ны.
   Но  на  данный  момент  у  нас  обоих  были  проблемы.  Мне  придется
зарабатывать на жизнь лишь заказными статьями, ведь  теперь  у  меня  не
было постоянной работы. Осано нужно было на  какое-то  время  залечь  на
дно, там, где газетчики не смогли бы его отловить. Осано я мог помочь. Я
позвонил Калли в Лас-Вегас и объяснил ситуацию. Не мог  бы  он  спрятать
Осано в Занаду на пару недель? Я знал, что  искать  его  там  никому  не
придет в голову. Осано не возражал. В Лас-Вегасе он ни разу не был.
 
Глава 26 
 
   Теперь, когда Осано  схоронился  в  Вегасе,  требовалось  решить  мою
другую проблему. Работы теперь у меня не было, поэтому я набрал  столько
заказов на статьи, сколько сумел. Я писал книжные рецензии  для  журнала
"Тайм", для "Нью-Йорк Таймс", и  еще  мне  дал  кое-какую  работу  новый
редактор обозрения. Но это все было очень ненадежно: я никогда  не  знал
заранее, сколько я получу к какому-то определенному сроку. Из-за этого я
решил всерьез заняться своим романом в надежде, что он принесет  хорошие
деньги. На протяжении следующих двух лет жизнь моя была очень простой. В
своей рабочей комнате я проводил от  двенадцати  до  четырнадцати  часов
ежедневно. Ходил вместе с женой в супермаркет. Летом и по воскресеньям я
брал детей на Джонс Бич, чтобы Валери могла отдохнуть. Иногда,  ближе  к
полуночи я принимал тонизирующие таблетки, чтобы не заснуть, и продолжал
работать до трех-четырех утра.
   За это время я несколько раз выбирался пообедать в Нью-Йорке  с  Эдди
Лансером. Теперь Эдди в основном писал сценарии для  Голливуда,  и  было
ясно, что идея писать романы оставлена им навсегда. Ему нравилась  такая
жизнь: женщины, легкие деньги и он клялся, что больше не  станет  писать
романов. По четырем из  его  киносценариев  поставлены  удачные  фильмы,
наделавшие много шуму, и спрос  на  него  был  большой.  Как-то  раз  он
предложил, чтобы я работал вместе с ним, но для этого нужно было ехать в
Голливуд,  и  я  отказался.  Я  не  мог  представить  себя  пишущим  для
кинобизнеса. Потому что,  несмотря  на  забавные  истории,  которые  мне
рассказывал Эдди, мне абсолютно ясно было то,  что  писать  для  кино  -
штука неинтересная Ты переставал быть художником. А просто перелиновывал
мысли каких-то других людей.
   За эти два года с Осано мы встречались примерно раз в месяц. В Вегасе
тогда он побыл всего  неделю,  а  потом  исчез.  Калли  мне  позвонил  и
пожаловался, что Осано мало того, что сбежал, а еще и увез с  собой  его
самую лучшую девушку, по имени Чарли Браун. Калли не был зол на него. Он
просто очень сильно  удивился.  По  словам  Калли,  девушка  эта,  очень
красивая, под его руководством зарабатывала в Вегасе отличные  бабки,  и
ей там обалденно нравилось, и она все это бросила и уехала с  писателем,
старым и толстым, у которого не только брюхо как у пивной  бочки,  но  и
сам он,  наверное,  самый  чокнутый  парень,  каких  он,  Калли,  только
встречал.
   Калли я ответил, чтобы записал за мной и этот должок, и что,  если  в
Нью-Йорке я встречу Осано вместе с этой девушкой, то куплю ей  билет  на
самолет до Вегаса.
   - Просто скажи ей, чтоб связалась со мной, - попросил Калли. - Скажи,
что я скучаю без нее, что люблю ее, скажи что угодно. Мне  очень  нужно,
чтобы  она  вернулась.  Эта  девчонка  здесь,  в  Вегасе,  стоит   целое
состояние.
   - Ладно, - сказал я.
   Но когда мы обедали вместе с Осано в Нью-Йорке, он всегда был один  и
не  производил  впечатление  человека,  к  которому  надолго  могла   бы
привязаться молодая красивая девчонка, имеющая такие  замечательные,  по
описанию Калли, качества.
   Забавно бывает,  когда  узнаешь  о  чьем-нибудь  успехе,  чьей-нибудь
славе. Эта слава, она как метеор, вдруг возникает как  бы  ниоткуда.  Но
то, как это случилось со мной, произошло совершенно банально.
