рямо до неприличия. Я, оказывается, ваш стакан схватил?
   - Ничего,  -  Дуняша рассмеялась,  -  зато  вы  теперь узнаете все  мои
мысли... Мишель, налей мне, пожалуйста, ужасно жарко...
   - Да  что там узнавать,  -  сказал Андрущенко,  -  у  женщин не  бывает
мыслей,  одни ощущения.  Этот тип,  с которым вы сейчас танцевали,  он не из
"Суворовского союза"?
   - Не имею понятия, Игор, а что?
   - Он ничего вам не говорил?
   - Говорил,  что у меня хорошо получается "рок",  -  вообще его мало кто
умеет, акробатический такой танец...
   - Понимаешь, - сказал Андрущенко Полунину, не дослушав Дуняшу, - у этих
идиотов "суворовцев",  говорят,  страшнейший скандал:  исчез личный адъютант
самого Хольмстона...
   - А,  верь ты им,  -  Полунин подавил зевок. - Куда он мог исчезнуть...
Окружают себя таинственностью - все какая ни есть, а реклама.
   - В том-то и дело, что нет. Сами они на этот счет ни гу-гу, делают вид,
что ничего не случилось. Я стороной узнал.
   - Кто, кто исчез? - заинтересовалась Дуняша.
   - Адъютант  генерала  Хольмстона,   -  сказал  Андрущенко,  -  какой-то
Клименко, что ли.
   - Кривенко?! - воскликнула она. - Боже, как интересно! Уверена, что его
убили и бросили в Ла-Плату, он ведь был шпионом...
   - Ну что ты городишь, Дуня, - сказал Полунин.
   - Я  тебя уверяю,  мне говорили совершенно точно,  только не помню кто,
Кривенко  был  полицейским шпионом.  Во  всяком  случае,  это  мерзкий  тип.
Увидите, его найдут всего объеденного, бр-р-р...
   - Погодите,  погодите,  -  Андрущенко весь подался вперед,  -  адъютант
Хольмстона служил в полиции, вы говорите?
   - Ну,  так мне сказали...  Мишель,  помнишь,  я еще тогда же рассказала
тебе, - но кто мне мог сказать, в самом деле...
   - Надо полагать, твоя княгиня, которая всегда все знает.
   - Ты думаешь?  Вообще,  да,  может быть,  -  согласилась Дуняша.  - Она
ужасная сплетница...
   Они  вернулись домой  уже  под  утро,  Полунин  проспал  до  полудня и,
проснувшись,  тотчас  вспомнил разговор с  журналистом.  Сейчас,  на  свежую
голову,  новость  об  "исчезновении"  Кривенко  представилась  ему  чреватой
неприятностями,  - вчера он воспринял ее не так серьезно. Выйдя на кухню, он
сварил себе  кофе  и  выпил его,  стоя  у  окна  и  поглядывая на  безлюдный
по-воскресному сквер.  Он мысленно обругал дурака Кривенко,  а заодно и себя
за  то,  что не предусмотрел этой дури;  не хватает только,  чтобы Хольмстон
кинулся разыскивать своего пропавшего адъютанта и обнаружил его в Кордове...
   Так ведь всего, черт возьми, не предусмотришь! Но, с другой стороны, не
лезь  вообще в  подобные дела,  если  не  умеешь предвидеть на  десять ходов
вперед.  А  теперь все  через  пень  колоду:  немцы в  Парагвае явно  что-то
пронюхали,  может уже и с Келли связались по своим каналам...  единственное,
на  что остается надеяться,  это его репутация германофоба (вряд ли  захотят
делиться подозрениями именно с  ним).  Кривенко же  не  сегодня-завтра таких
наломает дров, что хоть караул кричи...
   "Черт меня дернул,  в самом деле,  -  подумал Полунин. - Вообразил себя
великим конспиратором,  этаким рыцарем плаща и  кинжала.  Понадеялся на опыт
подполья?  Так ведь в маки все было совершенно иначе.  Нет,  это просто чудо
будет, если удастся благополучно из всего этого выбраться..."
