все   осмотрел,   поддакивая   хозяину,  а  потом
проговорил:
     - Наладил  ты  себе,  Харитон  Артемьич,  не дом, а пряменько сказать -
трактир.
     Это  замечание  поставило  хозяина в тупик: обидеться или поворотить на
шутку?   Вспомнив  про  дочерей,  он  только  замычал.  Ответил  бы  Харитон
Артемьич,  -  ох, как тепленько бы ответил! - да лиха беда, по рукам и ногам
связан.  Провел  он  дорогого  гостя  в  столовую,  где уже был накрыт стол,
уставленный винами и закусками.
     - Ну-ка, Михей Зотыч, огорчимся для первоначалу.
     Гость пожевал сухими губами, прищурился и быстро ответил:
     - Не  принимаю  я  огорчения-то,  Харитон  Артемьич.  И скусу не знаю в
вине,  какое  оно такое есть. Не приводилось отведывать смолоду, а теперь уж
года ушли учиться.
     "Вот  гостя господь послал: знакомому черту подарить, так назад отдаст,
-  подумал  хозяин,  ошеломленный  таким  неожиданным  ответом. - Вот тебе и
сват.  Ни  с  которого  краю  к  нему  не  подойдешь.  То ли бы дело выпили,
разговорились,  -  оно  все  само  бы  и  наладилось,  а теперь разводи бобы
всухую. Ну, и сват, как кривое полено: не уложишь ни в какую поленницу".
     Пришлось   "огорчиться"  одному.  Налил  себе  Харитон  Артемьич  самую
большую рюмку, "протодьяконскую", хлопнул и, не закусывая, повторил.
     - У  нас  между  первой  и  второй  не  дышат,  -  объяснил  он.  - Это
по-сибирски  выходит.  У нас все в Заполье не дураки выпить. Лишнее в другой
раз  переложим,  а  в  компании нельзя. Вот я и стар, а компании не порчу...
Все бросить собираюсь.
     Дальше  хозяин уже не знал, что ему и говорить. Но на выручку появилась
Анфуса  Гавриловна  в своем новом тяжелом шелковом платье, стоявшем коробом,
и  в  купеческой  косынке-головке.  Она  степенно  поклонилась гостю. За ней
показались  девицы.  Они  жеманно  переглянулись,  оглядев  гостя  с  ног до
головы.  Все  невесты  на  подбор:  любую бери. Старшая имела скучающий вид,
потому  что  ей  уже  надоела  эта  церемония  "смотрин",  да  она  плохо  и
рассчитывала   на  "судьбу",  когда  на  глазах  вертится  Харитина.  Анфуса
Гавриловна  с  первого  раза  заметила,  что  отец  успел  "хлопнуть" прежде
времени, а гость и не притронулся ни к чему.
     - Ну-ка,  как  он  теперь  откажется,  ежели  хозяйка  угощать будет? -
заметил хозяин, глупо хихикнув. - Фуса, ну и гость: ни единой капли...
     - Что  же,  не  всем  пить, - заметила политично хозяйка, подбирая губы
оборочкой. - Честь честью, а неволить не можем.
     - Это  ты правильно, хозяюшка, - весело ответил гость. - Необычен я, да
и стар. В черном теле прожил всю жизнь, не до питья было.
     Хозяин,  воспользовавшись  случаем,  что при госте жена постеснится его
оговорить,  налил  себе  третью  "протодьяконскую".  Анфуса  Гавриловна даже
отвернулась,  предчувствуя  скандал. Старшая дочь Серафима нахмурила брови и
вопросительно  посмотрела  на  мать.  В  это  время Аграфена внесла миску со
щами.
     - Садитесь,  Михей  Зотыч,  -  приглашала  хозяйка.  - Не обессудьте на
угощении.
