ка  же  Штауффенберг был  вне  всяких
подозрений,   это  позволило  ему  вместе  с  Хефтеном  не  только  покинуть
территорию ставки,  но и спустя полчаса беспрепятственно улететь с аэродрома
Растенбург.
   Гитлеру между  тем  оказали первую помощь.  От  носилок он  отказался и
медленно похромал к  своему бункеру,  опираясь на  руку врача.  Проходя мимо
начальника связи,  он  встретился с  ним  глазами и  вдруг  закричал,  тряся
вытянутой рукой:
   - Ни  одна душа в  Германии не должна узнать,  что здесь произошло!  Вы
слышите меня, Фельгибель? Ни одна живая душа!
   - Так  точно,  мой фюрер,  -  машинально отозвался генерал,  все еще не
опомнившийся от потрясения.
   И,  вернувшись к  себе,  он,  не  сообразив (или уже не  считая нужным)
поставить  в  известность  заговорщиков о  непредвиденном повороте  событий,
блокировал все каналы связи,  на  несколько часов отрезав ставку от внешнего
мира.
   А  в  Берлине ждали,  не  понимая причин молчания.  Не  было связи и  с
"хейнкелем",   на   котором   летел   Штауффенберг:   когда   бомбардировщик
переоборудовали,  рацию  с  него  сняли  вместе  с  пулеметами,  штурманским
прицелом и бомбодержателями.
   В   ставку  удалось  дозвониться  лишь  около  пятнадцати  часов.   Там
подтвердили - да, было покушение, но подробностей никто не знал.
   Подробности,  впрочем,  заговорщиков уже  не  интересовали.  Важно было
одно:   бомбу   Штауффенберг  взорвал,   следовательно  фюрера  больше  нет.
Возможность того, что он мог уцелеть при взрыве, все еще никому не приходила
в голову.
   Итак,   настало  время  задействовать  "Валькирию".  Формально,  отдать
условный приказ мог  лишь  командующий армией резерва генерал-полковник Эрих
Фромм;  прошлый раз,  в субботу пятнадцатого,  это сделал Ольбрихт,  так как
Фромма  на   месте  не   было,   но  сегодня  он  находился  при  исполнении
обязанностей.  Обойти  его  было  бы  прямым нарушением всех  правил,  но  и
доверять командующему заговорщики не  могли:  Фромм,  хотя  и  догадывался о
заговоре,  был труслив и  двуличен,  и ждать от него решительных действий не
приходилось.  Поэтому Ольбрихт,  нарушая субординацию,  решил и  на этот раз
взять ответственность на себя.
   Около  15.30  в  части  берлинского гарнизона  начал  поступать  приказ
поднять  войска  по  боевой  тревоге.  Начальник гарнизона генерал Корцфлейш
получил   распоряжение  немедленно  прибыть  на   Бендлерштрассе,   военному
коменданту столицы фон  Хазе дали телефонное указание быть готовым к  боевым
действиям;  все это делалось без ведома Фромма - приказы подписывал Мерц фон
Квирнгейм.
   В 16.10 Ольбрихт вызвал его к себе.
   - Звонил  Хефтен,  -  сообщил  он,  -  они  только  что  приземлились в
Рангсдорфе,  скоро  будут  здесь.  Клаус просит всемерно ускорить стягивание
войск  к  центру  города  -  давайте-ка  проверим,  чем  конкретно мы  можем
располагать... - Ольбрихт положил перед собой лист с машинописным текстом. -
Итак,  унтер-офицерское училище - Потсдам, курсы усовершенствования танковых
войск   -   Гросс-Глинике,   танковые  училища   -   Вюнсдорф  и   Крампниц,
оружейно-техническое училище сухопутных войск...
   - Это  и  пиротехническое уже  подняты  по  боевой  тревоге,  -  сказал
полковник, - как и гарнизон Шпандау. Да, и пехотное в Деберице тоже.
