выходит  за  рамки
науки. С ней уже столкнулись изобретатели бомбы в Лос-Аламосе .
   - Строго говоря, тут проблема куда серьезнее, чем  в  Лос-Аламосе,  -
добавил еще кто-то. - Этого  нельзя  не  признать,  если  оглянуться  на
прецеденты. И  в  каком-то  смысле  это,  конечно,  чрезвычайно  опасный
эксперимент.
   - Эксперимент? - переспросил я.
   - Эксперимент, - повторили мне. - Ничего большего мы тебе  рассказать
не можем. Извини.
 
*** 
 
   После этого мне объяснили,  как  выполняется  шаффлинг.  В  одиночку,
глубокой ночью, не на пустой, но и не на голодный  желудок.  Троекратным
сигналом с определенной частотой звука я вызываю Драму на связь. Но  как
только связь установлена, мое сознание тут же погружается в Хаос. Внутри
этого Хаоса я преобразую полученные данные.  По  окончании  шаффлинга  я
ничего из этих данных не помню. Обратный шаффлинг, понятное дело,  -  то
же самое, но в обратном порядке. Для обратного шаффлинга применяется тот
же сигнал, но с другой частотой.
   Такова программа, которую в меня внедрили. И в этом  смысле  я  -  не
более чем канал  бессознательного  мышления.  Неведомую  мне  информацию
перекачивают  через  меня  и  отправляют  дальше.  Поэтому  всякий  раз,
выполняя шаффлинг, я ощущаю себя до  ужаса  неуверенным  и  беззащитным.
Совсем не так, как во время стирки. Стирка,  конечно,  отнимает  силы  и
время, но там я могу  собой  гордиться.  знаю,  что  я  -  профессионал,
который не зря ест свой хлеб. И совершенно осознанно реализую  в  работе
весь свой потенциал.
   С шаффлингом все иначе. Никакой гордости, никакого потенциала.  Здесь
меня просто используют.  Кто-то  незнакомый  загружает  в  мое  сознание
невесть что, делает там  что-то  мне  неизвестное,  выгружает  и  уносит
неведомо куда-то. В отношении шаффлинга я, собственно, и  конвертором-то
себя не считаю. О чем тут говорить, если даже способ конвертации  я  сам
выбирать не вправе. Конвертор  моего  класса  обладает  лицензией  и  на
стирку, и на шаффлинг, но самостоятельно  улучшать  способы  конвертации
ему запрещено. Не нравится - меняй работу. Я не хочу  уходить  со  своей
работы. Все-таки в Системе, если с нею  не  ссориться,  развиваешь  свои
способности как нигде, а тебе за это еще и  платят  неплохо.  Пятнадцать
лет работы конвертором - и можно расслабиться на всю  оставшуюся  жизнь.
Ради чего я, собственно, и проходил  раз  за  разом  все  эти  испытания
повышенной сложности и сверхжесткие тренировки.
 
*** 
 
   Выпивать перед шаффлингом не  запрещают.  Напротив  -  намекают,  что
спиртное в малых дозах даже помогает снять напряжение. Но  у  меня  свой
принцип:  перед  тем  как  погрузиться  в  Хаос,  я  стараюсь  разогнать
алкоголь. Тем более сейчас. Уже два месяца - с тех пор,  как  заморозили
"шаффлинг", - я им не занимался, и именно теперь нужно  быть  осторожным
вдвойне. Я принял холодный душ, разогрелся пятнадцатиминутной зарядкой и
выпил две чашки кофе. Обычно этого мне хватает, чтобы  выветрить  всякий
хмель.
   Затем я отпер сейф, достал пачку  страниц  с  результатами  стирки  и
миниатюрный магнитофон, разложил все это на кухонном  столе,  приготовил
блокнот, пять остро заточенных карандашей и сел за работу.
   Сначала я должен включить кассету.  И,  слушая  запись  в  наушниках,
глядеть на цифровое табло. Когда счетчик дойдет до шестнадцати, отмотать
пленку до девяти, прослушать до двадцати  шести,  остановить.  Если  все
проделано как полагается - через десять секунд цифровое табло погаснет и
зазвучит сигнал. Если где-то  ошибка,  запись  на  пленке  автоматически
сотрется.
   Я заряжаю кассету в магнитофон, кладу чистый блокнот под правую руку,
а страницы с данными - под левую. Все готово.  На  входной  двери  и  на
окнах - красные огоньки:  сигнализация  работает.  Я  нигде  не  ошибся.
Протянув руку к магнитофону, я нажимаю на "воспр." - и с началом сигнала
теплый Хаос наконец поглощает меня.
 
