а служащих метро  и  обгладывают
их до костей.
   - А почему об этом никто не слышал?
   - Если об этом объявить официально, начнутся страшные вещи. Кто тогда
захочет работать в метро? И кто станет им  пользоваться?..  Само  собой,
те, кому следует, в курсе - потому и строят стены потолще,  замуровывают
все дыры, заботятся о ярком освещении и, вообще, держатся начеку. Но все
их усилия напрасны. Жаббервогам это как слону  дробина.  Эти  гады  живо
проломят любую стену и перегрызут любой кабель.
   - А где, судя по карте, мы находимся сейчас?
   - Сейчас? Э-э... Примерно под храмом Мэйдзи. Ну, может, чуть ближе  к
Омотэсандо . Я сам представляю довольно смутно.  Но  все  равно  другого
выхода нет. Дорога местами очень  узкая,  все  время  петляет;  придется
помучиться какое-то время, но, во всяком случае, не заблудишься.
   - Прямо отсюда ты будешь двигаться в  направлении  Сэндагая.  Имей  в
виду, что гнездо жаббервогов будет примерно под Национальным  стадионом.
Там дорога побежит направо, под бейсбольное поле  Дзингу,  а  потом  под
Картинную галерею, и на линии Гиндза ты выйдешь на  бульвар  Аояма.  Вся
дорога займет часа два. Уловил?
   - В общем, да.
   - Гнездо жаббервогов постарайся пройти как можно быстрее.  Это  самое
опасное место, их там уйма. На путях гляди в оба: высокое  напряжение  и
каждую минуту проносятся поезда. Ты попадаешь в самый час пик.  Было  бы
досадно столько преодолеть, а потом угодить под поезд.
   - Хорошо. Буду глядеть в оба, - ответил я. - А вы-то как же?
   - Я вывихнул ногу. К тому  же  наверху  мне  не  уйти  от  Системы  и
кракеров. Так что я пока отсижусь, здесь меня никто не достанет. Хорошо,
что вы принесли еду. Ем я мало, на этом запасе протяну  дня  три-четыре.
Так что иди первым, за меня не беспокойся.
   - А как быть с излучателями? Чтобы выбраться, нам нужны два. Но тогда
вы останетесь без защиты.
   - Забирай с собой внучку, - ответил Профессор. - Она проводит тебя  и
вернется за мной.
   - Да, конечно, - отозвалась толстушка.
   - А если с ней что-нибудь случится? Вдруг догонят?
   - Не догонят, - сказала она.
   - Ты не смотри, что она маленькая. Многим взрослым даст  фору.  Я  за
нее спокоен. В крайнем случае, я не пропаду. Были бы вода,  батарейка  и
проволока - примитивный отпугиватель я как-нибудь смастерю. Конечно,  не
очень мощный, но я эти  места  знаю,  уж  как-нибудь  прорвусь.  Ты  уже
заметил, что я везде разбрасывал проволочки? Жаббервоги их  не  выносят.
Минут на пятнадцать-двадцать это их выбивает из колеи.
   - Какие проволочки? Скрепки?
   - Да-да. Скрепки лучше  всего.  Дешевые,  места  не  занимают  места,
намагничиваются сразу.  И  бусы  из  них  легко  изготовить.  Скрепки  -
идеальное сырье.
   Я сунул руку в карман ветровки, вытащил пригоршню скрепок и  протянул
ему. Этого хватит?
   - Ух ты! - восхитился Профессор. - Ты меня просто спасаешь.  А  то  я
пока сюда шел, почти все разбросал. Все-таки ты смышленый парень...  Эх,
жалко, что все так вышло. Такая голова!
   - Ну что, дед, мы пошли? - спросила толстушка. - Времени мало.
   - Береги себя, - сказал старик. - Сама знаешь:  жаббервогам  палец  в
рот не клади.
   - Не волнуйся. Я скоро вернусь, - пообещала она  и  чмокнула  деда  в
лоб.
