"о'кей", "спасибо" и повесила трубку.
   Теперь Валери ожидала, что я скажу ей.
   Она внимательно смотрела на меня. Пэм предупредила ее, а может  быть,
даже и Арти, как нужно вести себя, и  она  была  очень  осторожной.  Но,
думаю,  сути  она  все-таки  не  ухватила.  Они  с  Пэм,   конечно   же,
замечательные женщины, но они не понимали. Родители и  той  и  другой  в
свое время были настроены отрицательно к тому, что они выходят замуж  за
сирот неизвестного  происхождения.  Я  мог  представить,  какие  ужасные
истории рассказывались о подобных случаях. А вдруг в  нашей  семье  были
случаи помешательства или дегенерации? Или черная кровь,  или  еврейская
кровь или протестантская кровь, и вся такая подобная  мура.  Ну  вот,  и
теперь наконец всплыло это миленькое свидетельство, когда в нем  уже  не
было нужды. Я полагаю, что ни Пэм, ни Валери не слишком-то  обрадовались
этому проявлению романтизма Арти,  докопавшегося  до  наших  родственных
связей.
   - Ты не хочешь, чтобы она пришла к нам и повидала детей?  -  спросила
Валери.
   - Нет.
   Валери выглядела встревоженной и слегка испуганной. А  что,  если  ее
собственные дети когда-нибудь отвернутся от нее, видимо, думала она.
   - Она твоя мать, - сказала Валери. - У нее, должно быть,  была  очень
несчастливая жизнь.
   - Ты знаешь, что означает слово "сирота"? Не смотрела в словаре?  Оно
означает  "ребенок,  у  которого  умерли  оба  родителя".  Или  "Детеныш
животного, которого бросили, или потерявший мать". Какое тебе больше  по
душе?
   - О'кей, - сказала Валери.
   Она была испугана. Она пошла взглянуть на детей,  а  потом  прошла  в
спальню. Я слышал, как она заходит в ванную комнату и готовится ко  сну.
Я сидел допоздна, читая и делая заметки, и когда я пошел спать, она  уже
крепко спала.
   Все закончилось через пару месяцев. Как-то раз мне  позвонил  Арти  и
сказал, что наша мать  снова  исчезла.  Мы  договорились  встретиться  в
городе и вместе пообедать, чтобы поговорить наедине. В  присутствии  жен
мы никогда не могли об этом говорить, словно это было что-то  постыдное.
Арти  выглядел  веселым.  Он  сказал,  что  мать  оставила  записку.  Он
рассказал, что она много пила и ее всегда тянуло в бары, где она снимала
мужчин. Что она потаскушка средних  лет,  но  ему  она  понравилась.  Он
заставил ее бросить пить, купил ей новую одежду, снял для нее квартиру с
хорошей обстановкой, дал ей денег. Она рассказала ему  все,  что  с  ней
произошло. На самом деле в этом было мало ее вины. Здесь я его  прервал.
Я ничего не хотел слышать об этом.
   - Снова примешься ее разыскивать? - спросил я его.
   - Нет, - ответил он. - Ты знаешь, даже теперь  я  был  для  нее  лишь
головной болью. Ей действительно не нравилось мое  присутствие  рядом  с
ней. Сначала, когда я только отыскал ее, она стала играть роль,  которую
я хотел, чтобы она играла, думаю, из-за чувства вины,  что  она  как  бы
расплачивалась  со  мной,  позволяя  мне  что-то  для  нее  сделать.  Но
вообще-то это ей не нравилось. Один раз она  даже  заигрывала  со  мной,
думаю, просто чтобы повеселиться.
   Он засмеялся.
   - Я  хотел,  чтобы  она  пришла  к  нам  в  дом,  но  она  все  время
отказывалась. Да теперь уже все равно.
   - А как Пэм все это восприняла? - спросил я.
   В ответ Арти хохотнул.
   - Ты знаешь, она даже приревновала меня к матери. Когда я сказал  ей,
что все кончилось, ты бы видел, какое облегчение  было  написано  на  ее
лице. Но что я хочу сказать тебе, брат, - ты даже ухом не  повел,  когда
узнал о ней.
   - Это потому, что мне на все это наплевать.
   - Да, - сказал Арти. - Я знаю. Но не важно, думаю,  она  бы  тебе  не
понравилась.
