о.
   Я прождал пятнадцать минут, но  барабан  продолжал  крутиться.  Вошла
молодая женщина с большим пакетом в руках, загрузила в стиральную машину
кучу пеленок, засыпала стирального порошка и опустила в щель монету.
   Очень хотелось заснуть, но  нельзя:  не  хватало  еще,  чтобы  кто-то
пришел и загрузил в сушилку вещи без очереди. Я пожалел, что не захватил
с собой какой-нибудь журнал.  За  чтением  бы  не  заснул,  да  и  время
скоротал бы. Однако стоит ли в моей ситуации коротать время, я и сам  не
понимал. Может, его стоит, наоборот, потянуть? Но что толку тянуть время
в прачечной-автомате? И его изведешь, и сам изведешься.
   От  мысли  о  времени  заболела  голова.  Все-таки  Время  -   ужасно
отвлеченная  категория.  Пробуешь  выразить  ею  какие-то   материальные
объекты - и сразу непонятно, чему они больше  принадлежат:  времени  или
все же материальному миру.
   Я решил больше не думать о Времени и  прикинул,  чем  займусь,  когда
выйду из  прачечной.  Первым  делом,  нужно  купить  одежду.  Приличную.
Времени на подгонку у  портного  не  оставалось,  и  я,  скрепя  сердце,
отказался от синего твидового костюма. Жаль,  но  ничего  не  поделаешь.
Брюки, худо ли бедно, сгодятся и те, что на мне. Остается купить хороший
спортивный пиджак, сорочку, галстук. И плащ до самых пят. В  таком  виде
не стыдно даже в самый шикарный ресторан. На одежду уйдет часа  полтора.
Покончу с магазинами к трем - и до встречи  с  библиотекаршей  останется
еще три часа.
   Я попытался придумать, как их провести, но  особо  блестящих  идей  в
голову не приходило. Сонный мозг отказывался работать как  следует.  При
этом источник сонливости находился где-то вне меня, и я  с  нею  не  мог
ничего сделать.
   Пока  я  ковырялся  в  сонных  мыслях,  барабан  в   сушилке   справа
остановился. Я убедился, что это не  сон,  и  поглядел  по  сторонам.  И
домохозяйка, и студентки скользнули глазами по  агрегату,  но  никто  со
стула не  встал.  Следуя  "Правилам  пользования  прачечной",  я  открыл
сушилку, вытащил из барабана сухое  тепловатое  белье,  сунул  в  пустой
пакет,  свисавший  с  ручки  на  дверце,  и  открыл  свой,  с   рекламой
"Люфтганзы". Потом зарядил машину, опустил в щель монету, проверил,  что
все работает, и сел обратно на стульчик.
   И только тут понял, что домохозяйка  и  студентки,  вытаращив  глаза,
следят за каждым моим движением. Когда же я вернулся  на  стульчик,  все
трое оглянулись на белье в сушилке - и снова уставились на меня. Тогда я
тоже посмотрел на белье в сушилке. Проблемы у меня было две.  Во-первых,
количество белья, которое я загрузил в огромную сушилку, казалось просто
нелепым. Во-вторых,  это  было  женское  нижнее  белье.  И  при  этом  -
исключительно розового цвета. Как теперь ни выкручивайся, слишком  много
внимания я уже к себе привлек. Ощущая себя последним кретином, я повесил
на дверцу сдувшийся пакет - и решил провести  ближайшие  двадцать  минут
где угодно, только не здесь.
   Морось по-прежнему висела в воздухе, словно  намекая  всему  свету  о
какой-то опасности. Раскрыв зонтик, я  отправился  гулять  по  кварталу.
