х. Она
преломляет в своем личном сознании тот вопрос, который стоит теперь перед каждым
из нас, В нем звучит зарождающаяся боязнь, что надежда, которой мы жили во время
войны, может исчезнуть и опять...
Из опустившихся на город вечерних сумерек медленно плывут к небу алюминиевые
сигары привязных аэростатов заграждения. Сегодня они поднимаются в последний
раз, чтобы принять участие в последнем победном салюте. Повсюду вокруг Кремля
расставлены прожекторные автоустановки ПВО. Девушки в серых шинелях деловито
проверяют готовность огромных электрических глаз. Сегодня они в последний раз
будут ощупывать московское небо.
Я распрощался с Валей и снова присоединился к группе офицеров нашей Академии. Мы
медленно пробираемся к Красной Площади. Скоро будет салют, а с Красной Площади
его лучше всего видно.
Ни одна праздничная демонстрация не видела такого количества народа перед
Кремлем. Человеческий поток бурлит в проходе между Историческим Музеем, как
густая переливающаяся масса. Тут невозможно идти куда хочешь. Можно только лишь
включиться в поток и предоставить ему нести тебя по течению.
В этом бушевании человеческой стихии, как заколдованный сном замок, молчаливо и
безжизненно стоит Кремль. Гранитным кубом поднимается над толпой платформа
мавзолея, где под стеклянным колпаком спит вечным сном восковая фигура
основателя Советского Государства. На этой платформе во время парадов и
демонстраций красуются вожди и вождята, ласково улыбаются народу с безопасного
расстояния из-за линии штыков вооруженной охраны НКВД. Но сегодня пуста
гранитная платформа. Нет и штыков линии оцепления. Сегодня Красная Площадь
безраздельно принадлежит народу. Как сотни лет назад, когда народ выходил
праздновать или бунтовать под стенами Кремля.
Сотни тысяч голов. Бесчисленное количество широко открытых глаз. Они с самого
утра заполняют Красную Площадь, озираются кругом, как-будто ожидая чего-то.
Молчат мощные рупоры громкоговорителей, многочисленными батареями чернеющие
вокруг. Молчат как смущенный должник, делающий вид что не узнает кредитора. Все
больше и больше людей приливает на площадь. Что их всех тянет сюда?
По-прежнему дремлет в сонном безмолвии Кремль. Как стража застыли серебристые
ели у древних стен. Уходят в черное небо острые верхушки кремлевских башен. В
высоте на невидимых шпицах башен тлеют рубиновые звезды Кремля.
Когда-то, когда я еще был ребенком, нам объясняли, что красная пятиконечная
звезда - это символ коммунизма, символ крови, пролитой пролетариатом на всех
пяти континентах. Да, много крови пролито ради вас, рубиновые кремлевские
звезды.
Колыхнулась земля под ногами. Дрогнула, воспрянув ото сна, Красная Площадь.
Всплеском огня розовеет небо над черными силуэтами Кремля. Зарница из жерл сотен
орудий озаряет зубчатые стены, стрельчатые башни, тяжелый куб мавзолея, море
человеческих голов, устремленных в небо. Сотни огненных полос, вспарывая темноту
ночи, вонзаются в небо города-победителя. Огни стремительно набирают высоту,
карабкаются все выше и выше. Застыв на мгновенье в зените, они с треском
рассыпаются искрящимися многоцветными звездочками. Звездочки трепещут, медленно,
как бы нехотя, скользят к земле; падают все быстрее, быстрее, тухнут в полете.
Не успели погаснуть последние искры, как по воздуху ударяет раскатистый гул
залпа. Первый салют последней победы! Последние секунды великой эпопеи! Раскрой
глаза, раскрой душу, поймай навсегда эти секунды.
Снова дрожит земля, снова зарница победного салюта озаряет кремлевские стены,
черное небо и душу народа. Снова карабкаются в небо огни, снова, как проблеск
надежды, вспыхивают и гаснут трепетные звездочки. Вот она победа в венце огней!
Ты видишь ее, чувствуешь ее дыхание на твоем лице.
Радугой переливаются струи огромного фонтана-пирамиды на Лобном месте. Плещется
ручьем вода под нашими сапогами, текущая от фонтана прямо по площади. Полыхает
салютами небо. Пляшут лучи прожекторов. Сумрачно смотрит во вспышках салютов
древний Собор Василия Блаженного. Без конца без края бушует человеческая стихия
у стен Кремля.
