ерите, что они будут как шелковые? - Никто не
ответил.  Все  смотрели на лошадей угрюмо и с недоверием. Джоди повернулся и
пошел  назад к лавке. - Лошадки добрые, послушные, - сказал незнакомец.- Вот
поглядите.  -  Он  сунул  коробку  с  печеньем  в  карман и пошел к лошадям,
протянув  руку.  Ближняя  стояла,  приподняв одну ногу. Казалось, она спала.
Синий,  как  небо,  глаз задернуло веко; голова была плоская, как гладильная
доска.  Не  открывая  глаз,  лошадь  вскинула голову и оскалила желтые зубы.
Казалось,  на  миг  она и человек слились в одном яростном усилии. Потом оба
замерли,  высокие  каблуки  незнакомца  глубоко  ушли  в  землю,  одна рука,
стиснувшая  ноздри  лошади,  была неловко вывернута, а лошадь дышала хрипло,
шумно, с натужными стонами. - Видали? - сказал незнакомец, с трудом переводя
дух,  жилы  у  него  на  шее и на висках вздулись и побелели.- Видали? Нужно
только не давать им спуску, повыбить из них дурь. Ну-ка, ну-ка, осади!
     Люди  подались  назад.  Он  изловчился  и отскочил. В тот же миг другая
лошадь  саданула  его  копытом по спине, разодрав жилет во всю длину, совсем
как фокусник одним ударом рассекает подброшенный в воздух платок.
     -  Ничего себе, - сказал Квик. - А ежели на человеке жилетки нет, тогда
как?
     Тут  сквозь  толпу  снова  протолкался  Джоди Уорнер. Следом за ним шел
кузнец.
     -  Ну  вот  что, Бэк, - сказал он. - Пожалуй, лучше отвести их в загон.
Вот Эк вам пособит.
     Незнакомец, у которого свисали с плеч лохмотья, залез вместе с кузнецом
на козлы.
     -  Но-о,  страстотерпцы,  живые  мощи!  -  крикнул он. Фургон тронулся,
лошадки,  принизанные  к нему, пестрой вереницей поплелись вслед, а за ними,
на  почтительном  расстоянии,  гуськом  потянулись  люди, прямо по дороге, а
потом  в  проулок,  мимо  дома миссис Литтлджон, к воротам загона. Эк слез и
отворил ворота. Фургон въехал на двор, но едва лошади увидели загородку, как
они  попятились,  натягивая  проволоку, и все разом взвились на дыбы, норовя
повернуть  обратно,  так что фургон откатился назад на несколько футов, пока
техасец,  отчаянно  ругаясь,  не  ухитрился заворотить мулов и таким образом
затормозить  фургон.  Люди,  шедшие  сзади, отпрянули. - Слушай, Эк,- сказал
техасец.- Полезай-ка сюда да подержи вожжи.
     Кузнец  залез  обратно  на козлы и взял вожжи. А потом они увидели, как
техасец  с  ременным  кнутом  в руке спрыгнул на землю, зашел сзади и загнал
лошадей  в  ворота  -  кнут  размеренно гулял по разноцветным спинам, щелкая
оглушительно,   как  выстрелы.  Зрители  почти  бегом  перешли  двор  миссис
Литтлджон и поднялись на веранду, одна сторона которой примыкала к загону.
     - Интересно, как это он ухитрился связать их? - сказал Фримен.
     -  А  по  мне куда интереснее поглядеть, как он их станет развязывать,-
сказал Квик. Техасец опять залез в фургон. И сразу же они с Эком появились у
задней дверцы. Техасец ухватился  за  проволоку и стал подтягивать к фургону
первую  лошадь, а она приседала и упиралась, словно хотела удавиться на этой
проволоке, заражая беспокойством остальных лошадей, пока все они не начали
одна за другой приседать и пятиться, натягивая проволоку.
     -  Ну-ка,  пособи мне,- сказал техасец. Эк тоже ухватился за проволоку.
