ными... Ей-богу, ни в одном глазу.
   - Врешь,  все врешь...  - упрямо отказывал Собакин. - Знаю я тебя, гусь
лапчатый.  Тебя только на  улицу выпусти,  так ты сейчас без задних ног,  да
еще,  пожалуй, с вина сгоришь... Немного уж ждать осталось, а там хоть лопни
от водки.
   Спирька чесал  свою  гриву,  вздыхал и  потом  соглашался с  неумолимым
патроном,  что оно точно, пожалуй, опять сорвет с ума-то. К довершению общей
суматохи случилось два  происшествия:  "сгорел" с  вина какой-то  старик,  и
потом нашли избитую до  полусмерти девку Анисью,  которая пострадала за свое
коварство -  взяла с  трех  претендентов на  ее  внимание приличные подарки.
Обманутые сговорились и поучили.
   - Нет,  уж что же это такое?  -  спросил Агашков, благочестиво поднимая
плечи. - Настоящие Содом и Гоморра... уголовство.


VI

   Наконец наступил и  канун первого мая.  С  раннего утра  в  Причине все
поднялось на  ноги,  даже не  было видно пьяных.  Партии рабочих уже  были в
полном сборе и  толпились кучками около изб,  где  жили хозяева,  или  около
обозов.  Приготовляли лошадей,  мазали телеги, бегали и суетились, как перед
настоящим походом.  Только хозяева старались казаться спокойными, но в то же
время зорко сторожили друг друга -  кто первый не утерпит и тронется в путь.
Свои лазутчики и соглядатаи зорко следили за каждым движением.
   - Мы из деревни выедем совсем не в ту сторону,  куда нужно,  -  шепотом
сообщил мне Флегонт Флегонтович,  тревожно потирая руки. - А вы слышали, что
Спирька сегодня ночью  чуть  не  убежал  у  нас?  Да,  да...  Ну,  я  с  ним
распорядился по-своему и  пообещал посадить на  цепь,  как  собаку,  если он
вздумает еще морочить меня. А все-таки сердце у меня не на месте... Всю ночь
сегодня грезился проклятый заяц, который нам тогда перебежал дорогу, - так и
прыгает, бестия, под самым носом.
   - А далеко нам ехать?
   - Да  верст пятнадцать будет...  По  крайней мере Спирька так говорит и
Гаврила Иваныч тоже.
   В  общей  суматохе не  принимали участия  только  Кривополов,  Дружков,
Середа и еще какой-то инженер в отставке,  которые винтили уже третьи сутки.
Агашков молился с  утра  богу,  Кун,  заложив руки  в  карманы своей кожаной
куртки,  особенно сосредоточенно курил сигару с раннего утра. В избе Спирьки
Флегонт Флегонтович возился с  каким-то футляром,  который никак не входил у
него в боковой карман.
   - Что это у вас такое? - спросил я. - Револьверы?
   Собакин осторожно оглянулся кругом и расстегнул застежки футляра: в нем
лежала разобранная флейта.
   - Это для чего у вас? - спросил я.
   - А нужно...  вот увидите.  Я немножко,  знаете,  играю.  Скучно в лесу
иногда бывает,  особенно осенью,  когда ненастье зарядит недели на три.  Две
партии уже отправились,  -  перескочил он к злобе дня,  -  это доверенные от
Охлестышевых.  Ну,  да эти не опасны,  пусть поездят по лесу.  Я, признаться
сказать,  больше всего опасаюсь Агашкова и Куна...  Черт их знает, что у них
на уме.
   - Да что же они могут сделать?
   - Э,  да  мало ли  что...  Будут караулить,  куда поедем,  и,  пожалуй,
помешают.
   Напились чаю,  потом пообедали,  но никому кусок в рот не шел. Метелкин
выглядывал с  почтительной грустью.  Спирька сидел  как  приговоренный;  сам
Флегонт Флегонтович постоянно подбегал к окошку на малейший стук и осторожно
выглядывал из-за  косяка.  Один  Гаврила  Иванович  не  испытывал,  кажется,
никакого волнения и  сосредоточенно ел за четверых,  облизывая свою крашеную
деревянную ложку.
   День был ясный,  настоящий весенний,  с  легким холодком в воздухе;  по
небу с утра бродили белые волнистые облачка,  обещая долгое ведро. Но кругом
не было еще зелени,  и только на пригорках кое-где пробивалась свежая травка
зелеными щетками. Река Причинка уже очистилась ото льда и начала разливаться
в  своих  низких  болотистых берегах,  затопляя  луга  и  низины.  Пролетело
несколько Косяков диких уток; где-то печально кричали журавли.
