то теперь его карьере пришел конец.  Он  говорит,  что
господин Фуммиро прогонит его. Что из-за него господин Фуммиро  оказался
в очень глупом положении.
   Гроунвельт кивнул.
   - Скажи ему, чтобы  просто  держал  язык  за  зубами.  Скажи,  что  я
договорюсь, чтобы его положили на денек в больницу, потому что он  плохо
себя почувствовал, а затем он полетит  в  Лос-Анджелес  для  дальнейшего
лечения. А господину Фуммиро  мы  придумаем  что  сказать.  И  пусть  не
вздумает никому об этом рассказывать, никогда, а мы  позаботимся,  чтобы
господин Фуммиро ничего не узнал.
   Дейзи  переводила,  а  Ниигета  кивал.  Его  вежливая  улыбка   снова
вернулась  к  нему,  но  теперь  она  напоминала  скорее  страдальческую
гримасу.
   Гроунвельт повернулся к Калли.
   - Ты и мисс Парсонс останетесь здесь и дождетесь Фуммиро. Ведите себя
так, будто ничего не произошло. О Ниигете  я  позабочусь.  Здесь  мы  не
можем его оставить; когда он увидит своего босса, то снова  плюхнется  в
обморок. Я переправлю его отсюда.
   А дальше все было так. Когда Фуммиро, наконец, появился, час  спустя,
то обнаружил, что Линда Парсонс, переодевшаяся с дороги  и  накрашенная,
ожидает его в компании с Калли. Фуммиро был тут же  сражен  насмерть,  и
Линду Парсонс, похоже, очаровала его привлекательная внешность,  но  она
проявляла чувства с  такой  невинностью,  обладать  которой  могла  лишь
инженю, играющая в ТВ-вестернах.
   - Надеюсь, вы не будете возражать, - сказала она, - но я поселилась в
номере вашего друга, чтобы я могла быть  всегда  рядом.  Так  мы  сможем
больше времени проводить вместе.
   Фуммиро понял, к чему она клонит. Ведь  она  не  какая-нибудь  девка,
чтобы сразу же перейти в его номер. Сначала нужно, чтобы  к  ней  пришло
чувство. Широко улыбнувшись, он ответил:
   - Ну конечно, конечно!
   Калли вздохнул с облегчением. Линда  разыгрывала  свои  карты  именно
так, как надо. После того, как он попрощался с  ними,  он  еще  какое-то
время  поболтался  в  коридоре,  прислушиваясь.  Через  несколько  минут
раздались музыка и пение: это Фуммиро играл на пианино, а Линда пела.
   В  течение  следующих  трех  дней  у  Фуммиро  и  Линды  Парсонс  был
классический, почти геометрически совершенный роман по-лас-вегасски. Они
были без ума друг от друга и каждую минуту проводили вместе. В  постели,
за игорными столами, где удача могла улыбнуться им, а могла и  нет;  они
вместе бродили по  модным  салонам  и  бутикам  Стрипа.  Линда  полюбила
японский суп, подаваемый к завтраку, и ей нравилось как  Фуммиро  играет
на пианино. Фуммиро нравились в Линде ее светлая кожа и светлые  волосы,
молочная белизна ее чуть полноватых бедер, ее длинные  ноги,  ее  мягкие
большие груди. Он даже сказал Калли, когда они беседовали  наедине,  что
из Линды вышла бы великолепная гейша. А Дейзи потом объяснила, что такой
человек как Фуммиро вряд ли мог польстить женщине больше,  сделав  такой
комплимент. Фуммиро, кроме того, утверждал, что Линда приносит ему удачу
за игорным столом. К моменту, когда ему нужно было уезжать, он  проиграл
всего лишь двести тысяч  из  того  миллиона  наличными,  в  американских
долларах, что он положил на депозит в сейф казино. В эту  сумму  входили
норковая  шуба,  кольцо  с  бриллиантом,  лошадь  породы  "Паломино"   и
Мерседес, которые он купил Линде Парсонс. В общем, отделался  он  легко.
Не будь Линды, он с большой вероятностью спустил бы в баккару по меньшей
мере полмиллиона, а возможно, и весь свой миллион.
   Поначалу  Калли  думал,  что  Линда,  возможно,  проститутка  высшего
класса: так профессионально она работала. Но уже после отъезда  Фуммиро,
перед тем, как ей лететь в Лос-Анджелес вечерним рейсом, он пригласил ее
на обед.
   - Он такой интересный парень, - говорила она. - Я полюбила  этот  суп
на завтрак и его игру на пианино. А в  постели  он  просто  великолепен.
