и  и, размахивая своею палкой,
быстро побежал по самой средине улицы дробною, мелкою рысцой, точно заяц.
     - Держи  его!  Лови!  -  кричал Замараев, выставляясь из окна. - Эй вы,
челдоны, чего вы смотрите?
     Какой-то  белобрысый  парень  "пал"  на  телегу  и  быстро  погнался за
бродягой,  который  уже  был  далеко. На ходу бродяга оглядывался и, заметив
погоню, прибавил ходу.
     - Ловко  щекотит,  -  заметил какой-то голос из толпы. - Ай да бродяга,
настоящий скороход!
     Бродяга  действительно  оказал  удивительную  легкость  на ногу и своим
дробным  шагом  летел впереди догонявшей его телеги. Крестьянская лошаденка,
лохматая  и  пузатая,  с  трудом  поспевала  за  ним, делая отчаянные усилия
догнать.  Белобрысый  парень  неистово лупил ее вожжами и что-то такое орал.
Кое-где  из  окон  деревенских  изб  показывались  бабьи  головы  в платках,
игравшие  на  улице  ребятишки сторонились, а старичок все бежал, размахивая
своею  палочкой.  Так  он  добежал  до последних худеньких избенок я заметно
сбавил  шагу.  Телега  стала его догонять. Попались какие-то мужики, которые
пробовали  заградить дорогу беглецу, но старичок прошел мимо них невредимо и
еще обругал:
     - Эх, дурачки, куда вам ловить Колобка!
     За  селением  он  опять прибавил шагу. У поскотины*, где стояли ворота,
показались  встречные  мужики,  ехавшие в Суслон. Белобрысый парень неистово
закричал им:
     ______________
     *    Поскотина   -   изгородь,   которой   отделяется   выгон.   (Прим.
Д.Н.Мамина-Сибиряка.)

     - Держи варнака! Держи!
     Бродяга  на  мгновение  остановился,  смерил глазами расстояние и тихою
рысцой,  как  травленый  волк,  побежал  в  сторону реки. Телега осталась на
дороге,  а за ним теперь погнался какой-то рыжий мужик на захомутанной рыжей
лошади.   Он  был  без  шапки  и  отчаянно  болтал  локтями.  Бродяга  опять
остановился,  потому  что  рыжий  мужик  летел  к  нему  наперерез,  а потом
усиленною  рысью  побежал к недалекой поскотине. Здесь рыжий мужик чуть-чуть
его  не  догнал,  но  бродяга  одним  прыжком  перескочил  через  изгородь и
остановился.  Теперь  он  был  в  полной  безопасности,  потому  что  дальше
начинался тощий лесок, спускавшийся к реке.
     - Эй,  дурачки,  кланяйтесь  своему писарю! - крикнул варнак бежавшим к
нему мужикам и, не торопясь, скрылся в лесу.
     Погоня  сбилась  в  одну  кучку  у  поскотины. Мужики ошалелыми глазами
глядели друг на друга.
     - Вот  так  старичонко! В том роде, как виноходец*. Так и стелет, так и
стелет.
     ______________
     * Виноходец - иноходец. (Прим. Д.Н.Мамина-Сибиряка.)

     - Оборотень какой-то, надо полагать.
     Подъехавший  на  телеге белобрысый парень и рыжий мужик на рыжей лошади
служили теперь общим посмешищем и поэтому усиленно ругались.
     - Ужо вот задаст вам Флегонт-то Василич!


III

     Часов  десять  утра. Широкий двор, утрамбованный желтым песком, походит
на  гуменный ток. На него с одной стороны глядит большими окнами двухэтажный
нештукатуренный  каменный  дом с террасой, а с другой - расположился плотный
ряд  хозяйственных  пристроек:  амбары,  конюшни,  каретники,  сеновалы. Вся
постройка  крепкая,  хозяйственная, как умеют строить только купцы. В углу у
деревянной  конуры  дремлет  киргизский  желтый  волкодав.  В середине двора
стоят   два   кучера   и   держат   под   уздцы  горбоносого  и  вислозадого
киргиза-иноходца,  который  шарашится,  храпит,  поводит  поротыми  ушами  и
выворачивает белки глаз.