   Часов в семь вечера наша первая партия выступила из Причины, потому что
к  заветному месту  нужно  было  подойти обходным путем,  чтобы запутать все
следы и обмануть охотников открыть наш секрет.  Теперь нас было две партии -
одна  под  предводительством Флегонта Флегонтовича,  а  другая  во  главе  с
Пластуновым.  У нас вожаком служил Спирька, а у Пластунова Гаврила Иванович.
Сговорились встретиться на каком-то урочище Сухой Пал,  прежде чем захватить
окончательно местечко.  Чтобы решительно сбить с толку всех, мы ехали в одну
сторону, а Пластунов в другую. Собственно, наша партия должна была выступить
час спустя.
   - Ох, не разъехаться бы... - стонал Собакин, провожая партию Пластунова
вперед. - Ты, Гаврила Иванович, смотри, - не ударь в грязь лицом.
   - Уж не сумлевайтесь...  все оборудуем,  Флегонт Флегонтыч,  -  отвечал
старик, залезая в коробок Пластунова. - В лучшем виде.
   Другие партии тоже зашевелились,  и  две  из  них  отправились вслед за
нашей  партией,  хотя  это  были  "бывшие",  значит,  особенной опасности не
предвиделось.
   - Что вы так хлопочете, чтобы не разъехаться, - говорил я, - все равно:
Пластунов займет другой участок - и только.
   - Э,  батенька,  в  том весь и секрет,  чтобы занять два участка рядом,
потому что у меня в участке жила,  ну, а как она уйдет к другому? Вот это-то
и дорого...  Все из-за этого хлопочут.  По закону, каждая партия имеет право
занять только один участок -  пять верст в длину и сто саженей в ширину,  то
есть по течению какой-нибудь речки.
   Было восемь часов,  и  мы выступили тоже в поход.  Спирька поместился у
нас на козлах, и Собакин категорически объявил ему:
   - Ну,  ты,  идол,  смотри в оба, а ежели надуешь, так я из тебя и крупы
надеру и муки намелю в лесу-то...
   - Предоставлю,  Флегон Флегоныч, - угрюмо отвечал Спирька, нахлобучивая
какую-то совершенно невозможную шапку на свою взлохмаченную голову.  - Уж мы
с Гаврилой Иванычем вот как сруководствуем... важное местечко.
   Флегонт Флегонтович все оглядывался,  точно ожидал погони; но погони не
было,  и только в стороне дороги раза два повторялся какой-то подозрительный
шум, точно кто шел за нами, прячась за деревьями и в кустах.
   - Ишь,  подлецы, как провожают... - ругался Собакин. - Наверно, Агашков
подослал или этот немец с сигарой...
   Небо  было  совершенно ясное,  солнце только что  закатилось,  из  лесу
тянуло  свежей ночной сыростью.  С  большой дороги мы  свернули по  указанию
Спирьки куда-то  направо и  поехали в  цело,  то есть без всякой дороги,  по
какому-то покосу.  Меня удивило то, что мы ехали от реки Причинки, тогда как
должны были держаться около нее.  Впрочем, она текла крайне извилисто, и мы,
вероятно,  просто выгадывали пространство. Все молчали и как-то старались не
смотреть друг  на  друга,  точно премированные заговорщики.  В  одном месте,
когда  мы  ехали  около  соснового подседа,  над  нашими  головами пролетело
несколько  тянувших  вальдшнепов  с   тем   особенным  кряхтеньем,   которое
настоящего охотника заставляет замирать на  месте.  Но  теперь  было  не  до
охотничьих восторгов,  и  мы  пропустили тягу совершенно равнодушно.  Но чем
дальше мы  подвигались,  тем  больше начинало попадаться нам  подозрительных
признаков -  перепутанные колеи,  следы лошадиных ног,  какой-то  отдаленный
глухой шум или неожиданный треск где-нибудь в стороне.
   - Это все партии гуляют по  лесу,  -  объяснил Флегонт Флегонтович;  он
несколько раз выскакивал из  экипажа и  припадал ухом к  земле,  чтобы лучше
расслышать лошадиный топот. - Далеко до Сухого Пала осталось, Спирька?
   - Да  еще  верст  семь  надо  класть,  Флегон Флегоныч...  а  может,  и
побольше.  Кто его знает: здесь ведь места-то баба мерила клюкой, да махнула
рукой...