Перед моим взором из тумана прошлого встает другая Красная Площадь.
Сумрачно было свинцовое утро 7 ноября 1941 года. Пелена падающего снега висела
над Москвой. Такая же серая пелена лежала на лицах и душах людей. Холодели
поганеньким страхом сердца кремлевских постояльцев. Сквозняком подуло в Кремле.
Враг у ворот! Москва под ударом! В зимнем полусвете сумрачно маячили зубчатые
верхушки кремлевских стен. Хмурились под снежными шапками купола кремлевских
церквей. Холодна и сурова была в тот день Красная Площадь.
Сомкнутыми рядами, в полном боевом вооружении шли войска перед гранитной
гробницей. Как нищий на парапете тянул к войскам руку человек в шинели с
платформы мавзолея. Походным маршем шагали войска. С протянутой рукой провожал
человек в шинели дивизии, идущие с Красной Площади прямо в бой на окраинах
Москвы.
В моих ушах еще звучат слова маршевой песни тех дней - "За родную Москву, за
столицу мою..." Мы выполнили нашу клятву, Вождь. Теперь слово за тобой.
Безмолвен Кремль. Кровью истекают рубиновые звезды на башнях. Никто не знает,
что думают люди в Кремле. Сегодня они выиграли победу рука об руку с народом. Не
протянется-ли завтра эта рука снова к горлу народа?!
Неподалеку от нас пошатываются двое пожилых рабочих. На головах у них кепки с
поломанными козырьками, воротники белых рубашек расстегнуты. Они с трудом
держатся на ногах, помогая друг другу. Видно пиво на голодный желудок ударило в
голову.
"Идем домой, Степа!" - говорит один, с рыжими пожелтевшими от табака усами.
"Домой? Не хочу домой!" - упирается второй.
"Чего тебе здесь еще нужно? Обедня кончилась. Пойдем!" - тянет усатый.
"Подожди, Иван... Декрет будет".
"Тебе уже есть декрет - не проспи завтра на работу..."
"А я тебе, Иван, говорю, декрет будет. Ты понимаешь, что такое декрет или не
понимаешь? Как двенадцать часов - так декрет. Вот как звезда в небе взойдет...
Смотри - где звезда?" - пошатываясь, он задирает голову к небу и водит кругом
пальцем.
"Вот тебе звезда", - кивает усатый на красную звезду на кремлевской башне. - "И
в штанах звезды светят... Пойдем!"
"Чего-то не хватает", - говорит один из моих спутников, обращаясь ко мне. -
"Смотри уже двенадцать часов, а народ толчется и расходиться не собирается. Ведь
знают, что больше ни хрена не будет, а чего-то ждут".
"Поехали до дома что-ли?" - предлагаю я.
"Да нет, погоди", - колеблется он. - "Посмотрим еще немного. Может в самом деле
что будет".
Мы бесцельно бродим по площади еще некоторое время. Люди смотрят друг на друга,
озираются по сторонам, все еще надеясь на запаздывающее чудо. Наконец, когда
стрелки часов на Спасской башне приближаются к часу ночи, вся масса народа
устремляется к станциям метро. Метро работает до часа. Нужно домой. Не проспать
бы завтра на работу.
"А знаешь, как-то жалко, что этот день так быстро прошел, - говорит мой спутник
"Чего-то явно не хватает".
В поезде метро мы едем домой. Как раз напротив нас сидит пожилая женщина в
потертой солдатской форме. Видимо женщина-солдат только сегодня прибыла с
фронта. Она устало закрыла глаза и дремлет, покачиваясь из стороны в сторону в
такт ходу поезда.
На следующей остановке в вагон входит лейтенант. В вагоне никто не стоит но и
свободных мест для сидения тоже нет. Лейтенант поочередно смотрит на погоны всех
сидящих военнослужащих. В Москве строго соблюдается порядок - младший по званию
должен уступать место старшему.
Глаза лейтенанта останавливаются на дремлющей женщине в форме солдата. Лейтенант
подходит к ней вплотную и во весь голос грубо командует - "Встать!" Женщина
ошеломленно открывает глаза как все военные, привыкшие к команде, машинально
вскакивает на ноги. Лейтенант грубо отодвигает женщину в сторону и садится на ее
место.