     - Эй  вы,  челдоны,  держите  крепче! - визгливо кричит с террасы седой
толстый старик в шелковом халате.
     - Да  черт  его  удержит,  Храпуна,  -  отвечает  старший кучер Никита,
степенный мужик с окладистой бородой. - Задавить его, вот и весь разговор.
     Другой  кучер,  башкир  Ахметка,  скуластый молодой парень с лоснящимся
жирным  лицом,  молча  смотрит  на лошадь, точно впился в нее своими черными
глазами.
     - Дайте ей поводок! - кричит старик с террасы.
     Кучера  отпускают  повод,  и  лошадь  делает отчаянный курбет, поднимая
Ахметку  на  воздух.  Никита  крепко  держит волосяной чумбур, откинув назад
свой корпус.
     - Тпрру!.. Черт кыргыцкой!
     - Держите крепче! - кричит старик, размахивая руками. - Ах, галманы!
     Лошадь  делает  отчаянную попытку освободиться от своих мучителей, бьет
задними ногами, дрожит и раздувает ноздри.
     - Тпрру, анафема!
     Старик  в  халате  точно  скатывается с террасы по внутренней лесенке и
кубарем  вылетает  на  двор. Подобрав полы халата, он заходит сзади лошади и
начинает на нее махать руками.
     - Спусти  чумбур,  Никита...  Дай  поводок... Сперва на корде прогоним.
Ахметка, свиное ухо, ты чего глаза-то вытаращил?
     Калитка  отворяется,  и  во  двор  въезжает  верхом  на вороной высокой
лошади  молодой  человек  в черкеске, папахе и с серебряным большим кинжалом
на  поясе.  Великолепная вороная лошадь-степняк, покачиваясь на тонких сухих
ногах,  грациозно  подходит  на  середину  двора  и останавливается. Молодой
человек  с  опухшим красным лицом и мутными глазами сонно смотрит на старика
в халате.
     - Лиодорка,   откуда   черт   принес?  -  крикливо  спрашивает  старик,
прищуривая свои желтые глазки.
     - Где  был, там ничего не осталось, - хрипло отвечает молодой человек и
по пути вытягивает нагайкой Ахмета по спине.
     - Ай-яяй! - взвизгивает башкир, хватаясь за спину. - ан, бачка!..
     - Разве  так  лошадей  выводят?  - кричит молодой человек, спешиваясь и
выхватывая  у  Ахметки  повод. - Родитель, ты ее сзаду пугай... Да не бойся.
Ахметка, а ты чего стоишь?
     Все  четверо  начинают  гонять  пугливого  иноходца  на  корде,  но  он
постоянно  срывает  и затягивает повод. Кончается это представление тем, что
иноходец  останавливается,  храпит  и затягивает шею до того, что из ноздрей
показывается кровь.
     - Бей его!.. Валяй! - визжит старик, привскакивая на месте.
     Никита  откинулся  всем  корпусом  назад,  удерживая  натянувшийся, как
струна,  волосяной  чумбур,  а Лиодор и Ахметка жарят ошалевшую лошадь в два
кнута.
     - Ой,  батюшки, до смерти забьют! - вскрикивает в кухне толстая стряпка
Аграфена, высовываясь из окна.
     Кухня  в подвале, и ей приходится налегать своим жирным телом на тощего
старичка  странника, который уже давно лежит на подоконнике и наблюдает, что
делается во дворе.
     - Тетка,  этак  и  задавить  можно  живого человека! - ворчит странник,
напрасно  стараясь  высвободить  свое тощее старое тело из-под навалившегося
на него бабьего жира.
     - Ох  ты,  некошной!  -  ругается  стряпка.  - Шел бы, миленький, своею
дорогой... Поел, отдохнул, надо и честь знать.