   Ведя жизнь затворника в течение двух лет,  наконец  я  закончил  свою
книгу, принес ее в издательство и забыл о ней. Спустя месяц мой редактор
позвонил мне и сказал, что они продали книгу  издательству  и  ее  будут
издавать второй раз в мягкой обложке. Продали за полмиллиона долларов. Я
обалдел. Я просто не  знал,  что  на  это  сказать.  Мой  редактор,  мой
литагент, Осано, Калли - все они  предупреждали  меня,  что  публике  не
понравится книга о похищении ребенка, главным  героем  которой  является
похититель. Редактору я сказал, что дико удивлен, на что тот ответил:
   - Вы написали настолько отличную вещь,  что  это  не  имеет  никакого
значения.
   Когда  вечером  я  рассказал  Валери  о  том,  что   произошло,   она
прореагировала тоже без удивления. Просто сказала спокойно:
   - Теперь мы сможем купить более просторный дом.  Дети  взрослеют,  им
нужно больше места.
   А дальше жизнь потекла абсолютно как прежде, только Валери нашла  дом
в десяти минутах езды от ее родителей, и мы купили его и переехали.
   К этому времени роман уже издали. Он попал во все списки бестселлеров
по всей стране. Раскупался роман очень хорошо, однако этот факт  никаким
видимым образом не изменил моей жизни. Размышляя об этом, я  понял,  что
это потому, что всех моих друзей можно было пересчитать по пальцам.  Это
Калли, Осано, Эдди Лансер, и все. Брат мой,  Арти,  конечно,  стал  дико
гордиться мной, и все хотел организовать большую вечеринку,  пока  я  не
сказал ему, что организовать-то он может, только я на нее не  приду.  Но
что меня действительно тронуло, так это рецензия  на  книгу,  написанная
Осано, на первой странице литературного обозрения. Осано хвалил меня  по
делу, и критиковал по делу. И, как это  ему  свойственно,  оценил  книгу
гораздо выше, чем она того заслуживала:  ведь  я  был  его  другом.  Под
конец, понятное дело, он пошел писать  о  себе  самом  и  своей  будущей
книге.
   Я звонил ему домой, но никто не подходил. Тогда я написал ему письмо,
и получил письмо в ответ.  Мы  встретились,  чтобы  вместе  пообедать  в
городе.  Выглядел  он  ужасно,  но  с  ним  была  потрясная  молоденькая
блондинка, которая говорила мало, а ела много, больше, чем  мы  с  Осано
вместе взятые. Представил он ее как "Чарли Браун", и я  понял,  что  это
как раз и есть девушка Калли, но передавать ничего  от  Калли  я  ей  не
стал. С какой стати я буду обижать Осано?
   Был один забавный случай, который мне здорово  запомнился.  Я  сказал
Валери, чтобы она поехала по  магазинам  и  купила  себе  что-нибудь  из
одежды, все, что ей понравится, а я  пока  побуду  с  детьми  дома.  Она
поехала, прихватив с собой несколько подруг,  и  вернулась,  нагруженная
пакетами и свертками.
   Я в это время пытался работать над новой книгой, но дело двигалось  с
трудом, так что она решила продемонстрировать  свои  покупки.  Развернув
пакет, она достала желтое платье.
   - Оно стоит девяносто  долларов,  -  сказала  она.  -  Представляешь,
девяносто долларов за летнее платьице?
   - Смотрится прекрасно, - послушно сказал я.
   Она держала его, приложив ворот к шее.
   - Ты знаешь, я все никак не могла понять, какое мне больше нравится -
зеленое или желтое. Потом решила, что  все-таки  желтое.  По-моему,  мне
больше идет желтое, как тебе кажется?
   Я рассмеялся.
   - Милая, а тебе не пришло в голову, что ты могла бы купить  и  то,  и
другое?
   Секунду она смотрела на меня ошарашенно, а потом тоже засмеялась. И я
сказал ей:
   - Можешь купить себе и желтое, и зеленое, и голубое, и красное.
   Мы смотрели друг на друга  и  улыбались,  и  только  сейчас,  видимо,
поняли, что живем уже какой-то новой жизнью. Но в целом я обнаружил, что
успех - вовсе не такая занятная и приносящая удовлетворение вещь,  какой
представлялась. И я, как обычно это делал, стал читать об этом вопросе и
обнаружил, что мой случай вещь не такая уж  необычная,  и  что  довольно
многие, всю жизнь стремившиеся на вершину  профессионального  успеха  и,
наконец, добившиеся его, буквально сразу же  праздновали  его  тем,  что
бросались со своей верхотуры вниз головой.
