чертыхаясь, с трудом вытаскивали тяжелый
мотоцикл вверх по ступенькам, дежурный не мог удержаться от замечания: "Тут один
человек управиться не мог. По меньшей мере еще двое помогало!"
Позже выяснилось, что комендант оказался прав.
В день кражи майор Ерома и еще двое офицеров Правового Управления возвращались
как обычно поздно вечером с партийного инструктажа в Политуправлении. Подходя к
своему дому, Ерома заметил у соседней калитки поблескивающий в темноте чудесный
мотоцикл. Недолго думая, он с помощью партийных товарищей укатил мотоцикл в свой
подвал.
Дело на этом пожалуй-бы и кончилось, соли-бы не случайная встреча Белявского с
молодыми женщинами. Все они прекрасно знали, что майор Ерома за день до этого
неизвестно откуда приобрел мотоцикл. Когда Белявский рассказал о своем
несчастьи, все присутствующие догадались о связи между двумя событиями, но по
понятным причинам не высказали сразу своих предположений. Когда Белявский ушел,
начался спор. Бывшая в компании молоденькая жена Начальника Политуправления
стала на сторону капитана и сказала, что мотоцикл нужно возвратить. Об остальном
можно догадаться.
Возмущенный случившимся Белявский решил принять все меры в целях примерного
наказания виновного. Он написал соответствующие рапорта Начальнику Штаба СВА
генералу Дратвину, в Политуправление и в Военную Прокуратуру СВА. Если делу дать
законный ход, то майора Ерому следует исключить из Партии, сорвать офицерские
погоны и дать тюремное заключение за кражу. Так гласит Закон. Тот самый Закон,
который дает 10 лет за собираемые в поле колхозные колоски и 5 лет за украденный
с фабрики для голодных детей кусок социалистического сахара.
Когда майор Берко узнал о рапортах, он посоветовал Белявскому не торопиться. В
лице майора Еромы одновременно обвинялось и многое другое. В таких случаях
рекомендуется осторожность. Берко предложил Белявскму повстречаться сначала с
самим майором Еромой. Они решили нанести ему визит в обеденный перерыв.
На этот раз Ерома был дома. Он сидел за столом в распущенной гимнастерке без
пояса. Перед ним стояла дымящаяся алюминиевая миска с борщом. При виде
посетителей он даже не поднял головы и продолжал хлебать из миски.
"Ну как, Ерома?!" - обратился к нему Белявский. - "Каким образом мой мотоцикл
попал в Ваш подвал?"
"Я его нашел," - ответил тот с полным ртом и не повел даже бровью.
"Я напишу на Вас рапорт в Политуправление," - не нашел сказать ничего другого
Белявский, опешивший от железобетонной наглости парторга.
Ерома продолжал жрать борщ. Он не ел, а именно жрал - чавкая, хлебая, выгнув
горбом спину и закрывая глаза от удовольствия. По лицу его от напряжения тек
пот. Покончив с борщом, парторг взял миску, опрокинул ее над ложкой, ожидая пока
стекут последние капли. Затем он засунул ложку в рот и плотоядно облизнулся.
"Нет, такого ты рапортом не проймешь," - не выдержал Берко. - "Плюнь ему лучше в
тарелку - и пойдем!"
Но на парторга даже это не подействовало. Он хладнокровно протянул миску своей
жене, молча наблюдавшей эту картину, и знаком попросил добавки. Посреди Европы,
посреди Берлина, в сердце Советской Военной Администрации сидела и запихивалась
борщом скотина, какую ни Берко, ни Белявский не встречали за всю свою жизнь. Они
с силой хлопнули дверью и ушли.
Вечером Белявский зашел в приемную Начальника Политуправления и передал рапорт
дежурному адъютанту. Пока адъютант заинтересованно читал рапорт, в приемную из
кабинета вышел сам генерал Макаров.
"Еще одно дело на Ерому, товарищ генерал," - с усмешкой доложил адъютант.
"Ага, вот это хорошо", - бросил генерал на-ходу. - "Он уже у нас на примете за
бигамию..."
Адъютант объяснил Белявскому, что Ерома, следуя примеру старших, тоже обзавелся
новой женой. Только он совершил тактическую ошибку. Во-первых, в отличие от
других, зарегистрировал свой брак в ЗАГСе Карлсхорста. Во-вторых, он не
побеспокоился взять развод от первой жены в России.
