дожидаться
посмертных почестей придется долго.  В  чем Клаус прав,  так это в том,  что
человеку иной  раз  просто  не  остается ничего  другого  -  чтобы  остаться
человеком...
   Проходя мимо комнаты Бернардиса,  он  заглянул и  спросил,  нет  ли  на
сегодня еще работы.
   - На сегодня -  все,  -  ответил тот,  -  вы свободны как ветер, можете
лететь домой и до завтрашнего утра забыть о службе.
   - Черта с  два  о  ней  забудешь.  Я  посижу еще у  себя,  надо кое-что
закончить.
   Это "кое-что" было письмо,  которое он  не  дописал вчера вечером.  Его
трудно было  начать,  сейчас писалось легче -  главное было уже  сказано.  В
комнате было тихо, машинистки давно ушли, но по всем этажам огромного здания
продолжалась незатихающая ночная жизнь:  хлопали двери, слышались телефонные
звонки,  гудел лифт,  кто-то проходил по коридору.  Подписавшись и  поставив
дату, Эрих, не перечитывая, вложил письмо в конверт, заклеил, надписал адрес
и  задумался,  подперев голову кулаком и  глядя на подсунутую под настольное
стекло цветную открытку с  репродукцией "Лукреции Панчатики",  кисти маэстро
Анжело Бронзино. Посидев так, он придвинул телефонный аппарат и набрал номер
редактора Розе.
   Через час он был в Тельтове. Знакомый кабинетик показался ему еще более
тесным и захламленным, чемоданов в углу заметно прибавилось.
   - Еще  родственники?   -  спросил  Эрих,  взглянув  на  исцарапанный  с
продавленной крышкой кофр, затиснутый между письменным столом и шкафом.
   - Нет, вдова одного нашего корректора. Бедняга погиб еще под Москвой, а
их вот на прошлой неделе... Хорошо хоть, была в это время на работе. Ужинать
будете?
   - Нет,  спасибо,  поел  на  службе.  Вот  если у  вас  еще  остался тот
"болс"...
   - Сделайте одолжение,  -  Розе, оживившись, полез в тумбу стола. - Этим
добром меня снабжают более или менее регулярно...  пока. Сколько еще времени
сможет продержаться Западный фронт?
   - Несколько  дней  назад  Роммель  говорил  о  трех  неделях.  Сделайте
поправку на  общеизвестную любовь фельдмаршала к  сильным выражениям,  и  вы
получите оптимальный срок -  месяца два.  Так что запасайтесь,  Пауль,  пока
есть время.  Ваше счастье,  что там нет русских:  те не топтались бы седьмую
неделю вокруг Кана... Прозит!
   - Прозит. Я сейчас слушал Лондон: вчера через Москву провели шестьдесят
тысяч наших пленных, взятых в Белоруссии.
   - Вот как,  -  Эрих усмехнулся,  допил рюмку одним глотком. - У Сталина
чисто восточная слабость к  пышным зрелищам.  Говорят,  каждый свой  крупный
успех на  фронте он  отмечает тем,  что  приказывает устраивать над  Кремлем
колоссальный фейерверк.
   - В Белоруссии действительно такой разгром, как утверждает Лондон?
   - Что  утверждает Лондон,  я  не  знаю,  но  группа "Центр" разгромлена
полностью.  Двадцати восьми дивизий как не бывало.  Пауль,  у меня к вам еще
одна просьба.
   - Сколько угодно, - отозвался Розе, подливая ему из глиняной бутылки.
   - Есть у  вас какой-нибудь приятель -  совершенно надежный,  но в то же
время застрахованный от ареста в случае нашего провала?
   - Кого  теперь можно  считать застрахованным?  Впрочем...  -  Он  долго
думал, потом кивнул: - Есть, пожалуй. Один священник.
   - Он сейчас в Берлине? Тогда вот что... - Эрих достал из кармана кителя
запечатанный конверт и  протянул Розе -  Отдайте ему  завтра это  письмо.  В
пятницу утром, не раньше, он должен бросить его в почтовый ящик. У него есть
телефон?
   - Есть,  сейчас найду,  -  Розе стал листать справочную книгу,  нашел и
продиктовал номер. - Вы будете ему звонить?
   - Да,  вечером двадцатого.  А  если звонка не  будет,  в  пятницу пусть
отправляет.  Пауль,  это очень важно -  прошу вас, запишите, чтобы ничего не
спутать.
   Розе  взял  листок,  четко написал на  нем:  "Опустить утром в  пятницу
21.7.44,  если  не  последует другого распоряжения" -  и  скрепкой прикрепил
листок к конверту.
