- Ежели Флем велел вам оставить ее здесь, так оставляйте.
     -  Я же вам говорю, что ошибся и прошу прощения, - сказал Рэтлиф. - Так
как же, выеду я...
     -  Понятно,  -  сказал  другой.  -  Вы, я вижу, хотите получить задаток
наличными. Сколько?
     - Вы спрашиваете про задаток за машину?
     - А про что же еще, по-вашему?
     -  Десять долларов, - сказал Рэтлиф. - И вексель еще на двадцать сроком
на полгода. До уборки.
     - Десять долларов? Да вам же передали поручение...
     -  Мы  сейчас  не  о поручении толкуем, - сказал Рэтлиф. - Мы толкуем о
швейной машине.
     - Возьмите пять.
     - Нет, - ласково сказал Рэтлиф.
     - Ладно, - сказал мужчина. - Пишите вексель.
     Он  ушел  в дом. Рэтлиф спрыгнул на землю, открыл будку и достал из-под
новой  машины  жестяную  шкатулку  для  бумаг.  В  ней была ручка, тщательно
заткнутая  бутылочка  с  чернилами  и  стопка вексельных бланков. Рэтлиф еще
заполнял  бланк,  когда  Сноупс  опять  подошел  к  нему.  Едва перо Рэтлифа
остановилось,   Сноупс   подвинул  к  себе  бланк,  взял  у  Рэтлифа  ручку,
размеренным  движением  обмакнул  ее  в чернила, не читая, расписался, потом
снова  сунул  вексель  Рэтлифу  и  достал  что-то из кармана, Рэтлиф даже не
поглядел что, внимательно и невозмутимо рассматривая подписанный вексель. Он
сказал спокойно:
     - Вы расписались "Флем Сноупс".
     -  Да, - сказал тот. - Ну и что? - Рэтлиф молча смотрел на него. - Ага,
понятно.  Вам  и мое имя тоже нужно, чтобы, по крайности, один из нас не мог
потом  отпереться.  Ладно.  -  Он взял вексель, нацарапал что-то еще и снова
протянул  Рэтлифу.  -  А  вот  ваши  десять долларов. Помогите-ка мне снести
машину.
     Но  Рэтлиф  не шевельнулся, потому что мужчина дал ему не деньги, а еще
какую-то  бумагу,  сложенную  в  несколько раз, замусоленную, с обтрепанными
краями.  Рэтлиф  развернул  ее  и увидел, что это другой вексель - на десять
долларов  с  процентами,  подлежащий  оплате  по  требованию через год после
оформления,   -   выданный   больше  трех  лет  назад  "Айзеку  Сноупсу  или
предъявителю  сего",  подпись  - "Флем Сноупс". На обороте была передаточная
запись  (Рэтлиф узнал руку, которая только что подписала два имени на первом
векселе): "Минку Сноупсу от Айзека Сноупса ( + ) за неграмотностью", а ниже,
и опять той же рукой, - другая, только что высушенная промокательной бумагой
или  просохшая  сама  по  себе:  "В.  К.  Рэтлифу  от Минка Сноупса". Рэтлиф
спокойно и невозмутимо разглядывал вексель почти целую минуту.
     - Все в порядке, - сказал мужчина. - Мы с Флемом его двоюродные братья.
Бабка  оставила  нам  троим  по  десяти  долларов  на  брата. Мы должны были
получить  деньги, когда самому младшему - а это он и есть - стукнет двадцать
один. Флему понадобились наличные, он и занял их у него под вексель. А потом
и ему понадобилась наличность, я и купил у него Флемов вексель. Ну  а  ежели
вам желательно узнать, какого цвета у него глаза, или еще что,  можете  сами
поглядеть, когда будете на Французовой Балке. Он живет у Флема.
     - Понятно,  -  сказал  Рэтлиф. - Айзек Сноупс. Так вы говорите, ему уже
двадцать один?
     - А откуда иначе он взял бы десять долларов, чтобы одолжить Флему?