   - Только эти три плюс Шпандау? А остальные?
   - Приказы отправлены всем.
   - Отправлены, - проворчал Ольбрихт. - Приказы, мой дорогой, должны быть
еще получены -  и выполнены,  вот что главное...  Скажите Бернардису,  чтобы
подобрал двух-трех офицеров понадежнее,  и  пусть-ка он едет с  ними,  -  он
постучал пальцем по списку.  -  Надо всюду проследить, чтобы не было никаких
осечек...
   Бернардис  с   Дорнбергером  и   лейтенантом  фон  Оппеном  отправились
поднимать войска.  Сам  подполковник поехал  в  казармы  охранного батальона
"Великая Германия",  Оппена послал в  Вюнсдорф,  а  Эриха -  в расположенные
возле Потсдама Крампниц и Гросс-Глинике.  Эрих забрался в коляску мотоцикла,
и мощный "цюндапп" с ревом помчался по набережной Ландверканала.
   А  Ольбрихт тем  временем пошел к  Фромму -  надо было наконец выяснить
позицию человека,  от чьего имени вот уже почти час во все части берлинского
гарнизона рассылался приказ боевой тревоги. Фромм в своем роскошном кабинете
пребывал -  или  делал вид,  что  пребывает,  -  в  полном неведении;  когда
Ольбрихт сказал ему,  что согласно только что поступившим сведениям в ставке
произошло что-то  весьма  серьезное (говорят даже,  что  фюрер  пал  жертвой
покушения) и  ввиду  возможных  беспорядков следует  незамедлительно принять
некоторые меры,  предусмотренные планом  "Валькирия",  Фромм  Возразил,  что
торопиться не  надо.  Лично  ему  ставка ничего не  сообщала,  и  совершенно
неизвестно,  что  там в  действительности произошло.  Покушение -  но  каким
образом?  Трудно  допустить,  что  преступникам удалось проникнуть в  святая
святых -  внутреннюю зону "Вольфшанце", да и кто, скажите на милость, мог бы
дерзнуть на столь чудовищное злодеяние?
   Генерал-полковник  прекрасно знал,  кто  мог  дерзнуть.  Не  будучи  ни
дураком,  ни слепым,  он был достаточно осведомлен о  тайной (а впрочем,  не
такой уж и тайной) деятельности некоторых сотрудников своего штаба, и прежде
всего -  самого Ольбрихта, начальника общевойскового управления. Догадывался
он и о том,  что войска,  поднятые по сигналу "Валькирия", ворвутся в Берлин
вовсе  не  для  охраны правительственных кварталов от  толп  взбунтовавшихся
иностранцев.  С  первых же  слов Ольбрихта он понял,  что начинается военный
переворот, путч.
   И  ему надо было спешно,  тут же  на месте решить,  что делать,  на чью
сторону  становиться -  подтолкнуть пошатнувшийся режим  или  попытаться его
спасти.  В  его  возможностях было и  то,  и  другое:  подчиненная ему армия
резерва  численностью  около  двух  миллионов  человек,  дислоцированная  по
военным  округам  внутри  рейха,  представляла собой  вполне  реальную силу,
способную изменить положение в ту или иную сторону. Следовательно, от него -
Эриха Фромма - зависело сейчас все.
   Бремя громадной ответственности,  свалившееся Внезапно на этого хитрого
и трусливого карьериста,  оказалось для него непосильным.  Ничего не ответив
Ольбрихту и ничего не решив для себя, он стал звонить в ставку. Его долго не
соединяли,  наконец Кейтель ответил.  Фромм жестом пригласил Ольбрихта взять
отводную трубку.
   - Господин генерал-фельдмаршал, что, собственно, происходит в ставке? -
спросил он осторожно. - Здесь в Берлине ходят самые дикие слухи...
   - А  что должно происходить?  -  спросил в  свою очередь Кейтель,  явно
боясь сболтнуть лишнее и желая выведать степень осведомленности собеседника.