   - Так  будет надежнее.  А  почему это,  собственно,  господин доктор не
желает доверить отправку этого письма мне самому?
   - Да  потому,  что до пятницы господин редактор может вместе с  другими
"спасителями Германии" оказаться там, откуда писем не отправляют.
   - Ну, меня-то за что? Я ведь не из активных, скорее попутчик.
   - Классифицировать нас  будут потом,  сперва посадят.  Налейте-ка  еще,
Пауль...
   Они молча выпили, потом Розе ухмыльнулся, поскреб лысину.
   - Вообще-то вы правы. Помните, как я вас вербовал прошлой весной?
   - Кстати,  вы ведь тогда так и не назвали человека, который поручил вам
со мной говорить.
   - Неужто не назвал?  Скажите на милость,  запамятовал,  значит. Это был
некто Шлабрендорф, юрист...


ГЛАВА 2

   Переоборудованный для  нужд  фельдсвязи  бомбардировщик  "Хейнкель-111"
приземлился  на  аэродроме  Растенбург  в  одиннадцатом часу  утра.  Умолкли
двигатели,  солдаты аэродромной команды сунули под колеса колодки,  в  днище
фюзеляжа,  позади  остекления штурманской кабины,  открылся люк,  высунулась
алюминиевая лесенка,  по  ней,  осторожно нащупывая каждую ступеньку,  стали
спускаться ноги в сверкающих твердыми голенищами сапогах и генеральских -  с
двойным алым лампасом -  бриджах.  За  генералом из  самолета вышли еще  два
офицера.
   Один из прибывших,  полковник с неподвижно висящим протезом правой руки
и  черной  повязкой на  глазу,  поблагодарил спрыгнувшего следом  летчика за
благополучный полет  и  попросил держать  машину  в  готовности к  обратному
вылету после полудня.
   - Нет-нет,  спасибо,  ефрейтор,  это не тяжело,  -  сказал он водителю,
который хотел поднести к автомобилю его портфель.  Точно такой же - большой,
новый, желтой добротной кожи - был и у прилетевшего с ним лейтенанта.
   Открытый военный "мерседес" описал  дугу  по  летному полю  и,  миновав
аэродромный КПП, помчался по прямой бетонированной дороге, проложенной через
старый сосновый лес. Через несколько минут они подкатили к западному караулу
внешней зоны ограждения "Волчьего логова".
   Во  внутренней зоне их  встретил комендант.  Он  сам вписал прибывших в
книгу - генерал-майор Штифф, полковник граф фон Штауффенберг, обер-лейтенант
фон Хефтен, пометил дату и точное время: 20.7.44, 10 час. 32 мин.
   - Вас,  полковник,  генерал-фельдмаршал Кейтель просил быть  у  него  в
двенадцать ноль-ноль, - сказал он, обращаясь к Штауффенбергу. - А пока, если
господа желают позавтракать, мой адъютант проводит вас в казино...
   Следом  за  ротмистром  фон  Меллендорфом  они  направились  к  казино.
Штауффенберг поглядывал по  сторонам -  он уже не первый раз посещал ставку,
но привыкнуть к  виду внутренней зоны было трудно.  Тишина,  нарушаемая лишь
лаем  собак  на  псарне,  безлюдье,  мощные  циклопические  стены  бункеров,
варварски размалеванные огромными зигзагами и  змеистыми полосами  камуфляжа
по  грубой  шероховатой  поверхности  неоштукатуренного бетона,  -  все  это
напоминало декорацию к  фантастическому фильму ужасов и  выглядело угнетающе
мрачно даже  таким  солнечным июльским утром;  да,  можно себе  представить,
подумал Штауффенберг,  как это смотрится в ненастную погоду или зимой, когда
воет метель...  Говорят, Гитлер сам принимал участие в проектировании своего
"логова" -  что ж, тут видел своего рода извращенный артистизм, утонченность
с  обратным знаком  -  пожалуй,  только болезненная фантазия несостоявшегося
художника могла  подсказать облик  этой  нацистской валгаллы.  Глухие стены,
валуноподобно округленные по  углам и  верхнему краю,  вздымались на  высоту
десятка метров - примерно три этажа; и еще, говорят, не менее пяти подземных
ярусов в  каждом бункере.  Штауффенберг приподнял в  руке  портфель,  словно
взвешивая неощутимую тяжесть огромной разрушительной энергии,  запресованной
в килограммовый брусок гексита. Увидеть бы, как это рванет - там, внизу, под
многометровой  толщей  монолитного  железобетона,  замешенного  на  стальной
стружке...