Следом Белявский зашел к Военному Прокурору СВА подполковнику Орлову.
Подполковник знал Белявского лично и потому, прочитав рапорт, сказал ему
откровенно:
"Под суд мы его отдать не можем. Здесь все зависит от Политуправления. Сам
знаешь - Партия!"
Если-бы Белявский был опытнее в вопросах партийной жизни, то он наверное
воздержался-бы от мысли тягаться силами с Партией. Глупая история с мотоциклом
привела к совершенно неожиданным результатам.
В Политуправление поступило на утверждение решение низовой партийной организации
о приеме капитана Белявского в члены Партии. К этому решению были приложены
блестящие боевые характеристики и служебные аттестации капитана за все время
войны. Одновременно с этим дело о ворованном мотоцикле подняло шум на весь
Карлсхорст. Политуправление решило замять скандальную историю. Нужно было убрать
одну из сторон и выбор пал на Белявского.
Как гром среди ясного неба капитан Белявский неожиданно получил приказ о
демобилизации и откомандировании в Советский Союз. Он сразу догадался в чем
дело. Он не догадался только о том, что ожидает его по прибытии в Советский
Союз. Там его ожидал суд. В то-же время вор, бигамист и партийный организатор
Ерома благополучно продолжал свое существование в Карлсхорсте.
Развязка объясняется следующим образом. Незадолго до того Белявский, как и все
сотрудники СВА, заполнил анкеты. На этот раз в связи с новыми послевоенными
директивами анкеты после заполнения рассылались по указанным этапам жизни
данного лица для проверки местными органами МВД. Вскоре анкета Белявского
вернулась из Ленинграда с пометкой: "отец судим по 58 ст.". Этого было
достаточно для Политуправления. Белявский был демобилизован и отправлен в
Советский Союз, где ему предстоял суд за дачу в анкете ложных показаний, к
которым он был в свое время принужден под угрозой Трибунала.
Так окончилась борьба Михаила Белявского за свое место в жизни. Государство не
забыло о том проблематичном пятне, которое капитан считал смытым своей кровью,
пролитой ради сохранения этого государства. Каждому свое место. Место Михаила
Белявского - за бортом.
Случайное столкновение с Партией, в лице майора Еромы, не играло решающего
значения в откомандировании Белявского. Это был только попутный штрих. Даже и
без этого судьба капитана была решена. Он входил в определенную категорию,
участь которой была предопределена.
Это подтверждает тот факт, что почти одновременно с Михаилом Белявским
аналогичный приказ о демобилизации и откомандировании в Советский Союз получил
майор Дубов. Что скрывалось за этим приказом знал лишь Отдел Кадров СВА, да еще
сам майор Дубов. Ему тоже предстояло занять свое послевоенное место в жизни.
4.
Два человека из моего ближайшего окружения вырваны из жизни и выброшены за борт.
Я уважал их как людей и любил как товарищей. В глазах других они тоже были и
останутся положительными образцами нового советского общества. И вместе с тем
эти люди обречены на гибель. Никто не знает второй половины их жизни. Никто и не
подозревает причины, послужившей поводом их исчезновения из Карлсхорста.
Майор Дубов и Михаил Белявский не имеют ничего общего со старыми классами,
которые по марксистской классификации осуждены на истребление. Дубов и Белявский
созданы советской средой и являются подлинными гражданами современного
советского общества в лучшем смысле этого слова. Вместе с тем - они обречены,
безвозвратно обречены на гибель. По меньшей мере - гибель духовную. И что самое
главное - таких людей миллионы.
В этом легко убедиться. За тридцать лет существования советской власти было
репрессировано по политическим соображениям минимум тридцать миллионов человек.
Считая, что каждый из них имел двух родственников и, принимая во внимание, что
родственники политически-репрессированных автоматически попадают в категорию
политически-неблагонадежных, это дает шестьдесят миллионов человек в черном
списке. Если считать, что из вышеуказанных тридцати миллионов, десять миллионов
умерло в лагерях, десять миллионов, как минимальная цифра, находятся в настоящее
время в лагерях и десять миллионов после отбытия срока заключения выпущены на
свободу, оставаясь на особом учете НКВД, то в результате получится восемьдесят
миллионов человек, которых советское государство сделало своими врагами. Во
всяком случае - считает своими врагами.
