- Вы-то чему радуетесь?
     - Я-то? Я - публика.
     Потом поднялся какой-то глухой шум и доктор шепнул соседке:
     - Вот и новая история привалила.
     В  залу,  -  несмотря  на давку, была впущена услужливым сторожем целая
толпа.  Это  был  новый  Коммерческий  Зауральский  банк  в  полном составе.
Харитина  сразу  узнала  и  Май-Стабровского,  и Драке, и Штоффа, и Шахму, и
Галактиона.   Ей  показалось,  что  последний  точно  прятался  за  другими.
Банковская  компания  приехала в суд прямо с обеда по случаю открытия банка,
и  все имели празднично-рассеянный вид, точно приехали на именины. Последним
сквозь  толпу  пробился  Харитон  Артемьич.  Он  был  пьян и глупо улыбался,
обводя  публику  ничего  не видевшими глазами. Кстати, за обедом, в качестве
почетного  гостя,  он  чуть  не побил Мышникова, который поэтому не явился в
суд вместе с другими.
     - Вот  у  меня  какие  зятья!  -  хрипел  Малыгин,  указывая  на скамью
подсудимых. - Семейная радость, одним словом.
     Его  с  трудом  увели.  На  подъезде  неистовый  старик  все-таки успел
подраться с судейским курьером и сейчас же заплатил за обиду.
     Харитина  вся  выпрямилась, когда почувствовала присутствие Галактиона,
-  она  именно  чувствовала, а не видела его. Ей сделалось и обидно и стыдно
за  него,  за  то,  что  он  ничего не понимает, что он мог обедать с своими
банковскими,  когда  она  здесь  мучилась одна, что и сейчас он пришел в это
страшное  место  с  праздничным  хмелем в голове. Другим-то все равно, и ему
тоже.  Даже Полуянов не сделал бы так. Затем она чувствовала, что он смотрит
на  нее  и  жалеет,  и ей захотелось вдруг плакать, броситься к нему на шею,
убежать.  Он  действительно  подошел  к  ней,  когда доктора зачем-то вызвал
судейский  курьер,  сел  рядом  и молча пожал ей руку. Потом он наклонился к
ней и шепнул:
     - Вот нас с тобой так же будут судить, только вместе.
     Она  со  страхом  отодвинулась  от него, а он смотрел на нее и улыбался
такою недоброю улыбкой.


VII

     Полуянов  был  осужден.  Его приговорили к ссылке в не столь отдаленные
места  Сибири,  что  было  равносильно  возвращению на родину. Он опять упал
духом  и  вместо последнего слова расплакался самым глупым образом. Его едва
успокоили.  В  момент  приговора  Харитины  в  зале  суда  уже  не было. Она
перестала  интересоваться  делом  и  уехала  с  доктором  утешать  Прасковью
Ивановну.
     - Мы  теперь  обе  овдовели,  -  говорила  она,  целуя  подругу,  -  ты
по-настоящему,  а  я  по-соломенному. Ах, как у тебя хорошо здесь, Прасковья
Ивановна! Все свое, никто тебя не потревожит: сама большая, сама маленькая.
     - В чужом рте кусок велик, - уклончиво ответила Прасковья Ивановна.
     Окончания  дела  должен  был  ждать  в суде доктор. Когда дамы остались
одни, Харитина покачала головой и проговорила:
     - Сопьется вконец паренек-то.
     - Близко того дело.
     - Знаешь что, Прасковья Ивановна, беспременно его надо женить.
     Эта  мысль очень понравилась обеим, и они принялись обсуждать ее на все
лады.  За  невестами  в  Заполье  дело  не станет. Вот, например, хоть взять
Нагибина  -  куда он квасит дочь? Денег у него тысяч триста, а дочь-то одна.
Положим,  что  она  рябовата и немного косит, - ну, да доктору с женина лица
не   воду  пить.  Умный  человек  и  сам  поймет,  что  с  голою  красавицей
наплачешься.  Жалованьишко-то  куда  не велико, а тут и одень, и обуй, и дом
поставь,  и  гостей принимай. Трудненько женатому-то с голою женой жить, а у
Нагибиной  всего  много.  В самый раз доктору нагибинская дочь, хотя она и в
годках. Сказывают, и с ноготком девушка, - попридержит мужа, когда нужно.
     В  самый  разгар  этих  матримониальных  соображений  вернулся  из суда
доктор  с  известием  об  осуждении  Полуянова.  Харитина  отнеслась  к этой
новости почти равнодушно, что удивило даже Прасковью Ивановну.
     - Какая-то ты каменная, Харитина. Ведь не чужой человек, а муж.