Неудивительно, что японские женщины делают все для своих мужчин.
   Калли улыбнулся:
   - Не думаю, что дома он так же ведет себя со  своими  женщинами,  как
это было с тобой.
   Линда вздохнула.
   - Да, я знаю.  И  все  же  это  было  здорово.  Ты  знаешь,  он  меня
фотографировал и сделал, наверное, несколько сотен снимков. Думаешь, мне
это надоело? Наоборот, мне жутко нравилось, когда он меня  снимал.  И  я
его тоже фотографировала. Он такой интересный мужчина.
   - И весьма богатый.
   Линда пожала плечами.
   - Я и раньше бывала с богатыми. И сама я неплохо зарабатываю.  Но  он
был как... как маленький мальчик. Хотя, вообще-то, мне  не  понравилось,
как он играет. Бог ты мой! На то, что он проигрывает  в  один  вечер,  я
могла бы жить десять лет!
   Тут Калли подумал: "Да неужели?" И немедленно стал  обдумывать  план,
как сделать так,  чтобы  Фуммиро  и  Линда  Парсонс  больше  никогда  не
встретились. А вслух сказал, криво улыбнувшись:
   - Ну да, мне просто больно было наблюдать, как  его  это  расстроило.
Это может отвратить его от игры.
   Линда усмехнулась.
   - Вот именно, - сказала она. - Спасибо тебе за все. Это были одни  из
лучших дней в моей жизни. Может быть, увидимся когда-нибудь.
   Он понимал, что она имеет ввиду, но тем не менее сказал просто:
   - Когда появится у тебя йена-другая для  Вегаса,  позвони  мне.  Все,
кроме кредиток, за счет отеля.
   С легкой обидой в голосе она ответила:
   - Как  ты  думаешь,  Фуммиро  позвонит  мне,  когда  приедет  сюда  в
следующий раз? Я дала ему свой телефон в Эл-Эй. Я даже сказала ему,  что
прилечу к нему в отпуск, в Японию, как только мы закончим съемки,  и  он
сказал, что будет очень рад, и чтобы я сообщила ему, когда соберусь.  Но
сказал он это как-то без большого энтузиазма.
   Калли покачал головой.
   - Японцы не любят, когда женщина ведет себя чересчур агрессивно. А уж
такой кит, как Фуммиро, и подавно. Так что тебе лучше пока не  дергаться
и играть по маленькой.
   - Наверное, ты прав, - и она вздохнула.
   Он отвез ее в  аэропорт,  и  перед  тем,  как  она  села  в  самолет,
поцеловал ее в щечку.
   - Когда Фуммиро снова приедет, я тебе позвоню, - пообещал он.
 
*** 
 
   Вернувшись в Занаду, Калли поднялся в жилой номер Гроунвельта.
   - Существует такая вещь, как слишком хорошее отношение  к  игроку,  -
сказал он, скривившись.
   - Не стоит переживать. Нам не нужен весь его миллион на такой  ранней
стадии. Но ты прав. Эта актриса не того сорта женщина, чтобы можно  было
ее подбрасывать игрокам. С одной стороны,  жадности  в  ней  мало.  А  с
другой - слишком она прямолинейна. И к тому же умна, а это хуже всего.
   - Откуда вы знаете?
   Гроунвельт улыбнулся:
   - Но ведь я прав?
   - Разумеется, - ответил Калли.  -  Когда  Фуммиро  приедет  снова,  я
сделаю все, чтобы они не встретились.
   - Это не понадобится, - сказал Гроунвельт. - У таких парней, как  он,
предостаточно силы. То, что она способна дать, ему не нужно. Более,  чем
однажды. Один раз - это в кайф. Но на этом все и закончилось. Если в это
было нечто большее, он, когда уезжал, проявил бы к ней больше внимания.
   Калли слегка обалдел.
   - Мерседес, норковая шуба и  кольцо  с  бриллиантом?  Это  называется
проявить мало внимания?
   - Именно, - сказал Гроунвельт.
   И он оказался прав. Когда в следующий раз Фуммиро приехал в Вегас, он
так и не спросил о Линде Парсонс. И на этот  раз  он  оставил-таки  свой
миллион наличными за игорными столами Занаду.
 
Глава 19 
 
   Самолет влетел в утро нового дня, и стюардесса стала развозить  кофе.
Чемоданчик находился по-прежнему у него под боком. Покончив с  едой,  он
посмотрел в окно и увидел на горизонте стальные башни Нью-Йорка. Зрелище
это всегда рождало в нем чувство ужаса. Как в Вегасе, насколько  хватало
глаз, вокруг простиралась  пустыня,  -  так  здесь  на  протяжении  миль
вздымался к небу густой, казавшийся бесконечным, лес из стали и  стекла,
рождая в нем чувство отчаяния.
