те.
   Я уже уходил, когда он снова окликнул меня:
   - Эй, погоди. Жизнь художника - незавершенная жизнь. Пусть выбьют это
на моем надгробии.
   Я ждал довольно долго, сидя в гостиной.  Иногда  доносились  какие-то
звуки, один раз мне показалось, что я слышу чьи-то всхлипывания, а потом
ничего не стало слышно. Я пошел в кухню и сварил  кофе  и  поставил  две
чашечки на стол. Потом вернулся в гостиную и  подождал  еще  немного.  И
вдруг услышал ее голос - не вопль, не призыв о помощи,  в  нем  даже  не
было горя или отчаяния - голос Чарли, очень мелодичный и чистый, зовущий
меня по имени.
   Я зашел в спальню. На ночном столике лежала его золотистая коробочка,
в которой он обычно держал свои таблетки с пенициллином. Коробочка  была
пуста. Свет был включен, Осано лежал на спине, а его  глаза  смотрели  в
потолок. Казалось, что даже теперь они излучают свет.  Угнездившись  под
его обнимающей рукой, прижатая  к  груди,  виднелась  золотистая  голова
Чарли. Чтоб прикрыть их наготу, она подтянула одеяло.
   - Тебе нужно одеться, - сказал я.
   Она приподнялась на локте и поцеловала Осано  в  губы.  А  потом  она
долго стояла, глядя на его лежащее тело.
   - Тебе нужно одеться и уйти, -  повторил  я.  -  Будет  много  всякой
суеты, а  Осано,  я  думаю,  не  хотел,  чтобы  тебя  эта  суета  как-то
коснулась.
   И я пошел в гостиную. И стал ждать. Я слышал как она принимает душ, а
спустя пятнадцать минут она вошла в комнату.
   - Ни о чем не беспокойся, - сказал я. - Я обо всем позабочусь.
   Она подошла ко мне и очутилась в моих объятиях. Впервые я  ощущал  ее
тело и в какой-то мере мог теперь понять, почему Осано так  долго  любил
ее. От нее шел аромат свежести и чистоты.
   - Кроме тебя ему никого не хотелось видеть, - сказала Чарли, - Тебя и
меня. Ты позвонишь мне после похорон?
   И я ответил, да, позвоню, и она ушла, оставив меня наедине с Осано.
   Я подождал до утра, а утром позвонил  в  полицию  и  сказал  им,  что
обнаружил  Осано  мертвым.  И  что  он,  по-видимому,   покончил   жизнь
самоубийством. У меня мелькнула мысль, не спрятать ли пустую  коробочку.
Но Осано на это было бы  ровным  счетом  наплевать,  даже  если  бы  мне
удалось договориться с газетчиками и полицией. Я им сказал, какой важной
персоной был Осано,  чтобы  "скорая"  ехала  сюда  тотчас  же.  Затем  я
позвонил адвокатам Осано и уполномочил их сообщить всем женам  и  детям.
Позвонил  я  и  в  издательство,  поскольку  знал,   что   они   захотят
опубликовать пресс-релиз и поместить  в  "Нью-Йорк  Таймс"  сообщение  о
смерти. Почему-то  мне  хотелось,  чтобы  Осано  были  оказаны  все  эти
почести.
   У полиции и прокурора округа оказалось  ко  мне  множество  вопросов,
словно  меня  подозревали  в  убийстве.  Но  все  это  довольно   быстро
рассеялось. Похоже, что Осано послал в издательство записку,  в  которой
говорилось, что он  не  будет  иметь  возможности  представить  рукопись
своего романа вследствие того факта, что планирует убить себя.
   Похороны, проходившие в Хэмптонс, были пышными.  Присутствовали  семь
его  жен,  девять  детей,  литературные  критики  из  "Нью-Йорк  Таймс",
"Нью-Йорк  Ревью  оф   Букс",   "Комментари",   журналов   "Харперз"   и
"Нью-оркер". Друзья, приехавшие на автобусе прямо  из  ресторана,  зная,
что Осано бы это одобрил, имели с собой бочонок пива и  переносной  бар.
Приехали они изрядно навеселе. Осано был бы счастлив.
 
*** 
 
   В течение следующих недель сотни тысяч слов были  написаны  об  Осано
как о первой великой литературной фигуре  итальянского  происхождения  в
истории нашей культуры. Вот это  покоробило  бы  Осано.  Никогда  он  не
считал себя итальянским американцем. Но одна вещь точно доставила бы ему
удовольствие. Все  критики  в  один  голос  утверждали,  что,  успей  он
закончить свой большой роман, он бы несомненно принес Осано  Нобелевскую
премию.
 