     - Был  муж,  а  теперь  арестант... Что же, по-твоему, я пойду за ним с
арестантскою  партией в ссылку... надену арестантский халат и пойду? Покорно
благодарю!
     - Все-таки... Ты бы хоть съездила к нему в острог.
     - А  если  я не хочу? Не хочу, и все тут... И домой не хочу и к отцу не
пойду... никуда!
     - Что же ты будешь делать?
     - Не знаю.
     Доктор  присутствовал  при  этой  сцене  немым  свидетелем и только мог
удивляться.  Он  никак  не  мог  понять  поведения Харитины. Разрешилась эта
сцена  неожиданными  слезами. Харитина села прямо на пол и заплакала. Доктор
инстинктивно бросился ее поднимать, как человека, который оступился.
     - Не  надо...  не  надо...  -  шептала Харитина, закрывая лицо руками и
защищаясь  всем  своим  молодым телом. - Ах, какой вы глупый, доктор! Ведь я
еще  не  жила...  совсем  не жила! А я такая молодая, доктор! Оставьте меня,
доктор!  Какая  я  гадкая...  Понимаете, я ненавижу себя!.. Всех ненавижу...
вас...
     Прасковья Ивановна сделала доктору глазами знак, чтоб он уходил.
     - Муж   -  арестант  и  жена  тоже,  значит,  арестантка,  -  повторяла
Харитина, ломая в отчаянии руки. - Я не хочу... не хочу... не хочу!
     Прасковья  Ивановна  долго  отваживалась  с  ней  и  никак  не могла ее
успокоить.
     - Что  я  такое? Ни девка, ни баба, ни мужняя жена, - говорила Харитина
в  каком-то  бреду.  -  А  мужа  я  ненавижу  и ни за что не пойду к нему! Я
выходила замуж не за арестанта!
     - Все-таки  нужно  съездить  к  нему  в острог, - уговаривала Прасковья
Ивановна.  -  После,  как  знаешь,  а сейчас нехорошо. Все будут пальцами на
тебя показывать. А что касается... Ну, да за утешителями дело не станет!
     - Никого мне не нужно!
     - А  Галактион?..  Ведь  он  был  на суде и сидел рядом с тобой. Что он
тебе говорил?
     Харитина  вспомнила  предсказание Галактиона и засмеялась. Вот придумал
человек!..  А  все-таки он пришел в суд, и она уже не чувствовала убивавшего
ее одиночества.
     Придумывая,  чем бы развлечь гостью, Прасковья Ивановна остановилась на
блестящей мысли, которая поразила ее своею неожиданностью.
     - Харитина,  знаешь  что:  мы  ищем  богатую невесту доктору, а невеста
сама  его  ждет.  Знаешь  кто?  Будем  сватать  за  него  твою сестру Агнию.
Самому-то ему по мужскому делу неудобно, а высватаю я.
     - Ты?
     - Я. Думаешь, испугалась, что говорят про Галактиона?
     - Да тебя мамынька на порог не пустит.
     - А  вот  и  пустит.  И еще спасибо скажет, потому выйдет так, что я-то
кругом  чиста.  Мало  ли  что про вдову наболтают, только ленивый не скажет.
Ну,  а  тут  я  сама  объявлюсь, - ежели бы была виновата, так не пошла бы к
твоей  мамыньке. Так я говорю?.. Всем будет хорошо... Да еще что, подошлем к
мамыньке  сперва  Серафиму.  Еще  того  лучше будет... И ей будет лучше: как
будто промежду нас ничего и не было... Поняла теперь?
     Этот  смелый  проект совсем захватил Харитину, так что она даже о своем
горе позабыла.
     - А  доктор-то  как?  -  думала  она вслух. - Вдруг он не согласится?..
Агния в годках, да и лицом не дошла.
     - Ну,  это  уж  мое  дело! Я уговорю доктора, а ты к Серафиме съезди...
да.
     Харитина  настолько успокоилась, что даже согласилась съездить к мужу в
острог. Полуянов был мрачен, озлоблен и встретил жену почти враждебно.
     - Спасибо,  милая,  что  не  забываешь  мужа, - говорил он с притворным
смирением. - Аще бог соединил, человек да не разлучает... да.
     - Не   понимаю   я,  Илья  Фирсыч,  какие  ты  загадки  загадываешь,  -
равнодушно ответила Харитина.
     - Не  понимаешь?  Для других я лишенный прав и особенных преимуществ, а
для  тебя  муж... да. Другие-то теперь радуются, что Полуянова лишили всего,
а  сами-то  еще хуже Полуянова... Если бы не этот проклятый поп, так я бы им
показал.  Да  еще  погоди,  доберусь!..  Конечно, меня сошлют, а я их оттуда
добывать буду... хха! Они сейчас радуются, а потом я их всех подберу.