   Самолет клюнул носом и медленно и грациозно накренился  влево,  делая
широкую дугу над городом, а затем резко пошел вниз, и небо  превратилось
из белого в голубое, и вот уже он помчался  сквозь  наполненный  солнцем
воздух по серому бетону взлетно-посадочной полосы. При  посадке  самолет
тряхнуло с достаточной силой, чтобы те пассажиры,  что  все  еще  спали,
проснулись.
   Калли чувствовал себя свежим и хорошо выспавшимся. Ему  не  терпелось
увидеть Мерлина, от этих мыслей  ему  стало  радостно.  Старина  Мерлин,
оригинал и "правильный"  чудак,  единственный  человек  на  всем  свете,
которому он верил.
 
Глава 20 
 
   В тот день, когда  я  должен  был  предстать  перед  гранд-жюри,  мой
старший закончил девятый класс и должен был  перейти  в  среднюю  школу.
Валери хотела, чтобы я отпросился с работы и пошел бы вместе  с  ней  на
церемонию. Я сказал  ей,  что  никак  не  могу,  потому  что  мне  нужно
присутствовать на специальной встрече по программе армейских сборов. Она
все еще ничего не знала о неприятностях, которые мне грозили, а я ничего
ей  не  говорил.  Помочь  она  ничем  не  могла,  а  могла  только  лишь
волноваться. Если все будет в порядке, то она ничего и не узнает, и  мне
хотелось, чтобы именно так и случилось. Я и в  самом  деле  считал,  что
делиться неприятностями с брачным партнером, если он не может помочь, не
имеет смысла.
   Валери испытывала гордость от того,  что  ее  сын  заканчивал  школу.
Несколько лет назад мы обнаружили, что он толком не умеет  читать,  хотя
он каждый раз успешно заканчивал семестр, и его переводили из  класса  в
класс. Валери тогда жутко разозлилась и принялась учить его читать и  ей
это хорошо удалось. Теперь он получал высшие оценки. И не  то,  чтобы  я
сам не злился. Я имел зуб против Нью-Йорк Сити. Мы жили в плохом районе,
где селились люди с низкими доходами, в большинстве работяги и черные. В
школе всем было наплевать, знали что-нибудь дети,  или  нет.  Их  просто
переводили каждый год из класса в класс, чтобы  избавиться  от  них  без
лишних хлопот и с наименьшей затратой усилий.
   Валли с нетерпением ждала, когда мы переедем  в  наш  новый  дом.  Он
находился в районе, где были  хорошие  школы,  на  Лонг-Айленде,  и  там
учителя добивались, чтобы все ученики были подготовлены к поступлению  в
колледж. И, хотя она об этом и не упоминала, едва ли  там  жили  черные.
Дети ее будут расти в  таком  же  безопасном,  исходя  из  ее  взглядов,
социальном  окружении,  в  котором  когда-то,   будучи   воспитанной   в
католическом духе, росла она сама. Я-то не возражал. Мне не хотелось  ей
говорить, что проблемы, которых  она  старается  избежать,  коренятся  в
самой болезненной сущности нашего общества, и что среди зеленых лужаек и
деревьев Лонг-Айленда мы все равно от них никуда не денемся.
   Кроме того, меня тревожили и другие  вещи.  Вместо  нового  дома,  я,
возможно, попаду в тюрьму. Зависеть это  будет  от  решения  гранд-жюри,
перед которым я должен был сегодня предстать. От  этого  будет  зависеть
все. Встав сегодня утром с постели, я почувствовал себя  паршиво.  Валли
отправлялась вместе с детьми  в  школу  и  собиралась  там  остаться  на
выпускную церемонию. Я сказал, что на работу мне надо позже, и они  ушли
раньше меня. Я пил кофе и мысленно прокручивал в голове,  что  мне  надо
говорить перед гранд-жюри.
   Нужно все отрицать. Они никак не  могли  доказать  существование  тех
денег, что я брал в виде взяток, в этом меня Калли полностью уверил.  Но
меня беспокоило другое. Я заполнял анкету относительно моих  доходов.  И
там был такой вопрос, имею ли я в своем владении дом. И я поступил очень
рискованно. На самом-то деле первый взнос за Лонг-Айлендский дом  я  уже
сделал, но окончательно еще не "закрыл"  всю  сумму.  Поэтому  я  просто
ответил "нет". То есть я посчитал, что домом я пока  не  владею,  а  про
депозит в анкете ничего не спрашивали. Интересно, пронюхало уже об  этом
ФБР, или нет? Возможно, и пронюхало.