   Полунин с  трудом дождался вечера понедельника.  В  одиннадцать он  уже
сидел  в  своей  комнате  на  улице  Талькауано,  копаясь  во  внутренностях
полуразобранного магнитофона,  -  последнее время он снова стал брать на дом
работу  в  знакомой  мастерской  по  ремонту  радиоаппаратуры.   Это  давало
некоторый заработок,  -  не  мог  же  он,  в  самом деле,  сидеть у  Дуни на
иждивении,  - а главное, помогало коротать время. Сейчас Полунин так увлекся
поисками неисправности в  схеме  выходного каскада,  что  даже  вздрогнул от
неожиданности,   когда  телефон  залился  знакомым  сигналом  междугородного
вызова.
   - Слушаю!  -  крикнул он  по-русски,  сорвав  трубку.  -  Это  ты?  Ну,
здорово...
   - Салют,  патрон, - жизнерадостно пропищал голос Кривенко. - Что это вы
такой сердитый, настроение хреновое?
   - Я  его и тебе сейчас подпорчу.  Ты,  когда уезжал,  сказал что-нибудь
своему генералу?
   - Нет,  а чего я должен был ему говорить?  Вроде же договорились, чтобы
не посвящать...
   - Во  что не посвящать,  лопух?  Договорились,  что ему незачем знать о
твоих новых связях,  но  по  поводу отъезда можно же было придумать какую-то
версию?
   - А что случилось? - спросил Кривенко уже встревоженно.
   - Случилось то,  что по всей колонии идет треп о твоем бегстве.  Исчез,
мол,  а  куда  -  неизвестно.  Некоторые вообще говорят,  что  ты  умотал за
Занавес...
   - Да вы что, смеетесь?
   - Мне не  до смеха!  Работать надо чисто или вообще не работать -  если
извилин не хватает.  Ты что,  первый раз замужем?  Чему тебя учили? Ей-богу,
сам  уже  жалею,  что связался.  Словом,  давай исправляй это дело,  пока не
поздно. Завтра же дай о себе знать - придумай что-нибудь, скажи, что с бабой
уехал, что ли. Поверит?
   - А чего?  Вполне, - подумав, сказал Кривенко. - Он меня за это сколько
раз грозился разжаловать. Кобель ты, говорит, а не русский офицер.
   - Ну  вот и  оправдывай репутацию.  Чтобы завтра же  написал рапорт!  С
"дедом" как дела?
   - С "дедом", патрон, все тип-топ - вожу я его теперь.
   - Куда возишь? - не понял Полунин.
   - А куда скажет. За баранку он меня посадил, понятно?
   - Слушай, это здорово! А ты что, и машину водить умеешь?
   - Так я ж говорил,  я все умею,  -  Кривенко загоготал,  довольный, что
начальство заговорило другим тоном.  -  Вы вот сказали, в доверие, мол, надо
войти, а уж куда больше доверия - личный шофер, а?
   - Молодец, хвалю. Как же это тебе удалось?
   - А  из-за татуировочки!  Он приезжает раз,  а я аккурат дюймовую трубу
гнул,  -  ну, скинул рубаху, вроде жарко. Он как заметил, сразу заулыбался и
по-немецки со мной:  где,  мол,  служил,  как,  что... Я ему сказал, что под
конец войны возил одного штурмфюрера,  он и говорит: вот хорошо, теперь меня
будешь возить.  В  общем,  он  теперь без меня прямо ни  на шаг:  чуть что -
давай, говорит, Алекс, поехали...
   - Он разве сам не водит машину?
   - Не любит он сам водить.  Я  его и  на стройки,  и  домой за ним утром
заезжаю, и если он к приятелям куда - тоже я за баранкой...
   - Адреса запоминаешь?
   - А как же, все до единого!
   - Давай...
