ла  с  кем-либо  из  них,  у  Дженел
пропадал всякий интерес продолжать с ними  жить.  Жизнь  эта  больше  не
удовлетворяла ее. Не столько физически, сколько по причине неравенства в
отношениях - с ее стороны по сравнению с отношением с  их  стороны.  Они
начинали требовать, ожидать слишком большого внимания  к  себе,  которое
она не чувствовала себя в состоянии уделять им. Поэтому она нашла в Элис
то, присутствие чего она никогда не чувствовала в мужчинах. Абсолютное к
ней, Дженел, доверие. Дженел никогда не слышала,  и  по  всем  признакам
чувствовала,  что  Элис  никогда  не  болтает  о  ней  и  не  отзывается
пренебрежительно. Или чтобы Элис могла обмануть ее с другой женщиной или
другим мужчиной. Или чтобы Элис  могла  надуть  ее  из-за  какого-нибудь
материального интереса или нарушить свое  обещание.  Многие  мужчины,  с
которыми она встречалась, были щедры на обещания, которые они никогда не
выполняли. Она была по-настоящему счастлива с Элис, которая делала  все,
чтобы она была счастлива во всех отношениях.
   Однажды Элис сказала:
   - Знаешь, мы могли бы сделать так, чтобы Ричард жил у нас постоянно.
   - О Боже, я бы так хотела, - сказала в ответ Дженел. - У нас пока  не
было времени, чтобы иметь возможность заботиться о нем.
   - Но мы сможем это сделать, - возразила Элис. -  Послушай,  мы  редко
работаем в одно и то же время. Он будет ходить в школу. Во время каникул
он может поехать в лагерь. В крайнем случае, если будет нужно, мы сможем
нанять какую-нибудь женщину смотреть за ним. Я думаю, ты была  бы  много
счастливее, если бы Ричард был с тобой.
   Искушение было велико.  Она  понимала,  что  их  жизнь  станет  более
устроенной и налаженной, если Ричард будет с  ними.  Это  была  неплохая
мысль. У нее теперь было достаточно работы в кино,  чтобы  хорошо  жить.
Они могли  бы  даже  переехать  в  большую  квартиру  и  устроиться  там
по-настоящему.
   - Хорошо, - сказала она. - Я напишу Ричарду, и посмотрим, как он  это
воспримет.
   Она так и не написала. Она знала, что ее бывший муж не согласится. Да
к тому же она сама не хотела,  чтобы  Элис  становилась  слишком  важной
частью ее жизни.
 
Глава 38 
 
   Когда я узнал точно, что Дженел жила одновременно в двух измерениях и
что Элис тоже была ее "возлюбленной", я почувствовал  облегчение.  Ну  и
что? То, что две женщины любят друг друга, было подобно тому, как  когда
две женщины вяжут вместе. Я сказал это Дженел, чтобы  рассердить  ее.  И
потом, ее положение ставило меня в  положение  "парашютиста",  человека,
любовницей которого является замужняя женщина, муж которой понимает  все
это, а женщина пытается комбинировать.
   И все-таки все это не так просто.  Постепенно  я  понял,  что  Дженел
любит Элис, по меньшей мере, настолько же сильно, насколько и  меня.  Но
что было еще хуже, я понял, что Элис любит Дженел больше, чем я, то есть
менее эгоистично и,  следовательно,  причиняя  Дженел  меньше  вреда  по
сравнению со мной. Ибо к тому времени я понял,  что  эмоционально  я  не
очень-то  много  даю  Дженел.  И  не  имело  значения,  что   это   была
неразрешимая загадка, что никогда никакой мужчина не будет  в  состоянии
решить ее проблемы.  Я  использовал  ее  для  своего  удовольствия,  как
инструмент удовлетворения. Ну, да ладно.  Опять  же,  пусть  так.  Но  я
ожидал, что она  согласится  занять  в  моей  жизни  строго  подчиненное
положение. В конце концов, у меня были жена, дети и мое писательство.  Я
даже ожидал, что  она  даст  мне  в  своей  жизни  место  первостепенной
значимости.
   В конце концов, все, до определенной степени, есть торговля,  сделка,
результат соглашения. И я выторговывал больше, чем  она.  Это  было  так
просто.