   - Поверь, я действительно страшно раскаиваюсь в  том,  что  сделал  с
тобой, - произнес Профессор. - Если б я мог поменяться с тобой  местами,
я бы не колебался. Все-таки я прожил свою жизнь и вполне ею  доволен.  А
тебе, конечно, рановато... Тем более, что все  это  так  вдруг...  Ты  и
подготовиться не успел. И, наверное, много чего недоделал в этом мире.
   Я, не говоря ни слова, кивнул.
   - Но не надо слишком бояться, - продолжал он. - Уверяю тебя:  это  не
смерть. Это вечная жизнь. Главное - там ты сможешь вернуться к себе.  По
сравнению с тем здешний мир - всего лишь мираж. Помни об этом.
   - Идем, - сказала толстушка и взяла меня за руку.
 
28 
КОНЕЦ СВЕТА 
Инструмент 
 
   Смотритель приглашает нас к себе. На кухне он ставит  чайник,  вскоре
приносит его в комнату и наливает нам чаю. В холодном Лесу мы продрогли,
и горячий чай оказывается кстати. Все время, пока мы пьем чай, шум ветра
не утихает.
   - Этот чай я собираю в Лесу, - говорит Смотритель. -  Все  лето  сушу
его в тени. А потом пью всю зиму. И укрепляет, и бодрит.
   - Очень вкусно, - говорит она.
   У чая приятный запах и сладковатый вкус.
   - Что это за травка?
   - Названия не знаю, - говорит юноша. - Растет в Лесу, пахнет  приятно
- вот я и придумал ее заваривать. Невысокая,  зеленая,  цветет  в  июле,
когда я собираю листья и засушиваю. А звери очень любят ее цветы.
   - Сюда и звери приходят?
   - Да, но только до осени. Зимой их в Лесу не увидишь. Пока тепло, они
приходят по трое, по четверо, и  мы  с  ними  играем.  Я  чем-нибудь  их
кормлю. Но с приходом зимы звери не приближаются к Лесу. Даже зная,  что
здесь их всегда угостят. Зимой я всегда один.
   - Может, перекусите с нами? - предлагает она. - Мы захватили с  собой
бутерброды и фрукты. Нам все не съесть. А?
   - Спасибо, - отвечает он. - Я уже давно не ел то, что готовят другие.
А у меня есть суп из лесных грибов. Хотите?
   - С удовольствием, - говорю я.
   Втроем мы едим сэндвичи, грибной суп, фрукты. Запиваем чаем.  За едой
мы почти не разговариваем. И только гул ветра, словно  прозрачная  вода,
нарушает тишину комнаты. Звяканье ножей и вилок утопает в  этом  гуле  и
звучит как-то нереально.
   - Значит, из Леса вы совсем не выходите? - спрашиваю я у Смотрителя.
   - Нет, - качает он головой. - Так уж положено.  Я  должен  все  время
быть здесь и присматривать за станцией. Может, когда-нибудь меня на этой
работе заменят. Когда это будет, не знаю,  но  если  так  произойдет,  я
смогу возвратиться в Город. А до тех пор нельзя. Я не должен  делать  из
Лесу ни шага. Каждые три дня обязан дожидаться ветра.
   Кивнув, я допиваю чай. Странный гул висит  в  воздухе  не  так  много
времени. Часа два или два с половиной. Но  теперь  кажется,  будто  этот
странный, отсутствующий ветер пытается утащить за собой все и вся.  Как,
должно быть, тоскливо слышать этот гул каждый  день  в  огромном  пустом
Лесу, представляю я.
   - Но вы же пришли  не  только  на  экскурсию,  правда?  -  спрашивает
Смотритель. - Горожане, как я уже говорил, сюда не ходят.
   - Мы ищем Инструмент, - отвечаю я. - Нам посоветовали спросить у вас,
где его лучше искать.
   Он несколько раз кивает и разглядывает нож и вилку в пустой тарелке.