   Поэтому можно было ожидать, что гранд-жюри задаст мне вопрос, внес ли
я депозит за дом.  И  тогда  придется  отвечать,  что  внес.  Затем  они
спросят, почему я не указал этого в анкете, и мне придется объяснять им,
почему. Теперь, а что, если  Фрэнк  Элкор  расколется  и  признает  себя
виновным и расскажет им о делах, которые мы с ним крутили? Я уже  решил,
что об этом я буду лгать. Тогда  слова  Фрэнка  будут  против  меня.  Он
всегда проворачивал все дела сам, и никто его не прикрывал. А  теперь  я
вспомнил, что как-то раз один из его  клиентов  пытался  передать  через
меня конверт с деньгами для Фрэнка, его в тот день не было  в  офисе.  Я
отказался. И это было весьма удачно. Потому что как раз  этот  клиент  и
был  среди  тех  ребят,  что  отправили  в  ФБР  анонимку,  с   которой,
соответственно, и  заварилась  вся  эта  каша.  Мне  просто  повезло.  Я
отказался лишь потому, что не чувствовал лично к этому  парню  симпатии.
Так что ему придется подтвердить, что денег я действительно не  взял,  и
это будет очко в мою пользу.
   Но мог ли Фрэнк расколоться и подставить меня гранд-жюри? Я сильно  в
этом  сомневался.  Единственно,  как  он  мог  бы   спасти   себя,   это
свидетельствовать против кого-нибудь вышестоящего по  званию.  Например,
против какого-нибудь майора или полковника. Но весь трюк был в том,  что
никто из них в этом не был замешан. И еще я чувствовал, что Фрэнк все же
был слишком порядочным,  чтобы  продать  меня  только  потому,  что  сам
попался. Кроме того, на карту у него поставлено слишком многое.  Признав
себя виновным, он  потеряет  свое  место  государственного  служащего  и
пенсию, а также свое резервистское воинское звание и пенсию. Так что ему
придется выкручиваться.
   Но  единственную  настоящую  проблему  представлял  Пол  Хэмси.   Тот
парнишка, для которого я так много сделал, и чей  папаша  пообещал,  что
осчастливит меня на всю оставшуюся жизнь. После того, как с  Полом  было
все улажено, господин Хэмси так и не дал больше о себе знать. Даже парой
колготок. Я-то ожидал, что здесь должно прилично отломиться, по  крайней
мере, тысячи две, но кроме двух коробок с одеждой, которые он прислал  в
самом начале, больше ничего не последовало. Но я не настаивал  и  больше
ничего не просил.  Вообще-то,  эти  две  коробки  с  одеждой  тянули  на
несколько тысяч, хотя  "осчастливить  меня  на  всю  оставшуюся  жизнь",
конечно, не могли. Да и черт с ним, надули так надули...
   Но когда ФБР начало расследование, до них дошел слух, что  Пол  Хэмси
уклонился от призыва и был зачислен на военную службу в Резерв уже после
того, как получил повестку о призыве. Я знал, что  письмо  из  призывной
комиссии, анулирующее повестку о  его  призыве,  было  изъято  из  нашей
картотеки и отправлено в вышестоящие инстанции. Я  должен  был  иметь  в
виду, что люди из ФБР имели разговор с чиновником призывной комиссии,  и
что он рассказал им мою версию. Но тут же должно быть в порядке.  Ничего
особенно  незаконного,  небольшой  бюрократический   финт   ушами,   это
случается сплошь и рядом. Однако, поговаривали, что Пол Хэмси раскололся
на допросе в ФБР и рассказал им, что я брал  взятки  от  нескольких  его
друзей.
   Я вышел на улицу, сел в машину и поехал вдоль школы, где  учился  мой
сын. Школа имела большую спортивную площадку с баскетбольной  площадкой,
залитой бетоном, и все это было огорожено высоким забором из проволочной
сетки. Из окна автомобиля я видел, что выпускная  церемония  проводилась
во  дворе.  Припарковав  машину,  подошел  к  изгороди   и   стал   там,
прислонившись к проволочной сетке.
   Мальчишки и девчонки,  уже  перешагнувшие  рубеж  отрочества,  стояли
стройными рядами, все  как  один  нарядно  одетые  по  случаю  выпускной
церемонии,  аккуратно  причесанные  и  чистенькие  -  стояли,  по-детски
гордые, в  ожидании  торжественного  перехода  на  следующую  ступеньку,
приближавшую их к взрослой жизни.