Лошади   упирались,  вскидывали  розовые  морды  над  водоворотом  пятящихся
крупов.- Тяни, тяни сильней,- сказал техасец отрывисто.- Им сюда не залезть,
даже  если  б  они  и  вздумали.-  Фургон потихоньку откатывался назад, пока
первая  лошадь  не  уперлась  лбом  и  заднюю дверцу. Техасец быстро обернул
проволоку  вокруг одной из стоек кузова. - Подержи-ка, чтоб не размоталась,-
сказал  он.  Потом  исчез  и  мигом появился снова со здоровенными клещами в
руках.-  Держи  проволоку  вот  так,-  сказал  он  и  спрыгнул на землю. Его
широкополая  шляпа,  развевающиеся  лохмотья  жилета,  клещи - все исчезло в
калейдоскопическом  хаосе  оскаленных  зубов,  сверкающих глаз, мелькающих в
воздухе  копыт,  и оттуда тотчас же, одна за другой, словно куропатки, стали
выпархивать  лошади,  каждая с ожерельем из колючей проволоки на шее. Первая
бешеным  галопом  понеслась напрямик через загон. С разбегу она наскочила на
загородку. Проволока поддалась, спружинила, и лошадь, опрокинутая, некоторое
время  лежала на земле, сверкая глазами и перебирая ногами в воздухе, словно
все  еще скакала во весь опор. Потом она встала, все так же вскачь пересекла
загон, снова налетела на загородку и снова упала. Тем временем были отпущены
на  свободу  остальные  лошади.  Они шарахались и носились по загону, словно
ошалевшие  рыбы  в  аквариуме.  До  сих пор загон казался большим, но теперь
самая мысль о том, что все это яростное движение может быть сосредоточено за
какой-то загородкой, представлялась нелепым фокусом, словно трюк с зеркалом.
Наконец  из  последних  клубов  пыли  вынырнул техасец, держа в руках клещи,
жилета  на  нем  как  не  бывало.  Он  не  бежал, он просто двигался легко и
осторожно,  лавируя среди ситцевых попон, делая ложные броски и увертываясь,
как  боксер  на ринге, пока не добрался до ворот, а оттуда прошел через двор
на  веранду.  Один рукав его рубашки висел на ниточке. Он оторвал его, вытер
им лицо, потом отшвырнул его, вынул коробочку и вытряхнул на ладонь печенье.
Дышал  он  лишь чуть чаще обычного.- Здорово горячатся,- сказал он.- Ничего,
через день-другой присмиреют.
     Лошади все еще метались взад и вперед по загону в сгущавшихся сумерках,
как ошалевшие рыбы, постепенно успокаиваясь.
     -  Что  вы дадите человеку, который вам малость пособит? - сказал Квик.
Техасец  взглянул на него бесцветными, дружелюбными, спокойными глазами, под
которыми  медленно двигались челюсти и густо чернели усы.- Который заберет у
вас одну? - сказал Квик.
     На веранде появился голубоглазый мальчуган.
     - Папа, папа! Где папа? - звал он.
     - Кого ты ищешь, сынок? - сказал один.
     -  Это  мальчик  Эка,-  сказал  Квик.-  Твой  отец  еще там, в фургоне.
Помогает мистеру Бэку.
     Мальчик  в  своем  маленьком  комбинезоне  прошел  через  всю веранду -
миниатюрная копия здешних мужчин.
     - Папа,- звал он.- Папа.
     Кузнец  все  стоял, перегнувшись через дверцу фургона, и держал в руках
конец  проволоки.  Лошади,  на  миг  сбившись  в  кучу,  теперь рассыпались,
шарахнулись  от  фургона,  побежали,  и казалось, будто их стало вдруг вдвое
больше  против  прежнего;  из  густой пыли доносился дробный, частый, легкий
стук некованых копыт. - Мама зовет ужинать,- сказал мальчик.