   - Да, здесь есть несколько инструментов. Совсем старые.  Не  знаю,  в
порядке ли еще. Но если да, можете их забрать. Все равно  я  с  ними  не
умею обращаться. Только иногда, бывает, поставлю перед собой и  любуюсь.
Хотите взглянуть?
   - Если можно.
   Он поднимается из-за стола, и я вслед за ним.
   - Прошу сюда. Они у меня в спальне.
   - Я уберу со стола и приготовлю вам кофе, - говорит моя спутница.
   Мы подходим к двери спальни. Он  открывает  дверь,  включает  свет  и
пропускает меня вперед.
   - Это здесь.
   На стенах спальни развешаны самые  разные  инструменты.  В  основном,
струнные: мандолины, гитары, виолончели, небольшие арфы. Старые,  словно
скелеты доисторических животных. Струны проржавели,  полопались,  где-то
их просто недостает. В этом Городе их даже не на что заменить. Некоторые
инструменты я вижу впервые. Вот деревянная доска, похожая на стиральную,
вся утыкана металлическими ноготками в один ряд. Я  беру  ее  в  руки  и
пробую с ней что-нибудь сделать, но почти  никакого  звука  не  выходит.
Рядом  висит  несколько  маленьких  барабанов.  И  какие-то   деревянные
палочки; что из них можно извлечь - непонятно. Есть трубка,  похожая  на
фагот, в которую надо дуть с одного конца, - такая мудреная, что  мне  с
нею явно не справиться.
   Пока я разглядываю инструменты, Смотритель присаживается на  кровать.
Покрывало и подушка очень свежие, постель аккуратно застелена.
   - Нашли что-нибудь подходящее? - спрашивает он.
   - Да как сказать... Все такое старое. Пробовать надо.
   Он встает, подходит к двери, закрывает  ее  и  возвращается.  Окон  в
спальне нет, и потому шум ветра уже не мешает.
   - Как вы думаете, зачем я все это собираю? - спрашивает Смотритель. -
Никого в Городе они  не  нужны.  Здесь  никто  не  интересуется  вещами.
Конечно,  самое  необходимое  есть  у  всех:  кастрюли,  ножи,   одеяла,
одежда... Выжить - и ладно. Больше им ничего не нужно. А я так не  могу.
Не знаю почему, но эти инструменты  меня  притягивают.  Формой,  изящной
линией...
   Он кладет одну руку на подушку, другую засовывает в карман.
   - Поэтому, собственно, мне и нравится здесь, на станции, - продолжает
он.  -  Все  эти  датчики,  трансформаторы,  турбина...  Может,  меня  и
направили сюда потому что во мне есть  какая-то  предрасположенность.  А
может, наоборот: пока я  жил  здесь  один,  у  меня  и  появились  такие
склонности. Я здесь уже давно. Что со  мной  было  раньше  -  совсем  не
помню. Вот и кажется иногда, что в Город  я  уже  не  вернусь.  С  таким
настроем, как у меня, Город обратно не принимает...
   Я снимаю со стены скрипку и перебираю оставшиеся две  струны.  Из-под
пальцев вырываются сухие, короткие звуки.
   - Откуда вы их берете? - спрашиваю я.
   - О, из разных мест. Рассыльный  приносит  их  мне  отовсюду.  Старые
инструменты можно раскопать в кладовках и чуланах Жилых  домов.  Большую
часть пустили на дрова, и теперь уж совсем  немного  осталось.  Я  прошу
Рассыльного, он их разыскивает и приносит. Сам-то я  не  знаю,  как  ими
пользоваться, - да и учиться, в  общем,  не  собираюсь.  Мне  достаточно
просто смотреть на  них  и  любоваться.  Не  понимаю  их  смысла,  но  и
бесполезными не считаю. Часто прихожу сюда, сажусь и смотрю...  Думаете,
странно?
   - Инструменты - это красиво, - говорю я. - Ничего тут странного нет.
   Между  барабанами  и  виолончелью  я  замечаю  небольшой   аккордеон.