*** 
 
   Через  неделю  после  похорон  Осано  мне  позвонил  его  издатель  с
просьбой, чтобы я встретился с ним за ленчем на следующей  неделе.  И  я
согласился.
   Издательство "Аркадия" считалось одним из  самых  классных,  наиболее
"литературных" издательств в стране. На его счету  имелось  с  полдюжины
вещей,  получивших   Нобелевскую   премию   и   множество   награжденных
Пулитцеровскими премиями и Национальными  книжными  премиями.  Оно  было
знаменито тем, что  больше  интересовалось  серьезной  литературой,  чем
бестселлерами. А  главный  редактор,  Хенри  Стайлз,  мог  бы  сойти  за
профессора из Оксфорда. Однако перешел к делу буквально  тут  же,  будто
какой-нибудь Бэббит .
   - Господин Мерлин, - начал он, - я в  восхищении  от  ваших  романов.
Надеюсь, когда-нибудь и вы будете в нашем списке.
   -  Я  просмотрел  материал,  оставленный  мне   Осано,   как   своему
душеприказчику, - сказал я.
   - Отлично, - сказал господин Стайлз. - Возможно, вы и не знаете,  так
как это финансовый аспект жизни господина Осано, что  мы  выплатили  ему
аванс в сто тысяч долларов за роман, над которым он работал. Поэтому  мы
первые,  кто  может  претендовать  на   его   книгу.   Я   просто   хочу
удостовериться, что вы знаете об этом.
   - Конечно, - подтвердил я. - Я знаю, что желанием Осано  было,  чтобы
вы опубликовали ее. Вам всегда хорошо удавались его книги.
   На лице господина Стайлза появилась благодарная улыбка. Он  откинулся
назад.
   - Тогда никаких проблем? - спросил  он.  -  Я  так  понимаю,  что  вы
просмотрели его заметки и бумаги и нашли рукопись.
   Я сказал:
   - Вот тут-то и проблема. Дело  в  том,  что  рукописи  нет;  никакого
романа нет, есть только пятьсот страниц заметок.
   Стайлз был шокирован, выражение ужаса появилось  на  его  лице,  и  я
знал, что он в эту минуту думает: "Эти долбанные писатели, аванс  в  сто
тысяч, столько лет ожидания, и все, что у него есть - это  заметки!"  Но
он быстро взял себя в руки.
   - Вы хотите сказать, что нет ни одной страницы рукописи?
   - Нет, - ответил я. Я лгал, но  он  все  равно  никогда  об  этом  не
узнает. Было - шесть страниц.
   - Ладно, - сказал господин Стайлз. - Обычно мы этого  не  делаем,  но
так поступают многие издательства.
   Мы знаем, что  вы  помогали  господину  Осано  писать  некоторые  его
статьи, имея основные тезисы, и хорошо научились имитировать его  стиль.
Это должно оставаться в секрете, но почему  бы  вам  не  написать  книгу
господина Осано в шестимесячный срок и не издать ее под его  именем?  Мы
могли бы заработать кучу денег. Вы сами понимаете, что это не может быть
отражено ни в каком контракте, но мы могли бы подписать отдельный, очень
выгодный контракт относительно ваших будущих книг.
   Удивительно! Самое респектабельное издательство в Америке  предлагает
сделку, на которую пошел бы разве  что  Голливуд  или  Вегасский  отель!
Хотя, какого хрена я удивляюсь?
   - Нет, - твердо сказал я господину Стайлзу. - Будучи его литературным
душеприказчиком я имею все права и полномочия не допускать  издания  его
книги на основании  заметок.  Если  же  вы  захотите  опубликовать  сами
заметки, я дам вам такое разрешение.
   - Ну, ладно, вы  подумайте,  -  сказал  господин  Стайлз.  -  Мы  еще
поговорим  об  этом.  Кстати  сказать,  было  очень   приятно   с   вами
познакомиться.
   Он грустно покачал головой:
   - Осано был гением. Какая жалость.
   Г-н Стайлз так никогда и не узнал, что Осано все же написал несколько
страниц своего романа, первые шесть. К ним была  приложена  адресованная
мне записка:
 
   МЕРЛИН:
   Вот шесть страниц моей  книги.  Отдаю  их  тебе.  Посмотрим,  что  ты
сможешь из них сделать. Заметки не бери в голову, это все мура.
   Осано.
 
   Я прочитал эти страницы и решил оставить их  себе.  Дома  я  еще  раз
перечитал их, очень медленно, слово за словом.
 
