армьенто?
   - Нет, ты все-таки ужасно какой-то не тонкий, прямо один варвар! Там ты
был у меня, понимаешь, у меня! Потому что Колетт уступила квартиру мне, а не
тебе. Одно дело, если женщина принимает у себя своего друга, и совсем другое
- если она отправляется к нему.  Ты знаешь, я никогда не была ипокриткой, но
есть границы... Ну правда, Мишель, не сердись...
   - Я не сержусь, я просто не понимаю, что за логика...
   - Нет,  сердишься, сердишься, я по голосу слышу. Хочешь, я тебе почитаю
одни стихи?
   - Что почитаешь?
   - Стихи!
   - Читай,  - согласился он уныло и переступил с ноги на ногу - цементный
пол кабины и в самом деле обжигал холодом сквозь тонкие подошвы.
   - "Оттого и томит меня шорох травы, - нараспев произнесла Дуняша, - что
трава пожелтеет,  и роза увянет, и твое драгоценное тело, увы", - понимаешь,
вообще-то это "он" обращается к  "ней",  а когда женщина читает это мужчине,
слова о драгоценном теле несколько эпатируют, не правда ли?
   - Ничего, я понял. Валяй дальше.
   - "И твое драгоценное тело, увы, полевыми цветами и глиною станет. Даже
память исчезнет о  нас  -  и  тогда оживет под искусными пальцами глина,  и,
звеня,  ключевая польется вода в золотое,  широкое горло кувшина.  И другую,
быть может,  обнимет другой на закате,  в  условленный час,  у колодца.  И с
плеча обнаженного прах дорогой соскользнет и,  звеня,  на куски разобьется".
Хорошо, а?
   - Главное,  кстати, - сказал Полунин. - Ты, Евдокия, удивительно умеешь
утешить. Чьи стихи?
   - Не знаю,  какой-то Г.Иванов,  я нашла в старой тетрадке Ты завтра мне
позвонишь? Мы сможем вместе пообедать.
   - Нет, в обед у меня свидание с одним типом, я позвоню позже. Ну что ж,
покойной ночи и извини, что разбудил...
   На следующий день,  когда Полунин пришел в "Шортхорн Грилл",  Келли уже
ждал его за столиком.
   - Я думал,  вы вообще не явитесь, - ворчливо сказал он и, обернувшись к
официанту,  сделал знак подавать. - Присаживайтесь, дон Мигель, давно вас не
видел. Как жизнь?
   - Веселого мало. У вас, кстати, тоже довольно усталый вид.
   - Есть отчего...
   Явно не в духе,  он хмуро молчал,  пока им накрывали на стол, потом так
же  молча  принялся за  еду.  Полунин с  аппетитом последовал его  примеру -
"Шортхорн" славился своим  мясом,  а  он  не  ел  с  утра  и  успел порядком
проголодаться.
   - Да,  -  сказал он,  разрезая толстый бифштекс, - во всей этой истории
вы, скажем прямо, оказались не на высоте...
   - При чем тут мы? - огрызнулся Келли.
   - В том-то и дело,  что ни при чем.  А почему, собственно? Организация,
подобная вашей, должна быть политической опорой режима.
   - Кроме  нас  есть  еще  полицейский  аппарат,  есть  федеральное  бюро
координации...
   - Знаю, - перебил Полунин. - Налейте-ка мне еще этого "тинто".
   Он подставил бокал,  долил содовой из запотевшего сифона. Темное, почти
черное   вино   вспенилось  под   шипящей  струей   и   приобрело  рубиновую
прозрачность.
   - Так вот, насчет полицейского аппарата. В Германии, в тридцать третьем
году,  все  это хозяйство пришлось переделать сверху донизу...  Переделать и
приспособить к новым требованиям,  а параллельно создать новый уже полностью
свой аппарат Вам не кажется, тут можно провести некоторые аналогии?
   - Они и были проведены, в общих чертах.
   - Да,  в слишком общих.  А как быть с частностями?  С тем,  что вы вели
слежку  за  студентами  и  профсоюзными делегатами  и  проморгали заговор  в
морском командовании? И вы, кстати, уверены, что дело ограничилось флотом?
   Келли, продолжая жевать, пожал плечами.
   - Трудно сказать. Армия пока сохраняет лояльность.
   - Пока! - выразительно повторил Полунин и тоже занялся едой.
   - Самое любопытное,  -  сказал он через минуту,  - что именно ваш "враг
номер один" -  коммунисты - на этот раз оказались в стороне. Может, вы не за
теми гонялись?
   - Красные по обыкновению хитрят, - отозвался Келли. - Старый метод, дон
Мигель, - заставить других таскать каштаны из огня.
