яичка), который, как  было
известно консультанту, отмечался у погибшего наследника Алексея. Мы этого не
знали...
   Консультант разъяснил нам ситуацию: существует дилемма, и  нужно  принять
общее решение - либо поставить диагноз "паранойя" в стадии хорошей  ремиссии
с возможностью использовать больного на прежних работах по месту заключения,
либо признать  случай  неясным,  требующим  дополнительного  обследования  в
больнице. Но в этом случае мы обязаны тщательно мотивировать свое решение  в
органах прокурорского надзора, который  непременно  пришлет  следователя  по
особо важным делам из Москвы... Взвесив эти возможности, мы сочли  за  благо
для больного выставить ему  окончательный  диагноз  -  паранойя,  в  котором
совсем не были уверены, и вернуть его в лагерь...  Больной  был  согласен  с
нашим решением о возвращении в лагерь (разумеется, диагноз ему не сообщили),
и мы расстались друзьями..."
   Письмо врача Д.Кауфман было столь красочно, что я подумал - не стал ли  я
жертвой мистификации.
   И я проверил. Опубликовал письмо в "Огоньке". Вскоре пришел отклик из той
больницы. Писал заместитель главного врача  В.Э.Кивиниеми,  который  отыскал
историю болезни этого пациента, находившуюся в архиве больницы. Вот  что  он
пишет:
   "Итак, у меня в руках история болезни номер 64 на Семенова Ф.Г. 1904 года
рождения,  поступившего  в  психиатрическую  больницу  14.01.49  г.  Красным
карандашом помечено "заключенный"... Выбыл из больницы  22.04.49  г.  в  ИТК
номер 1. (Имеется расписка начальника конвоя Михеева.)
   В больницу  Семенов  поступил  из  лазарета  ИТК  (исправительно-трудовой
колонии. - Авт.). В направлении врача...  описывается  острое  психотическое
состояние больного  и  указано,  что  Семенов  все  время  "ругал  какого-то
Белобородова". В психиатрическую больницу поступил в ослабленном  физическом
состоянии, но без острых признаков  психоза...  С  момента  поступления  был
вежлив, общителен, держался с достоинством и скромно,  аккуратен.  Врачом  в
истории болезни отмечено, что он в беседе не скрывал  своего  происхождения.
Манеры, тон, убеждение говорят за то, что ему  знакома  была  жизнь  высшего
света до 1917 года.  Семенов  Ф.Г.  рассказывал,  что  он  получил  домашнее
воспитание, что он сын бывшего царя,  был  спасен  в  период  гибели  семьи,
доставлен в Ленинград, где жил какой-то период  времени,  служил  в  Красной
Армии кавалеристом, учился в экономическом институте (по-видимому, в  городе
Баку), после окончания работал экономистом в Средней Азии,  был  женат,  имя
жены  Ася,  затем  говорил,  что  Белобородов  знал  его  тайну,   занимался
вымогательством... В феврале 1949 года  был  осмотрен  врачом-психиатром  из
Ленинграда Генделевичем, которому Семенов заявил, что  у  него  нет  никакой
корысти присваивать чужое имя, что он не ждет никаких  привилегий,  так  как
понимает, что вокруг  его  имени  могут  собраться  различные  антисоветские
элементы и, чтобы не принести зла, он всегда готов уйти из жизни.  В  апреле
1949 года Семенову была проведена судебно-психиатрическая экспертиза, он был
признан душевнобольным, подлежащим помещению в психиатрическую больницу МВД.
Последнее следует рассматривать как гуманный акт по отношению к Семенову для
того времени, так как  есть  разница  между  лагерем  и  больницей.  Семенов
положительно относится к этому..."
   К этому посланию было приложено письмо странного пациента жене Асе.
   Через  некоторое  время  мне   позвонил   старик,   бывший   заключенный.
Оказывается, в его лагере сидел загадочный Семенов, и  все  звали  его  "сын
царя", и все в это совершенно верили...

   По моей просьбе в ЦГАОР сделали ксерокс  нескольких  страниц  хранящегося
там дневника Алексея 1916 года.
   Вместе с письмом, которое в  1949  году  из  больницы  отправил  странный
пациент жене Асе,  я  пришел  в  Институт  криминалистики...  Они  старались
помочь, но... Но документы оказались несопоставимы: письмо  Асе,  написанное
изысканным, изощренным почерком, и дневник тринадцатилетнего Алексея  с  его
неровными каракулями.
   Так что не смогли сказать ни "да" ни "нет".
   ЭПИЛОГ
   Судьбы участников расстрела
   ЛУКОЯНОВ
   Он отсутствовал во время расстрела, не было его и когда хоронили  царские
трупы. Буквально накануне "ликвидации Романовых" председатель  Уральской  ЧК
Ф.Н.Лукоянов вдруг отбыл в Пермь -  перевозить  архив  ЧК.  Да,  глава  всей
УралЧК, руководитель "особого задания" не присутствовал при исполнении этого
задания! Не смог перебороть себя, не смог присутствовать?