   За  завтраком  в  полупустом зале  казино  полковник был  непринужденно
весел,  добродушно  подшучивал  над  своим  адъютантом,  посочувствовал  фон
Меллендорфу,  который стал  жаловаться на  собачью тоску  в  этой  мазурской
глуши, и рассказал несколько столичных анекдотов. В половине двенадцатого он
поднялся,  сказав,  что опаздывать к "старому господину" не годится,  а ему,
перед тем как идти к Кейтелю, надо еще повидать генералов Буле и Фельгибеля.
Хефтен остался допивать кофе с ротмистром.
   Фельгибель, начальник узла связи ставки, был участником заговора. Зайдя
к  нему,  Штауффенберг еще раз уточнил детали:  немедленно после взрыва надо
сообщить Ольбрихту, что дело сделано, и затем блокировать все каналы связи -
хотя бы на три-четыре часа ставка должна быть полностью отрезана от внешнего
мира.  Фельгибель заверил,  что блокада будет полной;  неизвестно, как долго
удастся ее удержать, но он сделает все возможное.
   Ровно в  полдень адъютант Кейтеля фон Фрейенд пригласил Штауффенберга в
кабинет  начальника штаба  ОКВ.  Тот  встретил  полковника с  обычной  своей
суховатой любезностью, поинтересовался некоторыми цифровыми данными доклада,
записал их себе в настольный блокнот.
   - Кое-что   здесь   следует   еще   дополнительно  уточнить,   господин
генерал-фельдмаршал,  -  сказал  Штауффенберг.  -  Мне  обещали позвонить из
Берлина перед самым совещанием, утром этих данных еще не было.
   - Хорошо,  но только учтите, что времени у вас осталось уже совсем мало
- совещание начнется раньше,  -  сказал Кейтель.  -  Сегодня прибывает дуче,
поэтому к  четырнадцати часам  фюрер  хочет быть  свободным от  текущих дел.
Собственно, нам уже пора...
   Он  посмотрел  на  часы  и  стал  неторопливо выбираться  из-за  стола.
Штауффенберг почтительно отступил к двери, пропуская фельдмаршала.
   ...Черт побери,  это  уже осложнение:  из  точно разработанного графика
действий выпадает целых  сорок  минут,  и  сейчас им  с  Вернером необходимо
остаться наедине, чтобы установить взрыватель... Выйдя следом за Кейтелем из
бункера ОКВ, Штауффенберг оглянулся, щурясь от солнца, и к своему облегчению
увидел Хефтена с его портфелем, быстрым шагом идущего со стороны казино.
   - Господин  генерал-фельдмаршал,  прошу  позволения отлучиться на  пять
минут,  -  сказал он.  -  Мне необходимо освежиться, переменить сорочку - мы
ведь прямо с  аэродрома,  а  сегодня такая жара -  я думал,  успею до начала
совещания...
   - Ну,  хорошо,  ступайте,  только поскорее,  - с оттенком досады кивнул
Кейтель. Его адъютант проводил полковника и Хефтена в свою комнату и вышел.
   Запершись,  они  вытащили бомбу из  портфеля Штауффенберга,  развернули
обертку из плотной крафт-бумаги, Хефтен достал плоскогубцы.
   - Погодите,  Вернер, - сказал полковник. - Я, пожалуй, возьму с собой и
тот - все-таки надежнее будет...
   Из портфеля Хефтена вынули второй заряд,  развернули,  проверили. Когда
начали засовывать обе бомбы в портфель Штауффенберга, оказалось, что они там
не помещаются.
   Тем  временем к  ожидавшему снаружи  майору  Фрейенду подошел  дежурный
телефонист и доложил,  что полковника Штауффенберга просят позвонить на узел
связи.
   - Вы знаете, где моя комната? Полковник находится там, подите и скажите
это ему, - велел майор.
   Телефонист постучал в дверь майорской комнаты, оттуда не сразу спросили
"в   чем  дело?",   потом  замок  щелкнул  и   коренастый  обер-лейтенант  с
расстроенным лицом распахнул дверь.  Телефонист,  вытянувшись,  отрапортовал
поручение,  он  успел заметить внутри комнаты раскрытый портфель на  койке и
кучу оберточной бумаги.
   - Спасибо,   я  позвоню,  -  сказал  полковник,  вытаскивая  что-то  из
портфеля, - вы свободны.
   - Так что будем делать? - спросил Хефтен, заперев дверь за солдатом.