   Была зима, и я решил, что мы устроим себе отпуск и всей семьей поедем
в Пуэрто-Рико. Впервые за все время, что мы с  Валери  были  женаты,  мы
сможем позволить себе куда-то уехать. Мои дети даже ни разу  не  были  в
летнем лагере.
   Это было здорово - мы купались, наслаждались солнцем, незнакомой едой
и чужими улицами. Утром покинув холодный зимний Нью-Йорк,  уже  днем  мы
попали в жаркое лето, подставляли с восторгом свои лица пьянящему бризу.
Вечером я повел Валери в казино при отеле, а дети тем временем  послушно
дожидались нас, сидя в огромных креслах в холле. Чуть не каждые четверть
часа Валери бегала смотреть, как там дети, а потом она взяла их и отвела
в наш номер из нескольких комнат, а я остался играть, и играл до четырех
утра. Теперь, разбогатев, я, понятное  дело,  стал  везучим,  и  выиграл
несколько тысяч долларов. Забавно, что эти деньги доставили мне  гораздо
больше удовольствия, чем моя успешная книга и те огромные суммы, которые
она уже успела принести.
   Когда мы  вернулись  домой,  меня  ждал  еще  один,  гораздо  больший
сюрприз. Киностудия "Маломар Филмз", оказалось, за  сто  тысяч  долларов
готова приобрести права на мою книгу, и еще пятьдесят тысяч плюс расходы
предлагала мне за то, чтобы я приехал в Голливуд писать киносценарий.
   Я обсудил это предложение с Валери. Вообще-то я не  хотел  заниматься
киносценариями. И я сказал ей, что  права  на  книгу  я  продам,  но  от
предложения писать сценарий откажусь. Мне казалось, что  это  должно  ее
удовлетворить. Но она сказала:
   - Думаю, для тебя  было  бы  неплохо  поехать  туда.  Наверное  будет
неплохо, если ты встретишься  с  новыми  людьми,  узнаешь  новых  людей.
Знаешь, я иногда переживаю за тебя, ведь ты такой одиночка.
   - Мы могли бы поехать все вместе, - предложил я.
   - Нет, - сказала Валери. - Мне здесь хорошо с моей семьей, и мы  ведь
не можем забрать детей из школы, да и я  не  хочу,  чтобы  они  росли  в
Калифорнии.
   Как и все нью-йоркцы, Валери считала Калифорнию  экзотическим  местом
Соединенных  Штатов,  где  кишмя  кишели  наркоманы,  наемные  убийцы  и
чокнутые проповедники, готовые застрелить католика на месте.
   - Срок контракта - шесть месяцев, - сказал я. - Но  я  мог  бы  месяц
поработать, а потом ездить туда и обратно.
   - Мысль отличная, - сказала Валери. - И потом, сказать по правде,  мы
могли бы отдохнуть друг от друга.
   Это меня, надо признать, удивило.
   - Но мне не нужно отдыхать.
   - Зато мне нужно  отдохнуть  от  тебя.  Это  очень  нервирует,  когда
мужчина  все  время  находится   дома.   Любую   женщину   спроси.   Это
просто-напросто не дает мне нормально заниматься  хозяйством.  Раньше  я
ничего тебе не говорила, потому что ты не  мог  себе  позволить  рабочий
кабинет где-нибудь в другом  месте,  но  теперь  можешь,  и  мне  бы  не
хотелось,  чтобы  ты  продолжал  работать  дома.  Снимешь   какую-нибудь
квартиру и будешь по  утрам  туда  ездить,  а  вечером  возвращаться.  Я
уверена, что работа пойдет лучше.
   До сих пор не знаю, почему после этих ее  слов  я  почувствовал  себя
таким оскорбленным. Мне доставляло радость то, что я работаю дома,  и  я
думал, что и ей это нравится, и мне было очень обидно, что это  не  так.
Наверное, как раз из-за этого я и принял решение,  что  все  же  займусь
сценарием. Чисто детская реакция, конечно. Не хочет, чтобы я  был  дома,
ладно, я уеду, и посмотрим, как ей это понравится. Я считал в то  время,
что Голливуд - замечательное место, когда  читаешь  о  нем,  но  мне  не
хотелось даже побывать там.