 
*** 
 
   Спустя  полгода  у  Арти  случился  сердечный  приступ.  Не   слишком
серьезный, но несколько недель Арти пролежал в больнице, и еще месяц был
на больничном. Я ходил навещать его в больницу каждый  день,  и  он  все
твердил, что это было вроде расстройства желудка,  что  это  пограничный
случай. Я пошел в  библиотеку  и  прочел  все,  что  касалось  сердечных
приступов. Оказалось, что  его  реакция  была  типичной  для  переживших
сердечный приступ, и  что  иногда  они  оказывались  правы.  Однако  Пэм
овладела паника. Как только Арти вышел из больницы, она посадила его  на
диету, выбросила все  имевшиеся  в  доме  сигареты,  и  сама  прекратила
курить, чтобы Арти смог бросить. Это было тяжело, но он бросил. Приступ,
видимо, все-таки напугал его, потому  что  теперь  он  стал  следить  за
здоровьем, совершал долгие  прогулки,  предписанные  докторами,  обращал
внимание на то, что ест, и не прикасался к табаку.
   Через шесть месяцев он выглядел лучше, чем когда-либо, и мы с Пэм уже
больше  не  переглядывались  озабоченно,  как  только  Арти  выходил  из
комнаты.
   - Благодарение Богу, что он бросил курить, - говорила Пэм. -  Он  уже
дошел до трех пачек в день. Это-то его и свалило.
   Я кивнул, хотя и не верил в это. Я всегда считал, что его свалили как
раз те два месяца, которые он посвятил матери.
   И как только у Арти все стало о'кей, у меня случились неприятности. Я
потерял  работу  в  литературном  обозрении,  не  из-за  какой-то  своей
провинности, а потому, что уволили Осано, а вместе с ним и меня, как его
главного помощника.
   Осано противостоял  всем  штормам.  Его  неуважительное  отношение  к
наиболее  влиятельным  литературным  кругам  в  стране,  к  политической
интеллигенции, фанатикам культуры, либералам, консерваторам,  Фронту  за
Освобождение Женщин, радикалам, его сексуальные эскапады, его спекуляции
на спорте, использование своего положения для создания лобби для  борьбы
за Нобелевскую премию плюс его книга в поддержку  порнографии,  где  она
рассматривалась не как социально значимый феномен, а как  антиэлитисткая
отдушина для слабых интеллектом. За все эти вещи издатели охотно бы  его
уволили, но с тех пор как он стал редактировать литературное приложение,
тираж его увеличился вдвое.
   К этому времени я стал зарабатывать неплохие деньги. Многие статьи за
Осано писал я. Подражать его стилю я научился довольно хорошо, и начинал
он с пятнадцатиминутной речи о том, что он  думает  по  тому  или  иному
поводу. Мне не составляло труда написать  статью,  взяв  за  основу  эти
безумные  до  великолепия  разглагольствования.  Потом  он  просматривал
написанное, подправлял двумя-тремя  мастерскими  мазками,  и  мы  делили
деньги. Мне за мои статьи платили в  два  раза  меньше,  чем  половинная
сумма его гонорара.
   Даже это не привело к нашему увольнению. А подвела нас под  монастырь
экс-жена Осано Венди. Хотя, может  быть,  это  не  совсем  верно;  Осано
подвел нас под монастырь, Венди только помогла.
   Осано четыре недели провел в Голливуде, и в это время я  редактировал
за него наше обозрение. Ему нужно было  закончить  какую-то  работу  для
киношников, и в течение этих четырех недель ему с курьером  доставлялись
статьи для обозрения, он давал добро, и тогда уже я отдавал их в печать.
Когда наконец Осано вернулся в Нью-Йорк, он  решил  дать  вечеринку  для
всех своих друзей, чтобы отпраздновать  свое  возвращение  и  тот  мешок
денег, что он заработал в Голливуде.
   Вечеринка проводилась в его ист-сайдовском  особняке,  где  жила  его
последняя экс-жена с выводком из троих  детей.  Осано  жил  в  небольшой
квартире-студии в Виллидже, - единственное, что он мог  себе  позволить,
но для вечеринки она была слишком мала.
   Я пошел потому, что он настаивал на этом. Валери не  пришла.  Она  не
любила Осано и не любила вечеринок вне  семейного  круга.  С  годами  мы
пришли к негласному соглашению. Мы позволяли  друг  другу  не  принимать
участия в социальной жизни другого. Я  -  из-за  того,  что  работа  над
романом отнимала слишком много времени, плюс основная работа и  заказные
статьи. Она - потому что  ей  надо  было  заниматься  детьми  и  она  не
доверяла это бэби-ситтерам. Нас обоих это устраивало. Ей это было легче,
чем мне, поскольку в моей социальной жизни был только Арти  и  работа  в
обозрении.