   Полунин выслушал очередную сводку о  передвижениях и  встречах Дитмара,
кое-что  записывая на  всякий случай,  потом  еще  раз  похвалил Кривенко за
службу и пообещал подкинуть деньжат.
   - Вот это не мешало бы, - обрадовался тот. - Я, конечно, не жалуюсь, но
траты большие.  Мы  ж  с  ним  как  в  бар  зайдем,  каждый за  себя плотит,
по-немецки,  а соответствовать приходится. Я бы, может, простой грапы дернул
- так вроде неудобно, сам-то он виски заказывает, а цены тут...
   - Все  понял.  Не  волнуйся,  за  мной не  пропадет.  Насчет рапорта не
забудь, слышишь?
   - Яволь, завтра же напишу!
   Полунин не  успел отойти от телефона,  как тот снова залился трезвоном.
Удивившись, кто может звонить ему в такое время, он снова снял трубку.
   - Дона  Мигеля,  пожалуйста,  -  сказал по-испански приглушенный голос,
чем-то вроде знакомый.
   - Он самый. Кто говорит?
   - Вам привет от доктора...
   - А! - догадался Полунин. - Это вы, Ос...
   - Прошу без имен, - строго прервал голос. - Вы одни?
   - Один.
   - И никого не ждете?
   - И никого не жду. Наоборот, сам собирался уходить.
   - Если можно, задержитесь на полчаса.
   - Сколько угодно. Вы откуда звоните?
   - Здесь рядом, из бара. Буду у вас через пять минут...
   Полунин,   посмеиваясь,   повесил   трубку.   Веселое  занятие  -   эти
латиноамериканские "революции",  толку чуть,  зато  сколько удовольствия для
таких  вот,  как  Лагартиха.  Астрид однажды верно  заметила:  они  уходят в
подполье, чтобы не корпеть над зачетами...
   Звонок  в  прихожей  коротко  тренькнул.  Полунин  распахнул дверь,  на
площадке стояла фигура,  от  которой за квартал разило конспирацией:  плащ с
поднятым воротником,  нахлобученная на  глаза  шляпа.  Остававшаяся на  виду
нижняя  половина  физиономии,  бесспорно  Лагартихиной,  была  на  этот  раз
украшена щегольскими усиками.
   - Приклеенные? - поинтересовался Полунин.
   - Нет, пришлось отрастить... Салют, дон Мигель!
   Гость  поздоровался по-аргентински -  обнял и  энергично похлопал между
лопатками, словно выколачивая пыль. Хозяин ответил тем же.
   - Не опасно вам было приехать именно сейчас?
   - Ничего не поделаешь!  Но живым меня не возьмут, - Лагартиха распахнул
пиджак -  под  левой  рукой  висел в  плечевой кобуре автоматический "кольт"
какого-то гигантского калибра.
   - Прямо базука, - с уважением сказал Полунин, - хоть по танкам стреляй.
Кофе хотите, тираноборец?
   - Да,  и если можно - чего-нибудь покрепче, я замерз как собака. Ветер,
впрочем, переменился, днем было холоднее...
   Полунин вышел  в  кухню,  поставил на  газ  кофейник,  нашел полбутылки
джина,  недопитого Свенсоном в последний приезд.  Не очень-то это ему сейчас
кстати  -  якшаться  с  местными конспираторами.  Но  ничего  не  поделаешь,
назвался груздем...
   - Ну  вот,  сейчас  погреемся,  -  сказал он,  вернувшись с  подносом в
комнату.  - Садитесь к столу, Освальдо, и не обращайте внимания на технику -
я здесь работал немного... Как дела в Монтевидео?
   - Ничего нового,  здесь теперь интереснее.  Кстати,  сеньор Маду просил
меня поговорить с  доктором Морено насчет денег,  но я  так и  не смог с ним
повидаться. Он тогда был в Бразилии, а оттуда улетел в Европу...
   - Неважно, сейчас это не актуально.