   Я понимал, что какая-то часть моей  жизни  закончилась.  В  одной  из
своих статей Осано когда-то написал: "Все романисты, и хорошие, и плохие
- герои. Они сражаются в одиночку,  они  должны  иметь  веру  святых.  И
гораздо чаще они оказываются побежденными, нежели победителями,  и  этот
подлый мир не проявляет к ним милости. Порою сила  покидает  их  (именно
поэтому в большинстве романов есть слабые места, служащие,  мишенью  для
атак). Но жизненные неприятности, болезни детей,  предательство  друзей,
неверность жен - все это они должны отбросить. Презрев  свои  раны,  они
продолжают сражаться, призывая чудо для придания им новых сил".
   И хоть его напыщенный слог был чужд мне, я и вправду чувствовал  себя
дезертиром из этой компании героев.  И  плевать,  если  это  всего  лишь
сентиментальность, типичная для любого писателя.
 
Книга 5 
 
Глава 27 
 
   Киностудия "Маломар Филмз",  хотя  и  являлась  филиалом  "Три-Калчер
Студиоз" Моузеса Уортберга, имела, однако, вполне самостоятельный статус
и даже располагала собственной  территорией  для  производства  натурных
съемок. Так что Бернард Маломар был сам  себе  хозяин  при  производстве
задуманной им картины по роману Джона Мерлина.
   Делать хорошее кино - вот все, что хотел Маломар, но это было не  так
то просто, когда "Три-Калчер Студиоз"  постоянно  стоит  над  душой.  Он
ненавидел Уортберга. Они были признанными врагами, но как враг, Уортберг
представлял интерес, и иметь  дело  с  ним  было  занятно.  Кроме  того,
Маломар  уважал  в  Уортберге  его   превосходный   финансовый   нюх   и
управленческие способности. Он  знал,  что  таким  людям,  как  он  сам,
занятым производством фильмов, без этих вещей не обойтись.
   Маломару, угнездившемуся в своем шикарном офисе  в  уголке  съемочной
территории, приходилось мириться с еще большей, чем Уортберг,  "болью  в
заднице", правда не настолько фатальной. Если Уортберг - это рак  прямой
кишки, как в шутку говаривал Маломар, то Джек Хоулинэн - это геморрой, и
потому, если брать его повседневный аспект, гораздо более утомительный.
   Джек Хоулинэн,  вице-президент,  ответственный  за  паблик  рилэйшнз,
играл свою роль главного мудреца в сфере ПР с убийственной искренностью.
Когда он просил вас сделать что-нибудь из ряда вон выходящее  и  получал
отказ, он тут же с неистовым энтузиазмом признавал ваше право  отказать.
Любимая его фраза была: "Что бы вы ни сказали,  я  с  вами  согласен.  Я
никогда и ни за что не стану настаивать, чтобы вы поступили против своей
воли. Я просто спросил". И это обычно после целого часа болтовни о  том,
почему вам надо прыгнуть с  Эмпайр  Стейт  Билдинг,  чтобы  вашей  новой
картине было гарантировано внимание газеты "Таймс".
   Но со своим начальством,  вроде  вице-президента  по  производству  в
"Три-Калчер Студиоз", работающего теперь на картине по роману Мерлина  в
"Маломар Филмз" и являющегося его личным клиентом, Уго Келлино, он бывал
более откровенным,  более  естественным.  И  с  Бернардом  Маломаром,  у
которого  просто  не  было  времени  выслушивать  чепуху,   он   говорил
откровенно.
   - Мы в жопе, - сказал Хоулинэн. - Думаю, эта блядская  картина  будет
самой большой бомбой со времен Нагасаки.
   Из всех  руководителей  студии  после  Тальберга  Маломар  был  самым
молодым и любил изображать из себя тупого  гения.  Он  сказал,  сохраняя
непроницаемое выражение лица:
   - Не знаю я этой картины, но думаю, что ты несешь  херню.  Думаю,  ты
беспокоишься о Келлино. Хочешь, чтобы мы угрохали целое состояние только
потому, что этот мудак решил  сам  поставить  фильм,  и  ты  хочешь  его
застраховать.
   Хоулинэн был личным представителем Уго Келлино по паблик  рилейшнз  и
имел  фиксированный  гонорар  пятьдесят  тысяч  в   год.   Келлино   был
замечательный  актер,  но   его   озабоченность   собственной   персоной
представляла почти клинический случай, что, вообще говоря,  не  редкость
среди знаменитых актеров, режиссеров и даже среди  скрипт-герлз,  мнящих
себя киносценаристами. Разбухшее эго в стране кино - это все  равно  как
туберкулез в шахтерском городке: обычная вещь и, хотя и  разрушительная,
но не обязательно фатальная.
