кусству.
Получал ли когда-нибудь продюсер академические награды, Оскара?
   - Это всего лишь тщеславие, - сказал я, - а не вера в искусство.
   - Ты опять о своем долбанном искусстве. Ладно,  лишь  один  из  сотни
фильмов действительно чего-нибудь стоит, ну а как насчет книг?
   - У книг совсем другое назначение, - сказал я,  защищаясь.  -  Фильмы
могут показать только внешнюю сторону жизни.
   Маломар пожал плечами.
   - Слушай, ты и в самом деле зануда.
   - Кино - это не искусство. Это волшебные штучки для детей.
   Я и сам верил в это лишь наполовину. Маломар вздохнул.
   - Возможно, в чем-то ты прав. Но так в любом виде искусства: сплошная
магия, а никакого искусства нет. Все ненастоящее и  позволяет  людям  не
думать о смерти.
   Я так не считал, но не стал спорить. Я  знал,  что  после  сердечного
приступа у Маломара начались разные неприятности, и говорить ему, что он
видит вещи в таком свете из-за  приступа,  мне  не  хотелось.  Для  меня
искусством являлось то, что могло научить вас, как жить.
   Ладно, убедить меня он не убедил, но после этого разговора я  все  же
стал смотреть на вещи не столь предвзято. В одном он  оказался  прав.  К
кинематографу я действительно испытывал ревность. Работа была несложной,
деньги им платили огромные, а известность и  слава  потрясали.  Мысль  о
том, чтобы возвращаться к написанию романов, сидя в одиночестве в  своей
комнате,  просто  убивала  меня.  Под  всей  моей  снисходительностью  и
презрением скрывалась ребяческая зависть. Зависть к тому, частью чего  я
не смог бы стать никогда: не было у меня ни соответствующего таланта, ни
темперамента. Видимо, я всегда буду в какой-то мере презирать  кино,  но
скорее из-за снобизма, чем по каким-то моральным соображениям.
   О Голливуде я прочитал кучу литературы, а  под  словом  "Голливуд"  я
подразумеваю именно кинобизнес.  Из  рассказов  многих  писателей,  и  в
особенности Осано, я узнавал кое-какие  вещи  о  Голливуде.  Возвращаясь
домой,  они  поносили  его,  называя  продюсеров  настырными  хуесосами,
директоров студий  неотесанными  грубиянами,  а  сами  студии  настолько
коррумпированными и криминальными, что даже бандитская  шайка  выглядела
бы рядом с ними как Белоснежка и семь гномов. Что ж, с чем  они  уезжали
из Голливуда, с тем туда приехал я.
   В том, что мне удастся справиться со всем этим, у  меня  не  было  ни
малейшего сомнения. Когда мы с Дораном пошли  на  ту  первую  встречу  с
Маломаром и Хоулинэном, я их вычислил моментально.  Хоулинэн  ничего  из
себя не представлял. А вот Маломар оказался более сложным человеком, чем
я ожидал. Ну, Доран был, конечно, карикатурным. Но,  по  правде  говоря,
Доран и  Маломар  мне  понравились.  Хоулинэна  я  невзлюбил  с  первого
взгляда. И когда он сказал мне, что нужно сфотографироваться с  Келлино,
я чуть было не послал его на хер. Когда Келлино в назначенное  время  не
появился, я ушел. Не терплю кого-нибудь ждать. И если я не  рассердился,
что они не подошли вовремя, то почему их взбесило, что я не стал ждать?
   Но Голливуд притягивал тем,  что  здесь  можно  было  отыскать  самые
разные типы мух-эмпид.
 
*** 
 
   Вот молодые парни, сделавшие себе вазектомию, с коробками пленки  под
мышкой, со сценариями и кокаином в кабинетах, надеющиеся делать  фильмы,
ищущие молодых талантливых девчонок и ребят, чтобы провести кинопробы  и
трахнуть между делом. А вот настоящие продюсеры, имеющие офисы в  студии
и секретарш, плюс сотню тысяч долларов  для  подготовительного  периода.