   - ...но я оставил письмо, - доктор вернется, ему передадут.
   - Неважно,  -  повторил Полунин,  -  но  за  хлопоты все равно спасибо.
Значит,  вы говорите,  здесь теперь интереснее...  Революционный процесс,  я
вижу, вступил в завершающую фазу?
   - Да,  -  кивнул  Лагартиха,  прихлебывая  кофе.  -  Эра  хустисиализма
кончена.
   - Так,  так...  Но  первую  вашу  попытку,  скажем  прямо,  удачной  не
назовешь.
   Лагартиха чуть не поперхнулся от возмущения.
   - Что значит "наша"? К событиям шестнадцатого июня мы не имеем никакого
отношения, это дело католических ультра! Бог свидетель, - он перекрестился и
поцеловал ноготь  большого пальца,  -  я  сам  католик,  но  нельзя же  быть
идиотом.  Кальдерон поднял в  воздух свои бомбардировщики,  как только стало
известно,   что  Ватикан  отлучил  Перона  от  церкви.  Разве  так  делается
революция?
   - Вы правы, - согласился Полунин, - революция делается совсем не так.
   - Мы  были просто возмущены.  Оставляя в  стороне все  прочее,  это  же
вопиющая глупость!  Начать переворот с подобного побоища - значит, совершить
политическое самоубийство, это понятно всякому. В Аргентине народ и без того
уже относится к военным без особой симпатии.
   - Симпатии народа здесь мало кого интересуют.  У  вас  что же,  в  этом
движении, есть разные фракции?
   - Конечно.
   - Если обобщить - гражданская и военная?
   - Грубо говоря, да. Впрочем, каждая из них тоже неоднородна.
   - Понятно...   Наливайте  себе,   Освальдо.  А  скажите  такую  вещь...
допустим,  завтра вам действительно удается сбросить правительство.  В  этом
случае не начнется ли между фракциями борьба за власть?
   - Еще какая начнется.
   - И кто же, вы думаете, одержит верх?
   Лагартиха пожал плечами.
   - Праздный  вопрос,   дон  Мигель.  В  Латинской  Америке  верх  всегда
одерживают военные.
   - Вот и мне так кажется.  Хунта, по-вашему, будет лучше, чем теперешнее
правительство?
   - Поживем -  увидим. Всякое насильственное политическое изменение - это
риск.  Однако люди  шли  на  этот риск,  идут на  него сегодня и  будут идти
всегда.  В  нашем  конкретном случае хунта -  даже  самая реакционная -  это
все-таки не более чем вероятность,  а  теперешняя тирания -  это реальность,
которую страна больше терпеть не хочет.
   - Ну,  страну-то  вы  не  спрашивали,  -  возразил  Полунин.  -  Народ,
насколько можно  судить,  относится к  Перону  вполне  терпимо.  Поругивает,
конечно... но кого из правителей не поругивают?
   - Вы, вероятно, понимаете слово "народ" по-марксистски. Но народ в этом
смысле -  как численное большинство населения -  в  нашей стране политически
инертен  и  останется  инертным  еще  много  лет.  В  Аргентине нет  сильной
коммунистической партии,  как в  Италии или хотя бы во Франции,  поэтому наш
народ не раскачать.  И именно поэтому кто-то - пусть это будет меньшинство -
должен взять на себя роль детонатора...
   - Неудачное сравнение,  Освальдо. Детонатору безразлично, что взрывать,
но человек обязан предвидеть последствия своих действий.
   - А если их невозможно предвидеть?
   - Тогда разумнее воздержаться от действия.
   - Ну,  знаете!  Это  ведь еще  и  вопрос общественного темперамента,  -
настоящий мужчина не всегда может сидеть сложа руки...
   Полунин помолчал, побарабанил пальцами по краю стола.
   - Настоящий мужчина,  -  сказал он жестко, - должен уметь жить, стиснув
зубы...  годы,  если  нужно.  А  истеричность поступков  -  качество  скорее
женское... Вы надолго в Буэнос-Айрес?
