Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
мал,- сказал Эк. Он и мальчик покончили с галетами и сыром, и
теперь он сидел у стены, держа в руках пустой пакет.
- Которую же - ту, что он тебе подарил? – сказал Уорнер.
- Да, ту самую,- сказал Эк.
- Па, а вторую ты подари мне,- сказал мальчик.
- Ну и что же?
- Она себе шею сломала,- сказал Эк.
- Это я знаю,- сказал Уорнер.- Но как? - Эк не шевелился. Глядя на
него, они почти воочию могли видеть, как он выбирает и накапливает слова,
фразы. Уорнер, глядя на него сверху вниз, засмеялся хриплым натужным смехом,
со свистом всасывая воздух сквозь зубы. - Я расскажу вам, как было дело. Эк
с мальчишкой пробегали за ней почти сутки и наконец загнали ее в тот тупик,
что возле дома Фримена. Они сообразили, что через Фрименов восьмифутовый забор
ей не перескочить, ну вот и натянули у входа в тупик, на высоте трех футов
от земли, веревку. Ну а лошадь, понятное дело, когда добежала до конца
тупика и уперлась в конюшню Фримена, поворотила, как Эк и рассчитывал, назад
и понеслась по тупику, ни дать ни взять вспугнутая ворона. Наверно, веревки
она и не заметила. Миссис Фримен выбежала на крыльцо и все видела. Она
говорит, что когда лошадь налетела на веревку, она была похожа на большую
рождественскую шутиху. Ну а второй вашей лошадки и след простыл, так, что
ли?
- Да,- сказал Эк,- Я не углядел даже, в какую сторону она побежала.
- Подари ее мне, па, - сказал мальчик.
- Погоди, прежде надо ее поймать,- сказал Эк. - А там видно будет.
Вечером того же дня фургончик Рэтлифа стоял у ворот Букрайта, и сам
Букрайт стоял рядом, на дороге.
- Вы ошиблись, - сказал Букрайт.- Он вернулся.
- Он вернулся,- сказал и Рэтлиф. - Я чопорно судил об его... ну, не
выдержке, это не то слово, и, уж конечно, не об отсутствии выдержки. Но я не
ошибся.
- Чепуха,- сказал Букрайт. - Вчера его целый день не было. Правда,
никто не видел, чтоб он ехал в город или возвращался оттуда, но всякому
ясно, что он был там. Ни один человек, даже если он Сноупс, не допустит,
чтоб его родича сгноили в тюрьме.
- Он недолго там просидит. До суда остается меньше месяца, а потом,
когда его упекут в Парчмен, он снова будет на свежем воздухе. И даже снопа
станет работать по хозяйству, пахать. Конечно, это будет не его хлопок, но
ведь он никогда не выручал за свой хлопок достаточно, чтобы хоть как-нибудь
перебиться.
- Чепуха,- сказал Букрайт.- Ни за что не поверю. Флем не допустит, чтоб
его отправили на каторгу.
- Допустит, - сказал Рэтлиф.- Потому что Флему нужно погасить все эти
ходячие векселя, которые то и дело появляются то здесь, то там. Он хочет
избавиться навсегда хотя бы от некоторых.
Они поглядели друг на друга - Рэтлиф, серьезный и спокойный в своей
синей рубашке, Букрайт тоже серьезный, сосредоточенный, нахмурив черные
брови.
- Но ведь вы, кажется, говорили, что с ним вместе сожгли эти векселя?
- Я говорил, что мы сожгли два векселя, которые дал мне Минк Сноупс. Но
неужто вы думаете, что кто-нибудь из Сноупсов хоть в чем-то может целиком
довериться клочку бумаги, который можно спалить на одной спичке? Или вы
думаете, кому-нибудь из Сноупсов это невдомек?
- Вот как,- сказал Букрайт. - Ха,- сказал он невесело, - небось вы и
Генри Армстиду вернули его пять долларов.
Рэтлиф отвернулся. Лицо его изменилось; на нем мелькнуло какое-то
мимолетное, лукавое, но не смеющееся выражение, потому что глаза не
смеялись; потом оно исчезло.