   Для родителей соорудили специальный помост. И здоровенную  деревянную
сцену  для  высокопоставленных  гостей,  где  стояли   директор   школы,
политический деятель из местного избирательного участка, какой-то  седой
старикан в голубой пилотке с ленточками и в военной форме, какую  носили
в Американском Легионе, похоже, в 1920-х годах.  Над  сценой  развевался
американский  флаг.  Директор  школы  сказал  что-то  насчет  того,  что
выдавать дипломы и  награды  каждому  персонально  они  не  могут  из-за
недостатка времени, и чтобы, когда  будут  называть  по  очереди  каждый
класс, выпускники из этого класса поворачивались бы лицом к помосту.
   Так я стоял  и  наблюдал  за  ними  несколько  минут.  После  каждого
очередного объявления ряд мальчишек  и  девчонок  дружно  поворачивались
лицом к  мамам,  папам  и  другим  родственникам,  а  те  награждали  их
аплодисментами. Лица их светились гордостью и радостным  воодушевлением.
Сегодня был их день. Сегодня их хвалили и им аплодировали. Некоторые  из
этих разгильдяев до сих пор не умели читать. И никто из них не был готов
встретить этот жестокий мир лицом к лицу. Я был рад, что в  этот  момент
не видел лица своего сына. Я вернулся к машине и поехал  в  Нью-Йорк  на
встречу с гранд-жюри, навстречу своей судьбе.
   Припарковав машину возле здания федерального суда,  я  вошел  внутрь,
очутившись в огромном вестибюле с мраморными полами. На лифте я поднялся
до этажа, где находилась комната гранд-жюри. Выйдя из лифта, я  обомлел:
все  скамейки  были  заняты  ребятами  которых  мы  зачисляли   в   наши
резервистские подразделения. Их было по меньшей мере человек сто. Кто-то
кивнул мне, с некоторыми я обменялся рукопожатиями и шутками  по  поводу
всего этого дела. Тут я заметил Фрэнка Элкора, он  стоял  в  одиночестве
возле огромного окна. Я подошел к нему и мы пожали друг другу  руки.  Он
выглядел спокойным. Однако лицо его было напряженно.
   - Ну разве это не куча дерьма? - спросил он, пожимая мне руку.
   - Ага, - ответил я.
   За исключением Франка, все  остальные  были  одеты  по-гражданке.  Он
надел все свои награды Второй Мировой войны, нашивки старшего сержанта и
знаки за выслугу лет. У него был вид солдата, готового  выполнить  любое
задание. Он собирался сыграть на том, что гранд-жюри  откажется  предать
суду такого человека -  патриота,  вернувшегося  к  делу  защиты  своего
отечества. Я надеялся, что это сработает.
   - Ты представляешь, - сказал Фрэнк,  -  они  заставили  вернуться  из
Форта Ли более двух сотен наших ребят. И  все  из-за  какой-то  уродской
ерунды. Из-за того, что некоторым из этих мудаков  никак  не  переварить
призыв из  запаса  на  действительную  службу.  На  меня  это  произвело
впечатление и удивило. То, что  мы  сделали,  было,  в  сущности,  таким
невинным. Просто брали деньги за безобидный маленький  фокус-покус.  Это
даже не было похоже на мошенничество. Просто оказание услуг,  когда  обе
стороны получают  выгоду,  и  при  этом  никому  не  причиняется  вреда.
Понятно, что пару законов мы нарушили, но ведь мы  не  совершили  ничего
по-настоящему дурного. А тут правительство тратит тысячи долларов, чтобы
мы оказались за решеткой. Это выглядело как-то  несправедливо.  Мы  ведь
никого не  застрелили,  не  грабили  банков,  не  растрачивали  казенные
деньги, не подделывали чеков и не сбывали украденные вещи, не  совершали
изнасилования и даже не шпионили  в  пользу  русских.  Какого  же  хрена
подняли весь этот шум? Я засмеялся. Почему-то  вдруг  у  меня  появилось
хорошее настроение.
   - Что здесь такого смешного - спросил Фрэнк. - Все это серьезно.
   Вокруг нас было довольно много народу, и некоторые могли нас слышать.
Я сказал Фрэнку весело:
   - О чем нам беспокоиться, в самом деле? Мы не виновны,  и  мы  знаем,
что это все дерьмо собачье. И пусть они все катятся к чертовой матери.
   Он улыбнулся в ответ, врубившись.
   - Ну, -  ответил  он.  -  И  все  же,  парочку  этих  ублюдков  я  бы
пристукнул.
   - Даже в шутку не говори такие вещи.
   Я взглядом предупредил его об опасности. Они вполне