     -  Ну  конечно,  -  сказал  Рэтлиф.-  И все-таки это не десять долларов
наличными...
     -  Послушайте,  -  сказал  мужчина. - Я не знаю, что у вас на уме, да и
знать  не  хочу. Но вам меня не одурачить, да и я вас дурачить не собираюсь.
Ежели б вы не были уверены, что Флем уплатит  по тому, первому, векселю, вы
не взяли б его. А ежели за тот вы спокойны, чего ж за этот-то беспокоиться,
тут и сумма меньше, и за  ту  же самую машину я его даю, да и законный срок
вот уж два года  как  вышел. Отвезите ему оба векселя. Отдайте их ему, вот и
все. И еще передайте  от меня словечко. Скажите так: "От родича, который все
ковыряется в земле, чтобы с голоду не подохнуть, тому родичу, который больше
в земле не ковыряется  и  стал  хозяином  скотины  и сенного сарая". Скотины
и сенного сарая. Так и скажите.  Лучше всего повторяйте это про себя, покуда
будете ехать, чтоб уж наверняка.
     -  Ладно,  не  беспокойтесь, - сказал Рэтлиф. - Так, значит, выеду я по
этой дороге к Уайтлифскому мосту?
     Ночевал  он  у  родственников  (он  родился  и вырос неподалеку от этих
мест),  на  Французову  Балку приехал на другой день после полудня, поставил
упряжку  во  дворе у миссис Литтлджон и пошел к лавке, где на галерее сидели
явно  те же самые люди, что и год назад, когда он в последний раз был здесь,
и среди них Букрайт.
     -  Букрайт  говорит,  будто  доктор-то  в  Мемфисе  вырезал  у  вас  не
что-нибудь,  а  бумажник,-  сказал  один.  - Немудрено, что на поправку ушел
целый  год.  Удивительно,  как  это вы не померли, когда очухались: хвать, а
бумажника нет.
     -  Тут-то  я  и  вскочил,  - сказал Рэтлиф. - А не то бы до сих пор там
валялся.
     Он   вошел  в  лавку.  Передняя  половина  ее  была  пуста,  но  он  не
остановился,  как  можно  было  ожидать,  не  дал  даже  глазам привыкнуть к
полумраку. Он подошел к прилавку, приветливо здороваясь:
     -  Здравствуйте,  Джоди! Здравствуйте, Флем! Не беспокойтесь, я сам все
возьму.
     Уорнер,  склонившийся над конторкой, за которой сидел приказчик, поднял
голову:
     - А-а, стало быть, вы опять на ногах.
     -  И  опять  в  трудах,  - сказал Рэтлиф, заходя за прилавок и открывая
единственную  стеклянную  витрину,  в  которой  вперемешку лежали ботиночные
шнурки,  гребенки,  табак,  патентованные  лекарства и дешевые сласти. - Как
знать,  может,  это  одно  и  то же. - Он принялся тщательно отбирать яркие,
полосатые  леденцы,  одни  брал,  другие  откладывал в сторону. Туда, где за
конторкой,  не  отрываясь от бумаг, сидел приказчик, он не взглянул ни разу,
да и тот на него глаз не поднял, - Вы не знаете, дядюшка Бен Квик дома?
     -  А  где  ж  ему  быть? - сказал Уорнер. - Только, сдается мне, вы уже
продали ему швейную машину года два или три назад.
     -  Конечно,  -  сказал  Рэтлиф,  откладывая  леденец  и  беря другой. -
Потому-то я и хотел бы повидать его дома: там, ежели ему станет дурно, будет
кому его отхаживать. На этот раз я сам хочу купить у него кое-что.
     -  Чем  же  таким он разжился, черт возьми, что вы ради этого вон какой
конец отмахали?
     - Козами, - сказал Рэтлиф. Он считал леденцы и складывал их в карман.
     - Чем?
