м попало, самое
большее, двести экземпляров. А с каждой доски можно  сделать  от  пяти  до
шести тысяч оттисков.  Интерес  в  публике  огромный,  надо  назначить  за
комплект не меньше унции  золота.  Отсюда  вы  видите,  дон  Мануэль,  что
подарок, предлагаемый  сеньором  де  Гойя  католическому  монарху,  вполне
достоин столь высокого назначения.
   Дон Мануэль подсчитывал в уме. Подвел итог: полтора миллиона реалов.  И
свистнул сквозь зубы.
   - "Пожалуй, даже наоборот: королеве  покажется  подозрительным,  почему
Гойя делает ей такой неслыханно дорогой подарок,  -  с  улыбкой  продолжал
Мигель. - Она догадается,  что  ему  нужно  оградить  себя  от  священного
судилища. Но  в  ее  глазах  это  только  увеличит  ценность  подарка.  Ее
величество, без сомнения, не прочь насолить Великому инквизитору.
   - Доводы основательные, - признал инфант, - но, - и  тут  ему  пришлось
высказать свое главное  опасение,  -  насколько  мне  помнится,  там  есть
картинки, которые вряд ли придутся по вкусу донье Марии-Луизе. Королева  в
иных случаях бывает очень обидчива.
   Дон Мигель, подготовленный и к этому аргументу,  ответил  без  малейшей
заминки:
   -  Королева,  разумеется,  поймет,  что  ей  не  стали   бы   подносить
произведение, в котором  есть  рисунки,  относящиеся  к  ней.  А  уж  если
королева сама будет публиковать это произведение, никто даже  не  подумает
искать в некоторых рисунках намека на нее.
   Это убедило  Мануэля.  Настоящий  государственный  муж  сам  предпочтет
предать  пасквиль  гласности  и  тем  обезвредить  его.  Кажется,  генерал
Бонапарт велел перевесить  пониже  карикатуру  на  себя?  Или  это  сделал
прусский  король  Фридрих?  Кто  бы  это  ни  был,  дон  Мануэль  и  донья
Мария-Луиза смело могут взять с него пример. Мысль печатать  "Капричос"  в
королевской художественной типографии нравилась ему все больше и больше.
   - Я переговорю о намерении Гойи с доньей Марией-Луизой, - обещал он.
   - Благодарю вас, инфант, - ответил дон Мигель.
   Он сообщил Лусии об успехе своих переговоров. И она поспешила к Гойе.
   Франсиско негодовал на то, что  Мигель  после  долгого  отсутствия,  не
повидавшись с ним, проехал прямо в Эскуриал. Вот  какие  подлые  люди  его
друзья! Как только он попал в беду, они словно в воду канули.
   Когда он увидел Лусию, лицо у него прояснилось.
   - По слухам, инквизиция не вполне одобряет "Капричос", - начала она.  -
Вы, верно, тоже об этом слыхали?
   Он поборол искушение облегчить душу, дать волю своему отчаянию и только
сухо ответил:
   - Да.
   - Странный вы человек, дон Франсиско, - сказала Лусия. - Почему  вы  не
обратились к нам? Вам же были даны определенные обещания.
   - Обещания! - повторил он, пожимая плечами.
   - Двойное бракосочетание инфантов решено  праздновать  в  Барселоне,  -
начала Лусия. - Вас, дон Франсиско, призовут в Эскуриал, вы будете приняты
на торжественной аудиенции, на которой вам, как в  свое  время  Веласкесу,
будет поручено устройство празднеств и надзор за ними.
   Гойя задумался.
   - Этого, по-вашему, достаточно? - деловито спросил он. - Кстати, я  так
же не люблю руководить торжествами, как и писать святых.
   - По случаю двойного бракосочетания от вас ждут подношения  королевской
фамилии, - продолжала Лусия. - Друзья ваши считают, что доски с "Капричос"
были бы самым подходящим подарком.
   Гойя решил, что ослышался.
   - Лучше напишите-ка мне то, что вы сказали, донья Лусия, - попросил он.
   Она послушалась, и, когда она  сидела  и  писала,  от  усердия  высунув
кончик языка, Гойя вновь увидел  в  ней  торговку  миндалем  с  Прадо.  Он
прочел.
   - А меня не сбросят с лестниц Эскуриала? - спросил он. -  Лестницы  там
крутые.
   - Друзья ваши подсчитали,  что  "Капричос"  принесут  полтора  миллиона
прибыли, если королевская типография издаст их, - ответила донья Лусия.  -
Друзья ваши постарались разъяснить это двору.
   Гойя подумал еще и заметно повеселел.