Инструмент старинный, вместо клавиш - круглые  кнопки.  Кожаные  складки
совсем задубели и потрескались, но, похоже, он еще не совсем прохудился.
Я закидываю лямки за плечи и растягиваю меха. Требуется  гораздо  больше
сил, чем я думал, но если кнопки в порядке,  инструментом  вполне  можно
пользоваться. В аккордеоне вообще главное - чтобы воздух держал, а  если
не держит - починить достаточно просто.
   - Можно, попробую? - спрашиваю я.
   - Конечно-конечно, пожалуйста, - отвечает юноша. - Ведь он для того и
сделан.
   Я растягиваю меха  вправо  и  влево  и  нажимаю  кнопку  за  кнопкой.
Некоторые издают совсем слабые звуки, но не фальшивят. Я снова прохожусь
по всем кнопкам сверху донизу.
   - Как интересно! - оживленно говорит юноша. - Будто звук меняет  свой
цвет.
   - Разные кнопки вызывают разные волны звука, - говорю я. - Эти  волны
называются нотами, и все они разные. Какие-то ноты  согласуются  друг  с
другом, какие-то - нет.
   - Я это плохо понимаю. Что значит  -  согласуются?  Больше  нуждаются
друг в друге?
   - Что-то вроде того, - говорю я.
   Пробую взять несложный аккорд. Звучит не очень стройно, но, в  общем,
ухо не режет. И все-таки, как я ни стараюсь, никаких песен припомнить не
могу. Только аккорды.
   - Эти звуки согласуются?
   - Да.
   - Ничего не понимаю, - говорит он. - Но  звучит  удивительно.  Первый
раз в жизни такое слышу. Прямо не знаю, что и сказать. Это совсем не то,
что шум ветра или пение птиц.
   Он  сидит,  сложив  руки  на  коленях,  и  переводит  взгляд  то   на
инструмент, то на мое лицо.
   - Этот инструмент я вам дарю. Пользуйтесь им, сколько  хотите.  Такой
вещи лучше быть у того, кто умеет с нею обращаться. А здесь  она  только
пылится без дела, - произносит он  и  замолкает,  прислушиваясь  к  шуму
ветра. - Пойду еще раз проверю машину. Ее надо проверять каждые полчаса:
крутится ли турбина как следует, все ли в порядке с  генератором  и  так
далее. Вы подождете меня?
   Он уходит, я возвращаюсь  с  аккордеоном  в  гостиную.  Библиотекарша
наливает мне кофе.
   - Это и есть инструмент?
   - Один из них, - отвечаю я. - Инструменты бывают разные. Как и звуки,
которые они издают.
   - А это что? Кузнечные меха?
   - Принцип тот же.
   - А можно потрогать?
   - Конечно, - говорю я и передаю ей аккордеон. Она берет его  в  руки,
как беззащитного звереныша, и рассматривает со всех сторон.
   - Какая чудна?я  вещь!  -  Она  как-то  беспокойно  улыбается.  -  Но
все-таки здорово, что ты его нашел. Ты доволен?
   - Да, мы не зря сюда пришли.
   - Этот человек не смог  до  конца  избавиться  от  тени,  -  тихонько
говорит она. - У него еще осталась тень, хоть  и  совсем  слабенькая.  С
такими в Лесу не живут. Но и в Город ему уже не вернуться. Бедняга...
   - Думаешь, твоя мать тоже живет в Лесу?
   - Может быть, - отвечает она. - А может, и нет. Просто...  подумалось
вдруг.
 
*** 
 
   Юноша возвращается минут через десять. Я благодарю его за инструмент,
достаю из саквояжа подарки и раскладываю перед ним на  столе.  Маленькие
дорожные часы, шахматы и бензиновая зажигалка - находки из  чемоданов  в
архиве Библиотеки.
   - Это вам в благодарность за инструмент, - говорю я.  -  Уж  примите,
пожалуйста.
   Юноша сначала отказывается, но потом принимает  наши  подарки.  Долго
разглядывает часы,  потом  зажигалку,  а  за  ними  и  каждую  шахматную
фигурку.
