вателю  Соколову:
"Про Хохрякова не могу  сказать  ничего  плохого,  но  Родионов  -  это  был
злобнейший гад..."
   Этого Родионова признала баронесса Буксгевден. Софья Карловна утверждала,
что видела его на пограничной с Германией станции Вержболово.  Жандарм,  как
две капли воды похожий на Родионова, проверял у них паспорта.
   Кобылинский говорил о Родионове: "В  нем  чувствовался  сразу  жандарм...
Кровожадный, жестокий жандармский сыщик".
   Но оказалось, что оба они отчасти ошиблись.
   Из письма Я.Веригина (Тверь):
   "Когда-то в молодости, в пятидесятых годах, я  жил  в  Риге  на  квартире
профессора Университета, старого латышского большевика Яна Свикке... У  него
была удивительная биография. Он был профессиональный революционер,  выполнял
ответственные партийные поручения, он сумел внедриться даже в царскую тайную
полицию... В 1918 году комиссар Ян Свикке под фамилией Родионов был послан в
Тобольск, где руководил отрядом, перевозившим царских  детей...  Он  умер  в
1976 году в Риге в возрасте девяносто одного года - в  полнейшем  маразме  и
одиночестве. Он ходил по городу, нацепив на себя всевозможные значки  -  они
ему казались орденами..."

   Но тогда, в 1918 году, жандарм-революционер был молод и усердствовал.
   Во время богослужения Родионов-Свикке ставил  около  престола  латышского
стрелка. И объяснял: "Следит за священником".
   Он обыскивал священника, а заодно и монашек. Ему подозрительно  нравилось
раздевать их при обыске. И  еще  он  ввел  некий  странный  обычай:  великим
княжнам не разрешалось запирать свои двери на  ночь.  Даже  затворять  двери
своей спальни царские дочери не имели права:
   - Чтоб я каждую минуту мог войти и видеть, что делается.
   Наш знакомец Волков пытается возражать.
   - Да как же так... девушки ведь, - жалко бормочет старик.
   Они выросли на его глазах, он все ждал - когда замуж выйдут.  Все  гадал,
за каких королей отдадут их. Не дождался  старик...  И  будут  спать  теперь
великие княжны с открытыми по ночам дверями...
   - Если не исполнят приказа, у  меня  есть  полномочия:  расстреливать  на
месте, - веселился жандарм-революционер.

   Между тем вскрылись реки и начал выздоравливать Алексей.
   "Маленькому лучше. Но еще лежит. Как будет лучше,  поедем  к  нашим.  Ты,
душка, поймешь как тяжело. Стало светлее. Но зелени еще нет  никакой.  Иртыш
пошел на Страстной. Летняя погода... Господь с тобой, дорогая". (Это одно из
последних писем Ольги из Тобольска.)

   На Пасху Тобольскому Совету стало известно, что во время  Крестного  хода
архиепископ  Гермоген,  предав  анафеме  большевиков,   задумал   вместе   с
прихожанами прийти к губернаторскому дому и освободить Алексея.
   Была ли  это  очередная  Игра  Совета,  чтобы  получить  повод  побыстрее
переправить  Семью  в  Екатеринбург?  Или  действительно   пастырь   задумал
выполнить то, о чем писала вдовствующая императрица? И, как триста лет назад
тезка Гермогена мечтал прогнать поляков, нынешний архиепископ возымел  мечту
прогнать из города большевиков?
   Во всяком случае,  ЧК  позаботилась:  во  время  Крестного  хода  чекисты
смешались с прихожанами. В те дни до всех сроков наступила в Тобольске жара.
Солнце палило нещадно,  и  прихожане  -  все  немолодые  люди  -  постепенно
покидали процессию. И, по мере ухода верующих, - все  ближе  к  архиепископу
теснились чекисты.
   Наконец окружили его. И арестовали.

   "А потом я вывез его  на  середину  реки,  и  мы  привязали  к  Гермогену
чугунные колосники. Я столкнул его в реку. Сам видел, как он шел ко дну..."
   Так, по словам чекиста Михаила Медведева, рассказывал ему Павел Хохряков.
Рассказывал накануне своей гибели.
   ИСХОД ИЗ ТОБОЛЬСКА
   Но вот понесли бесконечные романовские чемоданы на пароход "Русь"  -  тот
самый, который привез их в Тобольск. Теперь он вез их обратно - в Тюмень,  к
поезду. Поднимается на пароход пестрая толпа - свита, "люди"  и  охрана.  Их
расселяют по каютам.