   - Это ваша затея, донья Лусия? - спросил он.
   - Если бы вы надумали поднести "Капричос" их величествам, я бы на вашем
месте исключила один лист, тот, что называется:  "Hasta  la  muerte  -  до
самой смерти", - не отвечая на вопрос, сказала она.
   - На котором старуха рядится перед зеркалом? - в свою  очередь  спросил
Гойя.
   - Да, стареющие дамы бывают очень обидчивы, - ответила Лусия.
   - И не подумаю ничего исключать, - громко и  задорно  ответил  Гойя.  -
Старуха останется в папке. До самой смерти. - И привел старую пословицу: -
"Кому смелости не хватает, тому и порох с дробью не помогает".
   Лусия явно развеселилась.
   - Это опасная шутка, - заметила она. - Но вам лучше судить, не  слишком
ли дорого она будет стоить.
   - Вы правы, - ответил  Гойя,  умышленно  неверно  толкуя  ее  слова,  -
простому живописцу не подобает делать католическому королю  такой  дорогой
подарок.
   Он опять задумался и вдруг просиял:
   - Вы, донья Лусия, женщина ловкая, а дон Мигель - великий  дипломат,  -
принялся он размышлять вслух. - Я давно собираюсь  послать  моего  Хавьера
попутешествовать по Италии и по Франции для  пополнения  его  образования.
Нельзя ли повернуть дело так, чтобы король оплатил хотя бы эту поездку?

   Гойя видел, как Лусия
   Засмеялась, что не часто
   С ней бывало. "Что ж! Разумно! -
   Молвила она. - И если
   Двор колеблется, принять ли
   Ценный ваш подарок, можно
   Посоветовать монарху,
   Чтобы он назначил сыну
   Вашему, как молодому
   Живописцу, для поездки
   Соразмерное пособье.
   Почему бы государю -
   Покровителю искусства -
   Не явить благоволенье
   К сыну и к отцу?.." И оба -
   Девочка-торговка с Прадо
   И простой крестьянский парень,
   Арагонец - друг на друга
   Посмотрели и от сердца
   Рассмеялись...



35

   Дон Карлос  и  донья  Мария-Луиза  восседали  в  креслах,  стоявших  на
возвышении наподобие  трона.  Позади  виднелись  инфант  Мануэль,  графиня
Кастильофьель и другие  кавалеры  и  дамы.  Первый  королевский  живописец
Франсиско де Гойя, преклонив  колено  на  ступени  трона,  преподнес  свой
подарок, папку с "Капричос". Стоя на коленях, он сполна прочувствовал весь
мрачный комизм того, что здесь совершалось. Это была, пожалуй, самая дикая
из всех диких шуток, какими изобиловала его жизнь,  своего  рода  капричо,
гротеск, злой иронией  превосходивший  все,  что  лежало  в  папке.  Место
действия:  Эскуриал,  торжественный  и  строгий   в   своем   великолепии.
Действующие лица: веселый дурень в сане монарха, его  распутная  и  гордая
супруга-королева  и  сам  он  со  своими  предосудительными   офортами   -
напыщенными  ослами,  обезьяноподобными  шлюхами,  с  похожей  на  сморчок
старухой и со всей  своей  нечистью.  И  за  эти  порождения  его  дерзкой
фантазии; их католические  величества  будут  его  милостиво  благодарить,
обещают ему защиту от посягательств инквизиции,  обязуются  показать  миру
его издевательские картины. И все это происходит  над  усыпальницей  былых
властителей мира, основавших и укреплявших инквизицию. В воображении  Гойи
встал  новый  рисунок,  на  котором  мертвые  короли  костлявыми  пальцами
силились  поднять  тяжелые  крышки  серебряных  гробов  и  положить  конец
кощунственной фантасмагории.
   Их  величества  разглядывали   "Капричос".   Они   перебирали   офорты,
передавали их друг  другу,  подолгу  всматривались  в  них,  и  постепенно
злорадное торжество померкло в душе  Гойи.  В  нее  закралась  тревога.  А
вдруг: наперекор всем предположениям, королева при виде рисунка "До  самой
смерти" забудет о своем достоинстве и швырнет подарок ему под ноги, а  его
самого, выдаст инквизиции.
   Мануэль и Пепа тоже с  замиранием  сердца  и  любопытством  следили  за
королевой.  Разумеется,  у  нее  хватит   ума   понять   настоящий   смысл
определенных картинок; хватит ли у нее ума сделать  вид,  что  она  их  не
поняла?
   Пока что только дон Карлос высказывал свое  суждение.  "Капричос"  явно
забавляли его. Особенно понравился ему ослиный цикл.