     Близилось  полнолуние.  И  когда после ужина зрители снова собрались на
веранде,  было  почти  так  же  светло.  Просто быструю резкость дня сменила
зыбкая  серебристая глубь, в которой, причудливо сливаясь с нею, барахтались
лошади,  разбегались поодиночке или парами, зыбкие, призрачные, неугомонные,
и  снова  сбивались  в похожие на мираж табунки, откуда доносилось визгливое
ржание и зловещие удары копыт.
     Вместе с другими пришел и Рэтлиф. Он приехал перед самым ужином. Ввести
своих  лошадей  в  загон  он  не рискнул. Они стояли на конюшне у Букрайта в
полумиле от лавки.
     -  Значит,  Флем  вернулся,-  сказал он.- Так, так. Билл Уорнер за свой
счет  отправил его в Техас, и, по-моему, будет только справедливо, ежели вы,
друзья, оплатите ему обратную дорогу.
     Из  загона донеслось пронзительное, визгливое ржание. Появилась лошадь.
Казалось,  она  не  скачет,  а плывет, неосязаемая, бесплотная. Но копыта ее
часто и дробно стучали по утрамбованной земле.
     - Он не сказал, что лошади его,- сказал Квик.
     - И что они не его, тоже не сказал,- сказал Фримен.
     - Понимаю,- сказал Рэтлиф. - Вот, значит, чего вы дожидаетесь: чтобы он
сказал,  его  они или не его. А может, вы подождете, покуда кончатся торги и
разделитесь  - одни пойдут за Флемом, другие за этим парнем из Техаса, чтобы
поглядеть,  который из них станет тратить ваши денежки? Да только когда тебя
уже ощипали, какая разница, кому от этого прибыток.
     -  А  ежели  Рэтлиф  уедет  нынче  же  вечером,  завтра его уж никак не
заставят купить одну из этих лошадок, - сказал третий.
     -  Факт,-  сказал  Рэтлиф.  -  Даже  от Сноупса можно унести ноги, надо
только  шевелить  ими  попроворнее. Ей-богу, я просто уверен, что он ощиплет
первого же, кто ему подвернется, а уж второго наверняка. Но вы, ребята, ведь
не собираетесь покупать этот его товар, верно я говорю?
     Никто  не  ответил.  Люди  сидели  на  крыльце,  прислонившись спиной к
столбам  веранды,  или  прямо  на  перилах.  Только  Рэтлиф и Квик сидели на
стульях,  так  что  остальные  казались  им  лишь  черными силуэтами на фоне
лунного  света,  сонно заливавшего веранду. Грушевое дерево за дорогой будто
иней  усеяли  белые  цветы,  молодые  побеги  и  веточки  не тянулись во все
стороны,   но  стояли  торчмя  над  прямыми  сучьями,  словно  растрепанные,
взметнувшиеся  кверху  волосы  утопленницы,  мирно спящей на дне спокойного,
недвижного моря.
     -  Энс  Маккаллем  тоже  раз  пригнал  пару лошадей из Техаса, - сказал
кто-то  на  крыльце. Он не шевельнулся. Он говорил, ни к кому не обращаясь.-
Хорошая  была  запряжка.  Только  немного  легковата.  Он  на ней десять лет
работал. Легко было работать, одно удовольствие.
     -  Как  же,  помню,  -  сказал  другой.-  Энс еще говорил, будто за них
четырнадцать ружейных патронов отдал - так, что ли?
     - А я слышал, что и ружье с патронами, - сказал третий.
     -  Нет,  он отдал только патроны,- сказал первый. - За ружье тот парень
предлагал  еще  четверку,  но  Энс  сказал, что они ему без надобности. Себе
дороже станет - пригнать шестерку лошадей сюда в Миссисипи.

     -  То-то  и оно,- сказал второй.- Когда покупаешь по дешевке лошадь или
запряжку, нечего и ждать толку.
     Все  трое  говорили  вполголоса,  они  толковали меж собой, словно были
одни.   Рэтлиф,  невидимый  и  темном  углу,  засмеялся,  тихонько,  лукаво,
хрипловато.
