эскадрилью скоростных
истребителей-перехватчиков. Они догнали американцев и дали им радио сигнал
приземлиться.
Американцы имели приказ, запрещающий посадку летающих крепостей на неизвестной
территории. Летающие крепости являлись последней новинкой американской
авиационной техники и их конструкция охранялась строжайшей тайной. В случае
вынужденной посадки на неизвестной территории экипаж должен выбрасываться на
парашютах, а машину взрывать в воздухе. Американцы, невзирая на сигналы
советских истребителей, продолжали реветь моторами над сибирской тайгой. Тогда
истребители дали над головами бомбовозов залп из "катюш", вмонтированных в
крылья последних моделей советских самолетов.
В конце-концов истребителям удалось разбить строй бомбовозов и принудить один из
них к посадке на Хабаровском аэродроме. На земле экипаж бомбовоза встретили с
исключительным радушием. Несмотря на все уговоры, американцы отказались отходить
от машины до прибытия американского консула. Консула так быстро разыскать не
смогли, но зато в присутствии американцев весь самолет от носа и до хвоста
опечатали сургучными печатями. Печать торжественно положили в карман
борт-капитану и, уверив американцев, что все будет в порядке, предложили им
отдохнуть несколько часов до прибытия консула в фешенебельном ресторане
"Интурист". Там их ожидал стол с изысканнейшими яствами и неограниченным
количеством веселящих напитков в сочетании с соблазнительными интурист-герлс.
Пока экипаж бомбовоза всеми земными соблазнами удерживался в "Интуристе",
телеграфные провода между Москвой и Хабаровском гудели от секретных запросов и
ответных приказов. Из Москвы были спешно высланы самолеты с лучшими советскими
специалистами по всем областям авиационной техники. Ночью американцев,
наполовину уговорами, наполовину силой, уложили в постели "Интуриста",
позаботившись, чтобы они не скучали в одиночестве.
В это время на аэродроме кипела лихорадочная работа. Все сургучные печати были
вскрыты и при свете прожекторов по самолету копошились советские инженеры,
техники и чертежники. Задачей советских технических бригад было снять все
чертежи и схемы, перенести все с натуры на кальку и синьку.
Одним из самолетов, вместе с группой сотрудников его Научно-исследовательского
Института, прибыл также и Попов. Он принимал участие в выполнении приказа Кремля
- "Снять все на бумагу!" Технические бригады осваивали Б-29 в течение нескольких
дней. Американский экипаж все это время был интернирован в "Интуристе".
Факт приземления Б-29 на Дальнем Востоке подтверждался сообщениями ТАСС. Даже и
без рассказа майора Попова можно полагать, что дело обстояло именно так. Поэтому
я нисколько не удивился, услышав подробности из уст очевидца и участника
"спецзадания".
После описания всей трудности работы по снятию чертежей Б-29 и своих достижений
в этом деле, майор Попов закончил свое повествование уже в несколько
романтической форме.
Один из членов экипажа, заподозрив неладное, сумел ночью выбраться тайком из
"Интуриста" и прокрасться к аэродрому. Там он увидел, что делается с
"опечатанным" самолетом. Вернувшись к своим товарищам в "Интурист", он
рассказал, что происходит на аэродроме. Американцы имели с собой миниатюрную
коротковолновую радиостанцию аварийного типа. Они сейчас-же пустили в эфир
шифровку адресованную в американскую Главную Квартиру и сообщавшую о положении
дел.
Между тем Москва и Вашингтон вели оживленный обмен дипломатическими нотами по
поводу интернированного летающего гиганта. Вашингтон требовал немедленной выдачи
самолета. Москва в преувеличенно вежливой форме извинялась за задержку, ссылаясь
на погоду и прочие объективные причины.
Когда в Вашингтон пришла шифровка от экипажа летающей крепости, принятая
американскими военными радиостанциями на тихоокеанском театре военных действий и
переданная по назначению, работа советских технических бригад была уже
закончена. Тайна Б-29, во всяком случае с внешней технической и конструктивной
стороны, уже не была тайной для Москвы.