     Харитина  слушала  Полуянова, и ей казалось, что он рехнулся и начинает
заговариваться.  Свидание  кончилось  тем, что он поссорился с женой и даже,
затопал на нее ногами.
     - И  до  тебя  доберусь!  -  как-то  зашипел он. - Ты думаешь, я совсем
дурак и ничего не вижу? Своими руками задушу.
     - Руки коротки, - дерзко ответила Харитина и ушла, не простившись.
     На  другой  день  Харитина  получила  от  мужа  самое жалкое письмо. Он
униженно  просил  прощения и умолял навестить его. Харитина разорвала письмо
и  не  поехала  в  острог.  Ее теперь больше всего интересовала затея женить
доктора   на   Агнии.   Серафима  отнеслась  к  этой  комбинации  совершенно
равнодушно и только заметила:
     - Хочется  тебе,  Харитина,  вязаться в такое дело... Да и жених-то ваш
горькая пьяница.
     - Да ты только мамыньке скажи, Серафима.
     - Говори сама.
     В  сущности  этот  план задел в Серафиме неистребимую женскую слабость,
и,  поломавшись,  она  отправилась к матери для предварительных переговоров.
Анфуса  Гавриловна  даже  испугалась,  когда  было упомянуто имя ненавистной
Бубнихи.
     - Мамынька,  ведь  нам  с  ней  не детей крестить, - совершенно резонно
объяснила  Серафима.  -  А  если бог посылает Агнии судьбу... Не век же ей в
девках вековать. Пьяница проспится, а дурак останется дураком.
     - Ох, боюсь я, Сима... Как-то всех боюсь. Это тебя Харитина подослала?
     - Хоть бы и она, мамынька. Дело-то такое, особенное.
     Два  дня  думала  Анфуса Гавриловна, плакала, молилась, а потом послала
сказать Серафиме, что согласна.
     В  малыгинском  доме поднялся небывалый переполох в ожидании "смотрин".
Тут  своего  горя  не  расхлебаешь:  Лиодор  в  остроге,  Полуянов пойдет на
поселение,  а  тут новый зять прикачнулся. Главное, что в это дело впуталась
Бубниха,   за   которую   хлопотала  Серафима.  Старушка  Анфуса  Гавриловна
окончательно  ничего  не  понимала  и  дала  согласие  на  смотрины в минуту
отчаяния. Что же, посмотрят - не съедят.
     Как  согласился  на  эту  комедию  доктор  Кочетов,  трудно сказать. Он
попрежнему  бывал  у  Прасковьи  Ивановны)  по  вечерам,  как  и раньше, пил
бубновскую  мадеру  и  слушал  разговоры  о  женитьбе. Сначала эти разговоры
поразили   его   своею  нелепостью,  а  потом  начали  развлекать.  Надо  же
чем-нибудь  развлекаться.  Прасковья  Ивановна  с  тактом опытной женщины не
называла  долго невесты по имени, поджигая любопытство подававшегося жениха.
Доктор  шутил,  пил мадеру и чувствовал, что его охватывает еще неиспытанное
волнение, а матримониальные разговоры создавали сближающую обстановку.
     Раз,  когда доктор был особенно в ударе, Прасковья Ивановна поймала его
на слове и повезла.
     - Интересно, что это будет за комедия, - посмеивался доктор.
     - А  вот увидите... Будьте смелее. Ведь девушка еще ничего не понимает,
всего стесняется, - понимаете?
     - Хорошо, хорошо... Знаете русскую поговорку: свату первая палка.
     Доктор  был  неприятно удивлен, когда Прасковья Ивановна подвезла его к
малыгинскому дому. Он хотел даже улизнуть с подъезда, но было уже поздно.
     - Глупости!  -  решительно  заявляла  Прасковья  Ивановна,  поддерживая
доктора  за руку. - Для вас же хлопочу. Женитесь и человеком будете. Жена-то
не даст мадеру пить зря.
     Малыгинский  дом волновался. Харитон Артемьич даже не был пьян и принял
гостей  с  озабоченною солидностью. Потом вышла сама Анфуса Гавриловна, тоже
встревоженная  и  какая-то  несчастная.  Доктор понимал, как старушке тяжело
было  видеть  в  своем  доме  Прасковью  Ивановну, и ему сделалось совестно.
Последнее  чувство  еще  усилилось,  когда к гостям вышла Агния, сделавшаяся
еще  некрасивее  от  волнения.  Она  так  неловко  поклонилась  и  все время
старалась не смотреть на жениха.