     Стряпка  Аграфена  ужасно  любит  лошадей  и страшно мучается, когда на
дворе   начинают  тиранить  какую-нибудь  новокупку,  как  сейчас.  Главное,
воротился  Лиодор  на  грех:  забьет  он виноходца, когда расстервенится. Не
одну лошадь уходил, безголовый.
     Странник  слез  с  окна,  поправил длинную синюю рубаху, надел котомку,
взял в руки берестяной бурачок и длинную палку и певуче проговорил:
     - Спасибо, Аграфенушка, за хлеб, за соль...
     Это  был  тот  самый  бродяга, который убежал из суслонского волостного
правления.  Нахлобучив  свою валеную шляпу на самые глаза, он вышел на двор.
На  террасе в это время показались три разодетых барышни. Они что-то кричали
старику   в   халате,   взвизгивали   и  прятались  одна  за  другую,  точно
взбесившаяся лошадь могла прыгнуть к ним на террасу.
     - Папенька!.. Папенька, не бейте лошадку!
     - Лиодор, иди сюда, завтрак готов!
     Бродяга  внимательно  посмотрел  на  визжавших  барышень  и  подошел  к
Лиодору.
     - Дай-ка мне повод-то, хозяин, - заговорил он, протягивая руку.
     Лиодор  оглянулся  и,  презрительно  смерив  бродягу  с  ног до головы,
толкнул его локтем.
     - Дай, тебе говорят!
     У  Лиодора  мелькнула  мысль:  пусть Храпун утешит старичонку. Он молча
передал  ему  повод  и  сделал  знак  Никите  выпустить  чумбур.  Все  разом
бросились  в  стороны.  Посреди  двора  остались  лошадь  и  бродяга. Старик
отпустил  повод,  смело  подошел  к  лошади,  потрепал  ее  по шее, растянул
душивший  ее  чумбур,  еще  раз  потрепал  и спокойно пошел вперед, а лошадь
покорно  пошла  за  ним,  точно  за настоящим хозяином. Подведя успокоенного
Храпуна к террасе, бродяга проговорил:
     - Вот как учат лошадей, сударыни-барышни!
     Барышни  весело  рассмеялись  и забили в ладоши, а бродяга отвел лошадь
под навес и привязал к столбу.
     - Да  ты откуда взялся-то, ярыга-мученик? - визгливо спрашивал старик в
халате, подступая к бродяге. - Сейчас видно зазнамого конокрада.
     - Стоило бы што воровать, Харитон Артемич. Аль не узнал!
     - Где всех прощелыг вызнаешь.
     - Ну,  так  я  уж сам скажусь: про Михея Зотыча Колобова слыхал? Видно,
он   самый...   В   гости   пришел,  а  ты  меня  прощелыгой  да  конокрадом
навеличиваешь. Полтораста верст пешком шел.
     - Вот  так  фунт!  -  ахнул  Харитон Артемьич, не вполне доверяя словам
странного  человека.  -  Слыхивал я про твои чудеса, Михей Зотыч, а все-таки
оно тово...
     - Ладно... Мне с тобой надо о деле поговорить.
     - Пойдем  в  горницы...  Ну,  удивил!..  Еще  как  Лиодорка тебе шею не
накостылял: прост он у меня на этакие дела.
     - Кормильца   вырастил,   -  ядовито  заметил  Колобов,  поглядывая  на
снявшего папаху Лиодорку. - Вон какой нарядный: у шутов хлеб отбивает.
     - Ох,  и  не  говори!..  Один  он  у  меня, как смертный грех. Один, да
дурак, хуже этого не придумаешь.
     - Один  сын  -  не  сын,  два  сына  - полсына, а три сына - сын... Так
старинные люди сказывали, Харитон Артемьич. Зато вот у тебя три дочери.
     - Наградил   господь...   Ох,   наградил!  -  как-то  застонал  Харитон
Артемьич,  запахивая  халат.  -  Как  их ни считай, все три девки выходят...
Давай  поменяемся:  у  тебя  три  сына,  а  у  меня три дочери, - ухо на ухо
сменяем, да Лиодорку прикину впридачу.