Американский экипаж дружески проводили к аэродрому, торжественно предложили
борт-капитану убедиться в целости и сохранности сюртучных печатей. В чрезвычайно
сердечной телеграмме Сталин лично уведомил об этом президента Рузвельта. За
несколько минут до отлета летающей крепости, от президента Рузвельта на имя
Сталина пришла телеграмма: "Примите Б-29 от меня в подарок".
Когда советские пилоты начали осваивать подарок президента с целью переправить
его по воздуху в Москву, они натолкнулись на неожиданные трудности. Поднять
гигант в воздух было не так-то просто. Лучшие летчики Дальнего Востока оказались
не в состоянии справиться с этой задачей. Из Москвы был специально
откомандирован один из лучших летчиков-испытателей тяжелых самолетов. После
двухнедельного ознакомления с гигантом и пробных прокаток по аэродрому, он
наконец, поднял летающую крепость в воздух и благополучно приземлил ее на
Тушинском аэродроме в Москве. За это он был награжден званием Героя Советского
Союза.
Нескольким ведущим Центральным Конструкторским Бюро ЦКБ Наркомавиапрома было
поручено подготовить производство самолетов этого типа. В последний год войны
заканчивались сборкой первые пробные экземпляры. Вскоре на ряде уральских
авиазаводов было начато их серийное производство. Созданием советских летающих
крепостей руководил А. Н. Туполев совместно с талантливым авиаконструктором
Петляковым.
3.
По мере того как идет время, на работу в СВА прибывают новые люди.
Войдя однажды в приемную генерала, я увидел сидящую на стуле девушку в светлом
плаще. Закинув ногу за ногу, она курила сигарету и независимым тоном
переговаривалась с сидящим за столом майором Кузнецовым. На конце сигареты,
которой она подносила к губам, оставались ярко-красные следы от губной помады.
Девушка бросила на меня быстрый оценивающий взгляд и затем снова повернулась к
майору. Было что-то своеобразное во всем ея поведении, в подчеркнуто небрежной
позе, в глубокой затяжке дымом сигареты с последующей гримасой ярко-накрашенных
губ. Это была не девушка, а сплошной вызов.
Когда майор Кузнецов попросил ее пройти в кабинет генерала, дверь генеральского
кабинета закрылась за ней с треском, явно неподобающим этой двери.
"Что за красавица?" - спросил я у Кузнецова.
"Работала переводчицей у одного генерала-демонтажника. Теперь тот уехал в
Москву, а начальник Штаба порекомендовал ее нашему хозяину. Наверное будет у
него переводчицей".
Таким образом Лиза Стенина стала переводчицей генерала Шабалина. Личной
переводчицей, как она всегда подчеркивала. Она превосходно владеет немецким
языком, всесторонне образована, начитана и умна. Кроме того, Лиза обладает
массой других оригинальных качеств.
Лиза не в меру злоупотребляет косметикой. Уважающая себя уличная женщина
поостережется накладывать на себя столько румян и белил, как Лиза. Когда она
торопится, то работает, как штукатур. Хотя на вид Лизе не меньше двадцати пяти
лет, она упорно утверждает, что как раз на днях ей исполнилось семнадцать. Хотя
по всем документам она значится Елизаветой Ефимовной, при знакомстве она всегда
представляется как Елизавета Павловна. Ефимовна звучит по плебейски, зато
"Павловна" попахивает пушкинскими героинями.
Лиза - гражданский человек. Несмотря на это, она носит поверх шелкового платья
офицерскую шинель с лейтенантскими погонами. Утверждает, что ей больше нечего
носить. Конечно, все это она выдумывает и таскает шинель просто из тщеславия.
Личная переводчица очень невоздержана на язык. При этом она любит заводить
дискуссии на довольно щекотливые политические темы. Такие разговоры не популярны
среди людей, мало знающих друг друга. Я в таких случаях перевожу разговор ближе
к жизни.
"Лизочка, знаешь что?" - спрашиваю я.
"Что Григорий Петрович?" - отвечает Лиза.
"Покажи язык. Будь так добра."
"Что это Вам в голову пришло?"
"Ну, покажи! Потом скажу в чем дело."
Подхлестываемая любопытством, Лиза осторожно открывает рот и показывает острый
кончик языка.
"Ну, это слишком мало," - говорю я. - "Сделай, как у врача А-а-а..."
Лиза вываливает язык во всю, ожидая что-то интересное.