   Вечеринка, даваемая  Осано,  была  все  же  значительным  событием  в
литературной жизни Нью-Йорка. Пришла руководящая верхушка  из  "Нью-Йорк
Таймс Бук  Ревю",  было  много  литературных  критиков  и  писателей,  с
которыми Осано все еще поддерживал хорошие отношения. Я  сидел  в  углу,
разговаривая с последней экс-женой Осано, когда увидел,  что  в  комнату
вошла Венди, и я подумал, О Боже, что-то будет, ведь я знал, что  ее  не
приглашали.
   Осано тут же ее заметил и пошел к ней своей пошатывающейся  походкой,
приобретенной им в последние несколько месяцев. Он был немного пьян, и я
боялся, что он может не сдержаться  и  что-нибудь  выкинуть,  поэтому  я
встал  и  тоже  подошел  к  ним.  Я  как  раз  подоспел,   когда   Осано
приветствовал ее.
   - Какого хера тебе надо? - спросил он.
   Когда злился, он мог выглядеть угрожающе, но из того, что я узнал  от
него о Венди, было ясно - Венди как раз тот человек, которому  нравилось
заводить его, и все же ее реакция меня удивила.
   Венди была одета в джинсы и свитер, а вокруг шеи повязан легкий шарф.
В дополнение к ее худому смуглому лицу это делало ее похожей  на  Медею.
Жесткие черные волосы выбивались из-под шарфа будто тонкие черные змеи.
   Она посмотрела  на  Осано  с  убийственным  спокойствием,  в  котором
присутствовало недоброе торжество. Она источала ненависть.  Она  окинула
комнату долгим взглядом, как будто вбирала в себя то, на  что  не  имела
уже никаких прав, этот сверкающий  литературный  мир  Осано,  откуда  он
столь эффектно изгнал ее. Во взгляде ее читалось удовлетворение.
   Тогда она сказала Осано:
   - Я должна сказать тебе что-то очень важное.
   Осано залпом допил свой скотч. Мерзко улыбаясь, он посмотрел на нее.
   - Ну так говори и уматывай отсюда.
   Очень серьезно Венди произнесла:
   - Плохая новость.
   Осано  расхохотался  громко  и  искренне.   Это   его   действительно
забавляло.
   - Ты - всегда плохая новость, - сказал он и снова засмеялся.
   Венди смотрела на него с тихим удовлетворением.
   - Я должна поговорить с тобой наедине.
   - Ах ты, черт, - сказал Осано.
   Но он знал Венди: скандал пришелся бы ей только по  душе  Поэтому  он
повел ее наверх в свой рабочий кабинет. Позже я понял - он не повел ее в
одну из спален из опасения, что, возможно, попытается  ее  трахнуть:  до
сих пор она имела  над  ним  эту  власть.  Он  знал  также,  что  она  с
наслаждением отказала бы ему.  Но  вести  ее  в  кабинет  было  ошибкой.
Кабинет был его любимой комнатой, оставленной ему как место, где он  мог
работать, и имел огромное окно, из которого он любил смотреть на то, что
делается на улице.
   Я  слонялся  внизу,  у  лестницы.  Сам  толком  не  зная  почему,   я
чувствовал, что Осано может понадобиться помощь.  Поэтому  я  первый  из
всех услышал, как Венди закричала от страха, и первый бросился к ним.  В
три прыжка я преодолел ступеньки и влетел в кабинет.
   И тут увидел, как Осано  пытается  схватить  Венди.  Она  молотила  в
воздухе своими тонкими ручонками, стараясь держать  его  на  расстоянии.
Растопыренные пальцы были согнуты, наподобие когтей, чтобы вцепиться ему
в лицо. Хоть она была и напугана, но схватка в то же время доставляла ей
удовольствие. Это было видно. На левой щеке Осано уже были две  глубокие
борозды от ее ногтей, и они кровоточили. Прежде, чем я  смог  остановить
его, Осано ударил ее в лицо, с такой силой, что она даже качнулась в его
сторону. В одно короткое ужасное мгновение он оторвал ее от пола,  будто
невесомую тряпичную куклу, и с неимоверной силой бросил в  свое  любимое
огромное окно. Брызнули осколки стекла, и Венди полетела вниз.
   Не  знаю,  что  более  ужаснуло  меня  -  вид  хрупкого  тела  Венди,
пробивающего окно, или совершенно безумное  лицо  Осано.  Я  выбежал  из
комнаты и крикнул:
   - Вызовите скорую!
   Сорвав плащ с вешалки, я бросился на улицу.
