ею степенностью и благообразною старостью.
     - Ну,  что  родитель, каково прыгает? - спросил он Галактиона, улыбаясь
одними глазами. - Завязали вы нам узелок с вашей мельницей... да.
     - Так  уж  вышло,  Тарас  Семеныч, - оправдывался Галактион смущаясь. -
Обижать никого не хотели.
     - Что  же,  дело житейское, - проговорил старик и вздохнул. - К тестю в
гости приехал, Галактион Михеич?
     - Да... Может быть, вам говорил что-нибудь Карл Карлыч?
     - Ах,  да,  да!.. Ндравный старик. Ничего, как-нибудь устроимся. Заходи
ко мне, - потолкуем.
     Солидный  старик очень понравился Галактиону. Не то, что тятенька Михей
Зотыч.  Мысль об отце у Галактиона являлась теперь в какой-то обидной форме.
Ему казалось, что Тарас Семеныч смотрит на него с сожалением.
     Чай  продолжался довольно долго, и Галактион заметил, что в его стакане
все  больше  и больше прибавляется рому. Набравшаяся здесь публика произвела
на  него  хорошее  впечатление  своей  простотой  и  откровенностью. Рядом с
Галактионом  оказался  какой-то ласковый седенький старичок, с утиным носом,
прилизанными  волосами на височках и жалобно моргавшими выцветшими глазками.
Он все заглядывал ему в лицо и повторял:
     - Очень мы рады... Да, рады.
     - Господа,   что   мы   тут   напрасно  время  теряем?  -  провозгласил
захмелевший Полуянов. - Едем!
     Все  разом  поднялись,  как  по  команде, и, не прощаясь друг с другом,
повалили   к  двери.  Галактион  догнал  Штоффа  уже  на  лестнице  и  начал
прощаться.
     - Ну, это дудки! - заявил немец. - У нас так не играют!.. Едем!
     - Куда?
     - А вот увидите.
     От  думы они поехали на Соборную площадь, а потом на главную Московскую
улицу.  Летом  здесь  стояла  непролазная грязь, как и на главных улицах, не
говоря  уже  о  предместьях, как Теребиловка, Дрекольная, Ерзовка и Сибирка.
Миновали  зеленый  кафедральный собор, старый гостиный двор и остановились у
какого-то  двухэтажного  каменного  дома.  Хозяином  оказался  Голяшкин.  Он
каждого  гостя  встречал  внизу,  подхватывал  под  руку,  поднимал наверх и
передавал  с  рук  на  руки  жене,  испитой болезненной женщине с испуганным
лицом.
     - Милости  просим,  господа! - повторял хозяин. - У нас все попросту!..
Пожалуйте!
     Галактиона  удивило,  что  вся  компания,  пившая  чай в думе, была уже
здесь  -  и  двое  Ивановых, и трое Поповых, и Полуянов, и старичок с утиным
носом,   и   доктор  Кочетов.  Галактион  подумал,  что  здесь  именины,  но
оказалось,  что  никаких  именин нет. Просто так, приехали - и делу конец. В
большой  столовой  во  всю  стену  был  поставлен  громадный  стол, а на нем
десятки  бутылок  и десятки тарелок с закусками, - у хозяина был собственный
ренсковый погреб и бакалейная торговля.
     - Вот  теперь  мы  добрались  и  до  настоящего  фундамента, - повторял
Полуянов,  расхаживая  по  комнате  с  видом человека, вернувшегося домой. -
Галактион, выпьем.
     - Да я не пью, Илья Фирсыч... Так разве, одну рюмочку.
     - Э-э! у нас между первою и второю рюмкой не дышат... У нас попросту.