     -  Да, да, козами. Вот уж вы бы никогда не подумали, правда? Но во всей
йокнапатофской  округе  и  в Гренье нет ни одной козы, кроме тех, что у дяди
Бена.
     -  М-да,  и  впрямь  не  подумал  бы,  - сказал Уорнер. - Только ума не
приложу, на что они вам?
     -  На что человеку козы? - сказал Рэтлиф. Он подошел к колпаку для сыра
и  положил монету в коробку из-под сигар. - Ясное дело - в фургон запрягать.
У вас все здоровы - вы, дядя Билл, миссис Мэгги?
     - Угу, - буркнул Уорнер. Он снова обернулся к конторке.
     Но Рэтлиф этого уже не видел. Расплатившись, он сразу вышел на галерею,
угощая всех леденцами.
     -  Доктор  прописал,  -  сказал он. - Как бы он теперь еще один счет не
прислал,  на десять центов, за совет слопать на пять центов леденцов. Что ж,
от леденцов я не откажусь.  А вот все сидеть да сидеть, это не по мне. Но он
велел.
     Он  лукаво  и дружелюбно взглянул на сидевших. Скамья была длинная, они
стояла у стены, под окном, у самой двери. Человек, сидевший с краю, встал.
     -  Ладно,  -  сказал  он. - Так уж и быть, садитесь. Да ежели б вы и не
болели, все равно еще с полгода прикидываться будете.
     - Должен же я хоть что-нибудь получить за свои семьдесят пять долларов,
которые вылетели у меня из кармана после этой истории, - сказал Рэтлиф. - Ну
хоть  уважение  у людей, хотя бы на время. Только вы хотите меня посадить на
самом  сквозняке?  Нет,  уж  лучше  раздвиньтесь,  а я сяду посередке. - Они
раздвинулись и освободили ему  место  в  середине. Теперь он сидел прямо под
открытым окном. Он положил в рот леденец и, посасывая его, заговорил слабым,
тонким, трогательным  голосом, еще не окрепшим после недавней болезни: - Да,
друзья. Я бы  все  еще валялся в постели, ежели бы не хватился бумажника. Но
только  когда  я  встал, вот тут только я перепугался не на шутку. "А вдруг,
думаю, я тут  себе  лежу целый год, а какой-нибудь ловкач приехал и наводнил
швейными  машинами  не  только  Французову  Балку,  но  и всю Йокнапатофскую
округу". Но господь  меня не  оставил. Пропади я пропадом, не успел я встать
с постели,  как он  или  кто  там еще послал мне барана - точь-в-точь, как в
Писании, когда он спас Исаака. Он послал мне владельца козьего ранчо.
     - Чего? - сказал один.
     -  Козьего  ранчо.  Вы-то  небось об козьих ранчо и не слыхали никогда.
Потому что в наших краях до такой штуки никому не додуматься. Для этого надо
быть  северянином.  И  вот  один  северянин где-то там в Массачусетсе, или в
Бостоне,  или  в  Огайо  додумался,  и  прикатил  сюда, в Миссисипи, с целым
саквояжем  зелененьких,  и  купил в пятнадцати милях к западу от Джефферсона
две  тысячи  акров  самой лучшей земли, какая только нашлась - все холмы, да
лощины,  да травы, - и обнес ее десятифутовой загородкой, такой частой, что,
наверно,  и  вода-то  сквозь  нее  не  течет,  и совсем уж приготовился было
загребать деньгу лопатой, как вдруг сообразил, что ему не хватает коз.
     - Чепуха, - сказал кто-то. - Коз всем хватает.
     - И потом, - вдруг резко сказал Букрайт, - ежели вы хотите, чтобы вас и
вон там, в кузнице, слышали, мы можем всем скопом туда перейти.