- Мог бы вернуть, - сказал он.- Но не сделал этого. Мог бы, будь я
уверен, что на этот раз он купит что-нибудь такое, что убьет его до смерти,
как сказала миссис Литтлджон. И кроме того, я не защищал Сноупса от
Сноупсов. И даже не человека от Сноупса. Я защищал даже не человека, а
безобидную тварь, которой одно только и надо: ходить да греться на солнце,
которая никому не могла бы причинить зла, даже если б захотела, и не
захотела бы, даже если бы могла, все равно как я не стал бы стоять в стороне
и смотреть, как вы крадете кость у собаки. Не я создал их Сноупсами, и не я
создал тех людей, что сами подставляют им задницу. Я мог бы сделать больше,
но не стану. Слышите, не стану!
- Хватит, - сказал Букрайт. - Легче на поворотах, перед вами просто
холмик. Говорю вам - хватит.
"2"
Оба дела - Армстид против Сноупса и Талл против Экрема Сноупса (да и
вообще против всех Сноупсов и даже против Уорнера, которого, как знала вся
деревня, обозленная жена Талла тоже старалась запутать) по взаимной
договоренности сторон слушались в суде другого округа. Вернее - по
договоренности трех сторон, потому что Флем Сноупс наотрез отказался
признать иск, сплюнув в сторону, невозмутимо заявил: "Это не мои лошади",- и
снова принялся строгать свою дощечку, а смущенный и растерянный шериф стоял
перед прислоненным к стене стулом, держа в руках повестку, которую он
пытался вручить.
- А какой был бы прекрасный случай для этого сноупсовского семейного
адвоката,- сказал Рэтлиф, когда узнал обо всем.- Как бишь его... Ну этот
отец-молодец, этот Моисей, у которого полон рот всяких прибауток, а за штаны
цепляется множество сыновей, неизвестно откуда взявшихся. Просто
удивительно, как это получается - мне бесперечь твердят об этих людях, а я
все не могу запомнить имен. Словом, этот А. О. Вечно у него не хватает
терпения обождать. Может, во всей его практике это была бы единственная
тяжба, где простофиля клиент не стал бы вмешиваться и затыкать ему рот, и
только сам судья имел бы право сказать ему: "Заткнись".
Так что ни коляски Уорнера, ни фургончика Рэтлифа не было среди потока
фургонов, повозок, верховых лошадей и мулов, который хлынул к Уайтлифской
лавке, что в восьми милях от поселка, не только с Французовой Балки, но и
отовсюду, так как к этому времени то, что Рэтлиф назвал "техасской
болезнью", эта пятнистая порча, эта лавина бешеных, неуловимых лошадей,
разлилась на двадцать, а то и на тридцать миль окрест. И когда начали
подъезжать люди с Французовой Балки, около лавки уже стояло десятка два
фургонов с выпряженными и привязанными к задним осям лошадьми и еще вдвое
больше оседланных лошадей и мулов стояло в ближней рощице, и заседание
решено было перенести из лавки под соседний навес, куда осенью свозили
хлопок. Но к девяти часам оказалось, что все желающие не поместятся даже под
навесом, и заседание снова перенесли, теперь уж прямо в рощу. Лошади, мулы и
фургоны были убраны оттуда; из сарая притащили единственный стул, колченогий
стол, толстую Библию, которой, судя по ее виду, часто и с любовью
пользовались, как старым, но безотказным инструментом, календарь и подшивку
"Законодательных постановлений штата Миссисипи" за 1881 год с
одной-единственной тонкой замусоленной трещиной по корешку, словно хозяин
(или тот, кто ими пользовался) открывал их всегда на одной и той же
странице, но зато очень часто, четверо специально отряженных людей мигом
съездили в повозке за милю от лавки в церковь и вернулись с четырьмя
деревянными скамьями для тяжущихся, их родственников и свидетелей; позади
рядами стояли зрители - мужчины, женщины, дети, серьезные, внимательные,
опрятные, не в праздничных нарядах, конечно, но в чистой рабочей одежде,
надетой с утра по случаю предстоящих субботних развлечений - сидения около
деревенской лавки или поездки в ближний город, в той самой одежде, в которой