Вышел из тихого района жилых домов и  свернул  на  торговую  улочку,  по
которой ходил каждый  день.  Вдоль  улочки  выстроились  парикмахерская,
булочная, "Всё для серфинга" (зачем обитателям Сэтагая столько всего для
серфинга - ума не приложу), табачная лавка, кондитерская, видеопрокат  и
химчистка. На дверях  последней  висело  объявление:  "В  дождливые  дни
скидка 10%". Отчего химчистка делала скидку именно в дождь, я не  понял,
как ни старался. Лысый хозяин  сосредоточенно  гладил  мужские  сорочки.
Толстые провода, точно лианы в дремучем лесу, разбегались  по  стенам  к
гладильным доскам с утюгами. Химчистка была старомодной  -  еще  из  тех
времен,  когда  хозяева  гладили  вещи   клиентов   своими   руками.   Я
почувствовал к лысому симпатию. Уж он-то наверняка не цепляет  стэплером
на чужую одежду идиотские бирки с номерками. Из-за этих  бирок  я  и  не
сдаю ничего в химчистку.
   У входа в заведение стояла скамейка с цветочными горшками.  Глядя  на
цветы, я вдруг подумал, что даже не знаю, как они  называются.  Простые,
незатейливые растения, известные любому нормальному человеку. Только  не
мне. Земля в горшках была черной от дождя. Я смотрел на цветы, и горькое
понимание собственной бездарности переполняло мне  душу.  Тридцать  пять
лет жил на свете, а даже лютика от георгина не отличу...
   Эта старенькая химчистка вдруг помогла  мне  сделать  два  любопытных
открытия.  Во-первых,  когда  идет  дождь,  чистить  вещи   дешевле.   А
во-вторых, я совершенно не знаю названий цветов. Мало того: столько  лет
день за днем я ходил мимо этой химчистки - и даже не замечал, что  здесь
выращивают цветы.
   По скамейке ползла улитка. Еще одно открытие. До сих  пор  я  считал,
что улитки появляются  только  после  июньских  дождей.  И  от  простого
вопроса: "Куда же,  в  таком  случае,  они  деваются  во  все  остальные
месяцы?" - у меня бы, наверное, мозги переклинило.
   Подобрав октябрьскую  улитку,  я  сунул  ее  в  горшок.  Затем,  чуть
подумав, пересадил на цветочный лист. Несколько секунд улитка ежилась на
листе, пытаясь удержать равновесие,  но  потом  прицепилась  покрепче  и
стала неспешно осваивать изменившийся мир.
   По пути назад я заглянул в табачную  лавку,  купил  пачку  "Ларка"  с
длинным фильтром и зажигалку. Курить  я  бросил  ять  лет  назад,  но  в
последний день жизни пачка сигарет уже не могла ничему навредить.  Выйдя
на улицу, я достал сигарету из  пачки  и  закурил.  Странное  чувство  -
держать сигарету в губах после долгого перерыва. Глубоко затянувшись,  я
выпустил из легких дым. Кончики пальцев чуть занемели, в голове растекся
слабый туман.
   Докурив, зашел в кондитерскую и выбрал  штук  пять  пирожных.  Каждое
называлось каким-нибудь  длинным  французским  словом.  Как  только  мне
уложили их в большую коробку, все названия тут же  вылетели  из  головы.
Французский я забыл сразу же после  вуза.  Продавщица,  долговязая,  как
сосна, неуклюже перевязала коробку тесьмой. Я вдруг подумал, что за  всю
жизнь не соблазнил ни одной долговязой и  неуклюжей  девчонки.  Случайно
или закономерно? Трудно сказать. Видимо, просто не сложилось, и все.
   Рядом с кондитерской находился видеопрокат, куда я заглядывал два-три
раза в  месяц.  Хозяева  -  супружеская  пара  моего  возраста,  жена  -
настоящая красавица. Здоровенный телевизор у  входа  показывал  "Тяжелые
времена" Уолтера Хилла. Чарлз Бронсон играл  мастера  кулачного  боя,  а
Джеймс Кобёрн - его менеджера . Я зашел внутрь и, присев  на  диван  для
посетителей, от нечего делать решил досмотреть поединок.