"И это все!? - удивляюсь я - "Я думал, он у тебя до пола достанет..."
Лиза от ярости теряет на мгновение дар речи, затем разражается потоком ядовитых
эпитетов по моему адресу.
Кроме политических дискуссий, Лиза до смерти любит разговоры на интимные темы.
Заводит она их с видом невинной институтки, которая ничего не понимает в
вопросах взаимоотношения полов и потому не считает грехом говорить об этом.
Заходит она в этом направлении столь далеко, что краснеют даже видавшие виды
офицеры.
Есть женщины, которых мужчина интересует главным образом, как предмет
своеобразной охоты. Когда женщина-охотница чувствует, что жертва в ее власти,
она получает от этого удовлетворение и теряет всякий интерес к жертве. Это
женщина-волчица. В Лизе есть что-то от этого типа женщин с ненормальной
психикой.
Больше всего на свете Лиза любит эффекты. При каждом удобном случае она
рассказывает, что ее сестра замужем за генералом Руденко. Когда слушатели не
выражают свое восхищение этим фактом, Лиза разъясняет, что генерал Руденко
является начальником советской закупочной комиссии в Америке. Когда и это
известие не действует, Лиза поведывает, что генерал Руденко не просто наш
торговый представитель заграницей. Он значительно более важное лицо. Он - глава
советской разведки в Америке.
После этого Лиза, на базе своего семейного знакомства с Руденко, начинает
рассказывать многочисленные истории о работе советских торговых и
дипломатических представителей в Америке. В особенности восхищается она
подвигами некоего майора Романова. По описанию Лизы, он - красавец и удалец,
специальностью которого является добывание агентурных сведений через посредство
очарованных им женщин - американок. Лиза форменно боготворит майора - сердцееда.

Однажды Лиза целый день без предупреждения отсутствовала на работе. Поздно
вечером она появилась в комнате переводчиц. Но в каком виде - вся исцарапанная,
в изорванном платье, с забинтованной толовой.
Мне сообщили по телефону о ее появлении за десять минут до конца рабочего
времени. Я зашел узнать в чем дело:
"Что случилось, Лизочка?" - спросил я обеспокоено.
"Один полковник пригласил меня покататься и завез в лес. Ну, а потом..."
"А потом ты его взяла на кумпол!"-заключил я, взглянув на ее забинтованную
голову.
"Где твоя пилотка?" - спросил кто-то.
"Потеряла", - ответила Лиза, подчеркивая этим всю серьезность положения, из
которого она вышла победителем.
"А больше ты ничего не потеряла, Лизочка?" - спросил я, вложив в мой голос
максимум тревоги.
В ответ мне сверкнул уничтожающий взгляд Лизы.
"Что-же нам с тобой делать?" - посочувствовал я. - "Раз ты лейтенант, то за
самовольную отлучку тебе полагается гауптвахта. Что-то теперь генерал скажет?!
"Это уже мое дело. Можете не беспокоиться, товарищ майор".
"Бедная Лиза!" - вздохнул я.
Спустя несколько дней майор Кузнецов вскользь сказал мне:
"Ты там что-то Лизу дразнишь. Будь с ней осторожней!"
"А что такое?"
"Да просто так. Ее даже генерал побаивается. Учти!"
"В чем дело?"
"Она к генералу не так просто попала. Понимаешь?" - Кузнецов понизил голос. -
"Это я тебе как другу говорю. Не играй с огнем".
Позже мне пришлось близко познакомиться с Лизой Стениной и ее прошлым.



   Глава 7. В КОНТРОЛЬНОМ СОВЕТЕ

1.
Однажды вечером генерал Шабалин вызвал меня к себе и, показав письмо из
американской Главной Квартиры, где он со штабом сотрудников приглашает принять
участие в совещании по вопросам ликвидации концерна И.Г. Фарбениндустри, которое
должно состояться во Франкфурте на Майне, сказал: "Возьмите мою машину и
поезжайте в Целендорф. Передайте список нашей делегации. Узнайте когда будет
самолет. Если нет самолета, то урегулируйте вопрос с пропуском, чтобы мы могли
ехать на наших машинах."
Пока я доехал до американской Главной Квартиры было уже четверть шестого.