 
 
12 
КОНЕЦ СВЕТА 
Карта Конца Света 
 
   На следующий день после встречи с тенью я  начинаю  составлять  карту
Города.
   Первым делом взбираюсь  на  Западный  Холм  и  хорошенько  осматриваю
окрестности. К сожалению, холм не так уж высок, а глаза мои не настолько
остры, чтобы разглядеть, что я хочу, - и  увидеть  всю  Стену  сразу  не
получается. Удается  мне  только  в  общих  чертах  представить  размеры
Города.
   Город не слишком велик, но и не слишком мал.  То  есть  не  настолько
велик, чтобы превосходить границы моего воображения, но и  не  настолько
мал, чтобы я сумел охватить его одним взглядом. Это все, что мне удалось
выяснить,  взобравшись  на  вершину.  Город  окружен  высокой  Стеной  и
рассечен Рекой на северную и южную части. Ближе к  вечеру  вода  в  Реке
принимает цвет тускло-серого  неба.  Раздается  звук  горна  -  и  Город
наполняется, точно пеной, мягким рокотом тысяч копыт.
   Я прихожу к выводу: понять, где и как  пролегает  Стена,  можно  лишь
обойдя ее  всю  по  периметру.  Задача,  что  говорить,  не  из  легких.
Во-первых, я могу выходить из дома только пасмурным днем или вечером.  А
во-вторых, когда уходишь далеко от Западного Холма, приходится постоянно
быть начеку. Небо, еще час назад пасмурное, может вдруг  проясниться,  а
может, наоборот, разродиться сильным дождем. Я прошу  Полковника  каждое
утро разглядывать облака. Его чутье предсказателя погоды  почти  никогда
не подводит.
   - Это потому, что, кроме погоды, я и не думаю ни о чем, - с затаенной
гордостью поясняет старик. - Станешь глазеть на  облака  каждый  день  -
поневоле научишься в них разбираться...
   Но особо резкую смену погоды не в силах предсказать даже он, а потому
мои вылазки по-прежнему небезопасны.
   Кроме того, сама Стена выстроена так, что  подходы  к  ней  постоянно
утопают в каких-нибудь зарослях, скалах и буреломах, и увидеть ее вблизи
практически невозможно. Все жилые  дома  ютятся  вдоль  берегов  Реки  в
центре Города; шаг в  сторону  -  и  уже  плохо  понимаешь,  куда  идти.
Случайные тропки петляют, неожиданно обрываются или  уводят  в  терновые
заросли, и всякий раз выбираешь,  то  ли  продираться  в  обход,  то  ли
возвращаться той же дорогой обратно.
   Я решаю исследовать Город, начиная от сторожки у  Западных  Ворот,  и
двигаться дальше по часовой стрелке.  Вначале  у  меня  получается  даже
лучше, чем я рассчитывал. К северу от Ворот - Луга с травой  по  пояс  и
превосходными тропинками. Из травы то и дело выпархивают птицы,  похожие
на жаворонков, кружат по небу в поисках корма и возвращаются  в  гнезда.
Здесь всегда можно встретить с десяток зверей. Их золотые спины неспешно
плывут, как по реке, меж островками еще сохранившейся зелени.
   Я прохожу вдоль Стены чуть  дальше  на  юг  и  по  правую  руку  вижу
полуразрушенные Старые казармы. Три простых, без затей двухэтажных  дома
и невдалеке коттедж, чуть поменьше тех, что в  Резиденции.  Видимо,  для
офицеров.  Между  домами  рассажены  деревья,  а  весь  участок  обнесен
невысокой каменной оградой. Все поросло  бурьяном,  вокруг  -  ни  души.
Очевидно, в свое время здесь жил кто-то из отставных офицеров,  нынешних
обитателей Резиденции. Но затем почему-то всех  переселили  на  Западный
Холм, а казармы забросили. Просторные Луга явно  служили  полигоном  для
учений: кое-где вырыты окопы, а на центральном лугу установлена каменная
тумба с флагштоком.
   Дальше к востоку луга обрываются. Трава переходит в кустарник, а  там
и в лес. Деревья вздымают к небу огромные, пышные  кроны.  В  шелестящей
траве распускаются невзрачные цветы с ноготь величиной.  Лес  становится
гуще, меж кустами - все больше высоких деревьев.  Кроме  пения  птиц  на
ветвях, не слыхать вообще ничего.
   Я  пытаюсь  пробраться  между  кустами,  но  заросли  становятся  все
непроходимее, а кроны деревьев уже закрывают небо над головой  и  прячут
Стену от моих глаз. Делать нечего: по узенькой тропинке я сворачиваю  на
юг, вхожу в Город и по Старому Мосту возвращаюсь домой.
 