     -  Ну  конечно,  -  сказал  Рэтлиф.  - Вам, ребята, и невдомек, до чего
приятно  языком  потрепать  после того, как полежишь на спине в таком месте,
где  каждый,  кому  тебя  слушать  неохота, может встать и уйти, а ты за ним
пойти  не  можешь.  -  Тем  не  менее  он  немного  понизил голос - высокий,
отчетливый,  насмешливый,  неторопливый.  -  Так  вот,  ему  они  были нужны
позарез.  Вы не забывайте, что он северянин. Они делают дела не так, как мы.
Надумай  кто  в наших краях завести козье ранчо, он просто взял бы да завел,
потому  как  коз у него и без того больше, чем нужно. Только предупредил бы,
что  его  дом, или веранда, или гостиная, или другое какое место, откуда коз
никак не отвадить, - это и есть козье ранчо, и все тут. Но северянин сделает
иначе.  Ежели уж он берется за дело, так организует целый синдикат, согласно
печатному  своду  правил,  и  имеет  патент  от самого министра из Джексона,
тисненный   золотыми  буквами  и  гласящий,  что,  мол,  мое  вам  нижайшее,
подтверждаю,  что  двадцать тысяч коз, или чего там еще, суть воистину козы.
Он не начнет с коз или с участка земли. Он начнет с листа бумаги и карандаша
и  все  расчислит  и выверит у себя в кабинете: столько-то коз на столько-то
акров  и  столько-то  футов  загородки,  чтоб  козы  не разбежались. А потом
напишет  в  Джексон  и  получит  патент на всю эту землю, загородку и коз, и
сперва купит землю, чтобы было где поставить загородку, и поставит ее, чтобы
наружу  ничего  не выскочило, а уж после станет покупать скотину, которой за
этой  загородкой  гулять. И вот сперва все шло как по маслу. Нашел он землю,
да  такую,  что  самому господу богу и тому не снилось устроить на ней козье
ранчо,  купил  ее  почти  без  хлопот,  пришлось  только  разыскать хозяев и
втолковать  им,  что  он  действительно  собирается  платить  им  деньги,  а
загородка,  можно  сказать,  сама собой выросла, потому что он сидел себе на
месте,  посреди участка, и знай только денежки выкладывал. А потом он видит,
что  коз  не  хватает.  Обшарил он всю округу вдоль и поперек, чтобы набрать
столько коз, сколько в патенте написано, а то золотые буквы так в лицо ему и
скажут,  что  он  плут.  Но только все попусту. Как он ни бился, а загородки
остается  еще  на  пятьдесят коз. Стало быть, теперь это уже не козье ранчо,
это банкротство. Или отдавай назад патент, или хоть из-под земли достань эти
пятьдесят  коз!  Что  ж  получается?  Человек притащился черт знает из какой
дали,  из  самого Бостона, штат Мэйн, купил две тысячи акров земли, поставил
сорок  четыре тысячи футов загородки, а теперь вся эта затея может сорваться
из-за коз дядюшки Бена Квика, потому что других коз между Джексоном и штатом
Теннесси нет как нет.
     - А вы почем знаете? - сказал один.
     -  А вы думаете, я бы встал с постели и потащился в такую даль, ежели б
не знал? - сказал Рэтлиф.
     -  А  вы бы сели в свой фургончик да ехали к нему не откладывая, - душа
спокойнее  будет, - сказал Букрайт. Он сидел у столба, лицом к окну, которое
было у Рэтлифа за спиной.
     Рэтлиф  поглядел на него, приветливый и загадочный под своей всегдашней
неприметной и насмешливой маской.
     - Конечно, - сказал он. - А козы эти у него уже давно. Он, верно, снова
пойдет  толковать:  того-то мне нельзя, а это непременно надо и, уж конечно,
счетов наприсылает за свои советы...
     Он  переменил  тему разговора так плавно и вместе с тем так решительно,
словно,  -  как  они  поняли  позже,  -  вдруг выставил табличку, на которой
красными   буквами  было  написано:  "Тише!",  и  приветливо,  непринужденно
поглядел на Уорнера и Сноупса, показавшихся в дверях лавки. Сноупс не сказал
     - Не рано ли закрываете, Джоди? - сказал Рэтлиф.