   Венди, лежащая на бетоне, напоминала насекомое,  у  которого  сломаны
ноги. Когда я выходил из дома, она делала попытки подняться, но ей  лишь
удалось встать на колени. Она выглядела словно паук, пытающийся идти,  и
тут она снова распростерлась на земле.
   Встав подле нее на колени, я накрыл ее плащом. Я снял пиджак, свернул
его и примостил ей под голову. Она испытывала боль, но ни изо рта, ни из
ушей кровь не текла, и не было  этой  смертельной  поволоки  на  глазах,
которая, я знал это еще с войны, говорила об опасности. Лицо  ее  теперь
выражало спокойствие и мир с самой собой. Я взял ее за руку, - рука была
теплой. Она открыла глаза.
   - Все будет хорошо, - сказал я. - Сейчас приедет "скорая". Все  будет
хорошо.
   Она открыла глаза и улыбнулась. Она была очень красивой сейчас,  и  я
впервые понял, почему Осано попал к ней в плен. Ей было очень больно, но
все же она улыбалась.
   - На этот раз я добралась до этого сукина сына, - сказала она.
 
*** 
 
   Когда ее привезли в больницу, обнаружилось, что у нее сломан палец на
ноге и раздроблена ключица. Она была в сознании и  рассказала,  как  все
случилось, и полиция  приехала  за  Осано  и  забрала  его.  Я  позвонил
адвокату Осано. Тот сказал мне, чтобы я не  говорил  лишнего,  насколько
это будет возможно, и что он попытается все уладить. Осано  и  Венди  он
знал уже давно и понял что к чему еще прежде меня. Он попросил, чтобы до
его звонка я никуда не уходил.
   Само собой разумеется, вечеринка развалилась,  как  только  детективы
допросили некоторых присутствующих, включая и меня.  Я  сказал  им,  что
ничего не видел, кроме того, что Венди выпала из окна. Нет,  отвечал  я,
Осано рядом с ней я не видел. Больше они не стали докапываться. Экс-жена
Осано налила мне выпить и села  рядом  со  мной  на  диван.  Она  слегка
улыбалась с забавным выражением. Она сказала мне:
   - Я всегда знала, что когда-нибудь это случится.
   Адвокат позвонил  лишь  три  часа  спустя.  Он  сказал,  что  добился
освобождения Осано из-под стражи под поручительство, и что неплохо  было
бы, если кто-нибудь побудет рядом с ним пару Дней. Осано поедет  в  свою
квартиру-студию в Виллидже. Не мог бы я составить  ему  там  компанию  и
проследить,  чтобы  он  не  наболтал  лишнего  газетчикам?   Я   выразил
готовность. После этого  адвокат  проинструктировал  меня,  сказав,  что
Осано дал показания  о  том,  что  Венди  набросилась  на  него,  и  он,
защищаясь, ее оттолкнул. Потеряв равновесие, Венди выпала из  окна.  Эта
информация была дана газетам. Адвокат был почти уверен, что ему  удастся
уговорить Венди, ради ее же  собственной  пользы,  придерживаться  этого
сценария. Если Осано попадет в тюрьму,  то  не  видать  ей  алиментов  и
содержания, как  собственных  ушей.  Уже  через  пару  дней  все  должно
утихомириться, главное не давать Осано сказать что-нибудь  неподходящее.
В своей квартире Осано будет через час, адвокат отвезет его туда.
   Покинув особняк, я взял такси до Виллиджа. Сидя на крыльце дома,  где
находилась его студия, я стал ждать, и вот подкатил адвокатский  лимузин
с шофером. Из лимузина вышел Осано.
   Выглядел он ужасно. Глаза вылезали из орбит, а лицо от  перенесенного
напряжения было мертвенно-бледным. Он прошел мимо меня, и, догнав его, я
зашел в лифт вместе  с  ним.  Он  вытащил  ключи,  но  руки  его  сильно
тряслись, и мне пришлось открыть дверь самому.
   Оказавшись в своей  крохотной  квартире-студии,  Осано  плюхнулся  на
раскладной диван. Пока он не сказал мне ни одного слова. И вот он лежал,
закрыв лицо руками, но  не  от  отчаяния,  а  от  сильной  усталости.  Я
огляделся по сторонам и подумал, вот - Осано,  один  из  известнейших  в
мире писателей, и живет он в такой дыре. Но потом вспомнил, что здесь он
жил лишь  изредка,  а  в  основном  в  своем  хемптонском  доме,  или  в
Провинстауне. Или с какой-нибудь богатой разведенной женщиной, с которой
в течение нескольких месяцев крутил роман.