   В  одном месте мы спугнули несколько пар журавлей,  которые с печальным
криком  полетели дальше.  Место  было  болотистое с  низкими  кустами ольхи,
черемухи и  болотной ивы;  наш  экипаж прыгал по  кочкам и  постоянно грозил
опасностью перевернуться вверх дном.  Откуда-то повеяло холодной сыростью, -
это была вода,  может быть,  одно из бесчисленных озер.  В  другом месте,  в
лесу,  слабо замигала красная точка и потянуло дымком; наш обоз остановился,
и  вперед  посланы были  лазутчики.  Оказалось,  что  стояла станом какая-то
партия,  ожидавшая наступления двенадцати часов:  рабочие были не здешние, а
хозяин "из господ", как объяснили вернувшиеся лазутчики.
   - Должно   быть,   заблудились,   сердечные...   -   посмеялся  Флегонт
Флегонтович,  однако  велел  объехать партию  подальше стороной,  "чтобы  не
навести на сумление".
   Взошел  молодой  месяц,   и   все  кругом  потонуло  в  фантастическом,
колебавшемся свете.  Собственно говоря,  сравнительно с  душистой и туманной
летнею ночью,  эта холодная и,  так сказать, сухая весенняя ночь была просто
жалка, но что было хорошо в ней и что придавало ей какую-то особенную поэзию
- это  неумолкавшая жизнь  пернатого царства.  Каких-каких  звуков только не
было!..  Кроме  журавлиного и  лебединого  крика  и  кряхтенья  вальдшнепов,
слышалось неумолкаемое пение со  всех  сторон.  Какие птицы пели -  не  умею
сказать,  за  исключением иволги,  которая  резко  выделялась  среди  других
певцов. Где-то точно разговаривают и кричат две голосистые бабы, потом глухо
забормотал  на  листвени  тетерев,  потом,  точно  из-под  земли,  донеслось
неистовое фырканье и кудахтанье игравших на току косачей. Ночь была тихая, и
можно было расслышать игру на  нескольких токах.  Но  всего удивительнее был
какой-то  страшный крик,  точно во  всю  глотку ревел пьяный мужик;  я  даже
вздрогнул в первую минуту.
   - Что, испугались? - смеялся Флегонт Флегонтович. - Угадайте-ка, что за
зверь это отличается? Не угадать... Это куропатка.
   - Не может быть!..
   - Уверяю вас;  я сам сначала не верил, пока не убедился своими глазами.
Ревет, точно оглашенная...
   В  сторонке тихо и  нерешительно слышалось осторожное заячье бобоканье;
зайцы кричат иногда пресмешно в  лесу -  сядет на  задние лапки,  насторожит
уши,   вытянет   мордочку   и   начинает  как-то   по-детски   наговаривать:
"бо-бо-бо-бо"...
   - Гли-ко, гли*, Флегон Флегонтыч, - зашептал Спирька, показывая головой
в сторону небольшой сосновой гривки,  у которой стояли две темные фигуры.  -
Вишь, как зорят** за нам...
   ______________
   * Гляди, гляди.
   ** Зорят - смотрят.

   - Ну, пусть их зорят.
   - А в лесу лошадь привязана - вон одна голова торчит...
   - Ах, подлецы! Чьи бы это?
   - Темно,  не  признать сыздали.  Быдто из  сосунят кто по обличью-то...
может, и наши причинные.
   Кроме этих отрывочных эпизодов,  наше путешествие совершалось в мертвом
молчании;  слышался только лошадиный топот и стук колес,  когда они попадали
на древесный корень.  Вахромей сидел на козлах в  обычном молчании и  только
изредка,  в виде особенной милости,  благоволил всыпать вертлявой пристяжной
несколько хлестких ударов.
   - Эва тебе и Сухой Пал... - проговорил, наконец, Спирька, когда впереди
серым неясным пятном выступила между редкими соснами узкая лесная прогалина.
- И Гаврила Иваныч тамоди* с людям дожидает нас... в самую точку попали.
   ______________
   * Тамоди - там.

   Сухой  Пал  выделялся какой-то  суровой красотой и  резко  отличался от
других мест,  по  которым ехали  до  сих  пор.  Кругом росли вековые сосны в
обхват толщиной;  почва  делала мягкий уклон к  небольшому круглому озерку и
кончалась крутым обрывом, на котором росла корона из громадных лип.
   - Старцы здесь жили в допрежние времена,  -  объяснил Спирька,  - вон и
липняк насадили для пчелы...  Только их  начальство выжило;  потому как они,
старцы-то,   к  старой  вере  были  прилежны...  строго  было.  Весь  скиток
разорили...
   Партия Пластунова дожидалась нас уже с час. Посыпались рассказы с обеих
сторон о  встречных партиях.  Весь лес на  десятки верст по течению Причинки
был переполнен людьми, ждавшими наступления полуночи.