     - Вот  што,  милая,  -  обратился  гость к стряпке, - принеси-ка ты мне
ломтик  ржаного  хлебца черствого да соли крупной, штобы с хрустом... У вас,
Анфуса   Гавриловна,   соль   на   дворянскую   руку:  мелкая,  а  я  привык
по-крестьянски солить.
     - Вот  это я люблю! - поддержал его хозяин. - Я сам, брат, не люблю все
эти  трень-брень, а все бабы моду придумывают. Нет лучше закуски, как ржаная
корочка с сольцой да еще с огурчиком.
     Серафима  была  посажена напротив гостя, чтобы вся была на виду. На ней
лежала  сейчас  нелегкая  обязанность  показать  себя  в  лучшем виде, какой
только  полагается  для  девиц. Впрочем, она была опытной в подобных делах и
нисколько  не стеснялась, тем более что и будущий свекор ничего страшного не
представлял  своею  особой. Мать взглянула на нее всего один раз, и Серафима
отлично  поняла  этот  взгляд:  "Притворяется  старичонко, держи ухо востро,
Сима".  Когда  хозяйка  налила  гостю  тарелку щей, он сделал смешное лицо и
сказал еще смешнее:
     - Матушка, а ведь я обожгусь серебряною-то ложкой. Мне бы деревянную.
     Бойкая  Харитина  сразу сорвалась с места и опрометью бросилась в кухню
за  ложкой,  - эта догадливость не по разуму дорого обошлась ей потом, когда
обед кончился. Должна была подать ложку Серафима.
     - Стрела,  а  не  девка!  - еще больше некстати похвалил ее захмелевший
домовладыка.  -  Вот  посмотри,  Михей  Зотыч,  она  и  мне ложку деревянную
приволокет: знает мой карахтер. Еще не успеешь подумать, а она уж сделала.
     Харитина  действительно вернулась с двумя ложками, сияющая своею раннею
молодостью,  веселая,  улыбающаяся.  Взглянув  на  мать,  она  поняла, какую
глупость  сделала,  и  раскраснелась  еще  сильнее  -  и стала еще красивее.
Серафима  ела  выскочку  глазами, и только одна Агния оставалась безучастной
ко  всему  и  внимательно рассматривала лысую голову мудреного гостя. Анфуса
Гавриловна  завела  политичный  разговор  о погоде, о соборном протопопе, об
ярмарке  и  т.д. Она несколько раз давала случай Серафиме вставить словечко,
-  не  прежнее  время,  когда  девки сидели, набравши воды в рот, как немые.
Одним  словом, Анфуса Гавриловна оказалась настоящим полководцем, хотя гость
уже  давно про себя "прикинул в уме всех трех сестер: младшая хоть и взяла и
красотой  и удалью, а еще невитое сено, икона и лопата из нее будет; средняя
в  самый  раз,  да  только  ленива,  а  растолстеет  -  рожать будет трудно;
старшая,  пожалуй,  подходящее  всех  будет,  хоть  и  жидковата  из  себя и
модничает  лишнее.  Ну, в годы войдет и раздобреет, а главное, у ней в глазу
огонек  есть,  -  упрямо  таково взглянет. По матери девицы издались, нечего
напрасно хаять.
     Хозяйку  огорчало  главным  образом то, что гость почти ничего не ел, а
только  пробовал.  Все свои ржаные корочки сосет да похваливает. Зато хозяин
не  терял времени и за жарким переехал на херес, - значит, все было кончено,
и  Анфуса  Гавриловна  перестала  обращать  на  него  внимание. Все равно не
послушает  после третьей рюмки и устроит штуку. Он и устроил, как только она
успела подумать.
     - Михей  Зотыч,  вот  мои  невесты: любую выбирай, - брякнул хозяин без
обиняков. - Нет, врешь, Харитину не отдам! Самому дороже стоит!
     - Харитон  Артемьич, перестань ты непутевые речи говорить, только девиц
конфузишь, - попробовала оговорить мужа Анфуса Гавриловна.
     - Я?!. Ты меня учить?..