     Теперь  все  с  удивлением оглядывали странного гостя: кучера, стряпка,
Лиодор,  девицы  с  террасы.  Всех  удивляло,  куда это тятенька ведет этого
бродягу.
     - Как он сказался по фамилии-то? - спрашивал Лиодор кучера.
     - Коробов али Колобов, - не разобрал хорошенько.
     - Вот  так  фунт!  -  удивился  в  свою  очередь Лиодор. - Это, значит,
родитель   женихов-то,   которые   наезжали   на  той  неделе...  Богатеющий
старичонко!
     Стряпка  Аграфена  услыхала  это  открытие  и  стрелой ринулась наверх,
чтобы  предупредить  "самое"  и  девиц.  Она едва могла перевести дух, когда
ворвалась на террасу, где собрались девицы.
     - Барышни...   родные...  Ведь  этот  странник-то...  странник-то...  -
бормотала она, делая отчаянные жесты.
     - Да  вон  он  с  тятенькой у крыльца остановился... Сестрицы, тятенька
сюда его ведет!
     - Барышни...  ох,  задохлась!  Да ведь это женихов отец... Два брата-то
наезжали на той неделе, так ихний родитель. Сам себя обозначил.
     Все  девицы  взвизгнули  и  стайкой  унеслись  в  горницы,  а  толстуха
Аграфена  заковыляла  за ними. "Сама" после утреннего чая прилегла отдохнуть
в  гостиной  и долго не могла ничего понять, когда к ней влетели дочери всем
выводком.  Когда-то  красивая женщина, сейчас Анфуса Гавриловна представляла
собой  типичную  купчиху,  совсем  заплывшую  жиром.  Она  сидела в ситцевом
"холодае"  и  смотрела  испуганными  глазами  то  на  дочерей, то на стряпку
Аграфену, перебивавших друг друга.
     - Женихов отец, мамынька, приехал... Колобов старик.
     - Не  приехал,  а  пешком  пришел.  С  палочкой  идет  по улице, я сама
видела, а за плечами котомка.
     - Дайте  мне  словечушко вымолвить, - хрипела Аграфена, делая умоляющие
жесты. - Красавицы вы мои, дайте...
     - Молчите  вы,  девицы!  -  окликнула  дочерей  "сама".  - А ты говори,
Аграфена, да поскорее.
     - Ох,  задохлась!..  Стряпаю я это даве утром у печки, оглянулась, а он
и  сидит  на  лавочке...  Уж отколь он взялся, не могу сказать, точно вот из
земли  вырос. Я его за странного человека приняла... Ну, лепешки у нас к чаю
были,  -  я  ему лепешку подала. Ей-богу!.. Прикушал и спасибо сказал. Потом
Никита  с  Ахметкой вертелись в куфне и с ним што-то болтали, а уж мне не до
них  было.  Ну,  потом  кучера  ушли виноходца нового выводить, а он в куфне
остался.  Подсел  к  окошечку и глядит на двор, как виноходец артачится... Я
еще  чуть не задавила его: он в окошке-то, значит, прилег на подоконник, а я
забыла  о  нем, да тоже хотела поглядеть на двор-то, да на него и навалилась
всем туловом.
     - Ах,  батюшки! - застонала Анфуса Гавриловна, хватаясь за голову. - Да
ведь  ты, Аграфенушка, без ножа всех зарезала... Навалилась, говоришь?.. Ах,
грех какой!..
     - Мамынька,  зачем  же  он  в  куфню  забрался? - заметила старшая дочь
Серафима.  -  Ты  только  посмотри  на  него,  каков он из себя-то. На улице
встретишь - копеечку подашь.
     - В  том  роде,  как  бродяга али странник, - объясняла Аграфена в свое
оправдание.  - Рубаха на нем изгребная, синяя, на ногах коты... Кабы знатье,
так разе бы я стала его лепешкой кормить али наваливаться?