   - Не знаю, - Полунин с сомнением покачал головой. - Что-то это не очень
на них похоже.  Да и некоторые сведения,  которыми мы располагаем, говорят о
другом.
   - Например?
   - Коммунисты придерживаются строгого нейтралитета. Почему они сейчас не
выступают за Перона,  вы и сами понимаете.  И почему они никогда не выступят
против него -  тоже понятно.  Как бы  там ни  было,  хустисиализм* много дал
аргентинскому рабочему,  а  Эвиту до сих пор боготворят в  бедных кварталах.
Это, разумеется, не может не приниматься в расчет партией, которая объявляет
себя авангардом пролетариата.
   ______________
   *  Хустисиализм  (от  исп.  Justicia  -  справедливость) -  официальная
доктрина правящей перонистской партии в Аргентине описываемого периода.

   - Хустисиализм как  доктрина не  имеет  ничего общего с  марксизмом,  -
возразил Келли.
   - Дело не в доктринальных разногласиях...  Когда правительство проводит
какую-то реформу,  народу важен практический результат,  а  вовсе не то,  на
какой теории она построена. И коммунисты - независимо от того, разделяют они
или не разделяют идеи нашего лидера, - коммунисты, во всяком случае, никогда
не противодействовали осуществлению его социальной программы... В отличие от
других идейных противников перонизма.
   - Они просто умнее, - возразил Келли. - И действуют исподтишка.
   - Не знаю,  -  повторил Полунин.  -  Я боюсь, вы слишком уж механически
переносите  в  аргентинские  условия  некоторые  тезисы  чисто  европейского
происхождения...  Это все-таки не совсем одно и то же. Поймите, если гестапо
беспощадно преследовало коммунистов,  то  это  потому,  что  для нацистского
режима они действительно были врагом номер один.  Уж что-что,  а чувствовать
источник  реальной  опасности  люди  Гиммлера  умели.   В  этом  смысле  вам
действительно стоило бы внимательнее изучить опыт немецких коллег.
   - Которые в  конечном счете оказались в дерьме по самые уши,  -  желчно
заметил Келли. - Вы говорите, мы проморгали Кальдерона. А они, ваши хваленые
немцы, не проморгали Роммеля? Вицлебена? Клюге?
   - Вы имеете в виду "генеральский заговор"? Э-э, дон Гийермо, вот тут вы
ошибаетесь!  -  возразил Полунин. - Поверьте, гестапо с самого начала было в
курсе всех  деталей.  Гиммлер выжидал,  понимаете?  Если  бы  после взрыва в
Растенбурге власть перешла в  руки путчистов,  он немедленно объявил бы себя
спасителем Германии:  знал,  дескать,  обо всем, но ничего не предпринял, не
препятствовал покушению, хотя и мог бы. Поэтому, выходит, фактически Гитлера
убрал именно он, рейхсфюрер СС. Ну, а когда все повернулось по-другому, то и
он  по-другому объяснил свое бездействие:  выжидал,  мол,  чтобы прихлопнуть
всех заговорщиков разом.
   Келли скептически усмехнулся.
   - Вам,  конечно,  виднее, - сказал он, - я не столь подробно осведомлен
об интригах покойного рейхсфюрера. Возможно, он был гениальным политиком. Но
те немцы,  с которыми приходилось -  и, к сожалению, приходится - иметь дело
мне, это в большинстве своем просто напыщенные болваны, которые склонны всех
поучать,  но страшно не любят, когда им указывают на их собственные промахи.
А их обидчивость - это просто что-то патологическое. Я сам столкнулся с этим
года два назад, когда речь зашла о проверке лояльности некоторых иммигрантов
из  Западной Германии.  Местные встали на дыбы -  увидели в  этом чуть ли не
оскорбление расы! Как это, мол, так - проверять истинных арийцев? Конечно, в
принципе я готов согласиться,  что немецкая колония -  особенно та ее часть,
что  прибыла сюда после катастрофы сорок пятого года,  -  представляет собой
как бы самоочищающуюся среду, однако...
   - Тоже  не  совсем  верно,  -  перебил Полунин.  Он  отодвинул тарелку,
закурил,  Келли смотрел на  него выжидающе.  -  Что  значит "самоочищающаяся
среда"?   Таких  не  бывает,  строго  говоря.  История  разведки  достаточно
убедительно доказывает,  что опытного агента можно внедрить в любую среду...
какой бы стерильной она ни казалась.  А уж говорить о "стерильности" здешних
иммигрантских колоний - сейчас, когда Аргентина стала проходным двором всего
континента...  Мы,  помнится,  касались уже с вами этой темы. А, кстати, тот
парень, что я вам тогда сосватал, - как он, ничего?