   На "Руси" продолжались  странные  причуды  Родионова:  Алексея  и  дядьку
Нагорного он закрывает на ночь в своей каюте.
   Великим княжнам по-прежнему строго-настрого запрещено запирать  двери  на
ночь, у дверей ставит он часовых - веселые стрелки у открытых  дверей  каюты
девушек.
   Александра Теглева (из показаний следователю Соколову):
   "На пароходе Родионов запретил на ночь запирать княжнам каюту, а  Алексея
с Нагорным запер снаружи  замком.  Нагорный  устроил  даже  скандал:  "Какое
нахальство! Больной мальчик! Нельзя даже будет в уборную выйти".  Он  вообще
держал себя смело с Родионовым, и будущую свою судьбу предсказал себе сам".
   Весело плыл пароход "Русь". Палили красногвардейцы из ружей в пролетающих
птиц. Стреляли из пулеметов...
   Падают чайки, трещат пулеметы. Веселись, ребята, - свобода! Так во второй
год от рождества революции под беспорядочную стрельбу мимо притихших берегов
плыл этот безумный пароход, называемый "Русь".
   Из письма А.Салтыкова (Киев):
   "Прочел Ваш рассказ про Екатеринбург (имеется в виду мой очерк в  журнале
"Огонек" "Расстрел в Екатеринбурге". - Авт.).  Читал  в  два  приема  -  так
устало сердце от всех этих ужасов... Хочу Вам сообщить, правда не знаю,  так
ли  все  это,  но  вы  проверьте.  У  нас  в  доме  жил  старик,  солдат  из
красногвардейцев, дядя Леша Чувырин, или Чувырев... Он умер в 1962 году,  не
позднее... Он рассказывал, что в молодости ехал  на  пароходе  из  Тобольска
вместе с детьми царя. Караулил, когда их перевозили. И  он  рассказал  такую
вещь, даже не знаю стоит ли писать. Великие княжны должны  были  ночевать  с
открытыми каютами, и ночью стрелки надумали к ним войти. Конец этой  истории
он каждый раз говорил по-другому: то им воспретил  старший,  то  они  спьяну
проспали".

   А может быть, это опять наш "шпион"?
   Я все думаю о нем... И мерещится...
   БАНАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
   Четыре прелестные девушки в заточении и он. Совсем  молодой.  После  всей
грязи, расправ с мужиками, подвалов ЧК - чистые,  очаровательные  девушки...
Кокетливая Анастасия. Ей, пожалуй, он должен был нравиться. А ему?..  Как  и
положено железному революционеру - товарищу Маратову - конечно же,  Татьяна.
Ненавидевшая  революцию.  Самая  красивая,  самая  гордая.  И  он  старается
столкнуться с нею в коридоре. И ее царственный, презрительный взгляд.
   "Шпион"...  Нет-нет,  он  исполнил  свой  долг.  Он  не   позволил   себе
распуститься. Они остались для него "дочерьми тирана". Он победил себя!
   Как он плыл из Тобольска на этом безумном  пароходе  с  палящими  в  птиц
красногвардейцами... С истекающим кровью наследником... Со  свитой,  которую
уже ждала в Екатеринбурге ЧК! Горькая, горькая наша  революция!  И  там,  на
пароходе, "шпион" услышал, как договаривались стрелки из отряда  поозоровать
с царскими дочерьми... Что ему до "дочерей  тирана",  когда  тысячи  солдат,
оторванных от дома по милости их родителя, исходили мужской силой и свершали
все эти бесчинства... И все-таки, конечно  же,  он  не  выдержал  и  повелел
Родионову затворить на ночь каюту.
   ЕКАТЕРИНБУРГ
   В  Тюмени  их  ждал  специальный  поезд.  Девочек,  Алексея,  его  дядьку
Нагорного, бывшего генерал-адъютанта Татищева, бывшую  гоф-лектрису  старуху
Шнейдер, фрейлину графиню Гендрикову посадили в вагон второго класса.
   Всех  остальных  -  Жильяра,  камердинера  Гиббса,  лакея  царя   Труппа,
камер-фрау Тутельберг, баронессу Буксгевден, нянечку Теглеву,  ее  помощницу
Эрсберг, повара Харитонова и поваренка Седнева - друга Алексея и других -  в
вагон четвертого класса. Поезд прибыл в Екатеринбург ночью - 9 мая,  в  день
Николы Вешнего.
   Состав тотчас отправили на запасной путь. Моросил дождь,  и  еле  светили
фонари.

   Из дневника:
   "9 мая. Все еще не знаем, где находятся дети и когда  они  все  прибудут?
Скучная неизвестность.
   10 мая. Утром в  течение  часа  последовательно  объявляли,  что  дети  в
нескольких часах от города, затем, что они приехали на станцию, и,  наконец,
что они прибыли к дому, хотя их поезд стоял здесь с двух часов ночи..."