   - Страсть  сколь  народичку  понаперло,  -  удивлялся  Гаврила  Иваныч,
поправляя свою баранью шапку.  -  Немца видели... ну, еще с сигарой ходил. В
двух верстах отсюдова будет...
   - А Агашкова не видал?
   - Нет,  как будто не заприметил. Тут все какие-то новые партии, Флегонт
Флегонтыч.  И господь их знает, откуда они набрались. В Причине как будто их
не видать было,  все наперечет.  Это все пришлые... Надо полагать, режевские
али невьянские.
   - Все  равно...  один  черт,  -  ворчал Собакин.  -  Столбы разведочные
приготовили?
   - Два столбика сорудовали... и слова написали.
   - Хорошо.  Уж  десять  часов  скоро,  -  говорил  Собакин,  со  спичкой
разглядывая циферблат своих часов. - Далеко отсюда?
   - Версты три, надо полагать, будет; в час доедем.
   - Часик подождем.
   Ехать прямо на заветное местечко прежде времени мы не могли, потому что
на нас могли набежать другие партии и  начать спор по заявке.  Но,  с другой
стороны,  полная  неизвестность являлась тяжелым  кошмаром для  всех.  Время
тянулось  убийственно  медленно,   как  при  всяком  ожидании,   и   Флегонт
Флегонтович беспрестанно жег спички, чтобы посмотреть, сколько осталось.
   Ровно в  одиннадцать часов мы трогаемся в  путь в мертвом молчании,  но
лес кругом гудит от  конского топота и  торопливо шмыгающих людей.  Мимо нас
проскакала партия верхом на лошадях;  где-то далеко рубят дерево,  и  каждый
удар  топора  звонко  разносится  в  ночной  тиши.   Вероятно,  это  готовят
разведочный столб.  Вот  где-то  совсем близко посыпались тоже удары топора,
кто-то  рубит лихорадочной,  неумелой рукой.  Опять встреча,  едут  на  двух
телегах,  разъезжаемся молча -  ни слова.  Торопливо бегут какие-то мужики с
лопатами и  топорами.  Уж  близко  совсем,  вот  и  небольшой пологий ложок,
который спускается корытом к Причинке.
   - Здесь... - шепчет Спирька.
   Флегонт Флегонтович отряжает Пластунова с  Гаврилой Ивановичем вверх по
Причинке,  к какому-то Семенову Бугру,  где он должен ждать сигнала и сейчас
же ставить разведочный столб.
   - Как я  заиграю,  значит,  место свободно,  ты сейчас и катай столбы и
шурфы,  - наставительно шепчет он своему доверенному. - Через полчаса, чтобы
все было готово... Слышишь?.. Я как заиграю, ты сейчас и действуй.
   Партия Пластунова исчезает в густой сосновой заросли,  а мы остаемся на
ложке,  в ожидании двенадцати часов. Заветное местечко на полверсты ниже, но
занимать его  теперь  рано,  можно  только привлечь внимание проходящих мимо
партий.  А народ так валит и валит,  все дальше,  вверх по Причинке;  каждая
новая партия заставляет переживать скверное чувство: а как она да наше место
и захватит? Но пока все благополучно - все проходят мимо.
   - Начинай,  благословясь,  -  командует Флегонт Флегонтович, откладывая
несколько широких крестов. - Ну, восемь минут осталось... пора.
   Мы отправляемся вниз по Причинке, которая здесь шириной всего несколько
аршин,  а  в  некоторых местах ее  просто даже можно перескочить с  разбегу.
Лошади остались на месте, а мы идем пешком.
   - Скорее, скорее... - торопит Флегонт Флегонтович, задыхаясь на ходу. -
Спирька, где место-то?
   - Да вон береза-то развилашкой стоит, тут и место, - объясняет Спирька,
едва поспевая за Собакиным на своих кривых ногах.
   За нами несколько рабочих несут разведочный столб.
   - Стой!  -  командует  Флегонт  Флегонтович,  когда  мы  поравнялись  с
указанной березой. - Ровно двенадцать часов... ставь столб!
   В подтверждение своих слов он показывает нам свои часы; Спирька с двумя
рабочими копают  яму,  а  Флегонт  Флегонтович вынул  из  кармана  футляр  с
флейтой,   собрал  инструмент,   и   по   лесу  далеко  покатился  вальс  из
"Корневильских колоколов":

   Ходил три раза кругом света
   И научился храбрым быть...

   В ответ на вальс послышался глухой выстрел из револьвера.
   - Слава богу,  место свободно, - объяснил Собакин. - У нас такой уговор
был: если свободно - один выстрел, если нет - три. Ставьте скорее столб. Ну,
теперь валяй шурфы.