   - Позвольте...  Ах да,  русский, который служил в СС? Знаете, не сказал
бы, что это такое уж приобретение.
   - Правда?  -  Полунин горестно удивился.  -  Подумайте,  а ведь мне его
аттестовали с самой лучшей стороны.  Я все больше убеждаюсь,  что решительно
никому нельзя верить. Что же он, недостаточно усерден?
   - Да нет,  усердия хоть отбавляй, - Келли оглянулся, подозвал официанта
и велел подавать кофе.  -  Результатов пока не видно,  сообщает всякую чушь.
Вдруг,   вообразите,   приносит  такой  рапорт:   "Вчера,   там-то,  в  моем
присутствии,  такой-то  произнес  по  адресу  сеньора  президента Республики
русское национальное ругательство из  трех  слов".  Можете себе  представить
подобный  уровень  информации!   Что  это  еще,   кстати,  за  "национальное
ругательство"?
   - Ну,  есть такое.  Перевести я  затрудняюсь,  -  это скорее идиома,  и
довольно грубая.
   - Нашел чем удивить,  - сказал Келли. - Сеньора президента сейчас кроют
все  кому  не  лень...  причем едва  ли  ограничиваясь тремя словами,  уж  в
бранных-то  эпитетах  кастильский  язык  недостатка  не  испытывает.  А  что
касается иммигрантских колоний,  то  вы  правы  -  это  наверняка рассадники
всяческой инфекции,  какая тут,  к  черту,  стерильность.  Вот чего не хотят
понимать наши идиоты немцы.
   - Сами они,  к слову сказать,  развели у себя такой бордель, что волосы
дыбом встают.  Скажу вам откровенно:  я  избегаю всяких контактов с немцами,
просто боюсь,  ну  их  к  черту,  с  ними можно так нарваться...  Да вот вам
пример,  не  угодно ли?  В  сорок четвертом году,  во  Франции,  в  одной из
партизанских банд подвизался на должности комиссара некто Густав Дитмар. Да,
немец, как ни странно. Впрочем, "странность" эта объясняется довольно легко:
Дитмар,  как  мне  сказали,  старый функционер КПГ,  лично знал Тельмана,  а
карьеру   военного  комиссара  начинал   еще   в   Испании,   в   одной   из
Интернациональных бригад - помните, были такие?
   - Помню, конечно. Вернее, знаю. И что же?
   - А то,  что этот Дитмар сейчас здесь.  Вот вам,  пожалуйста,  немецкая
"самоочищающаяся среда".
   - Любопытно. Здесь - это значит в столице?
   - Нет, он поселился в Кордове.
   - Под каким же именем он там поселился?
   - Под своим собственным, представьте. Хотите адрес его фирмы? "Консэлек
лимитада", улица Доррего, восемьсот двадцать шесть.
   - Очень любопытно, - повторил Келли. - Не совсем обычный прием, а?
   - Как  сказать,  -  Полунин усмехнулся.  -  Один  из  лучших  советских
разведчиков, Рикардо Зорге, тоже не утруждал себя придумыванием псевдонимов.
   - Если не ошибаюсь,  японцы его повесили?  Уж лучше бы утруждал.  А  он
действительно работал под своим настоящим именем?
   - Да,  все время. Понимаете, это особый психологический прием: когда от
тебя ждут лжи,  скажи правду -  и  ее пропустят мимо ушей.  Я помню забавный
случай:  один  террорист  вез  чемодан  с  брикетами  ТНТ,  на  станции  его
остановили -  проверка документов,  дело  было  во  время  войны.  Документы
подозрения  не  вызвали,  а  потом  полицейский спрашивает:  "Что  у  вас  в
чемодане?" Тот отвечает:  "Ничего, кроме взрывчатки". Полицейский рассмеялся
и пропустил его на выход. Понимаете? Тут та же схема поведения.
   - Так,  так...  -  Келли протянул руку к сахарнице и задумчиво пощелкал
клапаном на конической серебряной крышке.  - Чем именно занимается в Кордове
этот...  Дитман,  вы  сказали?  -  Он опрокинул сахарницу над своей чашкой и
вытряхнул в  кофе  струйку песка.  -  И  зачем ему  вообще понадобилось сюда
приезжать?
   - Ну знаете,  - Полунин улыбнулся, - вы слишком многого от меня хотите!
Осторожно, вы уже сыпали себе сахар...
   Келли поставил сахарницу. Попробовав кофе, он поморщился и долил свежим
из кофейника.