*** 
 
   "Послушай-ка. Я расскажу тебе правду о жизни мужчины. Я расскажу тебе
правду о его любви к женщинам. О  том,  что  он  никогда  не  сможет  их
ненавидеть.
   Ты уже думаешь, что я на ложном пути. Побудь  со  мной.  Поверь  -  я
мастер волшебного.
   Веришь ли ты,  что  мужчина  может  по-настоящему  любить  женщину  и
постоянно изменять ей? Не будем говорить о плотской измене, а в  мыслях,
в "самой поэзии души". Возможно, это трудно понять,  но  мужчины  всегда
так делают.
   Хочешь узнать, как женщины могут любить тебя,  намеренно  вскармливая
тебя этой любовью, чтобы отравить твое тело и разум, просто затем, чтобы
уничтожить тебя? И страстно любя решают не любить тебя больше? И в то же
время одуряют тебя идиотским экстазом? Невозможно?  Да  ведь  это  очень
просто.
   Но не убегай. Это не любовная история.
   Я  дам  тебе  почувствовать  мучительную  красоту  ребенка,  животное
желание юноши, томительно-самоубийственное состояние молодой женщины.  А
потом (что самое трудное) покажу тебе, как время выворачивает мужчину  и
женщину, проводя их по полному кругу, меняя им тело и душу.
   Конечно, есть НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ.  Не  уходи!  Она  существует,  или  я
заставлю  ее  существовать.  Я  ведь  не  зря  мастер   волшебного.   Не
оправдывает ли это цену? А как насчет  половой  верности?  Дает  ли  она
что-нибудь? Любовь ли это? И даже -  гуманна  ли  она,  эта  извращенная
страсть быть только с одним человеком? А если нет, стоит  ли  награждать
такую попытку? Даст ли это что-нибудь в обоих случаях? Конечно нет,  это
же так просто. И все же -
   Жизнь - смешное дело, и ничего нет забавнее любви,  проходящей  через
время. Но подлинный мастер волшебного умеет заставить  своих  слушателей
смеяться и плакать одновременно. Смерть - это другая история. Я  никогда
не стану шутить со смертью. Это за пределом моих возможностей.
   Я всегда бдителен  к  смерти.  Она  не  проведет  меня.  Я  сразу  ее
обнаружу. Она любит приходить,  прикинувшись  неотесанным  провинциалом;
смешная бородавочка внезапно разрастается; темный волосатый крот, роющий
свои норы в каждой кости; или она прячется за маленькой простудой. Потом
внезапно  появляется  этот  ухмыляющийся  череп,  чтобы  застать  жертву
врасплох. Но не меня. Я ее жду. Я принял меры.
   Как и смерть, любовь - утомительное, ребячье дело, хотя мужчины верят
больше в любовь, чем в смерть. Женщины -  другая  история.  У  них  есть
полезный секрет. Они не  принимают  любовь  всерьез  и  никогда  так  не
делали.
   Но опять-таки: не уходи. Опять-таки: это не любовная история.  Забудь
о любви. Я покажу тебе все виды власти. Сначала жизнь бедного  писателя,
борющегося за выживание. Чувствительного. Талантливого. Может быть, даже
в некотором роде гения. Я покажу тебе художника, получившего  по  мозгам
ради собственного искусства. И  почему  он  всецело  заслуживает  этого.
Потом я выведу  его  как  хитроумного  преступника,  достигшего  вершины
жизни. Ах, какую радость чувствует  настоящий  художник,  когда  наконец
становится  жуликом.  Теперь  его  внутренняя  природа  наконец  выходит
наружу. Не надо больше нянчиться с собственной честью. Напористый  сукин
сын, нашел товарищей. Враг общества, прямой  и  открытый,  вместо  того,
чтобы прятаться под сучьим подолом искусства.  Какое  облегчение.  Какое
удовольствие.  Какое  тайное  наслаждение.  А  потом  -  как  он   снова
становится честным человеком. Быть жуликом требует ужасного напряжения.