- Все в полном порядке.
   - Мне даже сообщили, будто бы фюрер... пал жертвой какого-то покушения?
   - Что за чепуха!  - негодующе воскликнул фельдмаршал. Но тут же, забыв,
вероятно,  свои  же  только  что  произнесенные слова  о  "полном порядке" в
главной квартире,  продолжал:  -  Покушение действительно имело место, но, к
счастью, не удалось. Фюрер жив и лишь незначительно ранен. Между прочим, где
ваш начальник штаба, полковник граф Штауффенберг?
   - Штауффенберг   сегодня   еще   ко    мне   не    являлся,    господин
генерал-фельдмаршал. Он должен был быть у вас, насколько мне известно.
   Кейтель пробурчал что-то невнятное, и линия разъединилась.
   - Вот видите, - сказал Фромм Ольбрихту, кладя трубку, - ваша информация
неточна.  Провидение еще  раз сохранило нам бесценную жизнь фюрера,  так что
успокойтесь, никакой "Валькирии" не потребуется.
   Ольбрихт пожал плечами,  сказал:  "Ну, тем лучше" - и вышел из кабинета
командующего.  Он  был совершенно обескуражен;  Кейтель,  разумеется,  мог и
солгать, но все же... Говорил он, похоже, без паники в голосе, вдруг там и в
самом деле  не  удалось?  Но  ведь  Хефтен только что  звонил с  аэродрома и
сказал, что дело сделано!
   - Ничего не понимаю,  - сказал он Квирнгейму. - Фромм при мне говорил с
Кейтелем, и тот утверждает, что эта скотина жива...
   - Да врет он, по обыкновению, - отмахнулся Мерц. - Ежедневно общаясь со
своим хозяином, этот лакейтель попросту разучился говорить правду. Может, он
скажет, что и покушения вообще никакого не было?
   - Нет,  факта покушения он не отрицает.  Но фюрер, по его словам, "лишь
незначительно ранен".
   - Ну что за вздор!  Не из пистолета же Клаус в него стрелял.  Можете вы
себе  представить,  чтобы  кто-то  мог  уцелеть  в  комнате,  где  взорвался
килограмм гексита?
   - Кейтель, однако, жив.
   - Его в  тот момент могло там просто не быть!  А если старику,  пардон,
понадобилось выйти в туалет?
   - Ладно,  не  будем гадать.  Граф должен вот-вот  подъехать,  тогда все
узнаем из первых рук. Продолжайте пока рассылать приказы округам...
   Медленно,  со  сбоями,  раскручивался и  набирал  ход  тяжелый механизм
путча.  Около  семнадцати  часов,  когда  Штауффенберг с  Хефтеном  приехали
наконец в штаб,  почти все подразделения,  поднятые по тревоге,  были уже на
марше.  Тыловые  командования армейских корпусов получили условный сигнал  и
тоже  начинали действовать согласно плану  "Валькирия".  Продолжать скрывать
происходящее от  Фромма было  уже  бессмысленно,  и  Ольбрихт опять  пошел к
командующему - на этот раз вместе со Штауффенбергом и Квирнгеймом.
   - Выходит,  фюрер все-таки убит, - сказал он, - граф это подтвердил, он
только что оттуда.
   - Что  значит "граф подтвердил"?  Вы  ведь сами слышали мой  разговор с
генерал-фельдмаршалом!  Что  за  вздорные  и  возмутительные  слухи  вы  тут
распускаете, Штауффенберг?
   - Экселенц,  это  не  слухи.  Я  сам  пронес в  конференц-зал  бомбу  с
установленным мною  взрывателем и  слышал,  как  она  взорвалась.  Могу даже
назвать точное  время,  когда  это  произошло:  двенадцать часов  сорок  две
минуты, я посмотрел на часы...