*** 
 
   Так, мало-помалу, к середине осени я успеваю составить  только  самую
общую карту Города и окрестностей. В целом,  Город  по  форме  овальный,
чуть вытянутый с востока на запад. С севера его окаймляет лес, а с юга к
нему подпирает широкий холм. От Южного Холма на восток  убегает  цепочка
скал и долго тянется вдоль Стены. Лес к востоку  от  Города  куда  более
непролазен и дик, чем на севере. Здесь почти нет дорог, если не  считать
той, что проложена вдоль  Реки  до  Восточных  Ворот.  Собственно,  лишь
благодаря этой дороге мне и удается отследить, как  пролегает  Стена  на
востоке. Восточные же Ворота, как  и  говорил  Страж,  наглухо  заделаны
чем-то вроде цемента, и ни одна живая душа не может ни выйти в  них,  ни
войти.
   Река стекает с гор на востоке, ныряет под Стену  рядом  с  Восточными
Воротами, вбегает в Город и рассекает его по прямой с востока на  запад,
образуя  у  Старого  Моста   очень   красивую   заводь   с   несколькими
отмелями-островками. Через Реку переброшено три моста: Старый,  Западный
и Восточный. Старый Мост действительно старше, крупнее двух остальных и,
пожалуй, - самый красивый. После Западного Моста Река резко поворачивает
на юг, у самой Стены чуть виляет обратно к  востоку  и,  отрезая  бок  у
Южного Холма, образует глубокую зеленую лощину.
   Но на юге Река не убегает под Стену. Перед самой Стеной она вливается
в Омут, на дне которого - бездонные известковые ямы, куда и уходит вода.
Как рассказывал Полковник, за Стеной напротив Омута тянется  Известковая
Долина, по недрам которой, как вены по  телу,  разбегаются  бесчисленные
подземные родники.
 