"Ну, теперь с час потрачу на получение пропуска," - думаю я. - "Ведь у меня нет
никакого официального документа, зачем я приехал, кроме удостоверения личности.
А говорить придется с заместителем Эйзенхауэра по экономическим вопросам."
У ворот я останавливаю машину и лезу в карман за документами. Американский
часовой в белом шлеме, в белом брезентовом поясе и таких-же гамашах салютует
рукой, затянутой в белую перчатку и не проявляет никакого интереса к моим
документам. Чтобы как-то объяснить остановку машины, я спрашиваю у него что-то.
Он молча показывает рукой на дощечку со стрелкой и надписью "Information".
Я степенно проезжаю мимо любезного офиса, искоса поглядывая не наблюдают-ли
оттуда за мной. "Найду что мне надо и сам," - думаю я. Наверное у меня была
тогда еще и задняя мысль: "Одновременно воспользуюсь случаем и полазаю кругом.
Посмотрю, что это за птицы - американцы. Надеюсь, что не арестуют. В крайнем
случае скажу, что заблудился."
Шоферу Мише я строго-настрого приказываю оставаться в машине и никуда не
уходить. Кто его знает, еще похитят шофера - потом отвечай.
Иду по коридору. Все двери стоят нараспашку. Внутри все пусто. Кое-где
немки-уборщицы метут полы. На каждой двери аккуратная табличка: "Майор такой-то
и должность" или "подполковник такой-то и должность". Бог ты мой, что у них
здесь творится! Где бдительность? У нас, как правило, не вывешивают на дверях
карточек. Чтобы внутренние и внешние враги не так легко знали кто где сидит.
Мне даже как-то неловко и боязно. Как будто я помимо собственного желания попал
в картотеку секретных документов и боюсь, чтобы меня не застали в этот момент. Я
ищу по таблицам на дверях нужную мне комнату и чувствую себя так, как будто я
залез в список вражеского Генерального Штаба. А я в полной советской форме.
Таким образом я облазил все этажи и коридоры, но никого, кроме уборщиц, не
нашел. Смотрю на часы - половина шестого.
Один из офицеров как-то рассказывал мне, что к американцам бесполезно ехать
после пяти часов. "Идут все гулять с немками," - то-ли с пренебрежением к
американским методам работы, то-ли с завистью произнес он, - "они считают так:
кто остается в конторе после конца работы, тот не умеет работать, не
укладывается во время."
"Не врал парень," - думаю я, - "американцы, видимо, не переутомляются. У
генерала Шабалина самая главная часть рабочего дня начинается с 7 часов вечера.
Как-же мне добраться до места? Придется все-таки обращаться в эту "Information".

В справочном отделе "Information" двое негров сидят развалившись в креслах,
задрав ноги на стол и сосредоточенно жуя резинку. Я с грехом пополам объясняю
им, что мне нужно видеть генерала Клея. Не прерывая своего глубокомысленного
занятия, один из негров мяукает что-то в соседнее окошечко. Если бы сейчас перед
ними предстал президент Трумэн, маршал Сталин или сам черт с рогами, то они
едва-ли спустили-бы ноги со стола или перевернули бы резинку с правой щеки за
левую. Несмотря на это "Information" работает безотказно: сержант за окошечком в
свою очередь мяукнул что-то в телефон и через несколько минут в комнату вошел
американский лейтенант. Он вежливо предложил мне следовать за ним.
В приемной генерала Клея дежурная секретарша листает пестрый журнал. "Не завалит
ли уж и она ноги на пишущую машинку?" - думаю я и предусмотрительно занимаю
безопасную позицию.
Пока я раздумываю сидеть ли молча или попытаться завязать разговор с союзницей,
из двери, ведущей в кабинет генерала, стремительно вылетает маленький солдат с
длинным носом. Метнувшись, как метеор, по комнате и бросив на ходу несколько
слов секретарше, он хватается за фуражку, лежащую на вешалке.
"Видимо строгий генерал, если у него солдаты так быстро бегают," - думаю я.
В это время заводной солдат сует мне руку и трещит что-то со скоростью,
недоступной для моих знаний английского языка. "Генерал Клей", - раздается за
моей спиной голос секретарши.
