ом   пришел   Рузский   (командующий   армиями
Северо-Западного и Северного фронтов.  -  Авт.)  и  прочел  свой  длиннейший
разговор по аппарату с  Родзянко.  По  его  словам  положение  в  Петрограде
таково, что теперь министерство из Думы будет  бессильно  что-либо  сделать,
так как с ним борется социал-демократическая партия в лице рабочего комитета
(Петроградский Совет рабочих и солдатских  депутатов.  -  Авт.).  Нужно  мое
отречение..."

   Да, все свершалось  быстро...  Этот  непроходящий  ужас:  Аликс,  одна  с
больными детьми, и он, запертый в поезде на станции Дно (каково  название!).
Он объявляет Рузскому: да, он готов подписать отречение.  Но  пусть  сначала
ответят все командующие фронтами - следует ли ему отречься.
   Из дневника, 2 марта (продолжение):
   "Рузский передал этот разговор в Ставку. Алексеев всем главнокомандующим.
К двум с половиной часам пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения
России и удержания армии на фронте в спокойствии,  нужно  решиться  на  этот
шаг. Я согласился..."
   Днем он узнал, что из Петрограда, из Думы, уже отправлены посланцы за его
отречением.
   "КАК УНИЗИЛИ ТЕБЯ, ПОСЛАВ ЭТИХ ДВУХ СКОТОВ!.."
   Поздний час, он вышел погулять на  платформу.  Было  холодно,  мороз  все
крепчал. Весь императорский поезд был освещен огнями. "Господа"  (так  он  с
усмешкой называл свою свиту) не спали. Ждали.
   И он увидел, как из темноты выдвигался паровоз с одним вагоном...
   Они вошли в его вагон.  Вторым  был  Шульгин,  он  знал  его:  монархист,
когда-то ему так понравилась его речь в Думе. Но первым - первым был Гучков.
Ее вечный враг! Заклятый враг! И вот "маленькая железнодорожная катастрофа",
о которой она мечтала, свершилась: его поезд остановлен  и  они  приехали  к
нему.

   Шестидесятые годы, уже нашего  века,  Ленинград.  К  полувековому  юбилею
Октября готовят документальный фильм.  Павильон  киностудии  "Ленфильм".  Не
горят юпитеры... В грязноватом сумраке - старик: лысый череп, борода пророка
и блестящие, молодые глаза... Я пришел из соседнего павильона,  где  снимают
мой фильм, посмотреть на старика...
   Старик отсидел свой срок в  сталинских  лагерях.  И  вот  теперь,  в  дни
хрущевской оттепели,  режиссеру  Фридриху  Эрмлеру  пришло  в  голову  снять
документальный фильм об этом  старике.  В  тот  день  в  павильоне  режиссер
обсуждал со стариком эпизод "Отречение царя". Когда-то в своей книге  старик
все это подробно описал... И сейчас он опять вспоминал, как они  с  Гучковым
вошли в вагон... Где стоял граф Фредерикс... И как вошел царь.
   Старика когда-то знала вся Россия. Это был Василий Шульгин.

   Вагон-гостиная, зеленый шелк по стенам, старый генерал с аксельбантами  -
министр двора граф Фредерикс...
   Они сидят за маленьким столиком: царь  в  серой  черкеске  и  напротив  -
Гучков и Шульгин.
   Гучков начал речь, долгую,  выспреннюю.  Николай  молча  слушал.  Шульгин
смотрел на царя: под глазами мешки, коричневая, морщинистая, будто опаленная
кожа (бессонные, тяжелые ночи).
   Наконец Гучков перешел к отречению, голос его  дрожал.  Когда  он  кончил
взволнованную речь, Николай сказал  спокойно,  даже  равнодушно:  "Я  принял
решение, господа, отказаться от престола... До 3-х часов сегодняшнего дня  я
думал, что могу отречься в пользу сына, но  к  тому  времени  переменил  это
решение в пользу брата Михаила. Надеюсь, господа, вы поймете чувства отца".
   Он взял со столика привезенный Гучковым проект Манифеста, составленный  в
Думе, и вышел. Пока его не было, приехавшие узнали: царь имел консультацию с
доктором Федоровым, и доктор определенно заявил, что надежд на выздоровление
Алексея нет.