*** 
 
   Разумеется, все это время я продолжаю читать старые сны. Каждый вечер
ровно в шесть прихожу в Библиотеку, ужинаю с библиотекаршей и сажусь  за
работу.
   Постепенно я обучаюсь  читать  по  пять-шесть  снов  за  вечер.  Моим
пальцам уже легче нащупывать нужные лучики света,  а  глазам  и  ушам  -
различать картинки и звук. Смысла чтения снов я пока не  понимаю.  Более
того: я  даже  не  знаю,  что  такое  "старый  сон",  и  как  он  вообще
получается. Но судя по реакции моей помощницы,  я  делаю  успехи.  Глаза
больше не режет яркими лучами, а усталость не накапливается так  быстро,
как в первые дни. Прочитанные черепа, один за другим, она выставляет  на
конторку. К моему следующему приходу конторка пустеет, и все  начинается
сначала.
   - А ты способный! - хвалит она. - Работа идет гораздо быстрей, чем  я
думала.
   - Сколько же их всего, черепов?
   - Очень много. Тысяча, а то и две. Хочешь посмотреть?
   Она ведет меня за  конторку  в  хранилище.  Оно  напоминает  школьную
аудиторию: просторная комната со стеллажами вдоль  стен,  все  полки  от
пола  до  потолка  уставлены  белыми  черепами  зверей.  Словно  это  не
библиотека, а огромное культовое захоронение. С  замогильным  холодом  и
гробовой тишиной.
   - Ничего себе! - говорю я. - И  сколько  лет  нужно,  чтобы  все  это
прочитать?
   - А от тебя и не требуется читать их все, - отвечает она. -  Прочитай
сколько сможешь. Остальное дочитает следующий Читатель Снов.  Сны  будут
спать, пока он не придет.
   - И ему ты тоже будешь помогать?
   - Нет.  Я  помогаю  только  тебе.  Когда  ты  закончишь,  я  уйду  из
Библиотеки.
   Я киваю. Почему-то я знаю: все правильно. С минуту мы с ней  стоим  и
молча разглядываем черепа.
   - Ты когда-нибудь видела Омут? - спрашиваю я.
   - Да... Очень давно, еще в детстве. Мама водила меня однажды. Обычные
люди туда не ходят, но  мама  была  не  такая,  как  все.  А  почему  ты
спрашиваешь?
   - Хочу сходить и посмотреть.
   Она качает головой.
   - Там гораздо опаснее, чем ты думаешь. К Омуту  нельзя  приближаться.
Ходить туда незачем, а если и пойдешь, смотреть особенно не  на  что.  А
тебе зачем?
   - Хочу получше узнать Город. Что  где  находится,  как  выглядит.  Не
хочешь меня провожать - один пойду.
   Она долго смотрит на меня, потом еле слышно вздыхает:
   - Ладно. Предупреждать тебя бесполезно - все равно не  послушаешь,  а
одного я тебя туда не пущу. Но запомни: я этого Омута очень боюсь,  и  в
жизни не пошла бы еще раз. Там в воде что-то есть... ненормальное.
   - Ну что ты, - говорю я. - Если мы будем вдвоем, чего нам бояться?
   - Ты не понимаешь, как это страшно,  потому  что  никогда  такого  не
видел. В Омуте вода непростая. Она заманивает людей. Я не вру.
   - Я не буду приближаться к воде, - обещаю я и  беру  ее  за  руку.  -
Погляжу издалека - и хватит.
 