   - Что?!  Вы...  вы... - Фромм начал угрожающе багроветь лицом, - вы мне
осмеливаетесь говорить все это -  и  таким спокойным тоном!  Вы  преступник,
граф Штауффенберг, изменник и государственный преступник!
   - Экселенц, вам следует трезво оценивать обстановку. Фюрер убит, и...
   - Да я  не желаю вас слушать!!  Ольбрихт,  вызовите караул и немедленно
арестуйте этого человека, чье имя я не желаю больше произносить!
   - Опомнитесь,  Фромм,  -  сказал Ольбрихт.  -  Совершен государственный
переворот,  центр  Берлина  занимают  сейчас  войска,  поднятые  по  сигналу
"Валькирия"...
   - Какая еще,  к черту,  "Валькирия"!  -  заревел Фромм, вскакивая из-за
стола. - Кто посмел - без моего ведома?!
   - Приказ отдал полковник фон Квирнгейм по моему личному указанию.
   Фромму стало страшно.  Только теперь он понял, что избранная им позиция
трусливого невмешательства завела  его  слишком далеко,  оказалась ловушкой.
Колеблясь и  выжидая,  он против своего желания позволил втянуть себя в  это
безумное предприятие,  -  кто же теперь поверит,  что подчиненные ему войска
поддержали путчистов без  его  ведома и  согласия?  А  все эти негодяи,  эти
авантюристы,  забывшие о присяге,  -  мало того, что сами лезут в петлю, так
они  еще тянут за  собой и  других!  Не  помня себя от  ярости,  командующий
бросился на Ольбрихта с кулаками.  Общими усилиями его утихомирили и заперли
в  соседней комнате,  где  уже  сидел начальник гарнизона генерал Корцфлейш,
который по  вызову прибыл,  но сотрудничать с  путчистами отказался.  Вскоре
туда же препроводили еще одного задержанного -  офицера СД, который явился с
ордером на арест Штауффенберга.
   Эрих тем временем успел побывать в двух танковых училищах.  Убедившись,
что приказ получен и  выполняется,  он  из Крампница позвонил в  ОКХ,  чтобы
узнать, вернулся ли Бернардис и не будет ли каких-либо других заданий.
   - Нет,  капитан,  ваше начальство еще не вернулось, - сказал Мерц, - но
задание  для  вас  есть.  Нам  только  что  сообщили о  захвате радиостанции
Кенигс-Вустерхаузен,  поезжайте туда  -  и  чтобы передатчик был  в  рабочем
состоянии.
   - Помилуйте, я же не связист! Что я понимаю в передатчиках?
   - А   кто  из   нас  понимает?   Я   вообще  не  отличу  рубильника  от
трансформатора,  вы все-таки ближе ко всей этой чертовщине. Связистов у меня
под рукой нет ни  одного,  поэтому найдите их сами -  арестуйте,  если надо!
Словом, поезжайте и разберитесь там на месте.
   - Слушаюсь,  -  отозвался Эрих без воодушевления.  - А что у вас? Клаус
вернулся уже?
   - Да, он здесь. Говорит, все прошло гладко, - ясно, Кейтель врет просто
по привычке, чего ждать от этого прохвоста...
   - Кейтель? Не понимаю. О чем вы, Мерц?
   - Ну, он же уверял Фромма, будто Гитлер жив.
   - Разве Фромм разговаривал с Кейтелем? Когда, уже после взрыва?
   - Да,  он  звонил в  ставку вскоре после того,  как  вы  с  Бернардисом
уехали. Прошу вас, быстрее на радиостанцию - время не терпит...
   Эрих,  ничего не понимая,  вышел из караульного помещения и остановился
возле мотоцикла. Солдат за рулем запустил двигатель, покрутил рукоятку газа,
вопросительно глядя на капитана.
   - Теперь  в  Кенигс-Вустерхаузен,  -  сказал  Эрих,  снова  забираясь в
коляску.