Здесь становится ясным, для чего в каждой ячейке советской государственной
машины существуют отделы кадров и практика непрерывных анкет. Сегодня
многомиллионная армия автоматических врагов советского государства без сомнения
составляет основной класс нового советского общества.
Этот невидимый класс автоматических врагов и одновременно рабов пронизывает
советское общество сверху донизу. Стоит-ли приводить примеры?! Здесь не только
рабы в полном смысле слова - заключенные трудовых лагерей НКВД. Здесь можно
назвать много имен маршалов Советского Союза и сталинских лауреатов, имеющих за
плечами заключение в НКВД. Это большие люди, о которых знает весь мир. О
миллионах мелких столкновений государства и личности не знает никто.
Государство и личность. Здесь невольно встает перед глазами образ Вали Гринчук.
Маленькая девушка - партизанка. Борясь за свою свободу, она взялась за оружие в
огневые годы войны. Она храбро билась. Она не только отстояла свою свободу от
внешнего врага, но и поднялась вверх по ступенькам советского общества. Из серой
массы она, в какой-то мере, стала личностью. И вот, поднявшись вверх, эта
новорожденная личность вскоре почувствовала тяжелую руку государства.
По долгу службы Вале часто проходилось бывать в Контрольном Совете. Там она
познакомилась с одним молодым союзным офицером.
Внешне это знакомство не могло вызвать никаких возражений, так-как Валя посещала
Контрольный Совет в порядке служебных обязанностей. Через некоторое время
знакомство приняло форму личной дружбы.
В один прекрасный день Валю вызвали в партийную организацию. Там ей в очень
вежливой форме дали понять, что Партии известно о ее знакомстве с союзным
офицером. К удивлению девушки ей не сказали больше ничего и как-будто отнеслись
к этому знакомству сочувственно. Через некоторое время эта история повторилась.
У Вали создалось впечатление, что ее знакомство даже поощряется.
Проходило время и дружба советской девушки с союзным офицером стала искренней
привязанностью двух молодых людей. В этот момент Валю снова вызвали в
парторганизацию и поставили ее, как члена Партии, перед необходимостью совмещать
любовь с государственными интересами.
На следующий день Валя слегла в госпиталь. Врачи констатировали лихорадочное
состояние, сильно повышенную температуру, ненормальное давление крови. Причину
этого болезненного состояния врачи обнаружить не могли. Проходили недели, а
состояние девушки не улучшалось.
Однажды в палату пришел пожилой и опытный врач-невропатолог. Он просмотрел
историю болезни и, покачав головой, спросил Валю: "А у Вас не было каких-нибудь
крупных неприятностей... э-э-э в личной жизни?"
"Нет", - коротко и твердо ответила девушка.
В госпитале Валя пробыла больше двух месяцев. После выписки из госпиталя она,
под предлогом болезни, добилась перевода на другую работу, где ей не требовалось
посещать Контрольный Совет. Через знакомых Валя попросила передать любимому
человеку, что она уехала в Россию. У маленькой девушки было сердце солдата.
Мало кто знал о связи этих явлений. Для всех Валя по-прежнему оставалась боевым
офицером, заслуженно занимающим свое место в советском обществе. Мало кто
обратил внимание, что вместо украшенного орденами офицерского кителя девушка все
чаще и чаще одевала обычное женское платье.
Все это происходит вокруг меня. Меня лично это касается постольку, поскольку я
сам доложен вступать в Партию. Другого выбора у меня нет. Разве что смотреть в
глаза тому будущему, которое стало для майора Дубова и Михаила Белявского
настоящим.
Постараюсь быть абсолютно честным перед самим собой и попытаюсь разобраться в
окружающей меня действительности.
На сегодняшний день в Советском Союзе нет коммунистической партии. Есть только
Партия Сталина с устаревшей вывеской. Самоцелью для этой Партии стало одно -
Власть, безраздельная Власть. Идеальный член Партии Сталина не должен думать
самостоятельно, он должен быть лишь тупым исполнителем воли свыше. Наглядный
пример - партийный организатор Ерома, процветающая скотина и идеальный большевик
сталинской школы.