Пока я пришел в себя, генерал уже испарился из комнаты. Не генерал, а атомная
бомба! Единственное что я понял, это "0-кей" и что соответствующий приказ уже
отдан. Да еще то, что здесь действительно трудно разобраться где генерал, а где
солдат. Солдаты заваливают ноги на стол, а генералы бегают, как мальчики.
Из той же двери выходит еще один офицер и просит меня зайти в кабинет. Наученный
опытом, я смотрю на погоны. Тоже какой-то генерал. Сугубо по деловому, не
предлагая мне сесть, но и не садясь сам, генерал выслушал причину моего
посещения. Затем, кивнув головой, он вышел из кабинета.
Я осматриваюсь кругом. Скромный письменный стол. Скромный письменный прибор.
Толстая кипа газет слева. Пучок карандашей. Ничего лишнего. В таком кабинете
работать, а не мух ловить. Когда генералу Шабалину подбирали письменный стол,
соответствующий его положению, то обыскали весь Карлсхорт и все трофейные
склады. За письменным прибором посылали специально в Дрезден.
Вскоре генерал возвращается и, видимо, урегулировав вопрос по телефону, говорит
мне когда будет самолет. Позднее я убедился, что там, где у нас требуется
документ за подписями трех генералов, да еще с дополнительными визами, у
американцев достаточно простого звонка по телефону.
Предварительного утверждения списка советской делегации не требуется. Все как-то
по семейному, без Liasone Service и без проверки органами МВД, как это положено
у нас. Попутно генерал передает мне пачку информационных материалов по концерну
И. Г. Фарбениндустри для ознакомления с будущей работой конференции.
На следующее утро советская делегация в составе генерала Шабалина, подполковника
Орлова, майора Кузнецова, меня и двух переводчиков, прибыла на аэродром
Темпельгоф.
В диспетчерской дежурный сержант дает понять, что ему все известно, долго
разговаривает по различным телефонам, затем просит нас подождать - наш самолет
будет позже. Чувствуется, что американцы по каким-то причинам затягивают наш
отлет.
"Ну, как - долго мы еще тут дожидаться будем?" - говорит генерал Шабалин,
раздраженно глядя на часы, потом на широкое бетонное поле аэропорта.
Вдалеке медленно выруливают к старту самолеты, но ни один из них не имеет ни
малейшего желания брать нас с собой. Генерал чертыхается и, не зная на ком
сорвать досаду, опять спрашивает меня: "Что Вам вчера, собственно, сказали?
Почему не взяли какой-нибудь бумаги или подтверждения?" По-видимому генерал
твердо уверен, что без соответствующего документального подтверждения с
подписями и печатями любые слова и обещания ровно ничего не стоят. Даже слова
американского генерала.
"Сказали совершенно ясно," - отвечаю я. - "Сегодня в 10 часов утра, аэропорт
Темпельгоф. Будет специальный самолет для нас. Начальник аэропорта получил
приказ."
Генерал закладывает руки за спину, втягивает шею поглубже в тугой воротник
кителя и, ни на кого не глядя, продолжает мерить шагами бетонную дорожку вблизи
здания управления аэропорта.
Чтобы как-то убить время майор Кузнецов и я начинаем осматривать аэродром.
Неподалеку прогуливается американский солдат в комбинезоне и бросает на нас
дружелюбно-любопытствующие взоры в поисках предлога завязать разговор. Ему
дозарезу хочется поболтать с русскими офицерами, показать им свой кошелек с
коллекцией сувениров, свою солдатскую книжку на четырех языках и вообще все
содержимое своих карманов. В первые дни в Берлине американские солдаты вели себя
с русскими, как дети, попавшие на неисследованный остров и пытающиеся завязать
дружественные отношения с дикарями.
По взлетному полю медленно выруливает к старту горбоносый "Дуглас" с диковинными
рисунками на фюзеляже, напоминающими детские переводные картинки. Во время войны
эти транспортные машины массами поступали в Сов. Союз по закону о Ленд-Лизе и
были хорошо известны всем русским.
Американский солдат улыбается и, показывая пальцем на самолет, говорит: "С-47!"
Я киваю головой в том же направлении и поучительно отвечаю: "Дуглас!"
Солдат отрицательно машет головой: "Ноу, ноу... С-47. Сикорский... Рашен
конструктор..."
"Неужели это действительно конст