     -  Смотря  что  вы называете "поздно", - неохотно сказал Уорнер и пошел
следом за приказчиком.
     - Может, уже пора ужинать? - сказал Рэтлиф.
     -  В  таком случае, я на вашем месте закусил бы да поехал покупать этих
коз, - сказал Букрайт.
     -  Конечно,  - сказал Рэтлиф.- Но, может, у дяди Бена к завтрашнему дню
лишняя дюжина прибавится. Ладно, была не была...
     Он встал и застегнул пальто.
     - Перво-наперво коз купите, - сказал Букрайт.
     И  снова  Рэтлиф  посмотрел  на него, приветливый, непроницаемый. Потом
посмотрел на остальных. На него никто не смотрел.
     -  Да  ладно,  не  горит.  А что, ребята, кто-нибудь из вас столуется у
миссис Литтлджон?
     Вдруг  он  сказал:  "Что  это?"  -  и  все  сразу  поняли,  про  что он
спрашивает,  -  взрослый  человек,  босой,  в  тесном выцветшем комбинезоне,
годном  разве  на четырнадцатилетнего подростка, шел по дороге мимо галереи,
волоча  за  собой  на  веревке деревянную чурку с двумя приколоченными к ней
жестянками  из-под  табака,  и, ничего не видя вокруг, глядел через плечо на
пыль,  которая  клубилась  за  чуркой.  Поравнявшись  с  галереей, он поднял
голову,  и  Рэтлиф  увидел  его  лицо  - тусклые и, казалось, вовсе незрячие
глаза, разинутый слюнявый рот, окаймленный легким золотистым пушком.
     - Тоже из ихних, - сказал Букрайт хрипло и резко.
     Рэтлиф,  не  отрываясь,  глядел на это жалкое существо, - штаны едва не
лопаются  на  толстых  ляжках,  голова  болтается  на  вывернутой шее, глаза
устремлены назад, па волочащуюся в пыли чурку.
     -  И нам еще толкуют, будто все мы созданы по образу и подобию божию, -
сказал он.
     -  По-моему, и хуже этого бывает, чего только не насмотришься на свете,
- сказал Букрайт.
     - Не знаю, что-то не верится, хоть, может, оно и так, - сказал Рэтлиф.-
Значит, он здесь просто появился, и все?
     - А что тут особенного? - сказал Букрайт. - Не он первый.
     - Конечно. Но ведь надо же ему где-то жить.
     Странное существо дошло до дома миссис Литтлджон и свернуло в ворота.
     -  Он  ночует  у  нее  в  конюшне,  - сказал один. - Она его кормит. Он
кое-чего делает. А она как-то объясняется с ним.
     -  Видно,  она-то и создана по образу и подобию божию, - сказал Рэтлиф.
Он  повернул  голову;  в руке у него все еще был забытый кусочек леденца. Он
положил его в рот и вытер пальцы о полу пальто.
     - Ну, так как же насчет ужина?
     - Сначала купите коз, - сказал Букрайт. - А потом поужинаете.
     -  Завтра куплю, - сказал Рэтлиф. - Может, у дяди Бена тем временем еще
полсотни голов поднакопится.
     "А  может,  и  послезавтра,  -  думал  он,  шагая  по хмельному холодку
мартовского  вечера  на  медный зов колокольчика миссис Литтлджон. - Так что
времени у него довольно. Кажется, я чисто сработал. Сыграл не только на том,
что  он,  по-моему,  знает обо мне, но и на том, что я, по его соображениям,
знаю  о  нем,  хоть я целый год и проболел и сильно отстал в великой науке и
благородной  забаве  надувательства.  А  Букрайт сразу попался на удочку. Из
кожи лез, чтоб меня предупредить. Даже в чужие дела вмешался ради этого".