     Гость остановил хозяйский кулак, готовившийся ударить по столу.
     - Полюбился  ты  мне  с первого раза, Харитон Артемьич, - проговорил он
ласково.  -  Душа  нараспашку...  Лишнее  скажешь: слышим - не слышим. Вы не
беспокойтесь, Анфуса Гавриловна. Дело житейское.
     Вспыхнувшая  пьяная  энергия  сразу  сменилась слезливым настроением, и
Харитон  Артемьич  принялся  жаловаться  на  сына  Лиодора,  который  от рук
отбился  и на него, отца, бросился как-то с ножом. Потом он повторил начатый
еще давеча разговор о зятьях.
     - Первого  зятя ты у меня видел, - говорил Харитон Артемьич, откладывая
один  палец.  -  Он  у  меня  из  счету вон, потому как нам низко с писарями
родство  разводить.  Вторая  дочь Татьяна вышла за Пашку Булыгина: с моим-то
Лиодоркой  два  сапога  пара.  Тоже  такой  зятек,  не обрадуешься... Как-то
обещался  своими руками меня задавить, ежели попадусь. Ну, дурак, а у дурака
дурацкий  и  разговор...  А  третий  зять  у  меня  немец  Штофф, - это как,
по-твоему?  Мы  его полуштофом зовем, потому как ростом маленько не дошел...
Евлампию  дочь  у  меня этот самый полуштоф сманул, и мне никакого уважения.
Хоть  бы  богатый  был, а то шантрапа немец. Одно у него: крещеный по нашему
православному  закону.  Вот  какие  все  патреты вышли!.. Трех дочерей отдал
замуж,  а  доведись  -  и пообедать ни у одного зятя не пообедаешь: у писаря
мне  низко обедать, Пашка Булыгин еще побьет, а немец мой сам глядит, где бы
пообедать.  А  теперь  вот этих трех надо замуж выдать. Тоже еще неизвестно,
каких  зятьев господь пошлет... Только вперед тебе скажу: Харитину не отдам.
Ни-ни...
     - Харитон  Артемьич,  будет  тебе,  - со слезами в голосе молила Анфуса
Гавриловна. - Голову ты с дочерей снял.
     - Не  отдам  Харитину!  -  кричал старик. - Нет, брат, шалишь!.. Самому
дороже стоит!
     - Дело  божье,  Харитон  Артемьич,  -  политично ответил гость, собирая
свои  корочки  в сторону. - А девицам не пристало слушать наши с тобой речи.
Пожалуй, и лишнее скажем.
     Девушки  посмотрели  на  мать  и  все разом поднялись. Харитон Артемьич
понял  свою  оплошку  и  только  засопел  носом,  как  давешний  иноходец. К
довершению скандала, он через пять минут заснул.
     - Уж  вы  не  обессудьте  на  нашем  невежестве, - умоляюще проговорила
Анфуса Гавриловна, поднимаясь.
     - Что  же,  дело житейское, - наставительно ответил гость и вздохнул. -
А кто осудит, тот и грех на себя примет, Анфуса Гавриловна.
     - Ах, замаялась я, Михей Зотыч!..
     - Главная  причина:  добрый  человек, а от доброго человека и потерпеть
можно.  Слабенек  Харитон Артемьич к винцу... Ах, житейское дело! Веселенько
у  вас  поживают  в Заполье, слыхивал я. А не осужу, никого не осужу... И ты
напрасно огорчаешься, мать.
     Это  простое  приветливое слово сразу ободрило Анфусу Гавриловну, и она
посмотрела  на гостя, как на своего домашнего человека, который сору из избы
не  вынесет.  И  так  у  него  все  просто, по-хорошему. Старик полюбился ей
сразу.
     На прощание Михей Зотыч потрепал хозяюшку по плечу и проговорил:
     - Хороши  твои  девушки,  хороши красные... Которую и брать, не знаю, а
начинают  с  краю.  Серафима  Харитоновна, видно, богоданной дочкой будет...