   Хозяйка за стойкой откровенно скучала, и я предложил ей пирожное. Она
выбрала тарталетку с начинкой из груши-дичка, а я  -  слабо  пропеченный
чизкейк. Лениво  жуя  творожную  массу,  я  следил,  как  Чарлз  Бронсон
затевает драку с бритоголовым верзилой. И хотя большинство  зрителей  по
ту сторону экрана были уверены в победе  верзилы,  я  смотрел  это  кино
много лет назад и прекрасно знал, чем все кончится. Я проглотил  чизкейк
и не успел докурить сигарету, как верзила валялся в нокауте. Убедившись,
что противник уже не встанет, я поднялся с дивана.
   - Посидел бы еще... И куда ты все время  торопишься?  -  пропела  мне
хозяйка.
   Я ответил, что задержался бы с удовольствием, но пора вынимать  белье
из сушилки. И посмотрел на часы. 13:25. Сушилка остановилась тысячу  лет
назад.
   - Ч-черт! - спохватился я.
   - Да ладно тебе! Улицы нашей  не  знаешь?  Вечно  кто-нибудь  придет,
вытащит что надо и затолкает куда положено.  Как  считаешь,  кого  здесь
могут интересовать твои трусики?
   - Хороший вопрос... - пробормотал я.
   - Тогда на следующей неделе заходи. Так и быть - поймаю для тебя  три
старых Хичкока .
   Из проката я вернулся той же дорогой в прачечную. Слава  богу,  людей
там уже не было, а белье ждало  меня  в  барабане.  Из  четырех  сушилок
работала только одна. Я затолкал белье в пакет и вернулся домой.
   Толстушка спала на  кровати  как  убитая.  То  есть  я  действительно
засомневался, жива ли она. И только наклонившись  к  ее  лицу,  различил
чуть слышное сопенье. Я вынул из пакета белье, положил рядом с подушкой.
Поставил коробку с пирожными на столик у кровати. С каким наслаждением я
бы свалился рядом с нею и тоже уснул. Но как раз этого я позволить  себе
не мог.
   Я сходил в туалет, затем прошел на кухню, сел на  стул  и  огляделся.
Вокруг  меня  стояли,  висели   и   торчали   самые   разные   предметы:
водопроводный кран, газовый титан, плита, вытяжка, холодильник,  тостер,
посудный шкаф,  стойка  для  ножей,  чайник,  электрическая  сковородка,
кофеварка и еще куча всего в  том  же  духе.  Я  разглядывал  эти  вещи,
приборы и инструменты, составлявшие Кухню, - и удивительное  спокойствие
от гармонии мира вокруг наполняло мне душу.
   В эту квартиру мы въехали с женой. Лет восемь назад.  Тогда  я  часто
сидел ночью на кухне и читал книги. А жена спала. Так тихо, что я  то  и
дело пугался, не умерла ли она во сне.  При  всем  несовершенстве  наших
отношений, я по-своему любил ее.
   Итак, я провел в этой квартире  восемь  лет.  Вначале  -  с  женой  и
кошкой. Первой исчезла жена. Потом кошка. Теперь мой черед... Я  выкурил
сигарету, стряхивая пепел в старую кофейную чашку,  и  выпил  еще  воды.
Удивительно  все-таки.  Что  держало  меня  здесь  столько  лет?  Особой
привязанности к этому жилищу я не испытывал. Да и дешевым его не  назвал
бы. Слишком яркое солнце бьет в окна по вечерам, и  слишком  неприветлив
консьерж. За восемь лет моя жизнь вовсе не стала светлее. Просто  в  ней
теперь меньше народу.
   Ладно. Как бы то ни было, теперь все подходит к концу.
   Вечная жизнь, черт меня побери. Бессмертие...
   Если верить Профессору, Конец Света - не смерть, а переход  в  другой
мир. В котором я вернусь к самому  себе  и  встречусь  с  тем,  что  уже
потерял и что еще потеряю.