Набирая актеров, они звонили агентам и в агентства по набору актеров,  и
те направляли им людей. На счету этих продюсеров было по крайней мере по
одной картине. Обычно это бывал дешевый глупый фильм, так и не окупивший
себя, и судьба его бывала жалкой:  его  показывали  в  самолетах  или  в
кинотеатрах для  автомобилистов  под  открытым  небом.  Такие  продюсеры
платили какому-нибудь еженедельнику за то, чтобы о картине упомянули как
о попавшей в десятку лучших фильмов года. Или о статье в "Вэрайети", где
говорилось, что в Уганде фильм собрал больше, чем "Унесенные ветром". На
самом деле это означало, что "Унесенные ветром" там никогда и не шел. На
столах  у  таких  продюсеров  обычно  имелась  фотография   какой-нибудь
кинозвезды с надписью "с любовью". Днем они проводили рабочие интервью с
красивыми  актрисами,  которые  относились  к  своей  работе   с   дикой
серьезностью и пытались себя "подать".  Им  и  невдомек  было,  что  для
продюсеров это всего лишь средство убить день и, возможно, если повезет,
шанс сунуть палку-другую для поднятия  аппетита  перед  обедом.  И  если
какая-то актриса вызывала у них действительно большое желание, они могли
пригласить ее на ланч в студийный буфет и представить ее проходящим мимо
"тяжеловесам". "Тяжеловесы", в молодые годы и сами прошедшие  через  все
это, оставляли эти уловки без внимания, если вы не слишком напирали. Они
выросли из этой ребяческой чепухи. И были слишком занятыми людьми,  если
только девушка и впрямь не представляла собой нечто особенное.  В  таком
случае ее могли и пригласить на кинопробы.
   Эти мальчики и девочки знали правила  игры,  знали,  что  в  каком-то
смысле все схвачено, но знали и то, что удача все  же  может  улыбнуться
им. Поэтому искали подходы к продюсерам, режиссерам, известным  актерам,
но если они действительно знали  свои  способности  и  имели  голову  на
плечах,  никогда  в  жизни  они  не  станут  связывать  свои  надежды  с
писателем. Теперь я понимал, что должен был чувствовать Осано.
   Но опять-таки, я всю дорогу знал, что  это  ловушка.  Как  и  большие
деньги, и шикарные кабинеты, и лесть, и эта пьянящая атмосфера студийных
конференций,  и  чувство  важности,  сопутствующее  работе  над  крупным
проектом. Так что по-настоящему меня все это  не  зацепляло.  А  если  я
чувствовал некий зуд в штанах, я летел в Вегас и  играл  там  до  потери
пульса. Калли всякий раз пытался всучить  мне  классных  девочек.  Но  я
всегда  отказывался.  Не  из-за  какой-то  щепетильности,   конечно,   -
искушение было сильное. Просто азартные игры нравились мне больше,  и  к
тому же я слишком совестлив.
   Целых две недели я провел в  Голливуде,  играя  в  теннис,  обедая  с
Маломаром и Дораном в городе,  посещая  вечеринки.  На  вечеринках  было
интересно. На одной из них я встретил теперь уже  поблекшую  кинозвезду,
бывшую  объектом  моих  фантазий  при   мастурбации   в   период   моего
тинейджерства. Сейчас ей было, вероятно, около пятидесяти, но  выглядела
она довольно неплохо - результат подтяжек кожи на  лице  и  всех  прочих
косметических ухищрений. Но она  все  же  была  несколько  жирновата,  с
одутловатым от алкоголя лицом. Она напилась и пыталась трахнуть каждого,
кто оказывался рядом, будь то мужчина  или  женщина,  но  усилия  ее  не
увенчались успехом. Когда-то об этой девушке  мечтал  каждый  нормальный
мужчина в Америке. Я находил это любопытным. Но похоже, правда  состояла
в  том,  что  меня  самого  это  несколько  расстроило.  Вечеринки   мне
нравились.  Знакомые  лица  актеров  и   актрис.   Бьющая   через   край
самоуверенность   агентов.   Обворожительные    продюсеры,    напористые
режиссеры. Должен сказать, что более обворожительных и интересных  людей
я не встречал ни на каких других вечеринках.
   И я полюбил этот мягкий калифорнийский климат.
   Я полюбил засаженные пальмами улицы Беверли-Хиллз, прогулки вдоль  по
Вествуду со всеми ее кинотеатрами и стайками студентов, которые без  ума
любили кино, и у которых  были  действительно  потрясные  подружки.  Мне
стало понятно, почему все поколение писателей 30-х годов "продалось".  С
какой стати тратить  пять  лет  жизни,  чтобы  написать  роман,  который
принесет две тысячи, когда можно жить вот такой жизнью и делать такие же
деньги за неделю?