     - Рэтлиф смеется,- сказал четвертый.
     - Ладно, вы на меня не глядите, - сказал Рэтлиф.
     Трое  говоривших не шевелились. Они не шевельнулись и теперь, но было в
их  темных  фигурах  какое-то  упорство  и  молчаливое ожесточение, словно у
детей,  получивших  нагоняй.  Птица  черной  стремительной  дугой прочертила
лунный свет, вспорхнула на грушу и запела; это был пересмешник.
     - Первого пересмешника слышу в этом году, - сказал Фримен.
     - Около Уайтлифа они каждую ночь поют,- сказал первый.- Я слышал одного
в феврале. Помните, когда снег повалил. Он пел на каучуковом дереве.
     -  Каучуковое  дерево всех раньше распускается,- сказал третий.- За это
его  птицы  и любят. Им петь хочется, когда оно зеленеет. Оттого пересмешник
на нем и пел.
     -  Каучуковое  дерево  всех раньше распускается? - сказал Квик. - А ива
как же?
     - Ива не дерево, - сказал Фримен. - Она вроде бурьяна.
     -  Ну  не знаю, что она такое,- сказал четвертый,- а только никакой это
не  бурьян. Потому что бурьян можно выполоть, и дело с концом. А вот ивняк я
лет  пятнадцать корчевал у себя на весеннем выгоне. А он на другой год опять
вырастал  такой  же высокий. Да еще всякий год этих ивок становилось на одну
или две больше против прежнего.
     -  Вот я бы на вашем месте и ушел завтра на выгон чем пораньше,- сказал
Рэтлиф.- Но вы, конечно, и не подумаете сделать это: уж я-то знаю, что ни на
Французовой  Балке,  ни  во  всем мире ничто не помешает вам, ребята, отдать
Флему  Сноупсу  и  этому  техасцу  свои кровные денежки. Но я бы, по крайней
мере,  узнал  точно,  кому  они  достанутся.  Пожалуй,  Эк мог бы вам в этом
помочь.  Пожалуй,  он  мог  бы  сказать вам это по-соседски, а? Как-никак он
двоюродный  брат  Флема,  да  к тому же он и его сынишка, Уоллстрит, сегодня
помогли техасцу натаскать для них воды, а завтра поутру Эк поможет задать им
корм.  А  потом он, может, станет их ловить и подводить по одной, покуда вы,
ребята, будете набавлять цену. Так, что ли, Эк?
     Кузнец сидел на крыльце, привалившись к столбу.
     - Не знаю, - сказал он.
     -  Ребята, - сказал Рэтлиф. - Эк знает об этих лошадях всю подноготную.
Флем  ему  сказал,  во  сколько  они  обошлись  и сколько он с этим техасцем
собирается заработать, нажить на них. Ну-ка, Эк, выкладывай.
     Кузнец  не  шевельнулся, он сидел на верхней ступеньке крыльца, боком к
ним, и их напряженное, выжидательное молчание капля за каплей падало на него
сверху.
     - Не знаю я, - сказал он.
     Рэтлиф  рассмеялся.  Он  сидел  на  стуле и смеялся, а другие сидели на
крыльце  и  на  перилах,  и  смех  его падал на них сверху, подобно тому как
падало  на  Эка их напряженное молчание. Рэтлиф перестал смеяться. Он встал.
Зевнул громко, во весь рот.
     - Ну ладно. Вы, ребята, можете покупать этих лошадок, ежели хотите. А я
скорей  купил  бы  тигра  и  гремучую  змею.  Да  и  то ежели бы их мне Флем
предложил,  я  б  и  дотронуться  до  них  побоялся,  - а вдруг они окажутся
перекрашенной собакой и куском шланга. Желаю нам вам спокойной ночи.