   Но здесь вклинивается осложнение: ее бисексуальность. В один из  моих
приездов она заболела. У нее  удалили  кисту.  Она  пробыла  в  больнице
десять дней. Конечно, я посылал ей цветы,  тонны  цветов,  выполнял  эту
бессмыслицу, которую  так  любят  женщины  и  из-за  которой  заставляют
убиваться мужчин. Конечно, я приходил к ней  каждый  вечер  примерно  на
час. Но Элис была у нее на посылках, проводила у нее весь  день.  Иногда
она на какое-то время выходила из палаты, чтобы Дженел и я могли  побыть
одни. Может, она знала,  что  Дженел  захочет,  чтобы  я  держал  ее  за
обнаженную грудь, когда буду говорить  с  ней.  Не  из  каких-либо  иных
побуждений, но потому, что это ей доставляет удовольствие. О  боже,  как
много секса присутствует во всех удовольствиях: и в горячей ванне,  и  в
обильном обеде, и в хорошем вине. Если бы для удовлетворения  требований
секса можно было ограничиться лишь такими удовольствиями,  без  любви  и
прочих осложнений.
   Во всяком случае, когда Элис была в палате вместе с нами, меня всегда
поражало, до какой степени было полно любви лицо Элис. Они с Дженел были
словно сестры, они смотрели друг на друга как  любящие  женщины,  мягко,
женственно. У Элис  был  маленький,  почти  тонкий  рот,  который  редко
выглядит благородно, но у Элис он выглядел именно  так.  Мне  она  очень
нравилась. А почему бы, черт побери,  и  нет?  Она  делала  всю  грязную
работу, которую должен был делать я. Но я был  занятый  человек.  Я  был
женат. И назавтра должен был улететь в Нью-Йорк.  Может  быть,  если  бы
Элис не было, то я бы делал все то, что делала она, но я так не думаю.
   Я тайком принес бутылку шампанского,  чтобы  отметить  наш  последний
совместный вечер. Но я не намеревался разделять этот  вечер  с  Элис.  У
Дженел было припасено три стаканчика. Элис  открыла  бутылку.  Она  была
очень способной.
   На Дженел был красивый ночной халат,  и  как  всегда,  она  выглядела
несколько трагично, лежа на этой  больничной  койке.  Я  знал,  что  она
специально  не  использовала  косметики  (чтобы  подготовиться  к  моему
посещению), чтобы играть свою роль. Болезненная, бледная, прямо Камилла.
Если не считать того, что в действительности она была вполне  здорова  и
прямо дышала жизненной силой. Ее глаза блестели от  удовольствия,  когда
она пробовала шампанское. Она держала, как в  западне,  в  своей  палате
двух человек, которых она любила больше других. Им не позволялось быть в
отношении ее нечестными  никоим  образом,  или  же  как-то  задевать  ее
чувства, даже не позволялось останавливать ее в ее нечестном отношении к
ним. Но, может быть, именно это заставило ее протянуть  ко  мне  руки  и
взять в них мою и держать ее, а Элис сидела тут же и смотрела.
   С тех пор как я узнал об их отношениях, я постоянно старался не вести
себя как любимый Дженел перед Элис. Элис тоже никогда не выдавала  своих
действительных отношений с Дженел. Глядя на них, можно было  поклясться,
что это две сестры или подруги. В своих отношениях они  были  совершенно
естественными и спокойными, и только Дженел иногда прорывало, она  вдруг
принимала вид господина-мужа.
   Элис отодвинула свой стул от постели Дженел к дальней стене, подальше
от нее, от нас. Как будто тем  самым  хотела  признать  за  нами  статус
любовников. По какой-то причине я воспринял этот жест очень  болезненно,
а он был так благороден.
   Я стал смутно чувствовать, что завидую им. Им было так хорошо вместе,
что они могли пойти даже на то,  чтобы  позволить  мне  выступать  здесь
открыто в роли официального любовника.  И  я  понял,  что  это  не  была
извращенность с ее стороны, а искреннее желание сделать меня счастливым,
и я улыбался ей. Через час мы выпьем шампанское, я уйду, сяду в  самолет
и полечу в Нью-Йорк, а они останутся одни, и Дженел помирится с Элис.  И
Элис знала это. И еще она знала, что Дженел нужен этот момент со мной. Я
преодолел возникшее у  меня  желание  убрать  свою  руку.  Это  было  бы
неблагородно, а мужское заблуждение говорит о том, что мужчины в глубине
души благороднее женщин. Но знал, что мое благородство натянутое.  Я  не
мог дождаться того момента, когда уйду.