они в понедельник выйдут на поле и будут носить ее всю неделю, до вечера
будущей пятницы. Мировой судья, аккуратный, маленький, пухлый старичок с
ровными, чуть вьющимися седыми волосами, словно сошедший с добродушной
карикатуры на всех дедушек на свете, был в безукоризненно чистой сорочке, но
без воротничка, с белоснежными, сверкающими, крахмальными манжетами и
манишкой, в очках со стальной оправой. Он сел за стол и поглядел на них - на
серую женщину в сером платье и шляпке, недвижно уронившую на колени руки,
бледные и узловатые, словно корни, выкорчеванные на осушенном болоте; на
Талла в выцветшей, но свежей рубашке и в комбинезоне, не только чисто
выстиранном, но выглаженном и накрахмаленном его женщинами, со складкой не
посередке штанин, а с боков, так что каждую субботу с утра они бывали похожи
на короткие детские штанишки, на его безмятежно голубые, невинные глаза над
шелковистой, как кукурузная метелка, бородой месячной давности, скрывавшей
почти все его обрюзгшее лицо и придававшей ему какой-то неправдоподобный,
нелепо блудливый вид, но не такой, словно он вдруг после долгих лет предстал
перед другими мужчинами в своем настоящем обличье, а такой, будто
изображение святого младенца кисти старого итальянского мастера испоганил
какой-нибудь скверный мальчишка; на миссис Талл, крепкую, пышногрудую, но
немного нескладную женщину, чье лицо пылало суровым негодованием, которое за
этот месяц, казалось, нисколько не возросло, но и не угасло, а просто
устоялось, и, странное дело, всем почти сразу же стало казаться, что
негодует она не на кого-либо из Сноупсов и не на кого другого из мужчин в
отдельности, но на всех мужчин, вместе взятых, на весь мужской пол, и сам
Талл вовсе не пострадавший, а предмет ее негодования,- она сидела по одну
сторону от мужа, а старшая из четырех его дочерей - по другую, словно обе
они (или, по крайней мере, миссис Талл) не просто боялись, что Талл вдруг
вскочит и убежит, но твердо решились не допустить этого; на Эка с мальчиком,
похожих как две капли воды, только один ростом повыше, на приказчика Лэмпа,
в серой кепке, в которой кто-то признал ту самую, что была на Флеме Сноупсе
в прошлом году, когда тот уезжал в Техас, - Лэмп сидел, быстро моргая и
глядя на судью упорно и злобно, как крыса, и в бесцветных стариковских
глазах судьи за толстыми стеклами очков появилось не только удивление и
замешательство, но и что-то очень похожее на страх, как и у Рэтлифа, когда
он стоял на галерее месяц назад.
- Так вот...- сказал судья.- Я не предполагал... Не ожидал увидеть... Я
хочу помолиться, - сказал он. - Конечно, вслух я молиться не буду. Но
надеюсь...- Он посмотрел на них. - Я бы хотел... одним словом, может быть,
кто-нибудь из вас последует моему примеру.
Он склонил голову. Все смотрели на него серьезно и молча, а он
неподвижно сидел у стола, и легкий утренний ветерок тихонько шевелил его
редкие полосы, и трепетные тени листьев скользили по выпуклой крахмальной
груди сорочки, по сверкающим манжетам, таким же твердым и почти таким же
просторным, как куски шестидюймовой печной трубы, по его сложенным рукам. Он
поднял голову.
- Армстид против Сноупса, - сказал он.
Миссис Армстид начала говорить. Она не шевелилась, ни на что не
смотрела, стиснув руки на коленях, и голос ее был все таким же ровным,
глухим, безнадежным.
- Этот человек из Техаса сказал...
- Постойте, - прервал ее судья. Его тусклые глаза забегали под толстыми
стеклами очков, оглядывая лица присутствующих.- Где же ответчик? Я его не
вижу.
- Он отказался явиться, - сказал шериф.
- Отказался? - сказал судья.- Разве вы не вручили ему повестку?
- Он не принял ее, - сказал шериф.- Он сказал...
- В таком случае он будет отмечать за неуважение к суду!
- С какой стати? - сказал Лэмп Сноупс.- Еще не доказано, что эти лошади
его. Судья взглянул на Лэмпа.