   Но это помогает принять общество и простить своих ближних. Когда  это
достигнуто, никто не останется  жуликом,  разве  что  ему  действительно
нужны деньги.
   Теперь обратимся к одной из наиболее поразительных повестей об успехе
и истории литературы. Интимные жизни гигантов нашей  культуры.  Особенно
одного безумного выродка.  Шикарный  мир.  Итак,  теперь  мы  имеем  мир
бедного, борющегося  за  выживание  гения,  преступный  мир  и  шикарный
литературный мир. Все это перемешано со множеством  секса  и  некоторыми
общими идеями, которые, однако, не  оглушают  тебя,  а,  возможно,  даже
покажутся интересными. И наконец, финальная сцена в Голливуде,  где  наш
герой получает все свои награды, деньги, славу, прекрасных женщин.  И...
Не уходи - не уходи - как все это обращается в прах.
   Этого  мало?  Ты  слышал  все  это  и  раньше?  Но  помни,  я  мастер
волшебного. Я могу сделать всех этих людей по-настоящему живыми. Я  могу
показать тебе, о чем они действительно думают и что чувствуют. Ты будешь
их оплакивать, каждого  из  них,  обещаю  тебе.  Или,  возможно,  просто
смеяться. Во всяком случае, нам предстоит много развлечений. И мы узнаем
кое-что о жизни. Что, вообще-то говоря, бесполезно.
   И я знаю, о  чем  ты  думаешь.  Этот  жулик  пытается  заставить  нас
перевернуть страницу. Но постой, это же просто история, которую  я  хочу
рассказать. Что в этом плохого? Даже если я отношусь к ней серьезно,  от
тебя этого не требуется. Просто приятно проведешь время.
   Я хочу тебе поведать историю, и на большее не претендую. Я не хочу ни
успеха,  ни  славы,  ни  денег.  Но  это  просто:  большинство   мужчин,
большинство женщин не хотят этого, правда. Лучше того, я не хочу  любви.
Когда я был молод, некоторые женщины говорили, что любят меня за длинные
ресницы. Я принимал это. Позже за мое остроумие. Потом за мою  власть  и
деньги. Потом за мой талант. Потом за мой разум -  глубокий.  Хорошо,  я
могу принять все это. Единственная женщина, которая меня пугает, это та,
которая любит меня только за то, что я есть. У меня есть на нее планы. У
меня есть яды и кинжалы, и темные гробницы в пещерах, чтобы  укрыть  ее.
Ей нельзя разрешать  жить.  Особенно  если  она  сексуально  преданна  и
никогда не врет, и всегда ставит меня выше всего и всех.
   В этой книге будет много о любви, но книга эта не о любви. Эта  книга
о войне. О старой войне между верными друзьями. О великой "новой"  войне
между мужчинами и женщинами. Конечно, это старая история, но она  теперь
начинается сначала. Воительницы Женской Эмансипации думают,  что  у  них
есть нечто новое, но  их  армии  просто  сошли  с  партизанских  холмов.
Сладкие женщины всегда осаждали мужчин: в колыбелях, в кухне, в спальне.
И у могил их детей, лучшее место, чтобы не слышать мольбу о жалости.
   А, ты думаешь, что у меня зуб на женщин. Но я никогда не испытывал  к
ним ненависти. И они окажутся лучше мужчин, вот  увидишь.  Но  правда  в
том, что только женщины могли сделать меня несчастным, и они делали это,
начиная с колыбели. Но это же может сказать большинство мужчин. И с этим
ничего не поделаешь.
   Ах, какую мишень я из себя сделал! Я знаю - я знаю - искушение  почти
непреодолимо. Но будь осторожен. Я ловкий рассказчик,  не  какой-то  там
уязвимый чувствительный  художник.  Я  принял  меры.  У  меня  еще  есть
несколько сюрпризов.
   Но довольно. Позволь мне приступить к  делу.  Позволь  мне  начать  и
позволь мне закончить".
 