   Он вернулся в вагон  и  положил  на  столик  написанный  им  самим  текст
отречения. На четвертушках бумаги для телеграфных бланков был отпечатан этот
текст.
   "Каким жалким показался мне набросок, который мы  привезли,  -  вспоминал
Шульгин. - Так благородны были его прощальные слова..."
   МАНИФЕСТ
   "В дни великой борьбы  с  внешним  врагом,  стремящимся  почти  три  года
поработить нашу родину, Господу Богу угодно  было  ниспослать  России  новое
тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят  бедственно
отразиться  на  дальнейшем  ведении  упорной  войны.  Судьба  России,  честь
геройской армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требует
доведения войны  во  что  бы  то  ни  стало  до  победного  конца...  В  эти
решительные дни в жизни России почли  мы  долгом  совести  облегчить  народу
нашему  тесное  единение  и  сплочение  всех  сил  народных  для  скорейшего
достижения победы, и, в согласии с Государственной  Думой,  признали  мы  за
благо  отречься  от  Престола  Государства  Российского  и  сложить  с  себя
верховную власть. Не желая расстаться с любимым  сыном  нашим,  мы  передаем
наследие  наше  брату  нашему  великому  князю  Михаилу   Александровичу   и
благословляем  его  на  вступление  на  Престол  Государства  Российского...
Заповедуем брату нашему править делами государственными в полном и нерушимом
единении  с  представителями  народа...  На  тех  началах,  кои  будут   ими
установлены... Да поможет Господь Бог России".

   Но, несмотря на растроганность, они тут же попросили его немного солгать.
Чтобы не возникло предположение, будто отречение вырвано, поставить под  ним
не то истинное время, когда он его подписал, а то, когда он сам  принял  это
решение... И он согласился. И подписал: "2 марта, 15 часов", хотя  на  часах
уже была полночь.
   Потом опять была ложь: они предложили, чтобы новый премьер-министр  князь
Львов был назначен еще им самим, Государем,  и  он  опять:  "Ах,  Львов?  Ну
хорошо, пусть Львов". И он подписал и это.
   Из дневника, 2 марта (окончание):
   "Из ставки прислали  проект  Манифеста.  Вечером  из  Петрограда  прибыли
Гучков и Шульгин, с которыми  я  переговорил  и  передал  им  подписанный  и
переделанный Манифест. В  час  ночи  уехал  из  Пскова  с  тяжелым  чувством
пережитого. Кругом измена, трусость и обман".
   ПРОЩАНИЕ
   (ДНЕВНИК СВЕРГНУТОГО ИМПЕРАТОРА)
   Подписав  Манифест,  он  мог  немедля  отправиться  в  Царское  Село.  Но
неожиданно для всех он возвращается обратно в Ставку - в Могилев.
   Возможно, ему было слишком тяжело увидеть ее, детей  после  крушения.  Он
хотел дать ей и им привыкнуть к положению. И еще: он должен был проститься с
армией.  Шла  война,  и  он  до  конца   выполнял   свой   долг   Верховного
Главнокомандующего.
   А может быть, он все еще продолжал  надеяться...  Вдруг  она  права:  они
восстанут, верные войска, и чудо свершится...
   И еще: он должен был проститься с матерью.
   3 марта он вернулся в Ставку.  Никто  не  знал,  как  его  должно  теперь
встречать, и вообще,  должно  ли  теперь  его  встречать.  Но,  конечно  же,
Алексеев решает встретить его,  как  обычно.  В  специальном  павильоне  для
приема царских поездов  выстроились  генералы.  В  молчании  ждали.  Говорил
только язвительный Сергей Михайлович - обсуждал поведение  другого  великого
князя, Кирилла, "называя вещи своими именами".
   Подошел императорский поезд. Но никто не вышел. Потом показался кто-то из
прислуги, позвал Алексеева и исчез с ним в вагоне. Все ждали.
   Наконец появился Николай: желтая кожа, обтянувшая скулы, резкие мешки под
глазами. За ним - граф Фредерикс: как всегда,  тщательно  выбрит,  подтянут.
Царь (уже бывший царь!) по обыкновению начал обход, здороваясь с каждым...
   3 марта, пятница:
   "Спал долго и крепко. Проснулся далеко за Двинском. День стоял  солнечный
и морозный... Читал много о Юлии Цезаре. В 8.20 прибыли в Могилев. Все  чины
штаба были на платформе. Принял Алексеева в вагоне. В 9.30 перебрался в дом.
Алексеев пришел с  последними  известиями  от  Родзянко.  Оказывается,  Миша
отрекся... Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость! В Петрограде
беспорядки прекратились - лишь бы так продолжалось дальше".
   Наступал "новый мир".