   Собственно говоря, именно фиксация на собственном эго делала их более
интересными людьми. Таким был и Келлино. Его разноплановость  на  экране
была настолько замечательной, что он даже оказался в  списке  пятидесяти
самых знаменитых мужчин мира. В его кабинете под стеклом висела  вырезка
из журнала, на  которой  красным  фломастером  было  сделано  уточнение,
собственная интерпретация  Уго  его  заслуг.  Надпись  гласила:  "Лучший
ебарь". Хоулинэн всегда говорил, с чувством и восхищением: "Келлино - он
трахнет даже змею!" Он подчеркивал последнее, слово, как будто эта  была
не расхожая фраза, характеризующая "настоящего мужчину",  а  придуманная
только что, специально для его клиента.
   Год назад Келлино настоял на том, чтобы самому ставить фильм, где  он
будет играть главную роль. Немногие звезды кино могли бы рассчитывать на
удовлетворение такого требования, Келлино как  раз  был  одним  из  этих
немногих. Но его посадили на ограниченный бюджет, выдав аванс и проценты
под залог окончательной стоимости фильма. "Маломар  Филмз"  рассчитывала
на первые два миллиона, а остальное как сложится. Просто на случай того,
что Келлино начнет безумствовать и снимать по сотне дублей каждой сцены,
где рядом с ним его последняя подружка или где  под  ним  его  последний
дружок. И он делал и то, и другое, без видимого вреда для картины. И все
время мудился со сценарием.
   Длинные монологи, отчаяние на его лице, полуосвещенном, и игра  теней
-  он  в  коротких  ретроспективных  сценах  рассказал  историю   своего
трагического отрочества. Чтобы объяснить, почему на экране он трахает  и
мальчиков и девочек. Что, мол, если в у него было нормальное детство, то
он в жизни бы никого не трахнул. И  вот  он  отснял  последний  кадр,  и
студия не могла официально порезать в монтажной его картину.  Хотя,  при
необходимости, они все равно  бы  это  сделали.  Маломар  не  слишком-то
волновался. В главной роли снялся Келлино - так что  свои  два  миллиона
студия вернет. Это наверняка. А все остальное - легкая нажива.  Если  уж
дело будет совсем плохо, он сможет просто похоронить картину в  прокате;
никто ее не увидит. Но в результате этой сделки он добился  своей  цели.
Келлино согласился играть главную роль в дорогом фильме  по  бестселлеру
Джона Мерлина, а  фильм  этот,  чутье  подсказывало  Маломару,  принесет
студии огромное состояние.
   - Нам нужно развернуть специальную кампанию. Нужно потратить  большие
деньги. Эту картину мы должны продавать  по  высшему  классу,  -  сказал
Хоулинэн.
   - Господи Боже мой, - произнес Маломар.
   Обычно он бывал более вежлив. Но он устал от  Келлино,  он  устал  от
Хоулинэна и он устал от кино. Но это ни о  чем  не  говорило.  Он  также
устал от красивых женщин, обворожительных  мужчин  и  от  калифорнийской
погоды. Чтобы отвлечься, он изучал Хоулинэна. К  нему  и  к  Келлино  он
испытывал давнишнюю недоброжелательность.
   Одет  Хоулинэн  был  красиво.  Шелковый  костюм,  шелковый   галстук,
итальянские ботинки, дорогие часы. Его оправа для очков была сделана  по
заказу -  черная  с  золотыми  крапинками.  У  него  было  милое  доброе
ирландское лицо,  как  у  этих  гномиков-проповедников,  появляющихся  в
Калифорнии на ТВ-экранах каждое воскресное утро. Трудно  было  поверить,
что оно принадлежало злобному сукиному  сыну,  который,  к  тому  же,  и
гордился этим.
   Несколько лет назад между Келлино и Маломаром  в  ресторане  возникла
ссора, сопровождаемая тривиальной руганью, и эту историю потом смаковали
в газетах все, кому не лень. И Хоулинэн провел тогда изощренную кампанию
с целью выставить  Келлино  героем,  а  Маломара  -  трусливым  злодеем,
тряпкой,  директором   студии,   подчинившимся   героическому   великому
киноактеру. Хоулинэн был  гением,  конечно.  Но  немного  близоруким.  И
Маломар с тех пор не давал ему спуску, заставляя расплачиваться.
   За последние пять лет и месяца  не  проходило,  чтобы  в  газетах  не
появлялись  истории  о  том,  как  Келлино  помогает  кому-нибудь  менее
удачливому, чем он сам. Бедной девочке, болеющей лейкемией,  требовалось
особое переливание крови от донора, живущего где-то в Сибири?  На  пятой
стран