   Наконец,  я  смог  на  прощание  поцеловать  Дженел  и  уйти,  обещая
позвонить ей на следующий день. Мы обнялись, когда Элис скромно вышла из
палаты. Но она ждала меня за дверью и проводила меня до машины. Она тоже
поцеловала меня, в губы, и я ощутил мягкую сладость ее губ.
   - Не беспокойся, - проговорила она. - Я проведу ночь у нее.
   Дженел рассказала мне об этом после  операции.  Элис  провела  у  нее
целую ночь, свернувшись клубком на кресле в палате. Это меня не удивило.
   Я сказал Элис:
   - Спасибо. Береги себя, - сел в машину и поехал в аэропорт.
   Когда самолет полетел на восток своим  обычным  маршрутом,  было  уже
темно. В самолете я не мог заснуть.
   Я мог себе представить, как им будет хорошо вдвоем, Элис и Дженел,  и
был рад, что Дженел будет не одна. И был рад, что утром на рассвете буду
завтракать со своей семьей.
 
Глава 39 
 
   В чем я никогда не хотел себе сознаться,  так  это  в  том,  что  моя
ревность  в  отношении  Дженел  была  нисколько  не   романтической,   а
прагматической. Я читал романтическую  литературу,  но  ни  в  одной  из
прочитанных мною романтических повестей не смог найти утверждения о том,
что одной из причин, по которым женатый человек хочет верности от  своей
любовницы, является его боязнь подхватить  гонорею  или  что-нибудь  еще
похуже и передать потом своей жене. Я думаю, что  одной  из  причин,  по
которым подобное не допускалось  для  любовницы,  была  та  причина,  по
крайней мере, что женатый мужчина обычно лжет и говорит, что он более не
разделяет ложе со своей женой. И по той еще причине, что он уже  лгал  и
лжет своей жене и  что,  если  он  ее  заразил,  если  он  вообще  может
считаться человеком, то ему нужно было бы в этом случае сказать об  этом
обеим. Он ловится на двойной лжи.
   Так, однажды ночью я сказал об этом Дженел. Она посмотрела на меня  с
мрачным видом и проговорила:
   - А как насчет того, что ты подхватишь это от своей жены  и  передашь
мне? Или ты считаешь это невозможным?
   Мы проводили нашу обычную игру в пикирование,  эту  словесную  битву,
дуэль двух умов, дуэль сообразительностей, в которой допускались юмор  и
правда, даже жестокость, но не зверство.
   - Нет, конечно, - сказал я. - Только шансы  меньше.  Моя  жена  очень
строгая католичка. Она праведница. -  Я  поднял  руку,  как  бы  заранее
предупреждая возражения Дженел. - И она старше тебя и не такая красивая,
и у нее меньше возможностей.
   Дженел несколько успокоилась. Любой комплимент по поводу  ее  красоты
мог смягчить ее.
   Потом я произнес, немного злорадно:
   - Но ты права в одном. Если бы моя жена заразила меня, а я тебя, я не
чувствовал бы вины. Все было бы в порядке  вещей.  Это  было  бы  что-то
вроде  торжества  справедливости,  потому  что  и  ты,  и  я  -  мы  оба
преступники.
   Дженел не могла больше ничего возразить.  Она  просто  подскочила  на
месте от возмущения.
   - Я просто ушам своим не верю, не верю, что  ты  мог  такое  сказать.
Просто не могу поверить. Я, может, и преступница, - сказала она, - а  ты
просто трус и подлец.
   На следующую ночь, ранним утром,  когда,  как  обычно,  мы  не  могли
больше уснуть, потому что были  так  обессилены  друг  другом  и  выпили
бутылку вина, она стала так настаивать, чтобы я  рассказал  ей  о  своих
детских годах, проведенных в приюте.
   Когда я был ребенком,  я  любил  использовать  книги  как  магическое
средство. В спальне поздним вечером,  один-одинешенек,  испытывая  такое
чувство отрешенности от остального мира, которое я никогда с тех пор  не
испытывал, я мог мысленно уноситься прочь и уходить от действительности,
погружаясь в мир книги, а потом давая волю своей фантазии. Больше  всего
в свои десять, одиннадцать, двенадцать лет я любил читать  романтические
легенды о Роланде, Карле Великом, об американском  Западе,  но  особенно
про короля Артура и его круглый стол и его доблестных рыцарях  Ланселоте
и Галахаде. Но больше всего мне нравился Мерлин,  потому  что  я  считал
себя похожим на него. А потом я давал волю своей фантазии и  представлял
своего брата Арти Королем Артуром, и это тоже было  справедливо,  потому
что Арти обладал тем же благородством и честностью  короля  Артура,  его
целеустремленностью, самоотверженностью, чего у меня не было. Ребенком я
фантазировал, представляя себя  хитрым  и  дальновидным,  и  был  твердо
убежден в том, что  буду  строить  свою  жизнь,  руководствуясь  магией,
волшебством. Так я полюбил мага короля Артура, Мерлина,  который  жил  в
прошлом, мог предвидеть будущее, который был бессмертен и премудр.