   Отречение в пользу Михаила не получилось. И не могло получиться -  "новый
мир" не хотел Романовых. Гучкова едва не растерзали рабочие, когда он посмел
объявить о царе Михаиле Романове.
   3 марта Гучкова и Шульгина на моторах повезли добывать  новое  отречение.
На крыльях автомобиля лежали солдаты с обнаженными штыками.

   Еще 27 февраля Михаила  вызывал  из  Гатчины  в  Петроград  Родзянко.  По
просьбе Родзянко Михаил связался  по  прямому  проводу  со  Ставкой,  просил
Николая уступить Думе - создать правительство,  ответственное  перед  Думой.
Николай отказался. Но обратно в Гатчину Михаил не попал  -  железная  дорога
была захвачена восставшими. Ночь он провел в Зимнем дворце и утром  оказался
в пекле. Генералы, перешедшие  из  здания  Адмиралтейства  в  Зимний  дворец
(среди них были Хабалов и военный министр Беляев), предложили ему возглавить
отряд -  спасать  Петроград.  Михаил  отказался.  Он  предпочел  скрыться  и
проживал в квартире князя Путятина на Миллионной улице.

   В квартире на  Миллионной  в  прихожей  набросаны  дорогие  шубы  думских
деятелей (это еще от свергнутого режима -  скоро,  очень  скоро  исчезнут  и
шубы, и их владельцы).
   Вышел Михаил, высокий, бледный, с очень  моложавым  лицом.  Выступали  по
очереди.
   Резкий голос Керенского:
   - Приняв престол, вы не спасете Россию. Я знаю  настроение  масс.  Сейчас
резкое недовольство всех  против  монархии.  Я  не  вправе  скрывать,  каким
опасностям подвергаетесь вы лично, взяв власть. Я не ручаюсь за вашу жизнь.
   Потом тишина, долгая. И голос Михаила, еле слышный голос:
   - При этих условиях я не могу...
   Молчание и почти отчетливое всхлипывание.
   Михаил плакал. Ему суждено было покончить с монархией. 300 лет - и на нем
все кончилось.
   И вопль, счастливый - Керенского:
   - Я глубоко уважаю ваш жест! И вся Россия.
   "Новый мир" посылал поздравительные телеграммы Михаилу Романову. Даже  из
Туруханска, где были в ссылке большевики, пришла поздравительная телеграмма.

   Николай  жил  в  губернаторском  доме.  Ежедневно   ходил   в   помещение
Генерального  штаба,  где  Алексеев  делал  ему  доклады,  читал   агентские
телеграммы. Будто ничего не произошло.
   Из дневника Николая: "4 марта. Суббота... К 12 часам поехал на  платформу
встретить дорогую мать, прибывшую из Киева. Повез ее к себе  и  завтракал  с
нею и нашими. Долго сидели и разговаривали... К 8 часам  поехал  к  обеду  к
мамґа и просидел с нею до 11 часов".
   По городу ходили писаря, шоферы, обвешанные красными повязками и бантами,
с красными кокардами на фуражках. Бесконечные митинги, речи "самых свободных
граждан самой свободной в мире страны" о "проклятом режиме".

   А они собирались в вагоне  вдовствующей  императрицы  -  "наши":  великий
князь Борис Владимирович (а ныне  просто  Борис  Романов),  принц  Александр
Ольденбургский (ныне просто Алек) и  просто  Сергей...  и  просто  Сандро...
Тогда они еще верили, что скоро приедет Николаша принимать  пост  Верховного
Главнокомандующего. Алексеев, генералы - все его хотели.
   Но "новый мир" его не захотел. И Николаше  пришлось  отказаться.  Он  уже
ехал в  Ставку,  когда  от  имени  Временного  правительства  ему  сообщили:
"Народное  мнение  решительно  и  настойчиво  высказывается  против  занятия
членами  дома  Романовых  какой-либо  должности.   Временное   правительство
убеждено, что Вы во имя любви к Родине..." и т.д.
   Он ответил не без сарказма, телеграммой: "Рад вновь доказать мою любовь к
Родине. В чем Россия до сих пор не сомневалась".
   Народное мнение... Когда один из великих  князей  на  вопрос:  "Как  ваша
фамилия?" ответил: "Романов", канцеляристка сочувственно сказала:  "Какая  у
вас неблагозвучная фамилия".
   Начиналась новая власть - власть победившей  толпы.  Власть  его  прежних
солдат  -  Совета  рабочих  и  солдатских  депутатов.   Дума   и   Временное
правительство -  все  эти  смелые  прежде  говоруны  -  теперь  ее  боялись.
Заискивали.
   С некоторым злорадством, уже из Царского Села, он  будет  наблюдать,  как
все беспомощнее становятся когда-то грозные ораторы Думы  и  как  ничего  не
могут поделать с этой стихией. Ими же порожденной стихией.
   А пока Алексеев вел переговоры об отъезде Царской Семьи. Предполагалось -
через Мурманск, в Англию.
   Николай хотел все уладить до возвращения к Аликс.
   Но случилось иное. "Новый мир" не захотел его отъезда.
   3 марта,  сразу  после  его  отречения,  Петроградский  Совет  рабочих  и
солдатских депутатов принял постановление "Об аресте  Николая  II  и  прочих
членов династии Романовых".
   Временному  правительству  пришлось  уступить.  Несмотря  на  то  что  он
безропотно выполнил все их условия, они вынуждены были его  арестовать.  Так
они боялись этого "нового мира".
   Журнал заседаний Временного правительства от 7 марта:
   "Слушали: О лишении свободы отрекшегося императора и его супруги.
   Постановили: Признать отрекшегося императора Николая  II  и  его  супругу
лишенными свободы и доставить отрекшегося императора в Царское Село..."