     Выпитые   две   рюмки   водки  с  непривычки  сильно  подействовали  на
Галактиона.  Он  как-то  вдруг  почувствовал  себя и тепло и легко, точно он
всегда  жил  в  Заполье  и  попал  в  родную  семью.  Все  пили и ели, как в
трактире,  не  обращая на хозяина никакого внимания. Ласковый старичок опять
был  около  Галактиона  и  опять  заглядывал  ему  в  лицо своими выцветшими
глазами.
     - А  я ведь знавал Михея-то Зотыча, - говорил он, подвигая стул ближе к
Галактиону.  -  Еще  там,  на  заводах...  Как же! У него три сына было, три
молодца.
     Дальше  события  немножко  перепутались.  Галактион  помнил только, что
поднимался  опять  куда-то  во  второй этаж вместе с Полуяновым и что шубы с
них  снимала красивая горничная, которую Полуянов пребольно щипнул. Потом их
встретила  красивая  белокурая дама в сером шелковом платье. Кругом были все
те  же  люди,  что  и  в  думе, и Голяшкин обнимал при всех белокурую даму и
говорил:
     - А  вот  эта сестрица Пашенька. У нас все попросту. Давайте, Пашенька,
поцелуемтесь.
     Брат  и  сестра  громко  расцеловались.  Потом Пашенька очутилась около
Галактиона и ласково говорила:
     - А  вы  забыли,  как  я  на вашей свадьбе была? Как же, мы тогда еще с
Харитиной  русскую  отплясывали.  Какие  мы  тогда  глупые  были: ничего-то,
ничего не понимали. Совсем девчонки.
     Кругом  все  пили,  хлопая  рюмку  за  рюмкой.  Вместе  с другими пил и
Галактион,  то  есть  заставляла его пить Пашенька. Он видел ее белые, точно
налитые  молоком  руки,  и  эти  руки  подавали  ему  одну  рюмку за другой.
Пашенька  смеялась  и садилась так близко к гостю, что своим плечом касалась
его.  Что-то  такое  горячее  прилило  к самому сердцу Галактиона, ему вдруг
захотелось  веселиться и называть хозяйку тоже Пашенькой, как Голяшкин, но в
самый  интересный  момент  опять появился старичок с утиным носом и помешал.
Галактион  рассердился  и  чуть  не  наговорил  дерзостей. Пашенька во-время
отвела его в сторону и прошептала на самое ухо с милой интимностью:
     - Будьте  осторожны...  Это  наш миллионер Нагибин. У него единственная
дочь  невеста,  и  он  выискивает  ей женихов. Вероятно, он не знает, что вы
женаты. Постойте, я ему скажу.
     Она  действительно что-то поговорила старичку, и тот моментально исчез,
точно  в воду канул. Потом Галактион поймал маленькую теплую руку Пашеньки и
крепко  пожал  ее. У Пашеньки даже слезы выступили на глазах от боли, но она
стерпела и продолжала улыбаться.
     - У  нас  попросту...  да...  -  проговорил  Голяшкин  над  самым  ухом
Галактиона и захохотал. - Пашенька, поцелуемся.
     Пашенька вскочила и убежала.
     Потом  Галактион  что-то говорил с доктором, а тот его привел куда-то в
дальнюю  комнату,  в которой лежал на диване опухший человек средних лет. Он
обрадовался гостям и попросил рюмочку водки.
     - Это  муж  Прасковьи  Ивановны,  - рекомендовал доктор, считая пульс у
больного. - Вот что делает водочка, а какой был богатырь!
     - Рюмочку, - мычал больной.
     В  этот  момент  в  комнату ворвалась Пашенька, и больной закрыл голову
подушкой. Она обругала доктора и увела Галактиона за руку.
     Дальше,  кажется, был обед. Пашенька опять сидела рядом с Галактионом и
угощала   его  виноградом,  выбирая  самые  крупные  ягоды  своими  розовыми
пальчиками.


V

     Странное  было пробуждение Галактиона. Он с трудом открыл глаза. Голова
была  точно  налита  свинцом.  Он  с  удивлением  посмотрел  кругом. Комната
совершенно  незнакомая,  слабо освещенная одною свечой под зеленым абажуром.