   Может, оно и так. Старик зря не скажет. Если он говорит - бессмертие,
- значит, так и есть. И все же как-то не верится. Слишком все размыто  и
абстрактно.  Я  прекрасно  знаю,  кто  я  -  здесь  и  сейчас.  А  мысли
бессмертных о бессмертии я даже представить не в  состоянии,  не  говоря
уже о единорогах и высоких стенах. Сказка про волшебника из страны Оз  -
и та правдоподобнее...
   Что же такого я потерял? Я почесал лоб и задумался. Потерь,  конечно,
хватало. Если составить подробный список, пожалуй,  на  толстую  тетрадь
наберется. С чем-то расставался легко, а  потом  вспоминал  о  потере  с
горечью. С чем-то - наоборот. Я беспрестанно терял какие-то вещи, людей,
чувства, воспоминания. Образно говоря, моя жизнь  давно  уже  напоминает
пальто с безнадежно прохудившимися карманами. Какие иголки с нитками  ни
подбирай - штопать бесполезно. Сидишь, размышляешь, как еще выкрутиться,
а кто-нибудь обязательно сунется к тебе в окно и крикнет: "Твоя жизнь  -
полный ноль!" И даже возразить ему нечего.
   И все-таки если б можно было начать все заново, наверное,  моя  жизнь
ничем бы не отличалась  от  нынешней.  Потому  что  я  вместе  со  своей
уходящей жизнью - это я и никто другой. И кроме себя, мне идти больше не
к кому. Пусть кто-то снова бросит меня, а кого-то брошу я сам; пусть мои
прекрасные чувства, достоинства, грезы опять умрут, не найдя применения,
- я все равно не смогу быть никем, кроме себя самого.
   В молодости я часто думал, что, если постараюсь, смогу  стать  кем-то
еще. Скажем, открою свой  бар  в  Касабланке  и  познакомлюсь  с  Ингрид
Бергман. Или, если мыслить реалистичнее (насколько реалистичнее - вопрос
отдельный), подберу себе жизнь,  куда  более  подходящую  для  раскрытия
своего "я". Даже специально  тренировался,  чтобы  круто  изменить  себя
изнутри. Читал "Расцвет Америки" и трижды смотрел  "Беспечного  ездока".
Но, словно яхта с погнутым килем, всегда  возвращался  туда  же,  откуда
хотел уплыть: к себе настоящему. К тому, кто вообще никуда не плывет,  а
всегда остается на берегу и ждет, когда я вернусь.
   Стоит ли тут еще на что-то надеяться?
   Не знаю. Возможно, не стоит. Тургенев назвал бы  это  разочарованием.
Достоевский - адом. Сомерсет Моэм - реальностью. Но кто бы и как это  ни
называл - это все про меня.
   Я не могу представить, что такое бессмертие. Возможно, я  и  в  самом
деле верну себе то, что уже  потерял.  И  построю  Нового  Себя.  Кто-то
наконец оценит меня по достоинству. Кто-то захочет меня осчастливить.  И
я действительно стану счастливым, раскрыв себя на все  сто.  Только  это
буду уже не  сегодняшний  я.  Поскольку  Сегодняшний  Я  слишком  хорошо
помнит, кто я на самом деле. И это - факт Истории, изменить который  уже
никому не под силу.
   В итоге я принял решение. Чтобы совсем не  сбрендить,  буду  считать,
что через двадцать два часа я просто умру. Если же и дальше рассуждать о
бессмертии и переходах в иные  миры,  мои  бедные  мысли  превратятся  в
монологи дона Хуана , и последний день в этом мире развалится на куски.
   "Я умру", - решил я хотя бы для удобства. По крайней мере, думая так,
я куда больше похож на себя самого.
   На душе сразу полегчало.
   Я погасил окурок и пошел  в  спальню.  Глянул  на  спящую  толстушку.