   Керенский объяснял причины ареста:
   "Крайне  возбужденное  состояние  солдатских  тыловых  масс  и   рабочих.
Петроградский и московский гарнизоны были враждебны Николаю... Вспомните мое
выступление 20  марта  на  пленуме  Московского  совета  -  тогда  раздались
требования казни, прямо ко мне обращенные... Я сказал, что никогда не  приму
на  себя  роль  Марата,  и  что  вину  Николая  перед   Россией   рассмотрит
беспристрастный суд".

   Правда, Алексеев сообщил ему то, что негласно передало правительство: все
это временно, чтобы просто успокоить ярость толпы. Будет работать специально
созданная следственная комиссия - она докажет невиновность царя и вздорность
слухов об измене Аликс. И тогда - в добрый путь, в Англию!

   8 марта, среда: "Последний день в Могилеве. В  10  с  четвертью  подписал
прощальный приказ по армии".
   "В последний раз обращаюсь к вам, горячо любимые войска,  исполняйте  ваш
долг  -   защищайте   доблестную   нашу   Родину,   повинуйтесь   Временному
правительству, слушайтесь ваших начальников: да благословит  вас  Бог  и  да
ведет вас к победе Святой великомученик и Победоносец Георгий".
   Но  публиковать  его  последний  приказ  никто  не  осмелился  -  слишком
непопулярен был автор.

   Он хотел добра и замирения России, и потому, отдав власть, он сам  просил
свой народ верно служить новому правительству.
   Но с этого момента Николай пал и в глазах монархистов.
   Дневник, 8 марта (продолжение):
   "В 10.30 пошел в дом дежурства, где простился со  всеми  чинами  штаба  и
управления. Дома прощался с офицерами и казаками конвоя и сводного  полка  -
сердце у меня чуть не разорвалось. В 12  часов  приехал  к  мамґа  в  вагон,
позавтракал с ней и ее свитой и остался сидеть с ней до  4.30.  Простился  с
ней, с Сандро, Сергеем, Борисом и Алеком..."

   В последний раз он видел их всех - больше им не суждено свидеться.

   "В 4.45 уехал из Могилева. Трогательная  толпа  людей  провожала.  Четыре
члена Думы сопутствуют в моем поезде... Тяжело, больно и тоскливо".
   "Сопутствуют", - так деликатно он записал о своем аресте.
   ПРОЩАНИЕ С ЦАРСКИМ
   (ДНЕВНИК АРЕСТАНТА)
   Согласно решению Правительства:
   1. Семья и все, кто оставались с нею, изолировались от внешнего мира.
   2. Создавалась наружная и внутренняя охрана.
   3. Передвижение Семье разрешалось только в пределах дворца.
   4.  Предусматривалось  изъятие   у   бывшего   царя   и   царицы   бумаг,
передававшихся в ведение Чрезвычайной следственной комиссии.
   8 марта к Александровскому дворцу подъехал мотор генерала Корнилова. Лавр
Корнилов, знаменитый боевой генерал с  воинственными  пиками  усов,  оставил
автомобиль у главных ворот дворца. Его встретил секретарь  императрицы  граф
Апраксин и провел к Аликс.
   - Ваше Величество, на меня выпала тяжелая  обязанность  сообщить  вам  об
аресте...