Он  лежал на широком кожаном диване. Над его головой на стене было развешано
всевозможное оружие.
     - Где я? - вслух подумал Галактион, не узнавая собственного голоса.
     Он  напрасно  старался  припомнить  последовательный ход событий, - они
обрывались  Пашенькой,  а  что было дальше, он не помнит, как не помнит, как
попал  в  эту  комнату.  Э,  все  равно!.. Галактион хотел опять заснуть, но
почувствовал,  что  ему  что-то  мешает. Это была не головная боль, а что-то
внешнее,  что-то  такое,  что  было  вот  в  этой комнате. Он приподнялся на
локоть  и  стал  внимательно  осматривать  комнату.  Вдруг  он вздрогнул - у
дальнего  конца  письменного  стола, совсем в тени, в глубоком кресле сидела
неподвижная  женская  фигура.  Ему  сделалось  страшно.  Лица ее нельзя было
рассмотреть,  но  он  узнал  ее,  потому  что чувствовал, как она пристально
смотрит на него.
     - Харитина, это ты?
     Она молчала.
     - Харитина!
     Фигура  поднялась,  с  трудом  перешла  комнату и села к нему на диван,
так,  чтобы  свет  не  падал  на лицо. Он заметил, что лицо было заплакано и
глаза опущены. Она взяла его за руку и опять точно застыла.
     - Харитина,  я  был  пьян,  как скотина... в первый раз в жизни. Я себя
презираю... и ты... и все...
     - Что  же  тут  особенного?  - с раздражением ответила она. - Здесь все
пьют.  Сколько  раз меня пьяную привозили домой. И тоже ничего не помнила. И
мне  это нравится. Понимаешь: вдруг ничего нет, никого, и даже самой себя. Я
люблю кутить.
     - Перестань  говорить  глупости! Ты прикидываешься такой, а сама совсем
не такая.
     - А какая я?
     Она  подвинулась  совсем  близко  к  его  лицу и, заглядывая в глаза, с
нетерпением спрашивала:
     - Ну, говори... говори, какая я?
     - Ты?
     Галактион  с трудом перекатил голову на подушке, закрыл глаза и ответил
шепотом:
     - Хорошая... вся хорошая.
     Она  закрыла  лицо  руками  и  тихо  заплакала.  Он  видел  только, как
вздрагивала  эта  высокая  лебединая  грудь,  видел  эти  удивительные руки,
чудные  русалочьи  волосы  и  чувствовал,  что  с  ним делается что-то такое
большое,  грешное,  бесповоротное и чудное. О, только один миг счастья, тень
счастья!  Он  уже  протянул  к  ней руки, чтоб схватить это гибкое и упругое
молодое тело, как она испуганно отскочила от него.
     - Галактион,  не  нужно!..  Галактион,  оставь!..  Этого  не  нужно, не
нужно, не нужно!
     - Ну, иди, глупая, сюда... Не бойся, не трону.
     - Я сейчас...
     Она  своею грациозною, легкою походкой вышла и через минуту вернулась с
мокрым  полотенцем, бутылкой сельтерской воды и склянкой нашатырного спирта.
Когда  он с жадностью выпил воду, она велела ему опять лечь, положила мокрое
полотенце  на  голову  и дала понюхать спирта. Он сразу отрезвел и безмолвно
смотрел  на  нее.  Она  так хорошо и любовно ухаживала за ним, как сестра, и
все выходило у нее так красиво, каждое движение.
     - Не смотри на меня так, Галактион... Не хорошо.
     - Не буду.
     Он  закрыл  глаза  и  слышал,  как она села опять к нему. Он чувствовал
близость  этого  молодого,  цветущего  тела,  точно окруженного благоухающим
облаком,  слышал,  как  она порывисто дышала, и не мог только разобрать, чье
это сердце так сильно бьется - его или ее. Это был его ангел-хранитель.