На мне погоны советского офицера и я ровесник советской власти. Если-бы я
родился на двадцать лет раньше, я, возможно, был-бы убежденным марксистом и
революционером в Октябрьской Революции. Сегодня-же я, вопреки всему, не член
коммунистической партии. Если-бы я не стоял перед этой необходимостью, - да -
безусловной необходимостью, то мне даже не пришла-бы в голову мысль вступать в
ту партию, которая носит сегодня имя Компартии СССР.



   Глава 17. ДУША ВОСТОКА

Берлин-Карлсхорст.
Дорогая Хельга!
У меня масса новостей и не терпится поскорей написать тебе. Ты никогда не
догадаешься, что случилось в прошлое воскресенье. Ты, конечно, подумаешь, что
новое любовное приключение. Нет! Что-то интересней. Ты скажешь, что в наши дни
ничего не может быть интересного? Коротко - теперь я работаю у русского офицера.
И где? В самом таинственном Карлсхорсте.
Расскажу все по порядку.
В воскресенье я ехала на трамвае навестить Шарлотту в Оберш„невайде. Около
Лихтенберга на площадку поднимается русский офицер и прислоняется к двери в
самом проходе. Эти русские всегда станут там, где не полагается стоять.
Я стою как-раз напротив. Офицер безразлично смотрит на улицу и продолжает
торчать в дверях, не обращая внимания на то, что его толкают со всех сторон.
Чисто по-русски! Потом он случайно смотрит на меня. Через некоторое время он
опять смотрит на меня, на этот раз уже более внимательно. Ты ведь знаешь - все
говорят, что у меня исключительный цвет лица.
Офицер довольно бесцеремонно рассматривает меня с головы до ног. Слава Богу, что
воскресенье и я надела новые чулки. Меня эта бестактность задела. Что я -
призовая лошадь? Я поворачиваю голову и без страха смотрю ему в глаза. Во-первых
он военный, а во-вторых русский. В обоих случаях можно временно забыть бабушкины
советы. Пусть не думают, что мы их боимся. Теперь уж не так страшно, как в мае
месяце.
К тому же одеты они по-другому. На этом офицере все тип-топ: сапоги блестят,
пуговицы блестят. Даже гладко выбрит. Наверное по случаю воскресенья. Только
физиономия слишком серьезная для воскресенья. У них у всех каменные лица. Они
наверно не знают, что когда улыбаешься, то самому на душе легче и другим
приятно. Не знают даже этой простой вещи! В маленьких деталях, которые делают
жизнь приятной - они абсолютные варвары.
Едем дальше. Офицер рассматривает меня, как будто собирается поставить на меня
ставку в следующем забеге. Я время от времени смотрю ему только в глаза. Это не
вызов, но и не отказ. Как это делает Марика Р„кк.
Наш трамвай мчится, как молния, сквозь Карлсхорст. Мой офицер, несмотря на свои
нескромные взгляды, не думает предпринимать что-либо дальше, хотя я стою теперь
совсем рядом с ним. Ведь он наверное живет в Карлсхорсте и на следующей
остановке встанет. Зачем же он так смотрел? Досадно! Настоящий варвар. Никакого
чувства такта к женщинам.
Хоть бы спросил что-нибудь. Конечно я ему наотрез откажу. Но все-таки любопытно.

Проехали Карлсхорст. Едем дальше. Может быть он нарочно проехал свою остановку,
чтобы встать вместе со мной? Бывает и так.
Нет, теперь он вообще не смотрит на меня.
Слезаем на конечной станции Оберш„невайде. Я не тороплюсь. Ведь воскресенье
создано для отдыха. Мой офицер идет позади меня. Вдруг я слышу: "Халло,
фрейлейн!"
Сначала я даже испугалась. Смотрю на него, как будто с луны упала. Говорит так
серьезно и так уверенно. Я думаю - сейчас отведет в комендатуру и...
А он говорит: "Извините, фрейлейн, я не хотел бы Вас обидеть. Могу я поговорить
с Вами?"
"Битте", - говорю я и думаю. - "Ага, наконец. Сейчас я ему откажу".
"Мой разговор может показаться странным. Прошу Вас наперед извинить меня".
"Битте, битте", - говорю я и думаю. - "Однако, он довольно хорошо для варвара
говорит по-немецки".
"Видите-ли я не знаком с обстановкой здесь. Я не имею ни знакомств, ни времени".

"Ага, сейчас он пригласит меня куда-нибудь", - думаю я. - "Отказать или нет?