   После ухода Корнилова Аликс вызвала к себе сотника конвоя Зборовского. Ее
слова достойны момента:
   - Начиная с меня, мы все должны подчиниться судьбе. Генерала Корнилова  я
знала раньше. Он - рыцарь, и я спокойна теперь за детей.
   (Ровно через год, в марте 1918 года, Корнилов  погибнет  на  поле  боя  в
гражданской войне.  Его  труп  будет  вырыт  из  могилы  и  сожжен  красными
победителями в окрестностях Екатеринослава.)

   8 марта 1917 года в 16 часов в Царском  назначена  сдача  постов.  Бывший
конвой Его Императорского Величества  должен  покинуть  дворец.  Трагическая
пьеса продолжалась: они прекрасно провели сцену  прощания  -  императрица  и
конвой. Она вручает им  образки  и  маленькие  подарки  от  Семьи.  Принимая
образки, офицеры опускаются  на  одно  колено...  Потом  она  ведет  сотника
Зборовского в темную комнату - прощаться с  больными  дочерьми  (заболела  и
Мария после той морозной ночи во время смотра войск  у  дворца).  Зборовский
низко кланяется великим княжнам, но ему кажется, что они смотрят на  него  с
недоумением... Да, они еще ничего не знают...

   Императрица собирает в зале "людей" и свиту:
   - Все, кто не  покинет  дворец  сегодня  до  16  часов,  будут  считаться
арестованными. Государь прибывает завтра утром.
   Теперь ей осталось самое тяжелое - рассказать им... Дочерям  она  сказала
сама. Это был ужасный разговор... "Мамґа убивалась,  я  тоже  плакала...  Но
потом мы все старались улыбаться за чаем", - так потом говорила Ане Мария...
   Рассказать Маленькому взялся воспитатель - месье Жильяр.
   - Знаете, Алексей Николаевич, ваш отец не желает больше быть императором.
   Мальчик смотрит на него с удивлением, стараясь прочесть на его лице,  что
происходит.
   - Он сильно утомлен и у него  много  затруднений  в  последнее  время,  -
продолжает Жильяр.
   - Ах, да! Мама говорила мне, что его поезд  остановили,  когда  он  хотел
приехать сюда. Но отец ведь впоследствии опять будет императором?
   Жильяр объясняет:
   - Государь отрекся в пользу Михаила, но и дядя  Михаил  тоже  отрекся  от
престола.
   - В таком случае, кто же будет императором?
   - Теперь - никто.
   Алексей сильно покраснел и долго молчал. Но не спросил о себе. Он сказал:
   - Если больше нет царя, кто же будет править Россией?
   Вопрос показался  наивным  доброму  швейцарцу.  Но  "устами  младенца"...
Мальчик спросил, как спрашивали миллионы: кто будет  царем?  Новым  царем  в
стране, где всегда были цари?
   Революция не могла уничтожить самодержавие, потому что оно было  в  крови
народа. И он опять придет - новый царь. Революционный царь. Но царь.

   "Если больше нет царя, кто же будет править Россией?"
   В 16 часов революционные солдаты сменили царский конвой. Но  они  уже  не
охраняли Семью, они ее сторожили. И сотник Зборовский  с  ужасом  глядел  на
этот новый караул в красных бантах. Рушился  мир.  "Было...  было...  и  нет
ничего. Дикое что-то... непонятное..." Так он записал в дневнике.

   Первая ночь Аликс под арестом, последняя ночь перед приездом  свергнутого
императора...
   Мороз, луна, и сверкает под луной снег царскосель-ского парка... В ночной
тишине дворца Лили Ден с одеялом и простыней спускается в  будуар  рядом  со
спальней императрицы. Девочки попросили Лили не оставлять мать одну.
   Аликс в ночном одеянии с распущенными  волосами  с  девичьим  энтузиазмом
устраивает Лили постель на кушетке: "О, Лили, русские леди не умеют  стелить
себе  постель.  Когда  я  была  девочкой,  бабушка  показала  мне,  как  это
делать..."
   Постель "в стиле  королевы  Виктории"  готова,  роль  заботливой  хозяйки
сыграна. Аликс оставляет раскрытой дверь своей спальни, чтобы Лили "не  было
одиноко"... Обе остаются наедине со своими мыслями в залитых луной комнатах.
Обе не спят. Лили слышит покашливание императрицы, и этот новый  звук:  стук
шагов часового в коридоре - взад и вперед, взад и вперед...

   9 марта в 11 утра из гаража дворца выехали автомобили