   - Узнаю многих из моих грандов, - смеясь, заявил он. -  Так  и  хочется
сказать этим ослам: "Покройтесь!" И какими простыми средствами вы достигли
такого эффекта, милейший  дон  Франсиско!  Собственно  говоря,  карикатуры
рисовать совсем нетрудно. Длинный нос делаешь еще длиннее, худые икры  еще
худее, вот вам уже и искусство. Надо будет и мне в нем поупражняться.
   Донья Мария-Луиза жила все последние недели  в  радостном  возбуждении.
Планы ее вновь увенчались блистательным успехом. Она ни на волос ни в  чем
не уступила этому разбойнику, этому выскочке, французскому  генералу.  Она
восстановила престолы  своих  детей  -  королевства  Португалия,  Неаполь,
Этрурию, герцогство Парма прочно закреплены за ее династией. И корабли  ее
снова беспрепятственно переплывают семь морей, чтобы сложить  к  ее  ногам
сокровища всех частей света.
   В таком настроении принялась она  разглядывать  "Капричос".  Да,  у  ее
придворного художника Гойи острый и смелый глаз. С  каким  беспристрастием
показывает он мужчин, видно, что он заглянул  в  самую  глубину  их  души,
бурливую и вместе с тем пустую. И  как  же  он  знает  женщин!  Он  любит,
ненавидит, презирает их  и  восторгается  ими  как  настоящий  мужчина.  А
настоящей женщине так и надо отстаивать себя, как  показывает  этот  самый
Франсиско. Надо прихорашиваться и следить, чтобы  гребень  ловко  сидел  в
волосах, чтобы чулок был туго  натянут,  надо  рассчитывать,  как  получше
грабить  мужчин,  и  самим  не  давать   себя   особенно   грабить,   надо
остерегаться, чтобы лицемер инквизитор не стал громить тебя с кафедры и не
спихнул тебя с престола.
   Кто это возносится в небеса или же летит в преисподнюю? Уж не герцогиня
ли Альба? Ну, конечно, она. И на других  офортах,  среди  всякой  нечисти,
тоже она, гордая красавица, но ведьма. Видно, крепко досадила  она  своему
любовнику Франсиско; не очень-то она симпатична на этих рисунках, несмотря
на красоту.
   Правда,  теперь  она  покоится  в  склепе  под   церковью   Сан-Исидор,
полуистлевшая и позабытая, и ее уже не могут ни  огорчить,  ни  обрадовать
эти  "Капричос".  Прекрасной,  дерзкой,   надменной   сопернице   пришлось
бесславно, скандально сойти со сцены. Она же, Мария-Луиза, женщина в самом
соку, она по-прежнему жадна до жизни, земля еще  долго  будет  носить  ее,
пока не наступит ее час вознестись на небо или низвергнуться в ад.
   Гойя, не отрываясь, смотрел на руки донья Марии-Луизы, перебиравшей его
офорты, на эти мясистые, алчные руки, которые он так часто писал. Он видел
пальцы, унизанные перстнями, и среди них любимый перстень Каэтаны. Сколько
раз видел он, трогал, писал этот старинный, необычный  вычурный  перстень,
который иногда бывал ему неприятен, а иногда очень мил. Когда  он  заметил
перстень на этой  руке,  в  нем  поднялась  жгучая  горечь.  Правильно  он
поступил, запечатлев в "Капричос" похотливое, распутное уродство королевы;
она это заслужила хотя бы своей подлостью по отношению к Каэтане.
   Лицо  рассматривавшей  офорты  и  молчавшей   королевы   было   сурово,
сосредоточенно, невозмутимо. И вдруг Гойей с новой  силой  овладел  страх.
Ужасающе ясно осознал он всю  чудовищную  дерзость  своего  "подарка".  Он
поступил как дурак, не послушавшись Лусии и оставив в  папке  рисунок  "До
самой смерти".  Королева,  несомненно,  узнает  себя.  Несомненно,  узнает
Каэтану. И, несомненно, поймет, что он этими офортами продолжает борьбу ее
мертвой, ненавистной неприятельницы.
   Вот  настало  самое   страшное.   Стареющая   разряженная   Мария-Луиза
рассматривала наряжающуюся, похожую на сморчок дряхлую старуху.