Машинально  проверил  карманы.  И  поймал  себя  на  мысли,  что,  кроме
бумажника с кредитками,  мне  уже  ничего  не  нужно.  Ключами  от  дома
запирать  нечего.  От  удостоверения  конвертора  остается   разве   что
прикурить. Записная книжка больше  не  пригодится.  Машину  я  бросил  у
конторы Профессора, а значит, и в ключах от  нее  смысла  нет.  Даже  от
складного ножа никакого толку. Я выудил из карманов всю мелочь и  ссыпал
на стол.
   Выйдя из дома, я доехал в метро до  Гиндзы,  зашел  в  "Пол  Стюарт",
выбрал себе сорочку, галстук, спортивный пиджак,  расплатился  кредиткой
"Америкэн Экспресс" - и, одетый во все новое, встал  перед  зеркалом.  В
целом - неплохо. На оливковых брюках, правда, уже исчезали  стрелки.  Ну
да ладно - полного совершенства все равно не бывает. В  бледно-оранжевой
рубашке  под  темно-синим  пиджаком  я  смахивал  на  подающего  надежды
специалиста преуспевающей фирмы. Что ж, все удачнее троглодита,  который
выбрался из пещеры лишь затем, чтобы через двадцать часов провалиться  в
тартарары.
   Неожиданно мне показалось, будто левый рукав пиджака  короче  правого
сантиметра на полтора. Я проверил. Оказалось, дело не в пиджаке.  Просто
моя левая рука - чуть длиннее  правой.  Как  это  получилось,  не  знаю.
Правое ухо у меня с детства слышало лучше левого, а левую руку я никогда
не  перегружал  какой-либо  специальной  работой.   Продавец   предложил
подогнать рукав за пару дней, но я, разумеется, отказался.
   - Бейсболом занимаетесь? - спросил  продавец,  возвращая  кредитку  и
чек.
   - Почему вы так решили? - удивился я.
   - Почти любой вид спорта немного перекашивает тело, - объяснил он.  -
Тому, кто одевается по-европейски, не стоит перенапрягать себя спортом.
   Я поблагодарил его и вышел из магазина. С ума сойти, сколько  в  мире
разных законов. На каждом шагу открываешь что-нибудь новенькое.
   Дождь моросил по-прежнему, но шататься  по  магазинам  надоело,  и  я
решил обойтись без плаща. Зашел в пивной бар и заказал пива с устрицами.
Бар оказался  на  редкость  стильным  -  из  динамиков  лилась  симфония
Брукнера . Номера я не помнил. Кто, вообще, помнит симфонии Брукнера  по
номерам? Но факт оставался фактом:  Брукнера  в  пивном  баре  я  слушал
впервые в жизни.
   В огромном зале было  занято  всего  три  столика.  За  одним  сидела
молодая парочка, за вторым - миниатюрный старичок в шляпе, за третьим  -
я. Старичок, не снимая шляпы, отхлебывал  пиво  крошечными  глотками,  а
парень с девушкой, почти не притрагиваясь к кружкам, о чем-то вполголоса
болтали. Стандартная картинка из жизни пивного бара в дождливый день.
   Слушая Брукнера, я выжал лимон  над  пятью  устрицами,  уничтожил  по
часовой стрелке одну за другой и выпил  огромную  кружку  пива.  Стрелки
часов на стене приближались к трем. Под циферблатом висел барельеф: пара
львов с раскрытыми пастями и хвостами, закрученными  наподобие  диванной
пружины. Казалось, будто зверюги, перебирая  лапами,  вертят  над  собою
часы, как огромный мяч. Доиграл  Брукнер,  началось  "Болеро"  Равеля  .
Сочетаньице, нечего сказать.