   - Вы знаете, как ими пользоваться? - спрашиваю я.
   - Не беспокойтесь, - отвечает он. - Мне это не нужно. Смотреть на них
- уже приятно. А со временем, глядишь,  и  пойму,  что  с  ними  делать.
Чего-чего, а времени у меня здесь хоть отбавляй.
   - Нам, пожалуй, пора, - говорю я.
   - Вы торопитесь? - огорчается он.
   - Хотелось бы вернуться в Город до темноты, вздремнуть - и на работу.
   - Да, конечно, - кивает он. - Понимаю. Я бы проводил вас до выхода из
Леса, но сами понимаете - служба. Далеко уходить не могу.
   Мы втроем выходим из домика и прощаемся с ним во дворе.
   - Заходите еще, - приглашает он. - Инструмент послушаем. Всегда  буду
рад.
   - Спасибо, - говорю я.
   Мы удаляемся от Электростанции, и  гул  постепенно  слабеет,  пока  у
самого выхода из Леса не пропадает совсем.
 
29 
СТРАНА ЧУДЕС БЕЗ ТОРМОЗОВ 
Озеро. Масатоми Кондо. Колготки 
 
   Чтобы не намочить вещи, мы завернули их в узлы из рубашек и закрепили
на голове. Со стороны, наверное, выглядело  забавно,  но потешаться  нам
было некогда.
   Еду, виски и бо?льшую часть снаряжения мы  оставили  Профессору,  так
что  моя  поклажа  вышла  не  очень  тяжелой.  Только  фонарик,  свитер,
кроссовки, кошелек, излучатель и нож . Ее  узелок  получился  не  больше
моего.
   - Будьте осторожны, - сказал Профессор. В тусклом  луче  фонарика  он
кажется гораздо старее. Кожа будто обвисла,  волосы  на  голове  торчали
нелепыми кустиками, как сорняки на клумбе.  Лицо  покрылось  коричневыми
пятнами. Передо мною  сидел  усталый  старик.  Что  ни  говори,  а  даже
гениальные ученые стареют и умирают, как все остальные.
   - Прощайте, - сказал я ему.
   В кромешном мраке я спустился по  тросу  до  самой  воды,  посигналил
фонариком, и толстушка спустилась за мной. Лезть в ледяную  воду,  когда
вокруг хоть глаз выколи, хотелось меньше всего на свете. Но выбирать  не
приходилось. Я зашел в воду по колено, затем  по  плечи.  Вода  обжигала
холодом, но опасности как будто не  представляла.  Вода  как  вода.  Без
каких-либо примесей и не гуще обычной. Вокруг висела тишина, как на  дне
колодца. Воздух, вода, чернильная тьма вокруг - все  замерло.  И  только
плеск наших рук по воде, усиленный в сотни раз, отдавался под невидимыми
сводами странным эхом - словно чавкала гигантская рептилия. Уже в воде я
вдруг вспомнил, что старик должен был "обезболить" мне рану.
   - Это здесь плавает рыба с когтями? - бросил я  туда,  где,  по  моим
расчетам, плыла толстушка.
   - Вряд ли, - ответила та. - Это же просто легенда... Наверное.
   И все-таки мысль о том, что сейчас из пучины вынырнет огромная рыба и
оттяпает мне ногу, не покидала  меня.  Проклятая  тьма  усиливала  любые
страхи в тысячу раз.
   - Что, и пиявок нет?
   - Кто их знает... Надеюсь, что нет.
   Привязавшись друг к другу веревкой, мы поплыли с узелками на  голове,
медленно  удаляясь  от  Башни.  Оглянувшись,  я  увидел,   как   фонарик
Профессора, словно маяк, указывает нам путь, высвечивая на воде  впереди
едва различимую желтую дорожку.
   - Нам туда, - сказала она.