   - Нет,  дня на два-три.  И  я  должен,  наконец,  объяснить свой визит,
который, вероятно, вас удивил, да?
   - Ну, почему же...
   - Скажите, эта квартира чиста?
   - В смысле слежки?  Надо полагать,  -  я,  во всяком случае,  ничего не
замечал. Вам нужно пристанище?
   - Да, если можно - на это время.
   - Пожалуйста.  Я вообще ночую в другом месте,  и здесь меня не будет до
четверга. Так что располагайтесь и живите. Есть тут, правда, еще один жилец,
но он плавает...  Если вдруг вернется,  скажите,  что вы мой приятель,  - да
вряд  ли  он  и  спросит.   Это  старый  пьяница,  швед,  который  ничем  не
интересуется.
   - Спасибо. А если меня здесь схватят?
   - В этом случае,  -  Полунин улыбнулся,  -  я сошлюсь на Келли. Он ведь
знает, что мы с вами знакомы еще по Уругваю...
   - Совершенно верно! Так я уже сегодня могу переночевать здесь?
   - Ночуйте,  Освальдо,  я  сейчас ухожу.  Вот  там  в  шкафу найдете все
необходимое.
   - Благодарю и  надеюсь,  что  после революции я  смогу так же  сердечно
принять вас у себя в доме, дон Мигель, - церемонно сказал Лагартиха.
   - Ладно,  не  будем загадывать.  Маду писал,  что  вы  их  проводили на
"Бьянкамано"?
   - Да,   имел  удовольствие.  Он,  между  прочим,  сказал,  что  вы  еще
продолжите сбор  материалов о  немецких колониях,  так  что  мы  попрощались
ненадолго... Кстати! Я ведь тоже для вас кое-что узнал...
   Лагартиха достал записную книжку и принялся листать,  разыскивая нужную
страницу.
   - Понимаете,  уже после их отъезда я виделся с коллегой из Чили...  где
же это,  дьявол...  и он рассказал любопытную вещь,  очень любопытную...  а,
вот!  Понимаете,  в  Чили уже два года немцы скупают через разных подставных
лиц  участки  земли  в  провинции Линарес -  вдоль  нашей  границы.  Большие
участки,  прямо сотнями гектаров.  За всем этим стоят два человека -  Уолтер
Рауф и Федерико Свемм - или Чвемм, как это произносится?
   - Швемм, вероятно, - сказал Полунин, - Фридрих Швемм.
   - Совершенно верно.  Про Швемма мало что известно,  а  другой -  Рауф -
был...  обер-стурм-фюрер, - медленно прочитал Лагартиха. - Кажется, какой-то
большой  чин?  Так  вот,  они  там  хотят  создать  огромную колонию  бывших
нацистов, своего рода центр...
   - Почему именно в Чили, а не в том же, скажем, Парагвае?
   - Парагвай,  что ни говори,  все-таки захолустье,  им хочется поближе к
цивилизации.  А Чили подходит как нельзя лучше хотя бы потому, что чилийское
законодательство  предусматривает  самый  короткий  срок  давности  -  всего
пятнадцать лет. Понимаете? Уже в шестидесятом году любой военный преступник,
проживающий в Чили, будет юридически неуязвим.
   - Интересно... Где это, вы говорите?
   - Как мне объяснили,  в  районе перевала Гуанако,  на  границе с  южной
частью провинции Мендоса.  Это примерно на широте Буэнос-Айреса, - проведите
отсюда прямую линию на запад, где-то там.
   - Странно,  что  они  выбрали такое  место  -  вплотную к  аргентинской
границе, - задумчиво сказал Полунин.
   - Да,  я  тоже обратил внимание.  Очевидно,  есть свои соображения и на
это.  Если будете собирать свои материалы,  неплохо бы  посетить те  места и
проверить, не скупают ли они землю и по эту сторону, у нас. Когда вы думаете
возобновить работу?