- Разве вы представляете интересы ответчика? - спросил он. Сноупс,
моргая, глядел на него.
- А это что значит? - сказал он.- Что штраф, к которому вы его
присудить собираетесь, взыскивать будут с меня?
- Стало быть, он отказывается участвовать в тяжбе, - сказал судья... -
Разве он не знает, что я могу привлечь его за это к ответственности, если уж
он не признает простой справедливости и приличий?
- Вот это ловко, - сказал Сноупс.- Сразу видать, что у вас на уме...
- Замолчите, Сноупс, - сказал шериф. - Если вы не выступаете по этому
делу, так нечего и вмешиваться. - Он повернулся к судье:- Не прикажете ли
съездить на Французову Балку и привезти сюда Сноупса? Я могу это сделать.
- Нет, - сказал судья.- Погодите.- Он снова оглядел бесстрастные лица,
все с той же растерянностью, с тем же страхом. - Может ли кто-нибудь точно
сказать, чьи это лошади? Кто может сказать? - Они тоже глядели на него,
бесстрастно, пристально глядели на этого чистенького безупречного старика,
который, положив руки на стол, сплел пальцы, чтобы унять дрожь. - Хорошо.
Миссис Армстид, - обратился он к женщине, - расскажите суду, как было дело.
Она заговорила, ни разу не пошевельнувшись, ровным, монотонным голосом,
глядя куда-то мимо, в полной тишине, а кончив, умолкла, и голос ее ни разу
не дрогнул, словно все сказанное не имело никакого значения и ни к чему не
могло привести. Судья, опустив глаза, разглядывал свои руки. Когда она
замолчала, он посмотрел на нее.
- Но из этого еще не следует, что лошади принадлежали Сноупсу. Вам
нужно бы предъявить иск этому человеку из Техаса. А он уехал. Даже если суд
постановит взыскать с него деньги, вы все равно не сможете их получить.
Понимаете?
- Мистер Сноупс привез его сюда, - сказала миссис Армстид. - Откуда бы
этому техасцу знать, где Французова Балка, ежели б мистер Сноупс ему не
показал.
- Но ведь это техасец продал лошадей и взял деньги. - Судья снова
- Да, - сказал Букрайт.
Судья снова поглядел на миссис Армстид печально и сочувственно.
Поднялся порывистый ветер, он шелестел высоко в ветвях, и на землю, кружась,
падали снежно-белые лепестки, которые отцвели прежде времени, как и сама
весна отцвела быстро и щедро после суровой зимы, пролив свой густой,
одуряющий аромат.
- Он отдал мистеру Сноупсу те деньги, какие взял у Генри. Он сказал,
что Генри не покупал никакой лошади. Он сказал, я могу завтра получить
деньги у мистера Сноупса.
- И у вас есть свидетели, которые могут подтвердить это?
- Да, сэр. Все видели и слышали, как он отдал мистеру Сноупсу деньги и
сказал, что я могу их получить...
- И вы просили у Сноупса эти деньги?
- Да, сэр. А он сказал, что техасец увез их с собой. Но я бы могла...
Она снова умолкла, глядя, как и судья, куда-то вниз, на свои руки. Во
всяком случае, она ни на кого не глядела.
- Что же? - спросил судья.- Что вы могли бы?
- Я могла б узнать эти пять долларов. Я заработала их своими руками,
ткала по ночам, когда Генри и дети спали. Некоторые дамы из Джефферсона
собирали пряжу и отдавали мне, а я за плату ткала им материю. Я скопила эти
деньги по центу и узнала бы их, если б увидела, потому что часто вынимала
жестянку из печи и пересчитывала их, вес ждала, покуда накопится довольно,
чтобы обуть детей к зиме. Я бы их сразу узнала. Если б мистер Сноупс только
позволил...
- А что, если кто-нибудь видел, как Флем отдал эти деньги назад
техасцу? - сказал вдруг Лэмп Сноупс.
- А кто-нибудь видел это?
- Да, - сказал Сноупс хрипло и решительно.- Вот Эк видел.- Он поглядел
на Эка: - Ну, что же ты? Расскажи ему.