   Именно тогда я разработал трюк моего реального переноса из настоящего
в  будущее.  Я  пользовался  им  всю  свою  жизнь:  ребенком  в   приюте
превращался в молодого человека, у которого  умные  ученые  друзья;  мог
перенестись  и  жить  в  роскошных  апартаментах  и  на  диване  в  этих
апартаментах заниматься любовью со страстной прекрасной женщиной.
   Во время войны я служил в охране и в  скучные  часы  этой  службы,  в
патруле переносился в будущее,  когда  я  буду  уезжать  в  Париж,  есть
прекрасные изысканные кушанья и спать с блудницами. Под обстрелом я мог,
как по волшебству, исчезать и переноситься  в  леса,  где  мог  спокойно
отдохнуть у тихого ручья, читая любимую книгу.
   Все это срабатывало, действительно срабатывало.  Я  исчезал,  как  по
волшебству. А потом вспоминал то время, когда я  действительно  принимал
участие в тех великих событиях: вспоминал ужасное время и мне  казалось,
что мне всего этого удалось избежать, что я никогда и  не  страдал.  Что
все это было лишь сном.
   Я вспоминаю, как был поражен словами Мерлина, который говорит  королю
Артуру, что тот будет править без его, Мерлина, помощи, потому  что  он,
Мерлин, будет заточен в пещере молодой волшебницей,  которую  он  обучил
всем своим секретам. Подобно королю Артуру  я  спросил,  почему.  Почему
Мерлин обучает молодую девушку всему своему колдовскому искусству только
для того, чтобы стать ее пленником и почему  он  так  счастлив  спать  в
пещере тысячу лет, зная о трагическом конце  своего  короля?  Я  не  мог
понять этого. А потом,  когда  я  вырос,  почувствовал,  что  тоже  могу
сделать то же  самое.  Каждый  великий  герой,  понял  я,  должен  иметь
какую-то слабость, и то же будет со мной.
   Я прочитал много разных вариантов легенды о короле Артуре и  в  одном
из них увидел картинку с изображением Мерлина. Это был человек с длинной
седой бородой. На голове его был конический колпак, усеянный звездами  и
знаками зодиака. В мастерской приюта я смастерил себе точно такой  же  и
носил его, бродя по территории приюта. Я очень любил эту  шляпу  -  свой
колпак, пока однажды один из мальчишек стащил ее и меня, и мне больше не
пришлось никогда ее увидеть, и я не стал делать ее снова. Я  использовал
эту шляпу, чтобы вызывать у себя состояние отрешения, перенестись в иной
мир и стать тем героем, которым я должен был стать в  будущем,  пережить
свои будущие приключения, совершить те хорошие дела, которые я совершу и
пережить то счастье, которое найду. Но шляпа эта, вообще-то,  не  нужна.
Фантастический мир появился как-то сам собой. Моя жизнь  в  этом  приюте
кажется мне сном. Я никогда тем не был. Я был Мерлином в образе  ребенка
десяти лет, был волшебником, и  ничто  никогда  не  могло  принести  мне
никакого вреда.
   Дженел смотрела на меня, слегка улыбаясь.
   - Ты действительно думаешь, что ты Мерлин, не правда ли?  -  спросила
она.
   - В какой-то степени, - ответил я.
   Она снова улыбнулась и ничего не сказала. Мы выпили немного  вина,  и
вдруг она сказала:
   - Ты знаешь, иногда меня охватывает какое-то  странное  чувство  и  я
начинаю по-настоящему бояться, что у нас может получиться.  Знаешь,  вот
смешно? Один из нас связывает другого и потом предается утехе с тем, кто
связан. Как насчет такого варианта? Дай мне связать тебя и потешиться  с
тобой, когда ты будешь совершенно беспомощен. Это будет вещь!
   Меня это удивило, потому что мы уже пытались проделать нечто подобное
прежде, но не получилось. Одно лишь я хорошо понял:  никому  никогда  не
удастся связать меня. И я сказал ей:
   - Хорошо, я свяжу тебя, но ты меня - нет.