"Вот тебе и награда победителям", - говорит мой товарищ, - "Встать - и уступить
место другим".
3.
Редко в майский день выпадает столь пакостная погода, как сегодня 24 мая 1945
года. С раннего утра над Москвой повисла пелена мелкого дождя, похожего на
водяную пыль. Напрасно мы задираем головы к небу в надежде что дождь
разъяснится. Горизонт затянут ровной грязно-серой массой. Как будто силы
небесные нарочно решили испортить нам праздничное настроение.
А праздник для нас большой. Сегодня особым приказом Верховного
Главнокомандующего назначен грандиозный Парад Победы на Красной Площади. Смотр
лучших из лучших. Демонстрация тех сил, которые поставили гитлеровскую Германию
на колени.
Парад подготовлялся тщательно и задолго. Уже в апреле из фронтовых частей в
Москву были откомандированы в единичном порядке наиболее отличившиеся в боях
солдаты и офицеры. Основным признаком отбора было количество боевых наград,
орденов и медалей на груди кандидата. Никто в то время еще не знал зачем их
посылают в столицу. Здесь все они были переформированы в сводные части. Каждый
Фронт выставил один сводный полк с подразделениями по родам войск. Сводные части
получили новое парадное обмундирование, которое до того они знали лишь по
картинкам. Больше месяца шли специальные занятия строевой подготовкой к параду.
Москвичи не раз ломали себе голову - какого черта молодецкие роты и батальоны, с
ног до головы увешанные орденами, браво маршируют парадным шагом по улицам,
когда на фронтах идут ожесточенные бои.
Слушатели нашей Академии, отобранные для участия в Параде Победы, сбили не одну
пару сапог, занимаясь ежедневно четыре часа строевой подготовкой на каменном
плацу. Нас дрессировали особенно строго, т.к. в Академии строевые занятия
считались третьестепенным предметом и в нормальное время мы ими почти не
занимались. Теперь нас заставляли нагонять упущенную пехотную мудрость. Куда
легче вести батальон по азимуту, чем самому отрабатывать равнение по 24 человека
в ряд, одновременно задирая ноги под девяносто градусов, вывернув шею и выпучив
глаза по команде "Равнение направо!" Да еще "Ур-р-ра!" надо кричать.
Готовясь к параду, мы до ослепительного блеска надраили пуговицы и пряжки на
поясах, старательно пригнали новенькие двубортные мундиры, специально выданные
участникам парада, пришили новые погоны. Нам даже выдали новые фуражки и
хромовые сапоги категории "А", полагающиеся только старшему офицерскому составу.
Видно кремлевские хозяева не скупились ради предстоящего спектакля. Зато
остальные слушатели, не вкусившие этой щедрости, уверяли нас, что после, парада,
все подарки будут отобраны.
И вот теперь этот дождь без конца и края. По случаю плохой погоды гражданская
демонстрация отменена, будет только военный парад. Военным не привыкать мокнуть
под дождем.
Пока подходит наше время идти на Красную Площадь, мы уже вымокли насквозь, как
куры. Но несмотря на то, что вода течет прямо за воротник, настроение у нас
превосходное.
Красная Площадь. Тяжело повисли огромные красные полотнища на зданиях ВЦИКа и
Исторического Музея. В свете дня площадь выглядит совсем иначе, чем ночью в
полыхании салютов. Трезво и просто. Как будто здесь не кончается дорога, а
только начинается. Серая дорога в серое будущее.
Равнение направо! В каменном повороте головы, в застывшем равнении глаз вместе с
маршем движутся мимо нас стены Кремля. Там, на трибуне мавзолея, куда направлены
глаза дефилирующих парадным маршем сводных полков, стоит Вождь, наше горе и наша
слава. В честь победы он нарушил сегодня свою, обычно подчеркнутую скромность в
одежде. Сегодня он блистает пышной формой генералиссимуса. Подписывая приказ о
присвоении товарищу Сталину военного звания генералиссимуса Советского Союза,
Иосиф Виссарионович, наверное поморщился, вспомнив своих коллег Франко и
Чан-Кай-ши.
Первым по Красной Площади проходит сводный полк Наркомата Обороны и Московского
Гарнизона. Первые из первых, лучшие из лучших. Следом за ним, чеканя шаг, идет
сводный полк 1-го Украинского Фронта, всегда бывшего на направлении главного
удара и штурмовавшего Берлин.