   Утром к поезду подали  пролетки.  Сидевшим  в  вагоне  четвертого  класса
запретили выходить. Жильяр и Волков видели из окна, как под моросящим дождем
великие княжны сами тащили  свои  чемоданы,  проваливаясь  ногами  в  мокрую
грязь. Шествие замыкала Татьяна. Она следила, чтоб другие не отставали.  Она
чувствовала себя истинно старшей, тащила два чемодана и маленькую собачку.
   А потом мимо окон вагона  быстро  пронес  наследника  к  пролетке  дядька
Нагорный. Он хотел вернуться, чтобы помочь княжнам нести  чемоданы.  Но  его
оттолкнули: они должны нести сами! Нагорный не сдержался и  что-то  ответил.
Ошибся бывший матрос, нельзя грубить этой  власти.  Нервная  эта  власть.  И
самолюбивая. И единственной платой признает теперь - жизнь. Ею платят  и  за
неосторожное слово тоже. Возможно, тот, кому он ответил, и был верх-исетский
комиссар Ермаков. Во всяком случае, вскоре заберут в ЧК бедного Нагорного.
   И в 30-х годах у пионерского костра бывший комиссар товарищ Петр  Ермаков
расскажет юным пионерам, как он расстрелял "царского холопа - дядьку бывшего
наследника".

   10 мая (продолжение дневника Николая): "Огромная радость была увидеть  их
снова и обнять после четырехнедельной разлуки и  неопределенности.  Взаимным
расспросам  и  ответам  не  было  конца,  много  они,   бедные,   претерпели
нравственного страдания в Тобольске и во время трехдневного пути".
   КОНЕЦ ЦАРСКОЙ СВИТЫ
   Пока Николай встречал детей, из вагонов вывели "людей" и свиту: Татищева,
графиню Гендрикову, Волкова, Седнева, Харитонова, фрейлин, нянечек и прочих.
Сажают на пролетки.
   Волков потом рассказывал:
   "Родионов подошел к вагону:
   - Выходите. Сейчас поедем...
   Я вышел, взяв с собой большую  банку  варенья.  Но  они  велели  оставить
банку. Банки этой я так и не получил". (Сколько же он потерял - и все забыл!
А вот про банку варенья помнил.)

   Тронулись пролетки. На  первой  -  сам  глава  Красного  Урала  Александр
Белобородов.
   Пролетки ехали по Екатеринбургу. И  вскоре  наш  знакомец  Волков  увидел
высокую колокольню на холме. Подъехали к дому, обнесенному  почти  до  крыши
высоким забором. Здесь высадили повара Харитонова и лакея Седнева. Остальных
повезли дальше...
   Наконец вереница пролеток подъехала  к  некоему  зданию.  И  тут  товарищ
Белобородов сошел с пролетки и скомандовал торжественно:
   - Открыть ворота и принять арестантов!

   - Правду говорят: от тюрьмы да от сумы не зарекайся, - шутил  в  тюремной
конторе бывший генерал-адъютант двора Его Величества граф  Татищев,  а  ныне
арестант екатерин-бургской тюрьмы.
   - А я вот в тюрьме родился благодаря царизму,  -  сумел  продолжить  тему
бывший электромонтер, а ныне глава Уральского правительства.
   Скорее всего,  это  было  иносказание,  обычная  революционная  риторика:
дескать,  тюрьма  родила  во  мне  революционера.   Ибо   Саша   Белобородов
благополучно родился в отчем доме.  Но  осторожным  надо  быть  с  подобными
фразами.
   Белобородов родился в отчем доме. А  умереть  ему  придется  в  советской
тюрьме.