Галактиона-то  моего  видела?  Любимый  сын  мне  будет,  хоша мы не ладим с
ним... Ну, вот и быть за ним Серафиме. По рукам, сватья...
     Анфуса  Гавриловна  расплакалась.  Очень  уж  дело  выходило большое, и
как-то сразу все обернулось. Да и жаль Серафиму, точно она ее избывала.


V

     Про  Заполье  далеко  шла  слава,  как  про  город  бойкий,  богатый  и
оборотистый.   Он   залег   в   низовьях   реки  Ключевой,  главной  артерии
благословенного  Зауралья,  -  в  самом  горле, как говорили старожилы. Река
была  главною кормилицей. Другим важным обстоятельством было то, что Заполье
занимало  границу,  отделявшую  собственно  Зауралье  от начинавшейся за ним
степи,  или,  как  говорили  мужики, "орды". В сущности настоящая степь была
далеко,  но  это  название сохранялось за тою смешанною полосою, где русская
селитьба  мешалась  с  башкирской и казачьими землями. Весь бассейн Ключевой
представлял  собой  настоящее  золотое  дно,  потому что здесь осело крепкое
хлебопашественное   население,  и  благодатный  зауральский  чернозем  давал
баснословные  урожаи,  не  нуждаясь  в  удобрении.  С  другой стороны, степь
давала  богатое  степное  сырье - сало, кожи, конский волос, гурты курдючных
баранов  и  степных  быков,  косяки  степных  лошадей  и целый ряд бухарских
товаров.  Бывший  пограничный  городок  захватил  в  свои  руки  всю хлебную
торговлю   и   все   операции   со   степным   сырьем.  Условия  были  самые
благоприятные.  Скупленный  в  Зауралье хлеб доставлялся запольскими купцами
на  все  уральские  горные  заводы  и  уходил  далеко  на север, на холодную
Печору,  а  в  засушливые  годы  сбывался  в  степь.  Заполье пользовалось и
степною  засухой  и  дождливыми  годами:  когда  выдавалось сырое лето, хлеб
родился  хорошо  в  степи,  и  этот  дешевый ордынский хлеб запольские купцы
сбывали  в  Зауралье  и на север, в сухое лето хлеб родился хорошо в полосе,
прилегавшей  к Уральским горам, где влага задерживалась лесами, и запольские
купцы  везли  его  в  степь,  обменивая  на степное сырье. Все шло на пользу
начетистому  запольскому  купцу - и засуха и дождливые годы. Он получал свою
выгоду  и  от  дешевого  и  от  дорогого хлеба, а больше всего от тех темных
операций  в  безграмотной простоватой орде, благодаря которым составилось не
одно крупное состояние.
     Ко  всему этому нужно прибавить еще одно благоприятное условие, именно,
что    ни    Зауралье,    населенное    наполовину   башкирами,   наполовину
государственными  крестьянами,  ни  степь,  ни казачьи земли совсем не знали
крепостного  права,  и экономическая жизнь громадного края шла и развивалась
вполне  естественным  путем,  минуя  всякую опеку и вмешательство. Поэтому и
объявленная  воля  не  произвела  здесь  никаких  коренных изменений в общем
укладе,  а  только  получилась  некоторая  разница  в названиях. Наш рассказ
относится  именно  к  этому  периоду,  к первой половине шестидесятых годов,
когда  Заполье  находилось в зените своей славы, как главный хлебный рынок и
посредник между степью и собственно Россией.
     По  внешнему  виду  Заполье  ничего особенного из себя не представляло:
маленький  уездный  городок с пятнадцатью тысячами жителей, и больше ничего.