Идут сводные полки победы и славы. В них много разного - танкисты в синих
комбинезонах и кожаных шлемах, кавалерийские казачьи части в черкессках с
красными и голубыми башлыками, летчики с золотыми крылышками. Бесконечной
серо-зеленой лентой шагает доблестная пехота. У многих разный цвет кожи, разный
язык. Только одно у них общее - грудь каждого горит огнем знаков доблести и
геройства, орденов и медалей Великой Отечественной Войны, доказательством верной
боевой службы Отчизне.
Впереди каждого сводного полка шагают заслуженные генералы Фронтов. Серо-голубые
мундиры, серебряные парадные пояса и портупея никелированных палашей,
лакированные голенища сапог. Золото на пуговицах, фуражках, орденах. Лучатся
звезды, горят ордена. Изменились теперь, скромные когда-то, пролетарские
генералы.
Навстречу победоносной Армии, усиленные десятками мощных репродукторов, гремят
над Красной Площадью приветствия вождей Партии и Правительства.
К подножью мавзолея, трепыхнувшись в последнем полете, одно за другим падают
трофейные знамена немецких дивизий, штандарты СС-овских ударных частей - мишура
былой славы, когда-то гордо шагавшая по Европе. Теперь они жалкой бесформенной
кучей валяются под нашими ногами у стен Кремля.
Несмотря на дождь, несмотря на мокрые насквозь мундиры, на душе у нас легко и
радостно. Это последний торжественный акт великой борьбы. Мы отдали много ради
этого дня - цветущие города и села, миллионы и миллионы жизней лучших людей
нашей родины. Еще долго будут зиять кровавые раны, нанесенные стране искателями
"жизненного пространства". Еще много лет будет натыкаться плуг землероба на
чужие кости под русской землей, еще много лет будут маячить среди хлебных полей
обгорелые коробки танков.
Но все это позади. Мы вышли из битвы героями и победителями. Упорным трудом мы
залечим раны, нанесенные войной, и заживем мирно и счастливо. Заживем новой
жизнью - наверняка лучше, чем до войны. В сознании победы мы забываем многое и с
надеждой смотрим в будущее.
Тяжелой поступью шагает пожилой коренастый сержант. Скала, а не человек. Такие
не зовут маму в свой смертный час, такие умирают молча, вцепившись зубами в
родную землю. Тяжелые, времен Запорожской сечи, усы. Дубленая солнцем кожа лица,
перепаханного морщинами, как целина под плугом. На груди старого сержанта целый
иконостас орденов.
Всю жизнь сержант махал серпом и молотом, но терпеть не мог эти изображения на
красном фоне со всякими коммунистическими присказками. Несмотря на это, сегодня
он колесом выставляет грудь, где на каждом ордене прилеплены эти назойливые
символы.
На фронте сержант не столько боялся за свою голову, как за пышные запорожские
усы. В годы коллективизации он, наверняка, если и не сбрил, то порядком обкарнал
свои усы - чтобы не приняли за кулака. Тогда было пострашней, чем на фронте.
Тогда никто не знал к кому и когда постучит судьба в двери. А теперь свободой
повеяло. Можно даже усы снова отпустить.
В годы войны многие, даже молодые солдаты и офицеры, поотпускали себе усы и
бороды. До войны такие вольности были опасны. Маленькая бородка - троцкистская,
борода лопатой - кулацкая, длинная - поповская. Были еще бороды купеческие,
архиерейские, генеральские. С усами тоже было не лучше. Маленькие усики -
белогвардейские, а большие - полицейские. Того и гляди угодишь за решетку по
такому внешнему социальному признаку.
А сегодня старый сержант не знает, чем больше гордиться - усами или орденами.
Многое изменилось за годы войны. Очень многое. Осмелился-ли кто до войны слово
сказать о Георгиевских крестах? Не говоря уже о том, что держать их в доме или
показывать кому. Повыбрасывали их георгиевские кавалеры или в землю поглубже да
подальше позакопали. А вот сегодня по Красной площади, под стенами Кремля гордо
шагает старый сержант и на груди его вместе с советскими орденами красуются
четыре Георгия. После этого попробуйте сказать сегодня кому-либо, что советская
власть не эволюционизировала, что завтра не отменят колхозы? А разве церкви не
открыли, разве не благовестят на колокольнях колокола?