   Я сел в запыленное кресло, отбросив в угол пачку книг.
   - Я им сказал, что ничего не видел, - сказал я Осано.
   Осано сел, он уже не закрывал руками лицо. Удивительно, на  лице  его
снова проступала эта дикая гримаса-улыбка.
   - Боже мой, ну как тебе понравился этот ее полет? Я  всегда  говорил,
что она ведьма поганая. Я же не с такой силой ее бросил. Она летела сама
по себе.
   Я уставился на него.
   - По-моему, у тебя едет твоя долбанная крыша, - сказал я. - Сходил бы
ты к доктору.
   Я говорил это холодно, я не мог забыть Венди, как она лежала там, под
окном.
   - Тьфу, да с ней будет все  о'кей.  Да  это  и  понятно.  Или  же  ты
думаешь, я всех своих бывших жен выбрасываю из окон?
   - Это не оправдание.
   Осано криво улыбнулся.
   - Ты просто не знаешь Венди. Держу пари на двадцать зеленых, когда  я
расскажу тебе, что она мне сказала, ты согласишься, что и  сам  поступил
бы так же.
   - Идет, - ответил я.
   Я сходил в ванную, намочил полотенце и швырнул его  Осано.  Он  вытер
лицо и шею,  испустив  вздох  удовольствия  от  прикосновения  холодного
полотенца.
   Осано ссутулился, наклонившись вперед.
   - Она напомнила мне о письмах, которые писала в последние два месяца,
прося дать ей денег на ребенка. Понятно, что денег я не послал,  она  бы
потратила все на себя. Потом она сказала, что ей не хотелось  беспокоить
меня, пока я был занят в Голливуде, но  что  наш  младший  сын  заболел,
менингит спинного мозга, и что у нее, мол, не было денег, и ей  пришлось
положить  его  в  городскую  больницу,  в  отделение  для   бедных.   Ты
представляешь себе эту сучару поганую? Она не сообщила мне ничего только
затем, чтобы вывалять меня в этом  дерьме,  чтобы  я  оказался  во  всем
виноват.
   Я знал, как любит Осано всех своих детей от разных  браков.  Эта  его
способность всегда меня изумляла.
   Он всегда посылал им подарки на дни рождений, всегда брал их  к  себе
на лето. И время от времени заходил, чтобы  взять  их  в  театр,  или  в
ресторан, или на стадион. Но сейчас, похоже, он вовсе не был  встревожен
болезнью своего ребенка, и это меня удивило. Он понял, о чем я думаю.
   - У парня всего лишь высокая температура, что-то типа  респираторного
заболевания. Пока ты там ухаживал за Венди, я  звонил  в  больницу,  они
сказали, что ничего  серьезного.  Потом  я  позвонил  своему  врачу,  он
заберет парня оттуда и  положит  в  частную  больницу.  Так  что  все  в
порядке.
   - Вы хотите, чтобы я тут побыл? - спросил я.
   Осано отрицательно покачал головой.
   - Мне надо съездить к сыну в больницу, и кроме того  позаботиться  об
остальных детях, раз уж я на время разлучил их с мамашей. Но эта  сучка,
она уже завтра будет на ногах!
   Прежде чем уйти, я задал Осано один вопрос.
   - Когда вы выбрасывали ее из окна, вы помнили, что лететь ей придется
всего лишь два этажа?
   Он усмехнулся.
   - Конечно, - ответил он. - Да я и подумать не мог, что она улетит так
далеко. Говорю тебе, она ведьма.
   На следующий день во всех Нью-йоркских  газетах  на  первой  странице
появились статьи об инциденте. Для такого отношения  Осано  все  же  был
достаточно известен. По крайней мере, Осано  не  оказался  за  решеткой,
потому что Венди не стала подавать в суд. Она  сказала,  что,  вероятно,
споткнулась и вылетела через окно. Но это было уже на следующий  день  и
положения это не исправило. Осано вежливо попросили отказаться от  своей
должности редактора обозрения, и вместе с ним ушел и я. Один фельетонист
зубоскалил, что, мол, если бы Осано получил Нобелевскую премию, то  стал
бы первым ее лауреатом, выбросившим свою жену из  окна.  Хотя  на  самом
деле всем было абсолютно ясно, что эта маленькая комедия свела все шансы
Осано получить премию к нулю.  Кто  же  даст  серьезную  респектабельную
Нобелевскую премию такому отвратительному типу как Осано? Да и сам Осано
не слишком помог делу, опубликовав спустя некоторое  время  сатирическую
статью о десяти лучших способах отделаться от своей же