   Я заказал еще пива и  сходил  в  туалет.  Там  меня  ждало  еще  одно
открытие. Вытекавшая жидкость никак не хотела заканчиваться.  Откуда  во
мне столько влаги - я понятия не имел. Но поскольку спешить было некуда,
я стоял и задумчиво глядел на струю. Минуты  две,  не  меньше.  Все  это
время музыка за моей спиной нарастала. Очень странное занятие - мочиться
под "Болеро". Струя будто в вечности замирает.
   Застегивая ширинку, я понял, что переродился.  И  посмотрел  на  свое
отражение. В  кривеньком  зеркале  лицо  получалось  каким-то  чужим.  Я
вернулся за столик и принялся за очередное пиво. Захотелось  курить,  но
пачка "Ларка" осталась дома на кухне.  Подозвав  официанта,  я  попросил
"Севен Старз" и спички.
   В громадном зале пивбара казалось, что  время  остановилось.  Но  уже
очень скоро львы повернули циферблат еще на сто восемьдесят градусов - и
часы показали 15:10. Опираясь локтем о стол, я пил  пиво,  курил  "Севен
Старз" и разглядывал стрелки часов. Убивать время, разглядывая  часы,  -
что может быть бестолковее? Но ничего другого  в  голову  не  приходило.
Все-таки человек планирует любые свои действия из предпосылки,  что  его
жизнь продолжается. Отбери у  него  эту  предпосылку  -  и  его  тут  же
парализует.
   Я достал из кармана бумажник и  пересчитал  купюры.  Пять  десяток  и
несколько тысячных . В самом глубоком кармане -  еще  двадцать  десяток,
зажатых скрепкой. Помимо наличных -  кредитки  "АмЭкс",  "Виза"  и  пара
карточек для банкомата. Обе карточки я переломил  пополам  и  выкинул  в
пепельницу.  Туда  же  отправились  абонементы   в   бассейн,   карточка
видеопроката, скидочные купоны на кофе и пара  визиток.  Через  какие-то
пару минут пепельница смахивала  на  урну  с  прахом  моей  жизни,  а  в
бумажнике остались только деньги, кредитки и водительские права.
   В половине четвертого я встал, расплатился и вышел. Пока я пил  пиво,
дождь почти перестал. Добрый знак, решил я и не стал забирать зонтик  со
стойки у выхода. Погода налаживалась, и на душе становилось все легче.
   Без зонтика мне вдруг стало свободнее  и  легче.  Захотелось  чего-то
нового, например  -  переместиться  куда-нибудь,  где  собирается  много
людей. Я  дошел  до  офиса  "Сони"  и  потолкался  среди  арабов  -  они
разглядывали огромный телеэкран  на  стене.  Потом  спустился  в  метро,
прошагал по переходу до линии Маруноути, купил билет до Синдзюку,  вошел
в вагон, сел и тут же уснул. Открыл глаза я уже на Синдзюку.
   Миновав турникет, я направился к выходу - и вдруг вспомнил о черепе и
результатах шаффлинга, которые  остались  на  полке  камеры  хранения  в
каких-то двадцати шагах от меня. Я не знал, что теперь с ними делать, да
и квитанции у меня с собой не было, но заняться все равно больше  нечем,
и я решил забрать их. Поднявшись по  лестнице,  я  сообщил  дежурному  в
окошке, что потерял квитанцию.
   - Хорошо искали? - спросил дежурный.
   - Обыскал все что мог, - ответил я.
   - Что за багаж?
   - Голубая спортивная сумка с эмблемой "Найки" на боку.
   - А что за эмблема?
   Попросив  у  него  ручку  и  лист  бумаги,  я  нарисовал  изувеченный
бумеранг, а сверху приписал латиницей: "NIKE".  Дежурный  с  подозрением
всмотрелся в рисунок, исчез на пару минут и вернулся  с  моей  сумкой  в
руке.
   - Ваша?
   - Моя.
   - У вас есть какой-нибудь документ? Нужны ваше имя и адрес.
   Я протянул дежурному права. Он сверил фамилию с прицепленной к  сумке
бумажкой, сорвал ее и положил вмес