До войны сотни тысяч священников были ликвидированы как "опиум для народа". О
тех немногих, которые в порядке исключения пребывали на свободе, советские люди
знали определенно только одно - все они являются осведомителями НКВД. Каждую
неделю под покровом ночной темноты они ныряли в двери НКВД с очередным
информационным материалом о своей пастве.
Теперь же провозглашена свобода религии. В Москве открыта Духовная Семинария
и... Особый Комитет по делам Религии при СНК СССР под руководством товарища
Карпова. Церковь посадили на цепь в услужение государству. Теперь она ученая и
будет слушаться.
Во всей этой комедии нас удивляет одно. Вновь открытые церкви полны народом.
Церковные венчания становятся новой модой, особенно в деревнях. Несмотря на все,
религию не искоренили в душе народа. Даже меня несколько раз тянуло зайти в
открытые двери церкви. Но будучи слушателем кремлевской Академии, я слишком
хорошо знаю некоторые вещи. Мне не хочется позже получить свою фотографию в
церкви из рук Начальника Академии в сопровождении замечания: "Вы наверное
забыли, что слушателям Академии строжайше запрещено фотографироваться где-либо,
кроме специальной академической фотографии?"
Такие ошибки нередко являются поводом для отчисления из Академии.
Теперь по Москве изредка звонят чудом сохранившиеся колокола. Священников спешно
возвращают из Сибири: с каторги - прямо к клиросу. Не сошли еще у батюшки на
руках мозоли от топора, а уж он служит молебен о ниспослании победы и... за
здравие Вождя. Люди слушают колокольный звон с нескрываемой радостью.
Одновременно они нисколько не сомневаются, что новые батюшки в обязательном
порядке дружат с НКВД.
Такой уж у НКВД порядок - не забывает оно своих старых клиентов. Большинство
заключенных НКВД, отбыв восьми или десятилетний срок наказания, при освобождении
получает предложение быть информатором НКВД. "Оправдайте то доверие, которое мы
оказываем вам, выпуская вас на свободу!" - говорится им в этом случае. В
реакционных странах отсидел заключенный свой срок - и выкидывайся. У нас же все
обставлено с большой заботой о человеке. Свободу он получает как милость и
должен за это еще благодарить и отрабатывать "доверие".
Красная Площадь горит орденами. Много новых орденов появилось в годы войны.
Ордена тоже попятились назад. Введенные в 1944 году солдатские ордена "Слава"
трех степеней и медаль "За участие в Великой Отечественной Войне 1941-1945 г.г."
прямо заимствовали царскую черно-оранжевую георгиевскую ленту. В Военно-Морском
Флоте для адмиралов и капитанов ввели ордена "Ушаков" и "Нахимов", а для
матросов одноименные медали. В Армии генералы щеголяют орденами "Суворова" и
"Кутузова", а старшие офицеры "Александра Невского" и "Богдана Хмельницкого".
Самый распространенный теперь орден - это "Отечественной Войны". Не какой-нибудь
войны, а Отечественной. Для маршалов учрежден особый орден "Победа" из золота,
платины и бриллиантов, стоимостью в 200.000 золотых рублей. Звезды орденов, хотя
и остались пятиконечными, но стали лучиться и сильно смахивать видом на звезды
екатерининских времен. Введена Гвардия, гвардейские знамена и значки. А раньше?
Упаси Бог произнести это слово.
Новым уставом введено официальное приветствие - "Здравия желаю!" Это вместо
безличного "Здравствуйте товарищ полковник!" Пока солдаты дерут глотку,
разучивая побатальонно новое "Здра-а-а...", уже вполне серьезно поговаривают,
что скоро к генералам нужно, будет обращаться с "Ваше превосходительство!"
А золотые погоны чего стоят? Ведь раньше это было самое опасное обвинение в
устах следователя НКВД - "золотопогонник". И пояса на генералах, шагающих
парадом, точь-в-точь как на портретах бывших царских офицеров - серебряные в
крапинку. "Интернационал" заменен новым "Гимном Советского Союза". Назойливый
призыв "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" исчез со своего насиженного места
над заголовком "Правды".
Нет, что не говори, а лед тронулся! Если дальше так пойдет, то скоро и