   Разведочный столб был уже поставлен,  и  рабочие ставили пониже другой.
Метелкин со  Спирькой из  срубленной березы  устраивали живой  мостик  через
Причинку.  Флегонт Флегонтович сам отмерял на земле квадрат шурфа и принялся
обрубать топором дерн;  он взмахивал топором со всего плеча и не мог вывести
прямой линии.
   В  самый  разгар работы,  на  противоположном берегу Причинки,  в  лесу
послышался глухой треск,  точно шла  целая рота  солдат,  и  затем выскочило
несколько рабочих  с  лопатами и  кирками.  Намерения неожиданных пришельцев
были очевидны, и Флегонт Флегонтович закричал не своим голосом:
   - Стой! Место занято... Кто первый пошевелится, на месте убью!
   На  этот вызов из приближавшейся толпы рабочих отделился высокого роста
мужчина в  кожаной куртке,  в  высоких сапогах и  в  модной  шляпе  с  двумя
козырьками.  Он  подошел к  переходу через  речку и,  сняв  шляпу,  спокойно
отрекомендовался:
   - Стреляйте...  К вашим услугам:  Серапион Чесноков.  Обращаю особенное
внимание ваше,  милостивый государь, на то, что вы в глухом лесу производите
угрозу с оружием в руках,  что предусмотрено уложением о наказаниях.  Притом
вы  начали работу целым получасом раньше,  чем  это назначено,  за  что тоже
будете отвечать, а теперь я займу эту площадь на основании общих правил.
   Бедный  Флегонт  Флегонтович побелел  от  злости  и  только  смотрел на
оратора с открытым ртом, как помешанный.
   - Да вы... вы от кого? - проговорил он наконец, опуская бессильно руки.
   - Я? Я от Анфусы Полихроновны Могильниковой...
   - А!  Так вы вот как...  О,  я знаю вас!.. Я... я... - закричал Флегонт
Флегонтович каким-то  крикливым голосом и  бросился грудью  защищать переход
через Причинку.  -  Я знаю тебя,  подлеца!..  Алеут!..  Ребята,  не пущай!..
Спирька,  Метелкин!  Братцы,  это  разбойник...  это  грабеж!..  Будьте  все
свидетелями...
   - Эй,  вы,  послушайте,  - спокойно продолжал "алеут", отдавая какие-то
приказания своим рабочим.  -  Кроме вооруженного нападения,  вы  еще делаете
подлог: часы у вас переведены... Притом вы меня оскорбили с первого слова. И
в том и в другом случае вы ответите в законном порядке.
   - Врешь,   алеут...   Это  у  тебя  часы  переведены!  -  орал  Флегонт
Флегонтович,  напирая грудью на незнакомца, но при последних словах внезапно
покатился по земле, точно под ним земля пошатнулась...
   - Ребята, руби столб!.. - крикнул алеут, перескакивая на нашу сторону.
   За этим возгласом произошла уже настоящая свалка: наши рабочие отчаянно
защищали свой столб,  а сподвижники алеута старались их сбить с позиции, что
скоро и было исполнено благодаря их численному превосходству, да и народ все
был рослый, заводский, молодец к молодцу.
   - Катай их... валяй! - ревел Собакин, бросаясь на алеута врукопашную. -
Спирька, Метелкин, бери его!.. Действуй!..
   Но  взять  алеута было  не  так-то  просто:  он  одним ударом опрокинул
Метелкина,  потом  схватил Спирьку за  горло и  бросил прямо на  землю,  как
дохлую кошку.  Но  Флегонт Флегонтович был  довольно искусен в  рукопашной и
как-то  кубарем бросился прямо в  ноги алеуту,  свалил его  и  с  ним вместе
покатился по земле одним живым комом; Метелкин и Спирька, очувствовавшись от
первого афронта, схватились разом за барахтавшегося на земле алеута, который
старался непременно встать на колени.
   - Что  же  вы-то  смотрите...  а?!  -  кричал мне  Флегонт Флегонтович,
взмостившись на алеуте верхом.  -  Ах,  подлец... ах, разбойник! Спирька, не
давай ему на четыре кости вставать... не дав...
   Чесноков,  утвердившись "на четырех костях",  быстро поднялся на ноги и
разом  стряхнул с  себя  всех  троих,  так  что  Флегонт  Флегонтович первым
обратился в  бегство,  а  за ним побежал Метелкин.  Я  оставался по-прежнему
безучастным  зрителем  этой  немного  горячей  сцены,  в  которой  не  желал
принимать активного участия.  Чесноков торжественн