   Я плыл первым, она за мной. Мы загребали  почти  синхронно,  и  плеск
ладоней отдавался гулким эхом во тьме. Время от времени  я  оборачивался
и, держась на плаву, сверял курс.
   - Держи вещи сухими! - услышал я ее голос. -  Излучатель  намокнет  -
нам крышка...
   - Стараюсь, - отозвался я. Хотя именно не замочить вещи было  труднее
всего. В такой непроглядной мгле я не различал, где вода, где воздух,  а
порою даже не соображал, где находятся  мои  руки.  Я  вспомнил  миф  об
Орфее, который спускался в Царство мертвых. На свете есть  много  разных
легенд и мифов, но истории о смерти у разных народов схожи. у Орфея хотя
бы лодка была. А мы плывем в воде с тюками на затылке.  Что  ни  говори,
древние греки были куда предусмотрительнее. Живот сводило  от  боли,  но
думать о ране было некогда. То ли от стресса, то ли еще почему  я  почти
не чувствовал боли. Швы, конечно же, расползлись - но умереть от дыры  в
животе мне, видно, уже не судьба.
   - Ты правда на деда не сердишься? - подала голос толстушка.  Безумное
эхо мешало понять, откуда.
   - Не знаю! - прокричал я непонятно куда. - Сам  не  пойму.  Пока  его
слушал, стало уже все равно.
   - Как - все равно?
   - Все равно и жизнь не фонтан, и мозги не ахти какие.
   - Но ты же сказал, что жизнью доволен!
   - Слова! - отмахнулся я. - Любой армии нужно какое-то знамя...
   Она задумалась, и какое-то время мы плыли молча.  Тишина,  бездонная,
как сама смерть, растекалась по озеру. Где-то сейчас  плавает  когтистая
рыба? Я уже не сомневался, что она  существует  на  самом  деле.  Лежит,
небось, на самом дне и  спит  до  поры  до  времени.  Или  плескается  в
соседней пещере. А может, уже учуяла нас  и  плывет  навстречу?  Я  живо
представил, как она откусывает мне  ногу  и  содрогнулся.  Пускай  через
сутки от меня только мокрое место останется, но перспектива отдать концы
в желудке у такой гадины не привлекала, хоть убей.  Умирать  -  так  при
свете солнца.
   Руки в холодной воде наливались свинцом. Выжимая из организма остатки
сил, я продолжал грести.
   - Но ты все равно очень хороший, - сказала толстушка. В ее голосе  не
чувствовалось усталости. Словно мы  с  нею  мирно  нежились  в  какой-то
огромной ванне.
   - Боюсь, с тобой мало кто согласится, - ответил я.
   - А я все равно так считаю!
   На очередном взмахе я  обернулся  назад.  Фонарик  профессора  мерцал
далеко позади, но перед нами никакой стены не показывалось . Сколько  же
нам еще плыть? - подумал я в отчаянии. Предупреди нас старик,  что  путь
неблизкий, я бы хоть силы рассчитывал. И, в конце концов, где  же  рыба?
Или она еще нас не учуяла?
   - Я, конечно, деда не защищаю, - вновь послышался голос толстушки.  -
Но он не злодей. Просто когда увлекается чем-то - забывает  про  все  на
свете. Вот и с тобой он хотел как лучше. Пытался спасти тебя, пока ты не
попал в лапы Системы. Ему давно уже стыдно за то, что он  согласился  на
эксперименты с людьми. Это было ошибкой...
   Я молча плыл вперед. Кто в чем ошибся - теперь уже не имело  никакого
значения.
   - Поэтому ты прости его, - добавила она.
   - Прощу я его или нет, какая разница? - ответил я. - Но  почему  твой
дед ушел  из  Системы  в  самом  разгаре  Эксперимента?  Если  он  такой
совестливый - мог бы остаться и не допустить новых  жертв.  Противно  на
фирму работать - так хоть бы о людях подумал.
   - Дед перестал доверять Системе, - сказала  она.  -  Он  сказал,  что
Система и Фабрика - это левая и правая рука одного органи