   Во всяком случае, он так и оставался в Перми во время страшной казни.
   Вскоре, в 1919 году, Ф.Н.Лукоянов заболел тяжелым нервным  расстройством.
И мучился им всю жизнь.
   Бывший  председатель  Уральской  ЧК  умер  в   1947   году   -   накануне
тридцатилетия Ипатьевской ночи. Юбилея он не пережил. Похоронен на родине  в
Перми.
   ЮРОВСКИЙ
   В тридцатых годах в лагеря  и  на  смерть  отправлялись  один  за  другим
виднейшие партийцы. В 1935 году пришла очередь и его семьи. Красавица Римма,
любимица комсомола, была арестована и отправлена в лагерь. Он было  бросился
за помощью к Голощекину, но и тот ему помочь не смог.
   Теперь он должен был доказать: партия - его семья.
   И если партии нужна его дочь...
   По-прежнему они встречались на квартире Медведева и вспоминали. Все о том
же, о расстреле. Больше в их жизни уже ничего не было. Прозаично  вспоминали
об Апокалипсисе за чашкой чая. И обсуждали, кто все-таки выстрелил первым.
   Сын чекиста Медведева:  "Однажды  Юровский  пришел  торжествующий  -  ему
привезли вышедшую на Западе книгу, где было черным по белому  написано,  что
это он - Юровский - убил Николая. Он был счастлив..."
   БЕЛОБОРОДОВ
   Но никогда на эти посиделки не приходил их прежний друг Саша Белобородов,
тогдашний  нарком  внутренних  дел  РСФСР.  Как  и  дочь  Юровского   Римма,
Белобородов  поддерживал  Троцкого.  Накануне  ссылки  Троцкий  жил  в   его
квартире. Белобородов был исключен из партии, но  покаялся,  перестроился  и
был восстановлен. И занимал большие должности.
   Из письма Н.Бялер:
   "В 30-е годы наша семья жила в Париже в посольстве. Мой отец, Бялер  Аким
Яковлевич, был секретарем военного атташе.
   В 1935 году отец привел домой человека, которого представил как  Соколова
Николая Алексеевича. Была ли это фамилия настоящая? Не  знаю.  Приезжали  из
СССР не всегда под своей фамилией. Почему я его запомнила? Ведь я  видела  в
посольстве и в нашем доме очень много знаменитых в то время людей. Приезжали
со своими экипажами Чкалов и Громов, были Тухачевский,  Уборевич  и  Якир...
Этого направил в Париж лично Ворошилов. На консультацию к онкологу, которого
звали, кажется, профессор Рокар. Мой отец был с ним знаком.  Рокар  поставил
диагноз: рак горла, лечить отказался. Когда об этом доложили Ворошилову, тот
приказал: пусть все-таки проведут курс лечения. К  Рокару  ездил  сам  посол
Потемкин, после чего был назначен  курс  лечения,  в  том  числе  протертая,
полужидкая пища 5 раз в день, вот эту пищу готовила Соколову моя мать. Мы  с
матерью водили Соколова на  лечение,  гуляли  с  ним  по  Парижу,  в  общем,
проводили с ним весь день...
   Пишу об этом подробно, чтобы было понятно, почему Соколов был  откровенен
с моей матерью. О своем близком конце он хорошо знал. Так вот, он  рассказал
матери, что командовал взводом, который расстрелял  царскую  семью.  Считал,
что это грех на его совести... Когда мы вернулись в Москву, отец нам сказал,
что Соколов умер в Кремлевской больнице в 1938  году...  Мне  мать  передала
этот рассказ в конце 60-х годов, после смерти отца, так как дала ему  слово,
что это навсегда останется между ними..."
   Почему же атташе Бялер берет у  жены  слово  не  рассказывать  никогда  о
знакомстве с таинственным Соколовым? А потому, что неправду сказал он жене о
конце "Соколова", ибо решил не пугать жену. Нет, совсем не  в  больнице,  но
действительно  в  1938   году   окончил   жизнь   этот   "командир   взвода,
расстрелявшего царскую семью".
   Впрочем, "командир взвода" - это такой же псевдоним, как Соколов  Николай
Алексеевич. Хотя последний - псевдоним насмешливый.  Ибо  мы  помним  -  так
звали знаменитого следователя, занимавшегося расследованием убийства Царской
Семьи...
   Но кто же он?
   Выяснить несложно. Этот человек  должен  был  занимать  такую  должность,
чтобы "сам товарищ Ворошилов" - "Первый маршал" заставлял советского посла в
Париже хлопотать об этом странном пациенте.  Из  всех  участников  расстрела
таким мог быть только один - Александр  Белобородов.  Жестокий  Белобородов.
Веселый, беспощадный молодой Белобородов, который оставил навсегда лежать  в
уральских горах пятнадцать Роман