     - А  у  меня  все  поясница  к  ненастью  тоскует, - завел было Харитон
Артемьич  политичный разговор, стараясь попасть в тон будущему зятю доктору.
- И с чего бы, кажется, ей болеть?
     Прасковья  Ивановна  шушукалась  с  невестой и несколько раз без всякой
побудительной  причины  стремительно  начинала ее целовать. Агния еще больше
конфузилась,  и это делало ее почти миловидной. Доктор, чтобы выдержать свою
жениховскую  роль  до  конца, подошел к ней и заговорил о каких-то пустяках.
Но  тут  его  поразили  дрожавшие  руки  несчастной  девушки.  "Нет,  уж это
слишком", - решил доктор и торопливо начал прощаться.
     - Куда  же  это  вы?  -  каким-то  упавшим  голосом заговорил хозяин. -
Выпили бы мадерцы... Я от поясницы грешным делом мадерцой лечусь.
     - Как-нибудь в другой раз, Харитон Артемьич, - бормотал доктор.
     - Что,   понравилась   вам  невеста?  -  спрашивала  дорогой  Прасковья
Ивановна, еще охваченная свадебным волнением.
     - Во-первых,  вы не должны мне говорить "вы", будущая посаженая мать, -
ответил  доктор,  крепко  притягивая  к  себе  сваху за талию, - они ехали в
одних санях, - а во-вторых, я хочу мадеры, чтобы вспрыснуть удачное начало.
     В  передней,  помогая  раздеваться свахе, доктор обнял ее и поцеловал в
затылок,   где  золотистыми  завитками  отделялись  короткие  прядки  волос.
Прасковья  Ивановна кокетливо ударила его по руке и убежала в свою комнату с
легкостью и грацией расшалившейся девочки.
     "А  ведь  посаженая  маменька  того..."  -  думал  доктор, расхаживая в
ожидании мадеры по гостиной.
     Прасковья  Ивановна  заставила  себя  подождать и вышла по-домашнему, в
шелковом  пенюаре.  Ставя  на  стол  бутылку какой-то заветной мадеры, она с
кокетливой строгостью проговорила:
     - Вот  что,  посаженый  сынок,  от  тебя-то  я не ожидала, что ты такой
повеса... Смотри, я строгая!
     - Мамынька, я больше не буду.
     По  возбужденному  лицу  Прасковьи  Ивановны румянец разошелся горячими
пятнами,  и  она  старалась не смотреть на доктора, пока он залпом выпил две
рюмки.
     - Ну,  так  что  же,  как невеста? - спросила она изменившимся голосом,
вскидывая на доктора влажные глаза. - Девушка славная.
     - Мне   главное  -  сколько  приданого...  Будемте  говорить  серьезно,
мамынька. Уговор на берегу.
     - Вот  ты  какой,  а?..  А  раньше  что  говорил?  Теперь, видно, за ум
хватился.  У  Малыгиных  для  всех  зятьев  один порядок: после венца десять
тысяч, а после смерти родителей по разделу с другими.
     - А нельзя до смерти ухватить все, мамынька?
     Прасковья  Ивановна  лукаво  посмотрела на дурачившегося доктора и тихо
засмеялась.
     - Ах,  повеса,  повеса!  -  шептала она, оказывая слабое сопротивление,
когда  доктор  обнял  ее  и  начал  целовать.  -  Я сейчас закричу... Как вы
смеете, нахал?.. Я... я...


VIII

     Коммерческий  Зауральский  банк  был  открыт.  Помещался  он на главной
Московской  улице в большем двухэтажном доме, отделанном специально для этой
цели.  Великолепный  подъезд,  отделанная  дубом передняя, широкая лестница,
громадный   зал   с   дубовыми   конторками   для   служащих,  кассирская  с
металлической   сеткой,  комната  правления  с  зеленым  столом  и  солидною
мебелью,  приемная, - одним словом, все в солидно-деловом, банковском стиле.
Когда  Галактион  вошел  сюда  в первый раз, его охватило какое-то особенное
чувство  почти  детского  страха. Да, здесь будут вершиться миллионные дела,
решаться  судьба  громадного  края и сосредоточиваться самые жгучие интересы
всех прикосновенных к коммерции людей.