   - О  Дитмаре я  знаю только то,  что вы  сейчас услышали,  -  продолжал
Полунин.  - Меня эта личность не особенно интересует... Тем более что я, как
уже  сказал,  вообще предпочитаю держаться от  тевтонов подальше.  Я  просто
вспомнил про этого типа в связи с нашим разговором о вражеской агентуре. Что
Дитмар может делать в Кордове? Да что угодно. Он там открыл электромонтажную
фирму,  причем с довольно специфическим,  я бы сказал,  уклоном.  "Консэлек"
интересуется  главным   образом  промышленными  объектами,   а   подряды  на
электрооборудование  обычных  жилых  домов  берет  неохотно.   Хотя   всякий
специалист  вам   скажет,   что  квартирная  проводка  куда  выгоднее,   чем
промышленный монтаж.  И  если вспомнить,  что  именно в  Кордове расположены
заводы ИАМЕ...  где,  кстати, скоро будет запущен в серию первый в Латинской
Америке реактивный боевой самолет отечественной конструкции...
   - Вы  это  про  наш  пресловутый  "Пульки-1"?  Между  нами  говоря,  до
серийного выпуска еще далеко,  пока проще и  дешевле покупать у  англичан их
старые  "глостеры"...  Но  вообще  это  интересно,  вашего  немца  стоило бы
прощупать.  Безусловно.  Но вот как это сделать...  Если я  опять скажу этим
болванам, что у них не все благополучно...
   - Ну и черт с ними,  -  сказал Полунин,  посмотрев на часы.  -  В конце
концов,  есть соответствующие органы,  пусть они им и занимаются.  Уж они-то
оказии  не  упустят,  эта  публика любит  снимать сливки...  и  зарабатывать
престиж на такого рода сенсационных разоблачениях.
   Келли долго молчал.
   - Вопрос приоритета меня не  волнует,  -  сказал он  наконец.  -  Плохо
другое...  Там ведь тоже сидят кретины, которые не переносят советов, а сами
заваливают дело за делом. В этом случае нужна гибкость, - профессионалы, как
правило, ею не отличаются.
   - Ну  уж,  наверное,  среди ваших...  соратников,  или  как вы  их  там
называете...   найдется   какой-нибудь   немец,   которому  можно   поручить
подобраться к Дитмару? Я понимаю, аргентинец здесь не годится.
   - Немцы есть,  -  кивнул Келли.  -  Куда больше, чем мне бы хотелось, и
отношения у меня с ними весьма натянутые.  Меня тут вообще некоторые считают
чуть ли  не  антинацистом,  представляете?  Это меня,  который еще до  войны
больше сделал для пропаганды гитлеровских идей в Южной Америке, чем любой из
этих...
   - Подумайте,  -  сочувственно сказал Полунин. - В самом деле, ведь ваша
неприязнь к немцам на самого Гитлера не распространяется? У вас, помнится, в
кабинете висит его портрет...
   - Гитлер  был  действительно великий человек,  а  окружали его  пигмеи,
жалкие ничтожества, - именно в этом трагедия нацизма.
   - Вот оно что, - сказал Полунин. - Теперь я понимаю, почему у вас такие
натянутые  отношения  с   местными  немцами.   Если  вы  так  же  откровенно
высказываете перед ними свои взгляды...
   - А  почему я  должен их скрывать?  Я,  кстати,  не скрываю от немцев и
своего кредо. А кредо у меня простое: Аргентина - для аргентинцев. Мы страна
гостеприимная,  но это вовсе не значит, что мы готовы позволить нашим гостям
нами командовать. Немцы же даже здесь продолжают считать себя "расой господ"
и  соответствующим образом себя ведут.  А  меня это  не  устраивает!  Какого
черта, здесь им, в конце концов, не Европа...
   - Да,  сложный переплет...  - Полунин опять глянул на часы. - Ну что ж,
дон Гийермо... Приятно было с вами поговорить, а сейчас мне пора.
   - Да, идемте.
   Келли  подозвал официанта и  жестом  остановил Полунина,  который полез
было за бумажником.
   - Ну погодка, - с отвращением проворчал он, когда они вышли на улицу, в
промозглую сырость зимних сумерек -  Вам  в  какую сторону?  Идемте,  я  вас
провожу до метро, мне тоже туда. В Европе сейчас лето?
   - Да, самый разгар...
   - Как вы вообще переносите наш климат?
   - Приспособился уже. Вначале все не мог привыкнуть к тому, что на Новый
год - жара.