Купечество  составляло  здесь  все,  и  в  целом  уезде  не  было  ни одного
дворянского  имения.  В  Заполье  из  дворян  проживало  человек  десять, не
больше,  да  и  те  все  были  наперечет,  начиная  с знаменитого исправника
Полуянова  и  кончая приблудным русским немцем Штоффом, явившимся неизвестно
откуда   и   еще   более  неизвестно  зачем.  Остальные  дворяне  были  тоже
сомнительного   свойства,   больше  из  сибирских  выходцев  -  семинаристы,
дослужившиеся  до  Владимира,  отставные  казачьи офицеры и потомки каких-то
мифических  сибирских  князцев. Сообразно этому купеческому складу устроился
и  весь  город.  Купец сказывался во всем. Самым живым местом являлся старый
гостиный  двор,  а  затем  Хлебная  улица,  усаженная  крепкими  купеческими
хороминами,  -  два  порядка  этой  улицы  со своими каменными белыми домами
походили    на   две   гигантских   челюсти,   жевавших   каменными   зубами
благосостояние  Зауралья  и  прилегавшей  к  нему "орды". Все эти купеческие
дома   строились   по   одному  плану:  верх  составлял  парадную  половину,
пустовавшую  от  одних  именин  до  других,  а  нижний  этаж  делился на две
половины,  из которых в одной помещался мучной лабаз, а в другой ютилась вся
купеческая  семья. Все богатое, именитое в Заполье сбилось именно на Хлебной
улице   и   частью  на  Хлебном  рынке,  которым  она  заканчивалась,  точно
переходила   в   громадный   желудок.   Совершенно   отдельно   стояли  дома
купцов-степняков,  то  есть  торговавших  степным  сырьем,  как Малыгин. Они
большею  частью  проживали  по  своим  салотопенным заимкам, приютившимся на
реке  Ключевой  выше  и ниже города. Река Ключевая должна была бы составлять
главную  красоту  города, но этого не вышло, - городскую стройку отделяло от
реки  топкое болото в целую версту. Церквей было не особенно много - зеленый
собор  в честь сибирского святого Прокопия, память которого празднуется всею
Сибирью  8  июля,  затем  еще  три  церкви,  и  только.  Этим  Заполье резко
отличалось  от  коренных  российских городов. Сибирь вообще не богомольна, а
затем  половина  запольского  купечества держалась старой веры или считалась
единоверцами.  Остальные  улицы  были  заняты  мещанскою  стройкой  и домами
разночинцев.  Все  это  были  деревянные  домики, в один этаж, с целым рядом
служб.  И  мещанину  и разночинцу жилось в Заполье хорошо, благо работы всем
было по горло.
     - Правильный  город,  -  вслух  думал старик Колобов, выходя на Хлебную
улицу. - Нечего сказать, хороший город.
     День  уже склонялся к вечеру, и где-то звонили к вечерне. Летом Хлебная
улица  пустовала,  и  у  лавок  без  дела  слонялись  только  приказчики  да
подрушные.  От безделья они с утра до вечера жарили в шашки или с хлыстами в
руках  гонялись  за  голубями,  смело  забиравшимися  прямо  в  лавки, где в
открытых  сусеках  ссыпаны  были  разные  крупы, овес и горох. Народ был все
рослый,  краснорожий,  как  и  следует  быть  запольским приказчикам. Старик
Колобов   остановился   у   одной   лавки,   где   шла   ожесточенная  игра,
сопровождавшаяся  веселым  ржаньем,  прибаутками  и  тычками,  посмотрел  на
молодцов и только покачал головой.
     - Тебе что понадобилось, дедко?
     - А вчерашний день потерял, миленькие...
     - Проваливай в палевом, приходи в голубом...
     Старик  шел  не  торопясь.  Он читал вывески, пока не нашел то, что ему
нужно.  На большом каменном доме он нашел громадную синюю вывеску, гласившую
большими  золотыми  буквами:  "Хлебная торговля Т.С.Луковникова". Это и было
ему  нужно.  В  лавке  дремал благообразный старый приказчик. Подняв голову,
когда  вошел  странник,  он  машинально взял из деревянной чашки на прилавке
копеечку и, подавая, сказал:
     - Прими, старичок.