     Так  что  назавтра  он не только не побывал у хозяина козьего стада, но
уехал  за  шесть  миль  совсем  в  другую сторону и убил целый день, пытаясь
продать  швейную  машину,  которой  у него и с собой-то не было. Там же он и
заночевал,  а  в Балку вернулся только на другой день утром и поехал прямо к
лавке,  где к одному из столбов галереи была привязана чалая лошадь Уорнера.
"Стало  быть, он теперь уж и на лошади ездит, - подумал Рэтлиф. - Так, так".
Он не вылез из своего фургончика.
     -  Не  возьмет  мне  кто-нибудь на пять центов леденцов? - сказал он. -
Может,  придется подкупить дядю Бена через которого-нибудь из внуков. - Один
из  сидевших на галерее сходил в лавку и вынес леденцы. - Вернусь к обеду, -
сказал он. - И тогда снова буду к услугам любого бедствующего молодого врача
- пусть режет.
     Ехать  ему  было  недалеко: меньше мили до моста, да еще за мостом чуть
побольше  мили.  Он  подъехал к чистому, опрятному дому, позади которого был
большой  хлев, а за хлевом выгон; там он увидел коз. Крепкий, рослый старик,
сидевший в одних носках на веранде, закричал:
     - Здорово, В. К.! Какого дьявола ты там, у Билла Уорнера, затеял?
     Рэтлиф сказал, не слезая с козел:
     - Так. Значит, он меня обошел.
     - Пятьдесят коз! - кричал старик. - Слыхал я об одном человеке, который
десять  центов  платит,  только  бы  избавиться  от  пары  коз,  но сроду не
слыхивал, чтоб кто-нибудь их покупал, да еще разом полсотни!
     -  Он  ловкий малый, - сказал Рэтлиф. - Если купил полсотни, то, верно,
знает, что ему ровно столько и понадобится.

     -  Да,  ловкий малый. Ишь ты, пятьдесят коз. Вот адово племя! Тьфу! А у
меня  есть  еще  стадо, сказать - не соврать, курятник доверху набить можно.
Может, возьмешь?
     - Нет, - сказал Рэтлиф. - Мне нужны были именно те пятьдесят.
     -  Я  тебе  их даром отдам. И еще четвертак приплачу, только бы они мне
глаза не мозолили.
     -  Благодарю,  -  сказал  Рэтлиф. - Что ж, придется отнести это на счет
накладных расходов.
     - Пятьдесят коз, - сказал старик. - Оставайся обедать.
     - Благодарю, - сказал Рэтлиф. - Боюсь, я и так уж слишком много времени
     Он  вернулся в Балку - одна долгая миля до реки, а потом одна короткая,
за  рекой,  - маленькие крепкие лошадки бежали хоть и не дружно, зато резво.
Чалая  лошадь все стояла у лавки, и люди все сидели на галерее, но Рэтлиф не
остановился.  Он  доехал  до  дома  миссис  Лпттлджон,  привязал  лошадей  к
загородке,  а сам поднялся на веранду, откуда ему была видна лавка. Из кухни
у  него за спиной уже доносился запах стряпни, и люди на галерее скоро стали
расходиться,  так  как  дело шло к полудню, а чалая лошадь все еще стояла на
прежнем  месте.  "Да,  -  подумал  Рэтлиф.  -  Прижал он Джоди. Если человек
отберет у тебя жену, остается одно - застрелить его, и тогда тебе полегчает.
Но если кто отберет лошадь..."
     Позади него раздался голос миссис Литтлджон:
     - А я и не знала, что вы вернулись. Будете обедать?
     - Да, мэм. Вот только сперва схожу в лавку. Я не долго.
     Она вернулась в дом. Он вынул из бумажника два векселя, один положил во
внутренний  карман  пальто,  другой  - в нагрудный карман рубашки и пошел по
дороге  прямо  в  мартовский  полдень, ступая по полуденной, плотно прибитой
пыли,  вдыхая  бездыханный,  недвижный воздух полудня, поднялся на крыльцо и
пересек  опустевшую  галерею, заплеванную табаком и изрезанну