   - Так нечестно, - сказала Дженел. - Это нечестная игра.
   - Я не хочу заниматься глупостью,  -  ответил  я.  -  Никто  меня  не
связывал. Откуда мне знать, каким образом ты меня свяжешь, не будешь  ли
подносить к ступням моих ног зажженные спички или же не выколешь ли  мне
глаз булавкой? Потом ты будешь просить прощения, но это мне не поможет.
   - Ты не то говоришь. Это будет  символическое  связывание.  Я  возьму
шарф и свяжу тебя. Ты сможешь освободиться в любое время. Это будет  как
нитка. Ты ведь писатель и знаешь, что значит символически.
   - Нет, - сказал я.
   Она откинулась назад в постели, очень холодно улыбаясь.
   - И ты полагаешь, что ты Мерлин, - сказала она. -  Ты  думал,  что  я
буду сочувствовать тебе, бедному мальчику, который мнил  себя  Мерлином.
Ты ужасный гад, каких я никогда не видывала, и я доказала тебе  это.  Ты
никогда бы не позволил женщине  очаровать  тебя  так,  чтобы  она  могла
наложить на тебя заклятие или заточить в темницу или связать  твои  руки
шарфом. Ты не Мерлин, не Мерлин.
   Этого исхода я не ожидал, но у меня был ответ, которого я не  мог  ей
дать. Что перед ней  был  тот,  кто  был  недостаточно  опытен  в  делах
колдовства. Я ведь был женат, не так ли?
   На следующий день я встретился с Дораном, и тот сказал мне, что нужно
немного подождать, пока закончатся переговоры о  новом  сценарии.  Новый
режиссер,  Саймон  Белфорт,  требует  большей  доли.  Доран   попробовал
проверить меня и сказал:
   - Не согласился бы ты уступить ему пару пунктов?
   - Я вообще не хочу работать над картиной, - сказал я Дорану.  -  Этот
Саймон не больше чем литературный поденщик, компилятор,  а  его  клеврет
Ричетти просто мерзкий ворюга. Один Келлино большой актер, хотя тоже гад
порядочный. А ворюга Уэгон и вообще любому из них даст сто очков вперед.
Освободи меня от этой картины.
   Доран спокойно сказал:
   - Твоя доля в картине зависит от получения кредита за  сценарий.  Так
записано в контракте. Если ты позволишь  этим  господам  продолжать  без
тебя, то они сделают так, что ты  не  получишь  кредита.  Тебе  придется
обращаться  в  арбитраж  через  Гильдию  писателей.  Студия   предлагает
кредиты, и если они не дадут тебе частичный  кредит,  то  тебе  придется
бороться за него.
   - Пусть себе, - сказал я. - Они не смогут особо много изменить.
   Доран, чтобы успокоить меня, произнес примирительным тоном:
   - У меня есть идея. Эдди Лансер - твой хороший друг. Я попрошу, чтобы
ему  поручили  работать  над  сценарием  с  тобой   вместе.   Он   очень
сообразительный и сможет послужить буфером между  тобой  и  всеми  этими
деятелями, хорошо? Доверь мне это.
   - Хорошо, - сказал я. Я устал от всего этого.
   Перед тем как уйти, Доран сказал:
   - Почему ты хотел наплевать на этих деятелей?
   - Потому что никто из них и пальцем не  пошевелит  ради  Маломара,  -
сказал я. - Они рады, что его больше нет.
   Но это было не совсем так. Я ненавидел их, потому  что  они  пытались
диктовать мне, что я должен писать.
   Я вернулся в Нью-Йорк как раз вовремя, чтобы успеть увидеть  вручение
премий, присужденных Академией Художеств: по телевидению.  Мы  с  Валери
каждый год смотрели эту церемонию.  А  в  этом  году  я  особенно  хотел
посмотреть, потому что Дженел  со  своими  друзьями  обеспечила  награду
одному фильму, в  котором  участвовала.  Это  был  короткий  получасовой
фильм.
   Жена  принесла  кофе  и  домашнее  печенье,  и  мы  устроились  перед
телевизором. Она улыбнулась мне и сказала:
   - Ты не думаешь, что в один прекрасный день ты  будешь  там  получать
Оскара?
   - Нет, - ответил я. - Моя картина его не получит, это будет дрянь,  а
не фильм.
   Как обычно, при вручении Оскара сначала  показывали  весь  коллектив,
сделавший фильм. Фильм Дженел получал О