   - Черт с ним,  пойду с одной. В конце концов, это уже перестраховка - в
такой железобетонной пещере достаточно взорвать ручную гранату, чтобы там не
осталось ничего живого...  -  Он  посмотрел на  ручные часы -  Быстрее,  уже
двенадцать двадцать семь. Ломайте капсюль!
   Обер-лейтенант открыл  заглушку  на  торцевой  стенке  уже  вложенной в
портфель  бомбы  и,  взявшись  плоскогубцами за  поблескивающий в  отверстии
латунный стержень, сдавил его резким нажатием. Внутри хрустнуло стекло.
   Когда они вышли наружу, Кейтель, не дождавшись, ушел уже далеко вперед.
Фон Фрейенд сделал нетерпеливый жест - скорее, скорее!
   - Бога ради, господин полковник, фюрер уже на месте, мы опаздываем...
   - Да,  да,  идем,  -  Штауффенберг обернулся к  Хефтену.  -  Никуда  не
отлучайтесь от  машины:  совещание будет коротким и  мы  немедленно вылетаем
обратно...
   Хефтен козырнул и  скрылся за  углом,  Штауффенберг с  Фрейендом быстро
пошли  по  бетонированной дорожке  Когда  майор  миновал  поворот к  бункеру
Гитлера, Штауффенберг удивленно спросил:
   - А что, разве сегодня не там?
   - Нет, фюрер распорядился провести совещание в картографическом бараке.
В бункере что-то не ладится с вентиляцией...
   Штауффенберг озабоченно нахмурился -  еще одно отклонение от плана,  на
этот  раз  более  серьезное:  мощность  заряда  была  рассчитана на  убойное
действие взрывной волны в замкнутом пространстве с особо прочными стенами. А
вторая бомба осталась у Вернера...
   Когда они вошли в барак, совещание уже началось. Здесь Штауффенберг еще
не  бывал -  помещение было  просторным,  середину занимал огромный,  метров
шести  в  длину,  дубовый стол,  справа  от  входной двери  находился столик
дежурного,  в дальнем левом углу -  большой консольный радиоаппарат.  Вокруг
стола,  где были разложены карты,  расположились участники совещания. Гитлер
стоял спиной к  входной двери,  низко пригнувшись к карте,  словно обнюхивая
ее:  он был близорук,  но очков упрямо не носил,  считая это несовместимым с
достоинством вождя нации.  Йодль и Кейтель стояли слева от него, Хойзингер и
генерал люфтваффе Кортен -  справа, напротив входа, по другую сторону стола,
Штауффенберг увидел  начальника  исторического отдела  ОКВ  генерала  Шерфа,
представителя  военно-морского  командования  вице-адмирала  Фосса  с  двумя
незнакомыми флотскими  офицерами,  генерала  войск  СС  Германа  Фегелейна -
"родственника" фюрера,  женатого на  сестре  Евы  Браун;  всего  здесь  было
человек  двадцать  пять.   Хойзингер  своим  неприятным  вкрадчивым  голосом
докладывал  обстановку  на   Восточном  фронте,   водя   указкой  по   карте
центрального участка.
   Осторожно  протиснувшись  между   Кортеном   и   помощником  Хойзингера
полковником Брандтом, Штауффенберг поставил портфель под стол, потом подошел
к  Кейтелю и  шепотом попросил разрешения отлучиться на  узел  связи  -  ему
должны  передать из  Берлина  последние данные  для  доклада  и,  пока  есть
время... Кейтель кивнул, и полковник выскользнул из зала.
   В  гардеробе он взял фуражку и пояс с пистолетной кобурой,  неторопливо
привел  в  порядок мундир  и  вышел  наружу,  в  знойное безветрие июльского
полдня,  густо настоянное на запахах разогретой смолы и  хвои Он шел обычным
быстрым шагом делового человека,  то и дело поглядывая на ручные часы;  узел
связи,  однако,  миновал и  направился прямо к  стоянке автомашин,  где ждал
"мерседес", привезший его с Растенбургского аэродрома.
   А  в картографическом бараке Хойзингер продолжая свой доклад.  Следя за
его объяснениями, Гитлер переходил от карты к карте, перемещаясь вдоль стола
по часовой стрелке. Он уже давно отошел от того места, где стоял принесенный
полковником портфель.  Помощник Хойзингера споткнулся о портфель,  досадливо
поморщился и ногой задвинул его дальше под массивную дубовую крышку стола. В
12.  42, когда начальник оперативного отдела произносил заключительные фразы
своего  доклада,  в  портфеле сработал взрыватель.  Кислота из  раздавленной
ампулы  переела  калиброванную  медную  проволочку  предохранителя,   и   от
взорвавшегося  капсюля  детонировал  гекситовый  заряд   бомбы   английского
производства.