   Сама она ничуть не тощая, скорее  полная  и,  по  меньшей  мере,  вдвое
моложе этой дряхлой карги. Она не верила своим  глазам  и  все-таки  сразу
поняла: глупая старая мартышка на рисунке - это  она.  У  нее  перехватило
дыхание от обиды, самой жестокой из всех  многочисленных  обид,  какие  ей
наносили в жизни. Тупо  уставилась  она  на  номер  листа:  55  "Cincuenta
cinco", "cinquante cinq", - бессознательно  твердила  она  про  себя.  Вот
перед ней стоит этот человек, это мужицкое отродье,  дерьмо,  ничтожество,
она возвысила его, сделала  первым  живописцем,  а  он  в  присутствии  ее
супруга, католического монарха, в присутствии ее друзей и недругов сует ей
под нос этот мерзкий, предательский листок. А Мануэль со своей Пепой и все
остальные смотрят и злорадствуют. Неужели же у самой гордой из королев нет
никакой власти, оттого что ей перевалило за сорок и она некрасива?
   Чтобы не потерять самообладания, она перечитывала и повторяла про себя:
"Hasta la muerte, cincuenta cinco, cinquante cinq".
   Ей припомнились все портреты, какие этот же Гойя писал с  нее.  Там  он
тоже не делал ее красивой, но показывал  ее  силу  и  достоинство.  Она  -
хищная птица, пусть некрасивая, зато с зорким взглядом и цепкими  когтями,
из тех, что высоко  летают,  безошибочно  высматривают  добычу  и  хватают
наверняка. А на листе за номером 55 этот человек  утаил  все,  что  в  ней
хорошо, и показал только уродство, но не гордость, не силу.
   На сотую долю секунды в ней взмыло яростное желание стереть  наглеца  в
порошок. Для этого ей не понадобится даже пальцем  пошевелить.  Достаточно
под любым предлогом отклонить "подарок", остальное довершит инквизиция. Но
она понимала, что все кругом нетерпеливо ждут, как она поступит. Чтобы над
ней долгие годы не смеялись исподтишка, она должна отразить  эту  мужицкую
наглость невозмутимым спокойствием, ироническим презрением.
   Она молчала и рассматривала офорты. Мануэль и Пепа ждали с возрастающей
тревогой. Неужели шутка зашла слишком далеко?  А  у  самого  Гойи  сдавило
горло от страха, нахлынувшего с удесятеренной силой.
   Наконец  Мария-Луиза  заговорила   с   обычной   приветливой   улыбкой,
обнажавшей бриллиантовые зубы, она лукаво погрозила пальцем:
   - Ну и удружили же вы, дорогой Франсиско, матушке  герцогине  Осунской.
Не поблагодарит она вас за эту мерзкую старуху перед зеркалом.
   И Гойе, и Мануэлю, и Пепе было ясно: эта женщина поняла, что "До  самой
смерти" относится к ней. Но она устояла, она  не  дрогнула.  Ее  ничем  не
проймешь.
   Мария-Луиза еще раз бегло перелистала Капричос. Положила их  обратно  в
папку.
   - Хорошие рисунки! - заявила она. - Дерзкие, дикие и хорошие. Возможно,
что некоторые наши гранды рассердятся. Но у нас  в  Парме  была  поговорка
"Дурак тот, кто, глядясь в зеркало, его клянет".
   - Наша Испания, - продолжала она без пафоса, но не без  достоинства,  -
древняя страна, но назло кое-кому из соседей она еще полна жизни.  Испания
способна стерпеть горькую истину, особенно когда она преподнесена  искусно
и остро. Однако же на  будущее  вам  следует  быть  поосмотрительнее,  дон
Франсиско. Не всегда страной правит разум, и может настать день, когда вы,
сеньор, окажетесь во власти глупцов.
   Пальцем,  на  котором  был  надет  перстень  Каэтаны,  она  указала  на
"Капричос" уже как на свою собственность.
   - Мы принимаем ваш дар, дон  Франсиско,  и  позаботимся  о  том,  чтобы
рисунки ваши нашли широкое распространение как у нас в королевстве, так  и
за его пределами, - заявила она.
   Дон Карлос спустился с трона,  похлопал  Франсиско  по  спине  и  очень
громко сказал глухому, как говорят ребенку:
   - Отличные у вас карикатуры. Нам они очень понравились. Muchas gracias.
   А Мария-Луиза продолжала:
   - Кстати, мы намерены предоставить вашему сыну  трехгодичную  стипендию
для длительного путешествия - пусть  наберется  ума-разума.  Мне  хотелось
самой сообщить вам об этом. Ваш сын - красивый юноша? Или он похож на вас,
Гойя? Пришлите-ка его до моего отъезда за границу! И постарайтесь  получше
все устроить в Барселоне.  Мы  заранее  радуемся  этим  праздничным  дням,
высокоторжественным для наших детей и для нашего королевства.
   Их величества удалились.
   Гойя, Мануэль и Пепа были счастливы, что все обошлось как нельзя лучше.