     - Ну,  ну,  ладно!  -  оборвала  ее  Анфуса  Гавриловна.  -  Девицы, вы
приоденьтесь  к  обеду-то.  Не  то  штоб уж совсем на отличку, а как порядок
требовает.  Ты,  Харитинушка,  барежево  платье  одень,  а  ты, Серафимушка,
шелковое,  канаусовое,  которое тебе отец из Ирбитской ярманки привез... Ох,
Аграфена,  сняла ты с меня голову!.. Ну, надо ли было дурище наваливаться на
такого человека, а?.. Растерзать тебя мало...
     Младшие  девицы,  Агния и Харитина, особенно не тревожились, потому что
все  дело  было в старшей Серафиме: ее черед выходить замуж. Всех красивее и
бойчее  была  Харитина, любимица отца; средняя, Агния, была толстая и белая,
вся  в  мать, а старшая, Серафима, вступила уже в годы, да и лицо у нее было
попорчено  веснушками.  Глядя  на дочерей, Анфуса Гавриловна ругала про себя
хитрого  старичонка  гостя:  не  застань  он их врасплох, не показала бы она
Харитины,  а бери из любых Серафиму или Агнию. Уж не первому жениху Харитина
заперла дорогу, а выдавать младшую раньше старших не приходится.


IV

     - Я  тебе  наперво  домишко  свой покажу, Михей Зотыч, - говорил старик
Малыгин  не  без  самодовольства,  когда они по узкой лесенке поднимались на
террасу.  -  В прошлом году только отстроился. Раньше-то некогда было. Семью
на  ноги поднимал, а меня господь-таки благословил: целый огород девок. Трех
с рук сбыл, а трое сидят еще на гряде.
     - Ваши-то  запольские  невесты  на слуху, - поддакивал гость. - Богатые
да  щеголихи.  Далеко  слава-то  прошла.  По  другим  местам  девки сидят да
завидуют запольским невестам.
     - Уж  это  што  говорить:  извелись  на  модах  вконец!..  Матери-то  в
сарафанах  еще ходят, а дочкам фигли-мигли подавай... Одно разоренье с ними.
Тяжеленько  с дочерями, Михей Зотыч, а с зятьями-то вдвое... Меня-таки прямо
наказал господь. Неудачлив я на зятьев.
     Гость   ничего   не  отвечал,  а  только  поджал  свои  тонкие  губы  и
прищурился,  причем  его  сморщенное  обветрелое  лицо  получило  неприятное
выражение.  Ему  не  поправился разговор о зятьях своею бестактностью. Когда
они  очутились  на террасе, хозяин с видимым удовольствием оглянул свой двор
и все хозяйственные пристройки.
     - Хорош  дворик,  -  вслух  полюбовался  гость.  -  А  што в амбарах-то
держишь?
     - А разное, Михай Зотыч: и семя льняное, и кудельку, и масло.
     - Вот  это  ты  напрасно,  Харитон Артемьич. Все такой припас, што хуже
пороху.  Грешным делом, огонек пыхнет, так костер костром, - к слову говорю,
а не беду накликаю.
     - Покедова  бог  хранил.  У нас у всех так заведено. Да и дом каменный,
устоит.  Да  ты,  Михей Зотыч, сними хоть котомку-то. Вот сюда ее и положим,
вместе с бурачком и палочкой.
     Гость  охотно  исполнил  это  желание  и  накрыл свои пожитки шляпой. В
своей  синей  рубахе,  понитке и котах он походил не то на богомольца, не то
на  бродягу,  и хозяин еще раз пожал плечами, оглядывая его с ног до головы.
Юродивый какой-то.
     - Што,  на  меня  любуешься?  - пошутил Колобов, оправляя пониток. - Уж
каков  есть:  весь  тут.  Привык по-домашнему ходить, да и дорожка выпала не
близкая.  Всю  Ключевую, почитай, пешком прошел. Верст с двести будет... Так
оно по-модному-то и неспособно.
     - Шутки  шутишь,  Михей  Зотыч,  - усомнился хозяин. - Какая тебе нужда
пешком-то было идти столько места?