   - Представляю. Это, наверное, трудно - все шиворот-навыворот. А мне вот
странно думать,  что  в  январе может быть холодно.  Я  читал записки одного
испанца - был в России с дивизией Муньоса Гранде. Пишет, что зимой термометр
показывал сорок ниже нуля. Неужели правда?
   - Вполне.  Впрочем,  сорок - не совсем обычная температура даже для тех
мест.  "Голубая дивизия",  если не ошибаюсь,  дралась под Псковом?  Но минус
двадцать пять, тридцать - это сколько угодно.
   - Чудовищно!  -  Келли  поежился.  -  Да,  не  удивительно,  что  немцы
проиграли русскую кампанию. С такими морозами...
   - При чем тут морозы? Битва на Курском выступе шла летом, в самую жару.
Кстати,  о  немцах,  дон  Гийермо...  Мне  сейчас пришло в  голову:  если вы
все-таки  захотите сами заняться делом Дитмара,  подумайте об  этом парне из
СС...  ну,  который информирует вас,  кто  и  как ругает сеньора президента.
Здесь,  видно,  от этого дурака действительно мало толку, а в Кордове он мог
бы  пригодиться.  Немцы  обычно  симпатизируют иностранцам,  которые  у  них
служили, и охотно приближают их к себе...
   Келли ничего не  ответил.  Они дошли до  станции метро,  остановились у
чугунного парапета, ограждающего спуск.
   - В  самом  деле,  подумайте над  этим  вариантом,  -  снова  заговорил
Полунин.  - Я не к тому, конечно, чтобы поручить ему всю разработку Дитмара,
для этого он,  боюсь,  глуповат.  Но просто покрутиться рядом,  понаблюдать,
выяснить окружение, контакты... почему бы и нет?
   - Это, пожалуй, мысль, - равнодушно согласился Келли. - Я подумаю...
   Выждав  несколько  дней,  Полунин  позвонил  Кривенко  и  назначил  ему
встречу.  Тот послушно явился минута в минуту, со своей всегдашней улыбочкой
и преданностью во взоре.
   - Ну что,  капитан,  -  небрежно спросил Полунин, - жизнью вы довольны?
Чего еще не хватает вам для полного счастья?
   - Хе-хе, - посмеялся тот. - А оно бывает, полное-то?
   - Ты смотри,  -  Полунин покачал головой,  - тебя, я вижу, на философию
уже потянуло. Опасный признак, капитан. Пани Ирэна не будет по вас скучать?
   - А чего ей скучать...
   - Ну,  не  знаю...  Генеральши иногда привязываются к  адъютантам.  Ты,
кстати, когда едешь?
   - Куда?
   - В Кордову, куда еще ездят зимой порядочные люди.
   - А-а, в Кордову...
   - Слушай, Кривенко. Ты "Тараса Бульбу" читал?
   - Ну... проходили в школе, - уклончиво отозвался тот.
   - Ясно.  Не  помнишь,  значит,  ни  хрена.  И  что однажды Тарас Андрию
сказал,  тоже не помнишь? А сказал он ему вот что: я, говорит, тебя породил,
я  же тебя и  убью.  Ты не боишься,  что наша с  тобой идиллия может в  один
прекрасный день завершиться именно таким образом?
   - Зря ты так,  Полунин, - с чувством сказал Кривенко. - Можно подумать,
я и сам не понимаю...
   - А  понимаешь,  так отвечай,  когда тебя спрашивают,  едрена мать!  Ты
виделся с Келли?
   - Виделся, да, еще три дня назад.
   - Про Густава Дитмара он тебе что-нибудь говорил?
   - Так точно, говорил!
   - Так.  Теперь слушай,  что скажу я. Разработку Дитмара будешь вести по
двум линиям одновременно:  для  Келли и  для  меня.  Келли об  этом знать не
должен.  Если,  не дай бог,  узнает - запомни, Кривенко, я тебя и под землей
достану...
   - Ну вот еще, - обиделся тот, - ты уже думаешь, я совсем...
   - Я  ничего не  думаю,  я  предупреждаю.  Значит,  по  той линии будешь
действовать согласно его инструкциям,  что уж он тебе скажет делать.  А  мне
нужно вот что:  я  должен быть в  курсе всех перемещений Дитмара и  всех его
контактов -  где,  когда,  с  кем.  Но главное -  перемещений!  Куда бы и на
сколько бы  времени он  ни собрался,  об этом я  должен знать заранее.  Если
вдруг внезапно уедет -  ну что ж,  придется проследить, узнать... Для этого,
конечно, тебе надо устроиться в его фирму, хоть подсобником.
   - Зачем подсобником, я и монтером могу - с гордостью сказал адъютант. -
Келли говорил, он по электрическо