     Правление  нового  банка организовано было раньше. В него вошли членами
Стабровский,  Штофф,  Драке,  Галактион,  Шахма  и  Мышников.  По  настоянию
Стабровского,  управляющим банка был избран Драке. Галактион отлично понимал
политику  умного  поляка,  не  хотевшего  выставлять  себя в первую голову и
выдвинувшего  на  ответственный  пост  безыменного  и для всех безразличного
немца.  Это было сделано замечательно остроумно, как оказалось впоследствии,
потому  что  все  члены  правления  в  затруднительных  случаях ссылались на
упрямого   немца,  с  которым  никак  не  сладишь.  Мышников,  кроме  своего
членства,  еще  получил звание юрисконсульта. Самый щекотливый вопрос был на
первое   время   относительно   членских  взносов.  Из  всех  членов  только
Стабровский  и  Шахма были людьми богатыми и не стеснялись средствами. Затем
немцы  где-то  раздобылись,  и  Мышников  тоже.  Оставался один Галактион, у
которого ничего не было.
     - Это пустяки, - успокаивал его Стабровский. - Мы это дело устроим.
     Стабровский  сам  предложил  Галактиону тридцать тысяч, обеспечив себя,
конечно, расписками и домашними векселями.
     - Ведь  это  мне решительно ничего не стоит, - объяснял он смущавшемуся
Галактиону.  -  Деньги  все равно будут лежать, как у меня в кармане, а года
через три вы их выплатите мне.
     Получалось  все-таки  неловкое  положение,  и Галактион почувствовал те
невидимые  путы,  которыми связывал его Стабровский. Ведь даром не оказывают
такого  широкого доверия и не дают таких денег. Но другого исхода не было, и
Галактион  вынужден был принять эту подачку. Кстати, эта комбинация оставила
в  его  душе  затаенное  и тяжелое чувство по отношению к благодетелю. А тут
еще  Мышников, который почему-то невзлюбил Галактиона и позволял себе делать
какие-то  темные  намеки  относительно таинственного происхождения членского
взноса  Галактиона.  Определенного  никто  ничего  не  знал,  даже Штофф, но
Галактион  чувствовал себя первое время очень скверно, как человек, попавший
не  в  свою  компанию.  Мышников  только из страха перед Стабровским не смел
высказывать   про  Галактиона  всего,  что  думал  о  нем  про  себя.  Новый
юрисконсульт   отлично  понимал,  что  Стабровский  "создает"  Галактиона  в
каких-то  своих личных интересах и целях. Это его злило, потому что Мышников
завидовал  всякому  успеху,  а  тут  еще  являлось  глухое  соперничество по
отношению  к  Харитине. Одним словом, с первого же раза Мышников и Галактион
сделались настоящими врагами и взаимно ненавидели друг друга.
     - А  знаешь,  что  я  тебе скажу, - заметил однажды Штофф, следивший за
накипавшею   враждой   Мышникова  и  Галактиона,  -  ведь  вы  будете  потом
закадычными друзьями... да.
     - Гусей по осени считают, Карл Карлыч.
     - Будем посмотреть, Галактион Михеич.
     Кстати,  Штофф  был  избран  председателем  правления,  хотя  это  и не
входило  в  планы Стабровского - он предпочел бы Галактиона, но тот пока еще
не  "поспел".  Стабровский  вообще  считал  необходимым выдерживать прыткого
немца и не давать ему излишнего хода. Он почему-то ему не доверял.
     В   жизни   нового   банка   на   первых  же  порах  возникало  крупное
недоразумение  с  Ечкиным,  который  остался  в  Петербурге, устраивая акции
нового  банка на бирже. Это было очень сложное и ответственное дело, которое
мог  устроить  только один Ечкин. Но он чуть не бросил всего в самом начале,
когда  узнал,  что  не  попал  в  члены банковского правления, чего, видимо,
ожидал.  Он  даже  прислал  на  имя  нового  правления формальный отказ, что
обеспокоило  всех.  Но  Стабровский  только улыбнулся. Ечкин иногда позволял
себе  бунтовать, но все это была одна комедия, - он был совершенно "в руках"
у  Стабровского.  У них были какие-то многолетние сибирские счеты, которые в
таких  случаях  являлись  для  Ечкина холодною водой, отрезвлявшею его самое
законное  негодование,  как было и в данном случае. Стабровский ни за что не
хотел участия Ечкина в администрации банка.
     - Он  и  без  этого  получил  больше  всех  нас,  -  спокойно  объяснял
Стабровский   в  правлении  банка.  -  Вы  только  представьте  себе,  какая
благодарная  роль  у  него сейчас... О, он не будет напрасно терять дорогого
времени! Вот посмотрите, что он устроит.
     Политика  Стабровского по отношению к Галактиону скоро разъяснилась. Он
пригласил его к себе вечером и предупредил с обычною своею улыбкой:
     - Мы сегодня серьезно займемся, Галактион Михеич,