     Он  ушел  в  дом.  Никто  не посмотрел ему вслед, но немного погодя все
зашевелились  и  стали  глядеть на загон, на пестрый, лихорадочный лошадиный
водоворот,  откуда  время от времени долетало короткое ржание и глухие удары
копыт. С груши лились нескончаемые дурацкие рулады пересмешника.
     -  Энс Маккаллем сделал из той пары добрую запряжку, - сказал первый. -
Они были малость легковаты. А так ничего.
     На  другое утро, едва взошло солнце, у дома миссис Литтлджон уже стояли
фургон и три верховых мула, а к загородке прильнули шестеро мужчин и сынишка
Эка  Сноупса,  они не сводили глаз с лошадей, которые тесно сбились в кучу у
двери  конюшни  и тоже глядели на людей. Подъехал еще один фургон, свернул с
дороги  и остановился, и вот уже восемь мужчин выстроились рядом с мальчиком
у  загородки, за которой стояли лошади, их карие с синим глаза быстро бегали
на пестрых мордах.
     -  Так  вот  он,  значит,  Сноупсов  цирк? - сказал кто-то, подходя. Он
глянул  на  лошадиные  морды,  потом  прошел вдоль загородки и встал с краю,
рядом с кузнецом и его сыном.  - Выходит, это Флемовы лошади? - спросил он у
кузнеца.
     -  Эк  знает  не больше нашего, чьи они, - сказал один. - Он знает, что
Флем  приехал  сюда  в фургоне, а за ним - лошади, это он видел. А больше он
ничего не знает.
     -  И  не  узнает,  -  сказал  второй.- Родственник Флема Сноупса всегда
узнает о его делах последним.
     -  Ну  нет,-  сказал  первый.-  Он и тогда не узнает. Первым, кого Флем
посвятит  в  свои  дела,  будет  тот,  кто  останется  в  живых, когда умрет
последний  человек на земле. Флем Сноупс даже себе самому не говорит, что он
замышляет.  Даже если лежит темной ночью один в доме, где, кроме него, живой
души нет.
     -  Это  точно,-  сказал  третий.-  Флем облапошит Эка и всякого другого
своего родственника не хуже, чем нас. Правда, Эк?
     - Не знаю я,- сказал Эк.
     Они  смотрели на лошадей, которые в этот миг, насторожив уши и напружив
ноги,  вдруг  завертелись  волчком и понеслись пятнистой волной по загону, а
потом  вернулись назад и стали глядеть на людей сквозь загородку, и никто не
слышал,  как  появился  техасец, пока он не подошел к ним вплотную. Он был в
новой рубашке и другой жилетке, которая была ему тесновата, и как раз прятал
коробку с печеньем в задний карман брюк.
     -  Доброе  утро,-  сказал  он.-  Раненько  же вы встали сегодня. Может,
     Они  уже  не смотрели на техасца. Теперь они снова смотрели на лошадей,
которые, опустив головы, нюхали землю.
     - Нет уж, мы сперва поглядим,- сказал один.
     -  Ну  что  ж,  во  всяком случае сейчас самое время поглядеть, как они
будут  завтракать,-  сказал  техасец.  -  Они  тут всю ночь бегали и здорово
оголодали.  - Он открыл ворота и вошел в загон. Лошади разом вскинули головы
и  уставились  на него. - Вот что, Эк, - сказал техасец через плечо, - пусть
двое или трое из ваших ребят помогут мне загнать их в конюшню.
     Эк и еще двое мужчин подошли к воротам, и вместе с ними мальчик, шедший
по  пятам  за  отцом,  который  заметил  его, только когда повернулся, чтобы
затворить ворота.
     -  Не  лезь сюда,- сказал Эк.- А то, неровен час, расшибут тебе голову,
как скорлупку, ахнуть не успеешь.
     Он  закрыл  ворота  и  побежал догонять остальных, техасец расставил их
подковой,  а  сам  пошел  к  лошадям,  которые  теперь сбились в беспокойный
табунок  и,  глядя  на  людей,  начали потихоньку кружиться на месте. Миссис
Литтлджон  вышла  из  кухни  и  пошла  через двор к поленнице, поглядывая на
лошадей  в  загоне. Она взяла два или три полена и остановилась, чтобы снова
взглянуть на загон. У загородки появились еще два человека.