   Днем я обычно работал в своем офисе, обсуждал с  Маломаром  сценарий,
на ленч ходил в буфет, прогуливался до съемочной площадки и смотрел, как
снимают  фильм.  Та  глубина  чувств,  с  которой   актеры   и   актрисы
воспринимают происходящее на площадке, всегда  завораживала  меня.  Один
раз мне даже стало страшно. Молодая пара  играла  сцену,  в  которой  во
время любовного акта парень убивает девушку. Когда эпизод был снят,  они
упали  друг  другу  в  объятия  и  плакали,  словно  действительно  были
участниками реальной трагедии. С площадки они уходили обнявшись.
   Обедать  в  студийном  буфете  всегда  было  интересно.  Можно   было
встретить любых актеров, играющих в фильмах, и казалось, что  каждый  из
них читал мою книгу, по крайней мере так они говорили. Меня удивило, что
актеры и актрисы на  самом-то  деле  говорили  мало.  Они  умели  хорошо
слушать. Продюсеры говорили много. У режиссеров вид всегда был  занятый,
и их обычно сопровождали  трое  или  четверо  ассистентов.  Лучше  всех,
похоже, жилось съемочной группе. Но наблюдать за съемками  картины  было
скучно. Жилось мне неплохо, ко я скучал по  Нью-Йорку.  Мне  не  хватало
Валери и детей, и наших поздних обедов с Осано. В такие дни я  прыгал  в
самолет и оказывался в Вегасе, где проводил вечер, а переночевав, ранним
утром возвращался назад.
   Однажды, когда я уже несколько раз слетал туда-сюда, из  Нью-Йорка  в
Эл-Эй в Нью-Йорк, Доран пригласил меня на вечеринку, в дом,  который  он
снимал  в  Малибу.  Престижная  вечеринка,  где  соберутся  кинокритики,
сценаристы вперемежку  с  актерами,  актрисами  и  режиссерами.  Никаких
лучших планов у меня не было, в Вегас мне не хотелось, поэтому  я  пошел
на вечеринку к Дорану, и там я первый раз встретился с Дженел.
 
Глава 29 
 
   Это было одно из воскресных информационных собраний устраивавшихся  в
доме Малибу с теннисным кортом и большим бассейном с  проточной  горячей
водой. Дом отделяла от океана только узкая песчаная  полоска.  Все  были
одеты довольно небрежно. Я заметил, что большинство мужчин бросали ключи
от автомобилей на стол в приемной,  и  когда  я  спросил  об  этом  Эдди
Лансера, он сказал, что в Лос-Анджелесе мужские брюки шьют так узко, что
в карманы уже ничего не положишь.
   Проходя через разные комнаты, я услышал много интересных  разговоров.
Высокая, худая, агрессивная  темноволосая  женщина  дралась  с  красивым
типом, похожим на продюсера, в кепке яхтсмена. Очень  маленькая  хрупкая
блондинка бросилась к ним и сказала женщине:
   - Еще раз дотронешься до моего мужа, и получишь по п...
   Мужчина в кепке яхтсмена с невозмутимым видом, заикаясь, произнес:
   - Это не страшно. Она все равно редко ей пользуется.
   Проходя через спальню, я увидел парочку, лежавшую валетом, и  услышал
сладкий женский голосок:
   - Поднимись сюда.
   Я   слышал,   как   парень,   в   котором   я   узнал   нью-йоркского
писателя-романиста, говорит:
   - Кинобизнес. Если у тебя репутация великого дантиста, тебе  разрешат
делать операции на мозге.
   И я подумал, вот еще один обозленный писака.
   Я пошел прогуляться по территории парка вдоль Тихоокеанского шоссе, и
увидел Дорана с компанией друзей, восхищавшихся  Stutz  Bearcat.  Кто-то
уже  успел  сказать  Дорану,  что  автомобиль  стоит  шестьдесят   тысяч
долларов.
   Доран сказал:
   - Как вы отважились припарковать его здесь? Это все равно, что ходить
на ночную работу, женившись на Мерилин Монро.
   Я пошел на эту вечеринку исключительно для того, чтобы встретиться  с
Кларой Форд лучшей,  по  моему  мнению,  обозревательницей  американских
фильмов. Она была чертовски хороша, писала очень длинными предложениями,
читала огромное количество книг, смотрела  все  фильмы,  и  наши  оценки
фильмов совпадали в девяносто девяти случаях из ста. Когда  она  хвалила
фильм, я знал, что  могу  пойти  посмотреть  его  и,  возможно,  он  мне
понравится, или,  по  крайней  мере,  я  смогу  досидеть  до  конца.  Ее
критические  обзоры  смыкались  с  художественным  творчеством,  и   мне
нравилось,  что  она  никогда  не  претендует  на   роль   творца.   Она
удовлетворялась положением критика.