   Татищев и Волков сидели в одной камере, пока однажды не вызвали  графа  в
контору. Вернулся он  счастливый:  освободить  его  надумали  и  выслать  из
столицы Урала. И было прощание,  и  верный  царский  слуга  обнимал  верного
царского генерала. Надел Татищев свою роскошную  шубу  -  единственное,  что
осталось от той жизни (ох, не надо  носить  такие  шубы  в  новое  время.  В
горькую нашу революцию не ходят в таких шубах)... С тех  пор  никто  никогда
больше не видел Илью Леонидовича Татищева.
   А что же Волков?
   Пережил старый слуга своих хозяев: вскоре из одной тюрьмы перевезли его в
другую. Когда белые взяли Екатеринбург, он уже сидел в Перми.
   Однажды позвали и  его  из  камеры  с  вещами.  Увидел  он  давних  своих
знакомцев по Царскому Селу - молодую графиню Гендрикову и  старуху  Шнейдер.
Сделали группу в 11 человек - все из "бывших" и повели их прочь  из  тюрьмы.
Объ-явили, в пересыльную тюрьму ведут, а потом в Москву отправят.
   Ох уж это "в Москву". Мы еще не раз поймем, что оно означало...
   Они долго шли, и старуха Шнейдер уже еле передвигала ноги. В руках у  нее
была корзиночка. Волков взял: в ней были две деревянные  ложки  и  маленькие
кусочки хлеба - все имущество учительницы двух императриц.
   Прошли город, вышли на тракт. Здесь конвоиры вдруг стали  очень  вежливы:
все предлагали помочь нести чемоданчики.  Была  ночь,  и,  видимо,  они  уже
думали о будущем - не хотели в темноте делить добычу. Тут Волков все  понял.
Он сделал прыжок в темноту и побежал. Вдогонку раздались ленивые выстрелы, а
он бежал, бежал... И убежал старый солдат Волков.
   А знакомцев его по Царскому - молодую графиню Гендрикову  и  гоф-лектрису
Екатерину Шнейдер - умертвили. Их трупы потом  нашли  белые.  Очаровательной
Настеньке размозжили череп. Убили прикладом - пулю пожалели.

   10 мая (продолжение дневника Николая): "Из всех прибывших впустили только
повара Харитонова и племянника Седнева (мальчика-поваренка. - Авт.). До ночи
ожидали привоза с вокзала кроватей и нужных вещей. Дочерям пришлось спать на
полу. Алексей ночевал на койке Марии. Вечером он,  как  нарочно,  ушиб  себе
колено, и всю ночь сильно страдал..."

   Так в первый же свой день в Ипатьевском доме мальчик слег. Он не  встанет
до последнего дня.

   Между тем Жильяр, камердинер Гиббс, баронесса Буксгевден и  Лиза  Эрсберг
провели ночь в вагоне на запасных  путях.  (Здесь,  в  теплушках,  собрались
тысячи бездомных...) Почему их  пощадили?  Одних,  видимо,  спасли  немецкие
фамилии - все-таки существовал Брестский мир с немцами. Других -  Жильяра  и
Гиббса - иностранное происхождение.
   Но почему пожалели Теглеву?
   Она была в нежных отношениях со швейцарцем. И, видимо, тот, кто  пожалел,
знал об этом... Мне все кажется, что и это опять -  наш  "шпион"...  Конечно
же,  он,  знавший  французский,  должен  был  сдружиться   в   Тобольске   с
разговорчивым  швейцарцем.  И  вот  решил  не  разбивать  пару...  Но  полно
домыслов.
   В теплушке, среди тысяч мешочников, в человеческом месиве живут  "остатки
двора".
   Преданный  русскому  царю,  швейцарец  Жильяр   все   пытается   получить
разрешение вернуться к Семье. Но ему повторяют: "В ваших  услугах  более  не
нуждаются".  Жильяр  идет  за  помощью  к  английскому  консулу.  Но  консул
объясняет, что во  имя  блага  самих  же  арестованных  лучше...  ничего  не
предпринимать. Это излюбленное  объяснение  иностранцев,  когда  они  боятся
вмешиваться в русские дела.
   Однажды ночью к их теплушке  прицепляют  паровоз  и  вагон  с  "остатками
двора"  оттаскивают  из  Екатеринбурга  в  Тюмень.  Так  пошутила   с   ними
Екатеринбургская ЧК.

   Из  дневника:  "12  мая...  Дети  разбирали  некоторые  свои  вещи  после
невообразимо продолжительного осмотра в комендантской..."

   Итак, приехала Семья. Приехали "лекарства".
   Драгоценности лежали в шкатулках. И еще они были на  руках,  в  ушах,  на
шеях  романовских   женщин.   Драгоценности,   "созданные   трудом,   потом,
кровью...". Теперь их оставалось только отнять. Вернуть  в  руки  народа.  С
этого момента события стали убыстряться.