     -  Смелей,  ребята!  -  сказал техасец.- Не бойтесь, они вас не тронут.
Просто они сроду не бывали под крышей.
     - А по мне, так пусть здесь и остаются, ежели им охота,- сказал Эк.
     -  Возьмите палки, вон там у загородки целая куча фургонных осей, и как
только  которая-нибудь  кинется  на вас, огрейте ее хорошенько по башке, она
живо в чувство придет.
     Один  из  мужчин подошел к загородке, взял три палки, вернулся и роздал
их. Миссис Литтлджон, теперь уже с целой охапкой дров, на полпути к дому еще
раз  остановилась,  глядя  на  лошадей  в  загоне. Мальчик снова увязался за
отцом,  но  теперь  тот его не видел. Мужчины начали наступать на лошадей, и
табунок  разбился на пестрые подвижные кучки. Техасец весело крыл их громким
бодрым голосом.
     -  Пошли  в конюшню, чучела проклятые, чертовы куклы! Не подгоняйте их.
Пускай чуть пообвыкнут. Эй! Заходи, не бойся. Это же конюшня, а не суд! И не
церковь, тут с вас не станут собирать пожертвования.
     Лошади  медленно  пятились  назад. Время от времени какая-нибудь из них
пробовала  отбиться  от  других, но техасец, ловко бросая в нее комья земли,
загонял ее обратно. А потом задняя лошадь оказалась у самых ворот конюшни, и
техасец,  не давая лошадям опомниться, выхватил у Эка палку, бросился на них
с одним из помощников и принялся лупить их по головам и спинам, безошибочным
чутьем  выбирая  жертву и ударяя ее сначала по морде, а потом, заворотив, по
холке,  и  напоследок по крестцу, так что им удалось завернуть весь табун, и
лошади,  вбежав  в  длинный коридор, ударились об стену с глухим раскатистым
грохотом, словно где-то в шахте рухнули крепления.
     -  Ну,  кажется,  стенка  выдержала,- сказал техасец. Он и его помощник
захлопнули  низкие воротца и заглянули поверх них в конюшню, в дальнем конце
которой  табун  казался теперь пятнистым призраком, и оттуда доносился треск
деревянных  перегородок  и  постепенно  замирающие гулкие удары копыт.- Ага,
выдержала стенка,- сказал техасец.
     Остальные  двое  подошли  к  воротам  и тоже заглянули поверх створок в
конюшню.  Мальчик  подошел  вслед за отцом, намереваясь заглянуть в щелку, и
тут Эк увидел его.
     -  Сказано  тебе было, не лезь в загон! - крикнул он.- Затопчут тебя до
смерти, ты и пикнуть не успеешь, понял? Ступай за ворота и стой там.
     -  Почему  ты  не  попросишь папашу купить тебе лошадку, Уолл? - сказал
один из мужчин.
     -  Чтоб  я купил такую дрянь? - сказал Эк.- На что она мне, если я могу
хоть  сейчас  пойти на реку и изловить задаром зубастую черепаху или гадюку?
Ну, ступай отсюда. Стой за воротами и не лезь.
     Техасец  уже  вошел  в  конюшню.  Один  из мужчин закрыл за ним ворота,
заложил засов, и они, глядя поверх створок, видели, как техасец прошел через
всю  конюшню  к  лошадям,  которые  сгрудились в темном углу, словно пестрые
призраки,   и,   уже  успокоившись,  начали  даже  принюхиваться  к  длинной
обгрызанной  кормушке  у  задней  стены. Мальчик только обошел вокруг отца и
стоял  теперь  по  другую  сторону  от него, глядя сквозь дырку от выпавшего
сучка. Техасец открыл маленькую дверцу в стене и вошел в нее, но почти сразу
же появился с