   На вечеринке у меня не было возможности поговорить с ней, но это меня
вполне устраивало. Мне только хотелось увидеть, что она за женщина.  Она
пришла вместе с  Келлино,  и  он  занимал  ее  весь  вечер.  А  так  как
большинство из присутствующих скопилось вокруг Келлино, Клара Форд также
попала в центр внимания. Я сидел в углу и только наблюдал.
   Клара Форд была из тех миниатюрных женщин,  которых  обычно  называют
дурнушками, но ее лицо было таким одухотворенным, что, во всяком случае,
в моих глазах, она была красавицей. Особенно  восхитительной  ее  делало
то, что она могла быть одновременно и вульгарной, и невинной.  Она  была
достаточно  крута,  чтобы  заткнуть  за  пояс  всех  остальных   крупных
кинокритиков в  Нью-Йорке  и  показать,  что  все  они  -  первоклассные
задницы. Она делала это с легкостью, как дважды два.
   Она выставила полным идиотом критика,  прославившегося  заумью  своих
воскресных юмористических кинообозрений. От имени любителей авангардного
кино из Гринвич Виллидж она объявила  его  занудным  кретином,  но  была
достаточно умна,  чтобы  разглядеть  в  этом  тупице  подлинный  вкус  к
некоторым фильмам.
   Я видел, что она хорошо себя чувствует на  вечеринке.  Она  понимала,
что Келлино морочит ей голову, рассказывая всякие небылицы. Сквозь шум я
услышал, как Келлино говорит:
   - Этот тип - тупица и неудачник.
   Это был старый  трюк,  испытанный  на  многих  критиках,  мужчинах  и
женщинах. Он имел огромный успех: одному критику надо называть другого -
"шестеркой" и неудачником.
   Теперь Келлино был так обаятелен с Кларой Форд,  что  это  напоминало
сцену из фильма. Келлино демонстрировал свои ямочки на щеках, как другие
демонстрируют  бицепсы,   и   Клара   Форд,   несмотря   на   всю   свою
интеллигентность, начинала ослабевать под его напором, но все еще слегка
сопротивлялась. Неожиданно голос рядом со мной произнес:
   - Как вы думаете, Келлино даст ей возможность трахнуться  с  ним  при
первом свидании?
   Голос принадлежал красивой девушке, или женщине, потому  что  она  не
была похожа на ребенка. Ей было около тридцати. Как и у Клары  Форд,  ее
лицо красила одухотворенность.
   У нее были выпирающие скулы,  обтянутые  белой  кожей,  безо  всякого
грима. Ее карие глаза могли  быть  восторженными,  как  у  ребенка,  или
трагическими, как у героини Дюма. Если это звучит как  описание  героини
из романа Дюма, тогда все в порядке. Может  быть,  у  меня  было  другое
впечатление, когда я впервые увидел ее. Остальное пришло позже. В данный
момент ее карие глаза выражали злобу. Она  неплохо  себя  чувствовала  в
стороне  от  эпицентра  вечеринки.  Вокруг  нее  была  аура  счастья   и
удовольствия (необычная для красивой женщины), но свойственная  ребенку,
предоставленному самому себе. Я представился,  и  она  сказала,  что  ее
зовут Дженел Лэмберт.
   Теперь я узнал ее. Я видел ее в маленьких ролях в различных  фильмах,
она всегда была хороша. Она играла свои  роли  на  втором  дыхании.  Она
всегда хорошо выглядела на экране,  но  никогда  не  воспринималась  как
звезда. Я видел, что она восхищается Кларой Форд и надеется,  что  Клара
что-нибудь скажет ей.  Этого  не  произошло,  и  теперь  Дженел  забавно
злилась. В устах любой другой женщины ее вопрос прозвучал бы как злобное
замечание в адрес Форд, но у нее это вышло довольно безобидно.
   Она знала, кто я такой, и сказала все те  банальности,  которые  люди
обычно говорят о книге. И я напустил на себя свой обычный  отсутствующий
вид, как будто  услышал  простой  комплимент.  Мне  нравилось,  как  она
одевалась, скромно, хотя чертовски стильно,  без  претензии  на  высокую
моду.
   - Давай пройдемся, - сказала она.