   - Маду  собирался приехать где-то  в  сентябре...  Проверим для  начала
Кордову, там много немцев.
   - Кордову?  -  Лагартиха помолчал.  - В сентябре вам лучше поработать в
другом месте, дон Мигель...
   Что-то в его тоне заставило Полунина насторожиться.
   - В другом месте? - переспросил он, подумав. - Почему?
   - Ну...   как   вам  сказать.   Кордова  подвержена  резким  колебаниям
климата... особенно весной. В сентябре там может быть довольно... жарко.
   - Понятно...
   Полунин налил  себе  остывшего кофе  и  выпил  залпом,  поморщившись от
горечи.
   - А синоптики ваши не ошибаются? - спросил он, закуривая.
   Лагартиха улыбнулся, пожал плечами.
   - Синоптики всегда могут ошибиться... такая уж у них наука. Но в данном
случае прогноз скорее правдоподобен.
   Полунин долго наблюдал за струйкой дыма,  стекающей с  уголька на конце
сигареты.
   - И когда же примерно можно ожидать наступления жары - в начале месяца,
в конце?
   - Где-нибудь в середине, я думаю...
   ...Вот черт, этого еще не хватало. Если они и в самом деле заварят кашу
в середине сентября -  времени остается совсем немного,  можно и не успеть А
потом  будет  поздно.   Перон  немцев  терпит,  а  будет  ли  терпеть  новое
правительство - неизвестно. Они в таком случае просто разбегутся, как крысы,
- в  Парагвай,  в  Чили,  куда угодно.  И  уж в этой суматохе за Дитмаром не
уследишь.  Тем более что Кривенко сам удерет в  первую очередь и  следить за
"дедом" будет некому...
   - Ладно,  Освальдо,  -  Полунин посмотрел на часы,  встал и  вытащил из
кармана связку ключей на цепочке.  - Оставляю вас отдыхать, уже поздно. Вот,
это от квартиры... когда будете уезжать - возьмите с собой на всякий случай,
у меня есть еще один. Вдруг вам пригодится еще когда-нибудь.
   - Спасибо,  вы меня просто выручили,  -  сказал Лагартиха.  - На тот же
случай запишите и мой адрес -  это,  кстати,  здесь совсем близко -  авенида
Президента Кинтаны...
   Выйдя на улицу,  Полунин заметил,  что и  в  самом деле стало как будто
теплее. Антарктический холод из Патагонии, принесенный сюда дувшим несколько
дней  подряд южным памперо,  начал отступать под  натиском теплого северного
ветра,  и  в воздухе уже ощутительно пахло мягкой весенней сыростью.  Завтра
днем, вероятно, будет совсем тепло...
   До  площади Либертад,  где  жила  Дуняша,  от  его  квартиры было  пять
кварталов -  ровно десять минут неспешным прогулочным шагом.  За  эти десять
минут  Полунин вчерне  обдумал план  действий,  логично вытекающих из  всего
того,  что он только что узнал. Дитмара надо брать немедленно, но до прихода
"Лярошели" его придется где-то держать; а "Лярошель" - если у Филиппа верные
сведения - прибудет в Буэнос-Айрес не раньше конца сентября. Из Кордовы его,
естественно,  придется увезти сразу -  но куда?  Тут, пожалуй, без Морено не
обойтись.  Либо он укажет подходящее место в Аргентине (мало ли у него здесь
знакомых скотоводов),  либо Дитмара можно на  это  время вывезти в  Уругвай.
Лагартиха сказал однажды, что у старика есть личный самолет, - вряд ли здесь
так уж строго охраняется воздушная граница,  а  ночью это и вовсе не сложно.
Кстати,  и в нейтральные воды - для передачи на "Лярошель" - его проще будет
вывезти  с  восточного побережья Уругвая,  нежели  из  устья  Ла-Платы,  где
постоянно патрулируют катера  Морской префектуры.  Да,  именно т