*** 
 
   И это был великий роман Осано, бессмертное творение,  которое  должно
было принести ему Нобелевскую премию и восстановить его славу. Жаль, что
он не написал его.
   То, что он был великим  мастером  надувать,  что  следовало  из  этих
страниц, н° имело никакого значения. Может быть, это  было  даже  частью
его гениальности.  Он  хотел  поделиться  своими  внутренними  мирами  с
окружающим миром, вот и все. И вот эта последняя шутка -  шесть  страниц
его романа.  Именно  шутка,  потому  что  мы  с  ним  совершенно  разные
писатели. Он - такой  щедрый.  А  я  -  теперь  я  это  увидел  -  такой
прижимистый.
   Я никогда не был без ума от его работы. Даже не знаю, любил ли я его,
вообще говоря, как человека. Но я любил его как  писателя.  И  потому  я
решил - может быть, ради удачи, может быть, ради  силы,  а  может  быть,
просто из озорства - использовать эти  страницы  как  свои  собственные.
Нужно было только изменить одну  строчку.  Смерть  всегда  вызывала  мое
удивление.
 
Глава 51 
 
   У меня нет истории. И этого как раз Дженел никогда не понимала. Того,
что я начинаюсь с самого себя. Что у меня никогда не было ни  дедушки  с
бабушкой, ни родителей, ни теток, ни дядьев, не было  друзей  семьи,  не
было двоюродных сестер и братьев. Что в моих детских  воспоминаниях  нет
места какому-то особому дому, особой уютной кухне. У  меня  не  было  ни
своего города, ни деревни. Что моя история начинается с  самого  себя  и
моего брата, Артура. И того,  что,  когда  границы  мои  раздвинулись  и
включили в себя Валери и ребят и ее  семью,  и  я  стал  жить  с  ней  в
городском доме, когда я стал мужем  и  отцом  -  тогда  они  стали  моей
реальностью и моим спасением. Но мне больше нечего волноваться о Дженел.
Я не видел ее больше двух лет, а с момента смерти Осано прошло  уже  три
года.
   Вспомнить Арти  мне  невыносимо  тяжело,  и  даже  когда  я  мысленно
произношу его имя, слезы появляются у меня в глазах, но он единственный,
о ком я когда-либо плакал.
   Все два последних года я сидел в своем рабочем кабинете  и  занимался
тем, что читал, писал и был примерным мужем и отцом. Иногда я  выбираюсь
в город пообедать с друзьями, но  мне  нравится  думать  о  себе  как  о
серьезном, занятым делом человеке,  который  отныне  будет  вести  жизнь
гуманитария,  литератора.  Все  авантюры  и  приключения  которого  -  в
прошлом. Короче говоря, я молюсь о том, чтобы жизнь больше  не  готовила
мне сюрпризов. В спокойной  атмосфере  этой  комнаты,  окруженный  моими
магическими   книгами,   Остином,   Диккенсом,   Достоевским,   Джойсом,
Хемингуэем, Драйзером, и вот теперь Осано, я чувствую себя  уставшим  до
последнего предела зверем, вновь и вновь вырывавшимся  на  волю,  прежде
чем обрести окончательную свободу.
   Подо мной, в доме, ставшем теперь моей историей, я знал,  что  сейчас
происходит - моя жена хлопотала на кухне, готовя  воскресный  обед.  Мои
дети смотрели телевизор и играли в карты в нижнем кабинете и,  поскольку
я знал, что они там, печаль, охватившая меня, была все же переносимой.
   Я снова перечитал все книги Осано; ранние его  вещи  написаны  просто
здорово. Я попытался проанализировать причины  неудач  позднего  периода
его жизни, то, почему он так и не смог завершить свой великий  роман.  В
ранних его книгах чувствовалось восхищение  этим  удивительным  миром  и
людьми, живущими в нем. В итоге он пришел к удивлению  от  самого  себя.
Сделать легенду из собственной жизни - вот  что  теперь  стало  заботить
его. И писания его предназначались скорее миру, чем самому себе.  Каждая
строчка взывала больше о внимании к персоне Осано, чем к его  искусству.
Все должны были узнать, каким умным, каким  неподражаемым  он  был.  Его
персонажи, плод его воображения, никогда не были столь же  талантливы  и
великолепны, как сам Осано. Он напоминал чревовещателя, которому не дает
покоя успех у публики его же собственной куклы. И все же  я  считаю  его
великим человеком. Я думаю о его  пугающей  человечности,  бьющей  через
край любви к жизни, о его невероятной одаренности, и о том,  что  с  ним
всегда было интересно.
   Как  я  могу  говорить  о  его  провале  как  художника,   если   его
литературные  достижения,  хоть  и  не  лишенные  недостатков,   намного
превосходят мои собственные? Я вспомнил, как, разбираясь в  его  бумагах
после его смерти, я приходил  все  в  большее  изумление,  понимая,  что
незаконченного последнего романа я так и не обнаружу.  Мне  трудно  было
представить, что он все эти годы прикидывался, что работает над романом,
а на самом деле мудился с заметками. Теперь я  понимаю,  что  он  просто
исчерпал себя. И не было в этой последней шутке ни  хитрости,  ни  злого
умысла, а просто все это забавляло его. А еще давало деньги.
   Он был автором замечательной прозы, к нему приходили стоящие идеи, на
уровне его поколения, но ему доставляла  удовольствие  роль  негодяя.  Я
прочитал все его заметки, более пятисот страниц, написанных от  руки  на
длинных желтых листах. Это были гениальные заметки.  Но  заметки  -  это
ничто.
   Теперь, когда я знал все это, я стал думать о себе. О том, что  писал
с