   Штауффенберг был  уже  в  машине,  когда  грохот взрыва расколол тишину
внутренней зоны.  Полковник и сидящий рядом Хефтен оглянулись и увидели тучу
дыма,  медленно  расползающуюся между  стволами сосен.  Дело  было  сделано.
Штауффенберг наклонился вперед и тронул водителя за плечо.
   - На  аэродром,  -  сказал  он  спокойным  голосом.  -  А  вы,  Вернер,
демонтируйте пока запасное устройство...

   Двумя часами позже,  когда "хейнкель" Штауффенберга находился в воздухе
между Растенбургом и  Берлином,  штаб заговорщиков на Бендлерштрассе все еще
бездействовал,  ожидая  условленного сигнала от  Фельгибеля.  Но  сигнала не
было,  из ставки вообще не поступало никаких известий.  В  Берлине не знали,
что  Фельгибель  растерялся,  встретившись  с  непредвиденным вариантом:  по
договоренности  со   Штауффенбергом,   он  должен  был  немедленно  сообщить
Ольбрихту,  удалось ли взорвать бомбу или не удалось, все считали, что это и
будет означать успех или неудачу, никто не предполагал третьей возможности -
что бомба взорвется, но Гитлер останется жив, А случилось именно это.
   Фельгибель услышал взрыв,  сидя  в  своем служебном кабинете.  Услышал,
облегченно  пробормотал:   "Ну,   слава   богу,   наконец-то   с   мерзавцем
покончено..." -  и уже протянул руку к аппарату УВЧ-связи,  чтобы передать в
Берлин условное сообщение.  Но что-то его остановило - то ли интуиция, то ли
просто свойственная добросовестному службисту привычка все проверять самому,
особенно когда речь идет о вещах серьезных.  А тут уж куда серьезнее - одним
телефонным звонком привести в действие механизм государственного переворота!
   Когда он  вышел из  помещения узла связи,  на  территории ставки царила
паника.  Выла сирена,  лаяли собаки, охранники и офицеры всех рангов и родов
войск бежали с разных сторон к окутанному дымом картографическому бараку, из
окон которого слышались крики.  Подбежав ближе вместе с другими,  Фельгибель
увидел,  что в проеме сорванной с петель двери показался из дыма - кто бы вы
думали?   Генерал  не   поверил  своим   глазам,   но   верить  приходилось:
непрезентабельный на  вид,  с  трясущейся  головой  и  обгорелыми  волосами,
мерзавец был  явно жив и  даже,  судя по  первому впечатлению,  не  особенно
тяжело ранен,  хотя и  шатался как  пьяный,  а  левую руку нес  перед собой,
придерживая правой,  такой же  трясущейся.  Мундир на  Гитлере был в  пятнах
копоти и каком-то мусоре, правая штанина брюк изорвана в клочья.
   - Что это?!  - хрипло и излишне громко, как говорят глухие, спросил он,
обводя всех безумным взглядом. - Что это было?!
   Единственным,  пожалуй,  кто мог здесь ответить сейчас на  этот вопрос,
был  генерал  Фельгибель.  Остальные  ничего  не  понимали.  Как  выяснилось
позднее,  никому  в  первый  момент  и  в  голову не  пришло объяснить взрыв
покушением,  произведенным кем-то из участников совещания.  Пока прибежавший
лейб-медик,  профессор Морелль,  оказывал фюреру первую помощь, столпившиеся
вокруг высказывали самые разные предположения.
   Кто-то  сказал,  что  сработала мина замедленного действия,  заложенная
когда-то  еще строителями.  Другие возражали,  что мина -  вздор,  ее  давно
обнаружили  бы;   взорвалась  бомба,   небольшая  авиабомба,   сброшенная  с
советского легкого бомбардировщика,  - эти деревянные бипланы, в просторечии
именуемые на фронте "русс-фанер", обладают поистине невероятной способностью
прокрадываться сквозь самые  плотные системы ПВО,  поскольку летят низко,  а
локаторы  их  не  засекают...  Кто-то  предложил совсем  уже  фантастическую
версию,  согласно которой сюда  угодила ракета,  сошедшая с  курса во  время
испытаний на одном из полигонов на территории генерал-губернаторства.
   Лишь тремя часами позже,  когда присланные Гиммлером криминалисты стали
просеивать мусор в  исковерканном бараке и нашли кусочки латуни и мельчайшие
обрывки светло-желтой кожи,  кто-то наконец вспомнил о портфеле, оставленном
под  столом  одноруким полковником.  По