*** 
 
   В пасмурный ноябрьский день, пообедав, мы  отправляемся  к  Омуту,  и
постепенно доходим до зеленой Лощины.  Ее  склон  -  такая  непроходимая
Глухомань, что приходится огибать Южный Холм с востока. Утром шел дождь,
и ковер из мокрых листьев шелестит под ногами. В пути мы встречаем  пару
зверей. Они бредут нам навстречу, чуть покачивая  золотыми  шеями  и  не
обращая на нас никакого внимания.
   - Скоро зима, - говорит моя спутница. - Им нечего есть. Чтобы выжить,
они ищут ягоды и орехи в лесу. И потому забредают даже  сюда.  Обычно  в
этих местах звери не появляются.
   За Южным Холмом звери больше не встречаются; исчезает  и  тропка  под
ногами. Мы бредем через пожухлое  поле  мимо  заброшенных  домиков.  Чем
ближе к зарослям, тем отчетливее слышно, как шумит вода в Омуте.
   Этот шум не похож ни на рев водопада, ни на вой  ветра,  ни  на  стон
раскалывающейся земной коры. Разве что на сиплое  рычание  из  какого-то
огромного горла - то гудит, то пищит, то срывается, то захлебывается.
   - Можно подумать, он на кого-то злится, - удивляюсь я.
   Она смотрит мне в глаза, но ничего не говорит. Потом обгоняет меня  и
погружается в заросли, раздвигая кусты ладонями в рукавицах.
   - Теперь здесь совсем не пройти, - жалуется она. - В прошлый раз было
не так ужасно. Может, вернемся?
   - Но мы уже столько прошли. Давай идти, пока идется, а там решим.
   Еще минут десять мы пробираемся сквозь буреломы и заросли на шум воды
- и вдруг Глухомань обрывается.  Мы  стоим  на  краю  просторного  луга,
который тянется вдоль Реки. Далеко справа - глубокая лощина,  вырезанная
Рекою в холме. Петляя и расширяясь, Река  бежит  через  заросли  к  нам.
Огибает луг, на последнем повороте резко замедляет бег,  окрашивается  в
тревожный сапфировый  цвет,  и,  раздувшись,  точно  змея,  проглотившая
кролика,  разливается  гигантской  темно-синей  запрудой.  Шагая   вдоль
берега, мы подходим к Омуту чуть ближе.
   - Слишком близко не подходи! -  предупреждает  она,  хватая  меня  за
локоть. - Вода спокойная только снаружи. А на самом  деле  там  огромная
Воронка. Попадешь туда - не вынырнешь.
   - Там глубоко?
   - Это невозможно определить. Воронка  вытачивает  дно  все  глубже  и
глубже. Уровень дна постоянно опускается. Говорят, в старые времена сюда
сбрасывали преступников и еретиков...
   - И что с ними случалось?
   - Никто не выплыл. Ты слышал о Пещерах? На дне омута  -  Пещеры,  они
засасывают всех, кто туда попадает, и уносят скитаться в Вечную Тьму.
   Душераздирающие вопли поднимаются от воды,  точно  невидимый  пар,  и
разносятся по окрестностям. Будто  стонут  от  страшных  мук  сразу  все
мертвецы преисподней.
   Она подбирает с земли деревяшку с ладонь величиной и,  размахнувшись,
швыряет  на  середину  пруда.  Та  плавает  секунд  пять,  затем   мелко
вздрагивает, будто кто-то пытается ухватить его снизу, ныряет  и  больше
не показывается.
   - Я же говорю, очень сильный водоворот. Убедился?
   Не дойдя до Омута метров десять, мы садимся на  траву  и  жуем  хлеб,
который принесли в карманах. Вокруг - очень  мирный,  спокойный  пейзаж.
Распускаются осенние цветы, пылает листва на деревьях, а  посреди  всего
этого - идеальное,  без  единой  трещинки,  зеркало  огромного  водоема.
Дальше, за Омутом, белеют известняковые  скалы,  а  за  ними  вздымается
черная кладка Стены.  Все  тихо,  на  деревьях  не  шелохнется  ни  один
листочек. Если б не жуткие стенания  Омута,  я  бы  решил,  что  в  мире
исчезли звуки.
   - Зачем тебе карта? - спрашивает она. - Даже  если  ты  ее  сделаешь,
тебе никогда не удастся покинуть Город.
   Она отряхивает хлебные крошки с колен и косится на Омут.
   - Ты хочешь уйти из Города?
   Я молча качаю головой. Хотя сам не знаю, что имею в виду: "нет" - или
"пока не пойму". Увы, я не решил для себя даже этого.
   - Не знаю, - отвечаю я. -  Наверное,  просто  хочу  узнать  о  Городе
побольше. Какой он из себя, как устроен, как здесь живут. Интересно мне.
Кто придумал эти правила жизни? Кто решает, что  мне  делать  и  почему?
Хочу все это понять. А что дальше - не знаю...
   Она медленно качает головой, глядя мне в глаза.
   - Нет никакого "дальше", - говорит она. - Ты еще не  понял?  Здесь  -
настоящий Конец Света. Вечность, в которой мы навсегда.
   Я валюсь спиной на траву и разглядываю  хмурое  небо  -  единственное
место, куда мне разрешено смотреть. Земля еще не просохла  от  утреннего
дождя, но пахнет свежестью, и валяться на ней - одно удовольствие.
   Стайка  птиц  выпархивает  из  зарослей  и,  перелетев  через  Стену,
поворачивают на юг. Кроме птиц, Стену не преодолеть никому.  А  судя  по
низким свинцовым тучам над нею, долгая и страшная зима уже на носу.
 