     - Спасибо,  миленький... - отказался странник. - Мне бы Тараса Семеныча
повидать.
     - Тараса  Семеныча?  Ступай-ка  своей дорогой... Ежели каждый полезет к
Тарасу Семенычу, так ему и пообедать некогда будет.
     - Может, он почивает?
     - Нет, какой теперь сон, когда еще восьмой час на дворе?
     - Ну,  так  я  его  подожду  здесь. Доложи, што некоторый человек очень
желает его видеть по некоторому делу.
     - Да я тебе мальчик дался?
     - Ты-то не мальчик, а послать можешь... Очень бы хотел его повидать.
     Прочухавшийся  приказчик  еще  раз  смерил  странного человека с ног до
головы,  что-то  сообразил  и  крикнул  подрушного. Откуда-то из-за мешков с
мукой  выскочил  молодец,  выслушал  приказ  и полетел с докладом к хозяину.
Через  минуту  он  вернулся и объявил, что сам придет сейчас. Действительно,
послышались  тяжелые  шаги,  и  в  лавку  заднею  дверью вошел высокий седой
старик  в  котиковом  картузе.  Он  посмотрел  на  странного  человека через
старинные серебряные очки и проговорил не торопясь:
     - Это ты меня спрашивал?
     - Видно, я... Аль не узнаешь, Тарас Семеныч?
     Старик  приподнял  голову,  еще  раз  внимательно  рассмотрел мудреного
человека и с прежним спокойствием проговорил:
     - Пойдем в горницы, Михей Зотыч.
     Михей  Зотыч был один, и торговому дому Луковникова приходилось иметь с
ним  немалые  дела,  поэтому  приказчик  сразу вытянулся в струнку, точно по
нему  выстрелили.  Молодец  тоже  был  удивлен  и во все глаза смотрел то на
хозяина,  то  на  приказчика.  А  хозяин шел, как ни в чем не бывало, обходя
бунты  мешков,  а  потом  маленькою  дверцей провел гостя к себе в низенькие
горницы, устроенные по-старинному.
     - Ну,  здравствуй,  дорогой гостенек, - поздоровался он, наконец. - Али
на богомолье куда наклался?
     - Нет,  по-дорожному,  Тарас  Семеныч...  Почитай  всю  Ключевую пешком
прошел. Да вот и завернул тебя проведать...
     - Так,  так... Заходил ко мне Галактион-то, поклончик от тебя сказывал.
Да... Невесту высматривать приехали у Малыгиных.
     - Есть  и  такой  грех,  Тарас Семеныч. Житейское дело... Надо обженить
Галактиона-то, пока не избаловался.
     - Так, так.
     Хозяин  что-то  хотел  сказать,  но  только  посмотрел  на гостя своими
темными близорукими глазами. Гость понял этот немой вопрос и ответил:
     - Сам-то  Харитон Артемьич не совсем, а кровь хорошая... Хорошая кровь,
нечего хаять.
     - Которую выбрал?
     - А   с  краешку,  значит,  Серафиму.  Малость  жидковата,  а  такие-то
живущее...   Закинул   я  даве  словечко  с  самой-то.  Правильная  женщина,
обстоятельная...
     - Еще  бы,  из  старинного  рода  Анфуса-то Гавриловна. В свойстве мы с
ней, хотя и небольшая родня.
     Горницы  у  Тараса  Семеныча  были устроены по-старинному, низенькие, с
небольшими   оконцами,   запиравшимися  на  ночь  ставнями,  с  самодельными
ковриками  из  старого  тряпья, с кисейными занавесками, горками с посудой и
самым  простеньким  письменным  столом,  приткнутым в гостиной. Были еще две
маленьких  комнаты,  в одной из которых стояла кровать хозяина и несгораемый
шкаф,