     - Харитина,  помнишь  мою  свадьбу? - заговорил он, не открывая глаз, -
ему  страстно  хотелось  исповедаться.  -  Тогда в моленной... У меня голова
закружилась...  и  потом  весь  вечер  я  видел только тебя. Это грешно... я
мучился...  да.  А  потом  все  прошло...  я  привык к жене... дети пошли...
Помнишь, как ты меня целовала тогда на мельнице?
     Она сделала нетерпеливое движение.
     - Подожди,  -  говорил  он.  -  Я  знаю, что это пустяки... Тебе просто
нужно было кого-нибудь любить, а тут я подвернулся...
     - Скажи одно: ты думал когда-нибудь обо мне?
     - О,  часто!..  Было совестно, а все-таки думал. Где-то она? что-то она
делает?  что  думает?  Поэтому  и  на  свадьбу  к  тебе  не приехал... Зачем
растравлять  и  тебя и себя? А вчера... ах, как мне было вчера тяжело! Разве
такая  была  Харитина! Ты нарочно травила меня, - я знаю, что ты не такая. И
мне  так  было жаль тебя и себя вместе, - я как-то всегда вместе думаю о нас
обоих.
     - А жена?
     Он опять сделал движение, она опять отскочила.
     - Я  уйду  совсем,  если  ты не будешь лежать смирно... Вытяни руку вот
так. Ну, будь теперь паинькой.
     Она  опять  села  около  него  и  заговорила, быстро роняя слова, точно
боялась, что не успеет высказать всего.
     - Тогда  я  была девчонкой и не знала, что такое значит любить... да. А
теперь я... я тебя не люблю...
     Он  схватил  ее  и  привлек  к  себе.  Она  не  сопротивлялась и только
смотрела  на  него  своими темными большими глазами. Галактион почувствовал,
что  это  молодое тело не отвечает на его безумный порыв ни одним движением,
и его руки распустились сами собой.
     - Не  люблю...  не  люблю,  -  повторяла  она  и  даже  засмеялась, как
русалка.  -  Ты  сильнее  меня, а я все-таки не люблю... Милый, не обижайся:
нельзя   насильно   полюбить.  Ах,  Галактион,  Галактион!..  Ничего  ты  не
понимаешь!..  Вот  ты  меня  готов  был задушить, а не спросишь, как я живу,
хорошо  ли мне? Если бы ты действительно любил, так первым бы делом спросил,
приласкал,  утешил,  разговорил...  Тошно  мне,  Галактион...  вот  и сейчас
тошно.
     Галактион  слушал эту странную исповедь и сознавал, что Харитина права.
Да,  он  отнесся  к  ней  по-звериному  и,  как  настоящий зверь, схватил ее
давеча.  Ему сделалось ужасно совестно. Женатый человек, у самого две дочери
на   руках,  и  вдруг  кто-нибудь  будет  так-то  по-звериному  хватать  его
Милочку...  У  Галактиона  даже пошла дрожь по спине при одной мысли о такой
возможности.  А чем же Харитина хуже других? Дома не у чего было жить, вот и
выскочила замуж за первого встречного. Всегда так бывает.
     - Харитина, у тебя есть муж... - вдруг проговорил Галактион.
     - Муж?  -  повторила  она  и  горько  засмеялась. - Я его по неделям не
вижу...  Вот и сейчас закатился в клуб и проиграет там до пяти часов утра, а
завтра  в  уезд  отправится.  Только и видела... Сидишь-сидишь одна, и одурь
возьмет.  Тоже  живой  человек... Если б еще дети были... Ну, да что об этом
говорить!.. Не стоит!
     Потом она прибавила совсем другим тоном:
     - Ступай умойся да приходи в столовую чай пить.