13 
СТРАНА ЧУДЕС БЕЗ ТОРМОЗОВ 
Франкфурт. Дверь. Свободные художники 
 
   Как всегда, сознание возвращалось ко мне понемногу, начиная с уголков
глаз. Сначала уголком правого глаза я различил дверь в ванную, а уголком
левого  -  торшер  на  столе.  Потом  зоны  прозрения  начали   медленно
сходиться. Примерно как лед затягивает озеро - от берегов  к  центру.  И
наконец  я  увидел  прямо  перед  собою  будильник,   стрелки   которого
показывали одиннадцать двадцать шесть.
   Будильник этот мне подарили на чьей-то  свадьбе.  Чтобы  он  перестал
звонить, нужно одновременно нажать красную кнопочку в его левом боку,  и
черную кнопочку - в правом. Иначе он не заткнется. И  все  это  -  чтобы
избавиться  от   надоевшей   проблемы:   обычно   человек   просыпается,
рефлекторно хлопает по будильнику и мигом засыпает  снова.  Всякий  раз,
когда эта штука трезвонит, мне приходится  садиться,  брать  эту  адскую
машинку на колени и осмысленно сдавливать ее пальцами  с  обеих  сторон.
Тут уж, хочешь не хочешь, самый беспробудный соня  выскочит  из  забытья
обеими ногами сразу. Мне достался этот будильник, повторяю,  на  чьей-то
свадьбе. Чьей - уже и не вспомню. Мне  тогда  было  лет  двадцать  пять,
друзей-приятелей хватало, все они то и дело женились. Вот  на  одной  из
тех свадеб его и навязали на мою голову.  Сам  бы  я  в  жизни  не  стал
покупать себе  столь  изощренную  технику,  ибо  просыпаюсь  практически
сразу.
   Как только мой взгляд сфокусировался, я машинально схватил будильник,
поставил на колени, надавил на кнопочки. И  только  тут  сообразил,  что
будильник безмолвствует. Перед тем как начать  работу,  я  поставил  его
сюда, на кухонный стол. Как делаю всегда, занимаясь шаффлингом.
   Я возвратил будильник на стол и огляделся. Все казалось таким же, как
и до начала шаффлинга. Сигнализация включена, на краю стола  -  чашка  с
кофейным осадком. На картонной подставке для чашки, которую  моя  гостья
использовала  вместо  пепельницы,  -  окурок  ее   последней   сигареты.
"Мальборо  лайтс".  Без  следов  губной  помады.  Если  я  верно  понял,
косметикой она не пользуется вообще.
   Затем я проверил бумаги и карандаши  на  столе.  Из  пяти  карандашей
(особой твердости) два сломаны, еще два исписаны до упора, и  лишь  один
по-прежнему остро заточен. Палец  саднит  от  долгого  письма.  Шаффлинг
закончен. Шестнадцать страниц блокнота исписаны столбиками мелких цифр.
   Как положено по Уставу, я сверил количество  информации  до  и  после
шаффлинга и сжег результаты стирки в умывальнике. Сунул блокнот в  папку
из металлопластика и вместе с магнитофоном уложил в сейф, сел на диван и
перевел дух. Ну вот, половина работы сделана.