   "13 мая. Спали отлично, кроме Алексея, боли у  него  продолжались...  Как
все последние дни, В.Деревенко приходил  осматривать  Алексея.  Сегодня  его
сопровождал "черный господин", в котором мы признали врача..."
   "Господин", который появился в тот день в  комнатах  Семьи  и  в  котором
"признали врача", был чекист Яков Юровский.
   ОНИ ("ЖЕЛЕЗНОЙ РУКОЙ ЗАГОНИМ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО К СЧАСТЬЮ")
   Этот лозунг висел в Соловецком лагере.
   Впоследствии,  пытаясь  объяснить  то  нечеловеческое,  что  произошло  в
полуподвале Ипатьевского дома, одни станут называть  Юровского  и  товарищей
убийцами, садистами. Другие увидят в расстреле Семьи кровавую  месть  евреев
православному  царю  (месть  Голощекина,  Юровского;  к  евреям  припишут  и
Чуцкаева, и Сафарова, и прочих чисто русских). Действительно, так было легче
объяснить происшедшее. За зверские погромы, за ежедневное унижение - месть!
   Если бы это было так, то (как это ни ужасно писать)...  в  этом  было  бы
хоть что-то понятное разуму.
   Но все было совсем иначе...

   "Семья наша страдала меньше от постоянного голода,  чем  от  религиозного
фанатизма отца... В праздники и  в  будни  дети  обязаны  были  молиться,  и
неудивительно, что мой  первый  активный  протест  был  против  религиозных,
националистических традиций. Я возненавидел Бога и  молитвы,  как  ненавидел
нищету и своих хозяев"  -  так,  умирая  в  Кремлевской  больнице,  Юровский
напишет в своем последнем письме перед смертью. Да, он возненавидел  религию
своих отцов и Бога.
   Юровский и Голощекин с юности отринули  свое  еврейство.  И  служили  они
совсем другому народу. Народ этот тоже жил по всему  миру.  И  именовался  -
всемирный пролетариат. Народ Юровского, Никулина, Голощекина,  Белобородова,
латыша  Берзина...  "Чтобы  в  мире  без  Россий,  без  Латвий  жить  единым
человечьим общежитьем" - так гордо писал поэт Владимир Маяковский.
   И партия, в  которой  они  состояли,  обещала  утвердить  на  всей  земле
господство этого народа. И тогда должно было наступить долгожданное  счастье
человечества.
   Но  произойти  это  могло  только  через  жестокую  борьбу.  Вот   почему
повивальной бабкой истории именовали они кровь и насилие.
   Когда-то революционеры Нечаев  и  Ткачев  рассуждали,  сколько  людей  из
старого общества придется уничтожить, чтобы создать  счастливое  будущее.  И
пришли к выводу: нужно подумать о том, сколько следует "оставить".
   "Метод выбраковки... из материала капиталистической эпохи" (Бухарин).
   И  они  взялись  за  эту  работу  -   выбраковывали.   Из   человеческого
материала...
   "Надо навсегда покончить  с  поповско-квакерской  болтовней  о  священной
ценности человеческой жизни" (Троцкий).
   И они покончили. Непреклонная классовая ненависть владела их душами.
   "Все время за окном проходит часовой.
   Не просто человек, другого стерегущий,
   Нет - кровный враг, латыш угрюмый и тупой,
   Холодной злобой к узнику дышащий.
   За что? За что? Мысль рвется из души..."  -  спрашивал  в  заточении  сын
великого князя Павла, 17-летний поэт Палей.
   "Не ищите на следствии материала или доказательств того,  что  обвиняемый
действовал словом и делом против Советской власти. Первый вопрос:  к  какому
классу он принадлежит (курсив мой. - Авт.). Этот вопрос и должен  определить
судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора", - писал  член
коллегии ВЧК М. Лацис в журнале "Красный террор".
   Убийство Романовых - символа  свергнутых  классов  -  должно  было  стать
негласным объявлением Красного террора. Всемирной войны классов.
   "Надо отрубить головы по меньшей мере сотне Романовых, чтобы  отучить  их
преемников от преступлений" (Ленин).
   Вот  почему,  ступив  на  екатеринбургский  вокзал,  царь  и  Семья  были
обречены.

   Яков Юровский  в  1918-м...  Скуластое  лицо  на  короткой  шее.  Важная,
неторопливая речь. В черной кожаной куртке, с  черной  бородкой,  с  черными
волосами - он действительно был "черный господин". Он, видимо, уже  знал  от
"шпиона", что Николай ведет дневник по старому стилю. Вот почему он пришел в
дом 13-го числа "по  старому  стилю".  Он  знал,  что  мистик-царь  отмечает
приметы. И он явился к ним, "черный  человек",  в  это  чертово  число,  как
грозное предзнаменование, как грядущая месть... Он вошел  к  ним  в  обличье
врача. Ему - фельдшеру хирургического отделения -  легко  было  сыграть  эту
роль. Даже доктор Деревенко поверил, расскажет  потом,  как  профессионально
осматривал "черный господин" ногу наследника. На самом деле это была все  та
же революционная символика. Револьверами лечили они  этот  мир,