     - А  привык  я.  Все пешком больше хожу: которое место пешком пройдешь,
так  оно  памятливее.  В  Суслоне  чуть  было не загостился у твоего зятя, у
писаря... Хороший мужик.
     Одно  имя  суслонского  писаря  заставило  хозяина  даже подпрыгнуть на
месте.  Хороший мужик суслонский писарь? Да это прямой разбойник, только ему
нож  в  руки  дать...  Живодер  и  христопродавец такой, каких белый свет не
видывал.   Харитон   Артемьич  раскраснелся,  закашлялся  и  замахал  своими
запухшими красными руками.
     - И  как  он  обманул  меня тогда дочерью-то, когда, значит, женился на
Анне,  ума  не  приложу!  - упавшим голосом прибавил он, выпустив весь запас
ругательств.  -  Дела  тогда  у  меня  повихнулись немножко, караван с салом
затонул,  ну,  он и подсыпался, писарь. А дочь Анна была старшая и в годках,
за  ней  целый мост их, девок, - ну, он и обманул. Прямой разбойник... Еще и
сейчас  с меня приданое свое справляет и даже судом грозил. Я бы ему на свои
деньги  веревку  купил,  только бы повесился... Вот какие у меня зятья! Да и
низко   мне  с  писарями  родню-то  разводить.  Што  такое  писарь?  Приехал
становой:  "А  ну-ка,  ты,  такой-сякой..."  И  сейчас в скулу. А я в первой
гильдии.
     - Всякие и писаря бывают.
     - Да  стыдно  мне, Михей Зотыч, и говорить-то о нем: всему роду-племени
покор.  Ты  вот  только помянул про него, а мне хуже ножа... У нас Анна-то и
за дочь не считается и хуже чужой.
     - Это  уж  напрасно,  Харитон  Артемьич.  Горденек ты, как я погляжу. И
птица перо в перо не родится, а где же зятьев набрать под одну шерсть?
     Взглянув  на  двор,  по  которому  ехал  Лиодор верхом на своей лошади,
старик подбежал к перилам и, свесившись, закричал:
     - Ты  это  опять куды наклался-то, непутевая голова?.. Который это день
музыку-то разводишь? Я до тебя доберусь!.. Я тебе покажу!..
     - К   Булыгиным,   -   коротко   ответил  Лиодор,  свешиваясь  в  седле
по-татарски, на один бок.
     - Ах,  аспид!  ах, погубитель! - застонал старик. - Видел, Михей Зотыч?
Гибель  моя,  а не сын... Мы с Булыгиным на ножах, а он, слышь, к Булыгиным.
Уж  я  его,  головореза, три раза проклинал и на смирение посылал в степь, и
своими  руками  терзал - ничего не берет. У других отцов сыновья - замена, а
мне нож вострый. Сколько я денег за него переплатил!
     - В годы войдет - образумится.
     Харитон  Артемьич спохватился, что сгоряча сболтнул лишнее, и торопливо
повел  мудреного  гостя  в горницы. Весь второй этаж был устроен на отличку:
зал,  гостиная,  кабинет, столовая, спальня, - все по-богатому, как в первых
купеческих  домах.  Стены  везде  были  оклеены  бархатными дорогими обоями,
потолки  лепные,  мебель  крыта  шелком  и  трипом.  Один  только недостаток
чувствовался  в  этой  богатой  обстановке:  от нее веяло нежилым. Вся семья
жалась  в  нижнем,  этаже,  в  маленьких,  низких  комнатах, а парадный верх
служил  только  для  приемов. Летом еще девицы получали дозволение проходить
на террасу.
     - Одна  мебель  чего  мне  стоила,  - хвастался старик, хлопая рукой по
дивану.  -  Вот  за  эту  орехову  плачено  триста  рубликов...  Кругленькую
копеечку  стоило  обзаведенье, а нельзя супротив других ниже себя оказать. У
нас  в  Заполье  по-богатому  все  дома налажены, так оно и совестно свиньей
быть.
     Гость   внимательно