   Я подумал, что она хочет встретиться с  Келлино,  но  в  тот  момент,
когда мы там оказались, я увидел, что она  пытается  завязать  беседу  с
Кларой Форд. Она говорила умные вещи, но было заметно, что Форд  холодно
реагирует на них из-за того,  что  Дженел  слишком  красива,  во  всяком
случае, мне так показалось. Внезапно Дженел повернулась и пошла прочь. Я
последовал за ней и видел только  ее  спину,  но  догнав  ее  в  дверях,
увидел, что она плачет.
   Ее глаза со сверкавшими в  них  слезами,  были  прекрасны.  Они  были
золотисто карие  с  черными  крапинками  (позже  я  обнаружил,  что  это
контактные линзы), от слез глаза казались огромными. От слез также стало
заметно, что глаза у нее чуть-чуть подкрашены,  и  косметика  растеклась
вокруг них.
   - Ты прекрасна, когда плачешь, - сказал я.
   Я вошел в одну из ролей Келлино - обольстителя.
   - Ой, отъебись ты, Келлино, - сказала она.
   Я  ненавижу  женщин,  употребляющих  матерные  слова.  Но  она   была
единственной женщиной, у  которой  это  слово  звучало  юмористически  и
дружелюбно.
   Было очевидно, что она никогда раньше не произносила это слово. Может
быть, таким способом она хотела дать мне понять, что догадывается,  кого
я  пытаюсь  имитировать.  На  ее  лице  была   усмешка,   а   вовсе   не
очаровательная улыбка.
   - Не знаю, почему я такая дура, - сказала она. - Но я никогда не хожу
на вечеринки. А пошла только потому, что знала, что Форд будет здесь.  Я
восхищаюсь ею.
   - Она - хороший критик, - сказал я.
   - О, она так умна, - сказала  Дженел.  -  Однажды  она  очень  хорошо
отозвалась обо мне. И, знаешь, я подумала, что понравлюсь ей. Потом  она
меня унизила ни за что ни про что.
   - У нее было множество причин, - сказал я. - Ты красива, а она - нет.
У нее были виды на Келлино на сегодняшний вечер, и она не хотела,  чтобы
он отвлекся на тебя.
   - Это глупо, - сказала она. - Я не люблю актеров.
   - Но ты красива, - сказал я. - Кроме того, ты интеллигент, и  за  это
она должна ненавидеть тебя.
   Впервые она посмотрела на меня  с  каким-то  намеком  на  интерес.  Я
опередил ее в этом. Она мне нравилась,  потому  что  была  красива.  Мне
нравилось, что она никогда не ходит на вечеринки. Нравилось, что она  не
увлекается актерами типа Келлино, который был так божественно  красив  и
очарователен, и так красиво одевался в роскошные костюмы, а кроме  того,
был   подстрижен   Роденом   парикмахерского   искусства.    Она    была
интеллигентна. Хотя и могла плакать оттого,  что  критик  унизил  ее  на
вечеринке. Раз уж она  была  такой  чувствительной  особой,  можно  было
предположить, что и меня она  по  крайней  мере  не  убьет.  Именно  эта
уязвимость заставила меня в конце концов пригласить ее на обед и в кино.
Я не знаю, что мог бы сказать по этому поводу  Осано.  Уязвимая  женщина
может вас уничтожить в любой момент.
   Довольно забавно, но я не представлял ее сексуально. Мне  она  просто
чертовски нравилась. Несмотря на то, что она  была  красива  и  обладала
такой замечательной счастливой улыбкой, даже когда  плакала,  на  первый
взгляд она не казалась действительно  сексуальной.  Или  я  был  слишком
неопытен, чтобы  заметить  это.  Позже,  когда  Осано  встретил  ее,  он
говорил, что чувствовал в ней сексуальность как натянутый  электрический
провод. Когда я сказал Дженел об Осано, она заявила, что это должно было
случиться с ней после того, как она встретила меня. До нашей встречи она
была вне секса. Когда я посмеялся и не поверил этому, она улыбнулась мне
своей  счастливой  улыбкой  и  спросила,  слышал  ли  я   что-нибудь   о
вибраторах.
   Смешно, что взрослая женщина,  рассказывающая  вам  о  том,  что  она
мастурбирует с вибратором, может обратить ваше внимание на себя. Но  это
нетрудно понять. Этому способствует сознание того, что она разборчива  в
своих связях, несмотря на то, что красива и живет среди мужчин,  которые
гоняются за женщинами как кошка за мышкой  и,  как  правило,  с  той  же
целью.
   Мы встречались в течение двух недель, около пяти  раз  до  того,  как
переспали. И может быть лучшее время, которое мы провели вместе, было до
этого.
   Я должен был ходить в студию днем