Однако у них было такое чувство, будто не они посмеялись над королевой,  а
она - над ними.
   Мария-Луиза направилась в свою туалетную комнату, а папку с  "Капричос"
приказала нести за собой. Дамы королевы бросились ее переодевать. Но  едва
с нее сняли парадную робу, как она подала знак, чтобы ее оставили одну.
   Ее туалетный стол, из наследства Марии-Антуанетты, был  тонкой  работы,
очень ценный и вычурный. На нем стояли разные изящные  вещицы  и  вещички,
коробочки и шкатулочки, склянки и флаконы, помада,  пудра  и  румяна  всех
родов, духи Франжипан и Санпарейль, пачули, амбра, розовая вода,  а  также
другие редкостные эссенции, изготовленные врачами и  мастерами  косметики.
Нетерпеливым жестом отодвинула Мария-Луиза весь этот хлам и положила перед
собой "Капричос".
   На драгоценном  столе  казненной  Марии-Антуанетты,  посреди  предметов
суетной и распутной роскоши, лежали дерзкие, острые,  бунтарские  рисунки.
Марии-Луизе хотелось одной, без помех, рассмотреть их.
   Разумеется, Гойя преподнес ей  офорты  вовсе  не  для  того,  чтобы  ее
оскорбить, а чтобы оградить себя от Великого инквизитора.  Таким  образом,
Рейносо, сам того не ведая, помог ей совершить выгодную сделку. "Капричос"
смелы и пикантны. Они щекочут нервы, им обеспечен спрос. Мануэль  толковал
ей, что из них можно выжать не менее миллиона. Поделом этому  мазиле,  что
миллион заработает не он, а она, Мария-Луиза.
   Она взглянула на последний лист, на улепетывающую в  страхе  нечисть  в
образе монахов и грандов. "Ya es hora - пробил час",  стояло  под  ним.  И
вдруг смысл этого наглого, крамольного рисунка до конца  открылся  ей.  Ее
даже в жар бросило. Неужели он и в самом деле это думает? Так нет  же,  он
ошибается, этот вышедший из подонков господин  придворный  живописец.  Час
еще не пробил. И не скоро  пробьет.  И  она,  Мария-Луиза,  не  собирается
удирать. До самой смерти.
   Вот она снова открыла лист "До самой смерти". Мерзкая, гнусная картина.
И до чего же пошлая, сотни раз перепетая  на  все  лады  тема  -  осмеяние
стареющей кокетки. Такая дешевка не пристала художнику с именем.
   Но как ни бедна идея рисунка, сам по себе он  хорош.  В  этой  старухе,
жадно глядящейся в зеркало, нет назойливой морали, нет и пустой издевки, а
есть бесстрастная, печальная, простая и голая правда.

   Обладающий подобным
   Взглядом человек опасен.
   Но не ей. Собака лает -
   Караван своей дорогой
   Движется. Она, пожалуй,
   Рада, что такой художник
   Есть на свете... Королева
   Может блажь себе позволить,
   Чтобы кто-то смелым взглядом
   В суть ее проник. Ей тоже
   Демоны знакомы. Гойя
   И она - одной породы.
   "Мы - сообщники. Мы оба -
   Из породы дерзких!"
   Папку
   Отодвинув прочь, глядится
   В зеркало. О нет, далеко
   Ей до старости! Неправда!
   Нет! Она еще нисколько
   Не похожа на старуху,
   Нарисованную Гойей.
   Счастлива она! Далось ей
   Все, о чем лишь только может
   Человек мечтать!
   Но слезы
   Вдруг подкатывают к горлу,
   И она в бессильной злобе
   Плачет горька, безутешно,
   Так, что судорога тело
   Сводит...
   Овладев собою,
   Утирает слезы.
   Высморкалась. Пудрит красный
   Нос. С достоинством уселась
   В кресло. Властно позвонила.
   И когда явились дамы
   Из ее придворной свиты,
   Королева стала снова
   Королевой.



36

   Когда  Гойя  вернулся  из  Барселоны,  утомленный  и  осыпанный  новыми
почестями, он узнал, что и в  Мадриде  дела  его  процветают.  Королевская
художественная  типография  под  руководством  Агустина  выпустила  офорты
большим тиражом, и уже подготовлялось второе издание. Комплект  "Капричос"
можно было купить  во  всех  крупных  испанских  городах.  В  столице  ими
торговали семь книжных лавок и магазинов художественных изделий.
   Франсиско  время  от  времени  заглядывал  в  книжную  лавку  Дуран   и
осведомлялся, что люди говорят  о  "Капричос".