     От  этих  разговоров  и  холодной воды Галактион совсем отрезвился. Ему
теперь  было  совестно вообще, потому что он в первый раз попал к Харитине в
таком виде.
     Обстановка  в  квартире  Полуянова была устроена на господскую руку. Не
было  той  трактирной  роскоши,  как  у Малыгиных, а все по-своему. Какие-то
мудреные  столики,  кушетки,  картины,  альбомы, даже рояль в зале. Столовая
тоже  отличалась  и  громадным  буфетом,  походившим на орган в католической
церкви,  и неудобными, но дорогими резными стульями, и мудреною сервировкой.
Харитина  необыкновенно  скоро  вошла  во вкус новой обстановки и устраивала
все,  как  у других, то есть главным образом как у Стабровских. Она показала
Галактиону   свою  спальню,  поразившую  его  своею  роскошью:  две  кровати
красного  дерева  стояли  под каким-то балдахином, занавеси на окнах были из
розового  шелка, потом великолепный мраморный умывальник, дорогой персидский
ковер во весь пол, а туалет походил на целый магазин.
     - Муж  откупается  от меня вот этими пустяками, - объясняла Харитина. -
Ни  одной  вещи  в  доме  не осталось от его первой жены... У нас все новое.
Нравится тебе?
     - Право, не знаю... К чему все это нагорожено?
     - Как  к  чему?..  Ах  ты,  глупый! Посмотрел бы ты, как все устроено у
Стабровских...  Мне  и  во  сне  не  видать  такой  роскоши.  Что  стоит им,
миллионерам...
     Когда они вошли в столовую, Харитина проговорила уже другим тоном:
     - А знаешь, кто тебя привез сюда?
     - Илья Фирсыч, конечно.
     - А  вот  и  нет...  Сама  Прасковья  Ивановна.  Да... Мы с ней большие
приятельницы.  У  ней  муж  горький  пьяница  и  у  меня около того, - вот и
дружим...  Довезла  тебя  до  подъезда, вызвала меня и говорит: "На, получай
свое  сокровище!"  Я  ей  рассказывала, что любила тебя в девицах. Ух! умная
баба!.. Огонь. Смотри, не запутайся... Тут не ты один голову оставил.
     - То у меня и на уме... Тоже и сказала.
     - Мало  ли  у  кого что на уме, а выходит совсем наоборот. На словах-то
все города берут.
     Потом  Харитина  вдруг  замолчала,  пригорюнилась  и начала смотреть на
Галактиона  такими  глазами,  точно видела его в первый раз. Гость пил чай и
думал,  какая она славная, вот эта Харитина. Эх, если б ей другого мужа!.. И
понимает все и со всяким обойтись умеет, и развеселится, так любо смотреть.
     - А муж тебя любит?
     - Очень... Раза два колотил.
     - Как колотил?
     - Да  так,  как бьют жен. Все это знают... Ревнует он меня до смерти, -
ну, такие и побои не в обиду. Прислуга разболтала по всему городу.
     - И ты так говоришь об этом?
     Она засмеялась.
     - Не  беспокойся,  в  долгу  не  останусь...  ха-ха!  Не  знал,  за что
бить-то.
     - Что ты говоришь, Харитина?
     - А  мне что!.. Какая есть... Старая буду, грехи буду замаливать... Ну,
да  не  стоит  о  наших  бабьих  грехах толковать: у всех у нас один грех. У
хорошего мужа и жена хорошая, Галактион. Это уж всегда так.
     Еще  вчера  Галактион  мог  бы  сказать  ей, как все это нехорошо и как
нужно жить по-настоящему, а сегодня должен был слушать и молчать.
     - Муж-то  побьет,  а  мил-сердечный  друг приласкает, да приголубит, да
пожалеет...  Без  побоев  тоже  и совестно, а тут оно и сойдет за настоящее.
Так-то вот.