Страшно все-таки".
А он продолжает: "Я здесь абсолютно один. Иногда это трудно".
Я думаю: "Начинается. Обычный подход. Так они все говорят".
"Мне хотелось бы найти человека, который... ну, вел бы мое хозяйство. Не могли
бы Вы помочь мне? Порекомендовать кого-либо, например".
Mein Gott! я чуть не упала. Вот свинья! Останавливать посреди улицы молодую
элегантную даму и спрашивать такие вещи. Heiland Sakrament! И еще смотрел на
меня целый час. Теперь я начинаю убеждаться, что от русских все можно ожидать.
Но вежливость обязывает. Даже по отношению к таким... Все таки мы европейцы. Я
говорю ему: "С удовольствием. Если я могу быть Вам полезной".
- "Если Вы знаете кого-нибудь... Я буду Вам очень обязан. Вот номер моего
телефона", - говорит он и я вижу, что разговор заканчивается. Неужели это все?
"Скажите, почему Вы так смотрели на меня в трамвае?" - спрашиваю я. Может быть
он все-таки опомнится, что сегодня воскресенье.
"У Вас очень хороший цвет лица, фрейлейн. Как у ребенка. Красивое всегда приятно
для глаз", - отвечает офицер и улыбается загадочной улыбкой. - "Вы на меня не
обижаетесь?"
На таких нельзя обижаться. У него какая-то особая манера. Говорит так серьезно,
что это даже нельзя принять за комплимент.
"Auf Wiedersehen". И на этом мой воскресный роман закончился.
Когда я рассказала вcе Шарлотте, та только руками всплеснула: "Вот глупенькая!
Ведь тебе самой счастье в руки лезет. У нас тут только и мечтают, чтобы попасть
на работу в Карлсхорст. Если ты не хочешь, то дай номер телефона мне".
Тогда я решила рискнуть сама. Сейчас такое время - не приходится быть
разборчивой. Хоть и страшно, но все-же попробую. Сейчас без работы трудно,
дорогая Хельга. Ты ведь сама знаешь.
Сегодня утром я пришла в комендатуру Карлсхорста и позвонила "ему" по телефону.
Он заказал для меня пропуск и - я в Карлсхорсте. Одной ногой в Германии, другой
ногой в России. Кругом все военные, но не страшно. Может быть потому что днем.
Недавно у них тут был большой праздник. Рассказывают, что солдаты пили водку
ртом из бочек прямо на улицах, а потом выкатили пушки и стреляли друг в друга. Я
это от многих слышала.
Через пять минут я у дверей его квартиры и нажимаю кнопку звонка. Он очень
удивился, когда увидел меня, и говорит: "Вы сами? Так быстро и так рано?"
Он помог мне снять пальто, как настоящий кавалер. Потом говорит: "Я тороплюсь на
работу. Давайте завтракать". Посадил меня за стол, а сам гремит посудой на
кухне. Я сунулась было тоже на кухню, а он мне: "Не так скоро, детка. Когда я
уйду, тогда Ваша очередь".
После завтрака он оставил мне все ключи и говорит: "Будьте здесь хозяйкой. Чтобы
был порядок. В три часа я приеду обедать". Как тебе это нравится?
Ну вот, теперь я сижу хозяйкой за его письменным столом и пишу тебе письмо.
Включила радио. Сбоку греет электрический камин. Самое главное пока не страшно.
Опишу все в следующем письме.
С берлинским приветом!
Твоя Марго.
*
Берлин-Карлсхорст
Дорогая Хельга!
Как тепло в квартире у моего капитана! Сегодня я у себя дома мерзла даже под
пуховиками. А этот варвар включил по всем комнатам электрические печи и жжет
тока больше, чем весь наш Лихтенберг. Счетчик гудит и крутится, как в лихорадке.
Контролер попробовал было сунуться однажды и дает капитану счет. Капитан
похлопал его по плечу и смеется: "Это в счет репараций!" Дал ему пару папирос и
выставил за дверь.
Да, я тебе не сказала, что мой офицер имеет чин капитана - это четыре звездочки.
Зовут его Михаэль - Михаэль Белявский.
В квартире рядом живет лейтенант. Тот выдумал еще лучше. Когда уходит на работу,
то зажигает на целый день газовую плиту. Чтобы тепло было. Надо же додуматься!
Газ часто вы