   - Господину капитану предпочтительно через центр или в объезд?
   - Давайте по Кольцу, скорее доедем.
   Через  несколько минут  Потсдам и  Михендорф остались позади.  Мотоцикл
покружил  по  развязке  "клеверного листа"  и,  взревев,  пошел  заглатывать
бетонированные километры автобана Магдебург -  Франкфурт,  образующего здесь
южную  ветвь  Берлинского кольца.  Эрих  прикрыл  глаза,  они  слезились  от
горячего ветра,  который хлестал в лицо, пробиваясь под неплотно прилегающие
защитные очки. Что все-таки произошло в ставке? Соврать Кейтель способен, но
почему он  вообще жив?  Ведь не мог же начальник штаба ОКВ не присутствовать
на совещании по обстановке; и если уцелел он, то мог уцелеть и Гитлер - хотя
совершенно непонятно, каким образом. Взрыв был произведен, а мощность заряда
рассчитывалась с трехкратным запасом...
   Еще полчаса бешеной гонки сквозь ревущий тугой ветер,  и впереди справа
выросли тонкие мачты, стал прорисовываться паутинный чертеж антенн. На узкой
дороге к  воротам радиостанции,  перегородив ее,  стояла легкая бронемашина,
унтер-офицер и  двое солдат в  полевом снаряжении,  в касках и со штурмовыми
автоматическими  винтовками,   подошли  к  мотоциклу.  Эрих  предъявил  свое
удостоверение особоуполномоченного штаба командующего армии резерва,  и  его
пропустили.  На станции все оказалось в полном порядке -  эсэсовская охрана,
обезоруженная,  сидела в запертом помещении склада, технический персонал был
на  месте,  и  передатчик работал как ни  в  чем не бывало,  излучая в  эфир
штраусовские вальсы.
   Командир танковой роты,  занявшей станцию,  понятия не имел о том,  что
происходит,  и,  похоже, совершенно этим не интересовался. Полученный приказ
он  выполнил,  а  остальное его не  касалось.  Эриха он  заверил,  что будет
неотлучно находиться у  микрофонов и  проследит,  чтобы дикторы не  вздумали
зачитать  какое-либо  сообщение,   не  визированное  штабом  ОКХ.  "Разумная
предосторожность, - сказал он одобрительно, - за этими штатскими, знаете ли,
нужен глаз да глаз, иначе эта публика такого натворит..." Канал прямой связи
с  Радиоцентром,  позволяющий вести  передачу непосредственно из  студии  на
Мазурен-аллее, был по требованию Эриха заблокирован в первую очередь.
   Обратный путь -  немногим более тридцати километров -  занял почти час,
так как ехать пришлось через сильно пострадавшие от последних бомбежек Бритц
и   Нойкельн;   было  уже   около  семи  вечера,   когда  Эрих  вернулся  на
Бендлерштрассе.  Там  он  узнал,  что  несколько  минут  назад  радиостанция
"Дойчландсзендер"  передала  первое  официальное  сообщение  о   неудавшейся
попытке покушения на фюрера.
   Разыскав Квирнгейма, Эрих доложил, что радио Вустерхаузен находится под
контролем, и поинтересовался, готов ли уже текст передачи.
   - Какой передачи? - не понял Мерц.
   - Надо же обратиться к народу!  -  сказал Эрих.  -  Эти мерзавцы упорно
повторяют свою  ложь,  будто  фюрер  жив  и  здоров,  ее  следует решительно
опровергнуть от имени новых властей.  Зачем давать пищу для догадок, плодить
слухи?  Уж  здесь-то,  в  Берлине,  надо  просто засыпать улицы листовками с
сообщением о  перевороте,  один и тот же текст по радио и в печать -  это же
проще простого,  найти типографию с запасом бумаги - или бумагу конфисковать
в другом месте, - и за пару часов все будет сделано...