     Галактион  перевел  разговор  на  другое. Он по-купечески оценил всю их
обстановку  и  прикинул в уме, что им стоило жить. Откуда у исправника могут
такие деньги взяться? Ведь не щепки, на дороге не подымешь.
     - Уж  это  не  мое  дело,  -  равнодушно  ответила Харитина. - Когда на
молоденьких женятся, так о деньгах не думают.
     - Может, раньше скопил?
     - Не знаю и не хочу знать.
     - А ежели он попадется и место потеряет, тогда как?
     - Тоже не знаю... Да и все равно мне. Ох, как все равно!
     Этот  первый  визит  оставил  в  Галактионе  неизгладимое  впечатление.
Что-то  новое  хлынуло  на него, совсем другая жизнь, о какой он знал только
понаслышке.  Харитина  откачнулась  от  своего  купечества и жила уже совсем
по-другому. Это новое уже было в Заполье, вот тут, совсем близко.
     Домой   Галактион   вернулся   поздно.  В  столовой  его  ждала  Анфуса
Гавриловна. Старушка не могла заснуть, поджидая зятя.
     - Ты это что же, Галактион Михеич? - с тихим упреком проговорила она.
     - Мамаша, ничего не говорите: в первый и последний раз.
     - Да  я  не  про то, что ты с канпанией канпанился, - без этого мужчине
нельзя.  Вот  у  Харитины-то  что ты столько времени делал? Муж в клубе, а у
жены  чуть  не  всю  ночь  гость  сидит.  Я  уж раз с пять Аграфену посылала
узнавать про тебя. Ох, уж эта мне Харитина!..


VI

     Штофф  не  дремал.  Он  отлично  помнил  все, что говорил Галактиону на
мельнице,  и  на  первое  время  пристроил  его  к  "бубновскому  конкурсу".
Пьянствовавший  запольский коммерсант отчаяннейшим образом запустил всю свою
коммерцию  и  в  заключение отказался платить кредиторам. Пришлось назначить
конкурс,  председателем  которого  был  старик Луковников, а членами адвокат
Мышников  и  несколько  купцов.  Вот  на  помощь этому конкурсу Луковников и
пригласил  Галактиона,  потому  что  купцы не желали работать, а Мышников не
понимал практики коммерческих запольских тонкостей.
     - Молодой  человек,  постарайся,  -  наставительно  говорил  Луковников
покровительствовавший  Галактиону,  -  а  там  видно  будет...  Ежели в отца
пойдешь, так без хлеба не останешься.
     С   своей  стороны  Штофф  предупредил  Галактиона,  чтобы  он  обратил
особенное внимание на Мышникова.
     - Этот  далеко  пойдет...  да.  Ухо  с  ним  надо  востро  держать... А
впрочем, мужик умный и серьезный.
     Видимо,   Штофф   побаивался   быстро   возраставшей  репутации  своего
купеческого  адвоката,  который  быстро  шел  в гору и забирал большую силу.
Главное,  купечество  верило  ему.  По  наружности Мышников остался таким же
купцом,  как  и другие, с тою разницей, что носил золотые очки. Говорил он с
рассчитанною   грубоватою   простотой   и   вообще   старался  держать  себя
непринужденно  и  с большим гонором. К Галактиону он отнесся подозрительно и
с первого раза заявил:
     - Решительно  не  понимаю,  что вы тут будете делать, Галактион Михеич.
Нам и без вас делать нечего.
     А  между  тем  в  тот  же  день  Галактиону  был  прислан  целый  ворох
всевозможных  торговых  книг  для  проверки. Одной этой работы хватило бы на
месяц.  Затем  предстояла  сложная  поверка  наличности с поездками в разные
концы  уезда.  Обрадовавшийся  первой  работе  Галактион схватился за дело с
медвежьим  усердием  и  просиживал  над  ним  ночи. Это усердие не по разуму
встревожило  самого  Мышникова.  Он  под  каким-то  предлогом затащи