   - Что  вы,  -  возразил Мерц,  -  это уж  вовсе ни  к  чему.  Листовки,
обращения по радио -  это,  знаете ли,  апелляция к чувствам толпы... весьма
опасная штука. Мало ли кто и как этим воспользуется! Нет, нет, гражданских к
этим делам подпускать рано.
   - Вы  не  соображаете,  что говорите,  -  невежливо возразил полковнику
капитан.  -  Что мы сможем сделать,  если страна нас не поддержит?  И на кой
черт было тогда захватывать радиостанцию, если мы не собираемся обратиться к
народу?
   - Хотя бы для того, чтобы не обратились наши противники.
   - Они, как видите, уже это сделали!
   - Помилуйте,  зачем же нам следовать примеру лжецов и демагогов? Доктор
Геббельс, согласитесь, не лучший пример для подражания.
   Так и не сумев переубедить Мерца, Эрих пошел разыскивать Штауффенберга.
К  тому было не пробиться,  но в приемной он увидел Хефтена,  который наспех
закусывал,  присев к телефонному столику.  Обер-лейтенант приглашающе махнул
рукой и велел вестовому принести еще бутылку вина и бутербродов.
   - Разделите со мной трапезу,  -  сказал он. - Я только сейчас вспомнил,
что последний раз ел еще там,  когда завтракали с фон Меллендорфом. Довольно
скудно,  кстати сказать,  -  сотрудников главной квартиры могли бы кормить и
лучше.
   - Не волнуйтесь,  кого надо - кормят, - Эрих сел, морщась, потер колено
- нога  разболелась  после  езды  в  тесной  коляске  мотоцикла.  -  Вернер,
расскажите наконец толком,  что  там  произошло.  Каким  образом остался жив
Кейтель?
   - А черт его знает.  Может,  он заговоренный! Я сам удивляюсь. - Хефтен
налил ему вина,  придвинул тарелку с бутербродами. - Видели бы вы этот взрыв
- можно было подумать, что туда долбанул снаряд "стопятидесятки"...
   - Не понял,  -  стакан Эриха повис над столом. - Вы хотите сказать, что
взрыв в бункере был виден снаружи?
   - Какой бункер,  совещание проходило в картографическом бараке. Обычное
щитовое сооружение,  только снаружи прикрытое таким бетонным козырьком - ну,
это от осколков, если стреляют зенитки.
   - Ах вот оно что...  - Эрих выпил вина, стал медленно жевать. - Значит,
бомба была взорвана не в бункере,  вы говорите.  Ну,  тогда понятно,  почему
уцелел Кейтель... да и Гитлер тоже, я думаю. Ясно. Значит, опять...
   Он  не  договорил.  Что тут было договаривать?  Ясно,  что,  если бомба
взорвалась в щитовом бараке, эффект взрыва оказался ничтожным, уж он-то, как
сапер, хорошо это понимал. Снаряд был без осколочной рубашки - от нее решили
отказаться,  чтобы вес и габариты не вызывали подозрений.  Расчет был на то,
что  в  замкнутом пространстве все живое погибнет от  ударной компрессии.  В
бараке же взрывная волна просто вышибла окна, тем дело и кончилось.
   - Вы  ведь не  видели его мертвым?  -  спросил он.  Хефтен отрицательно
мотнул головой.
   - Мы  уже сидели в  машине,  когда эта штука сработала.  Проверять было
некогда,  мы и так едва успели проскочить на аэродром - пятью минутами позже
все дороги уже оказались перекрыты.  Да и не все ли равно? Считается, что он
погиб,  и  мы действуем исходя из этого факта.  А  жив он или мертв на самом
деле, для нас уже значения не имеет.
   - Для нас -  может быть. Но это имеет огромное значение для командующих
фронтами и армейскими группами.  Для Клюге,  для Манштейна, для Кессельринга
это сейчас вопрос номер один.  Они не  поддержат нас,  пока не поверят,  что