Судья поглядел на Эка; все четыре дочери Талла, как по команде повернув
головы, тоже поглядели на него, и миссис Талл с холодным, злым и
презрительным лицом подалась вперед, чтобы муж не мешал ей видеть, и все,
кто стоял позади скамей, задвигались, вытягивая шеи, чтобы поглядеть на Эка,
неподвижно сидевшего на скамье.
- Скажите, Эк: видели вы, как Сноупс вернул деньги Армстида техасцу? -
спросил судья.
Эк сидел молча, не шевелясь, а Лэмп Сноупс грубо и досадливо фыркнул.
- Черт с ним, если он боится, то я не боюсь. Я видел.
- Вы подтвердите это под присягой?
Сноупс взглянул на судью. Он уже больше не моргал.
- Стало быть, вы не верите моему слову? - сказал он.
- Я должен знать истину,- сказал судья.- Если я не могу установить ее,
то мне нужны показания, данные под присягой, которые я буду считать за
истину.
Он взял Библию, лежавшую рядом с двумя другими книгами.
- Слышите? - сказал шериф.- Подойдите сюда.
Сноупс встал со скамьи и подошел. Все смотрели на него, но никто уже не
ерзал, не вытягивал шею, не двигался, лица застыли, глаза смотрели в одну
точку. Сноупс, подойдя к столу, оглянулся, окинул быстрым взглядом стоявших
полукругом людей и снова взглянул на судью. Шериф схватил Библию, хотя судья
еще не выпустил ее из рук.
- Готовы ли вы подтвердить под присягой, что видели, как Сноупс вернул
этому техасцу деньги, которые получил с Генри Армстида за лошадь? - спросил
он.
- Я ведь уже сказал, что видел, - сказал Сноупс.
Судья выпустил Библию.
- Приведите его к присяге,- сказал он.
- Положите левую руку на Библию, поднимите правую, повторяйте:
"Торжественно клянусь и подтверждаю, что..." - скороговоркой начал шериф.
Но Сноупс уже опередил его, - положив левую руку на Библию и подняв
правую, он повернул голову, еще раз окинул быстрым взглядом полукружие
бесстрастных, внимательных лиц и хрипло, злым голосом сказал:
- Да. Я видел, как Флем Сноупс отдал этому человеку из Техаса те
деньги, которые Генри Армстид или кто другой уплатил или, как некоторые
утверждают, отдал Флему за какую-то лошадь. Довольно с вас этого?
- Да,- сказал судья.
Толпа зрителей молчала, не шевелилась. Шериф осторожно положил Библию
на стол, около сплетенных пальцев судьи, и снова ничто вокруг не
шевельнулось, только трепетные тени скользили и сливались друг с другом да
летели лепестки акаций. Потом миссис Армстид встала; она стояла, опять - или
все еще - ни на что не глядя, прижав руки к животу.
- Мне, наверно, можно теперь уехать? - сказала она.
- Да,- сказал судья, - Если только вы не хотите...
- Так я, пожалуй, поеду,- сказала они. – Путь ведь не близкий.
Она приехала не в фургоне, а на одном из своих отощавших от бескормицы
мулов. Какой-то мужчина пошел следом за ней через рощу, отвязал мула, подвел
его к ближайшему фургону, и она со ступицы села в седло. Все снова поглядели
на судью. Он сидел у стола, по-прежнему сложив руки, но голова его уже не
была опущена. И все же он не шевельнулся, пока шериф, перегнувшись через
стол, не сказал ему что-то, и только тогда он очнулся, пробудился легко и
спокойно, как пробуждается старик от своего чуткого старческого сна. Он
убрал руки со стола и, опустив глаза, произнес, словно читал по бумаге:
- Талл против Сноупса. Оскорбление...
- Да! - перебила его миссис Талл. - Дайте мне слово сказать, прежде чем
вы начнете.- Она подалась вперед, глядя мимо Талла на Лэмпа Сноупса. – Ежели
вы думаете, что можете облыжно выгораживать Флема и Эка Сноупса из...
- Не надо, мамочка... - сказал Талл.
И тогда она обратилась уже к Таллу, не изменив ни позы, ни тона, даже
не запнувшись:
- Ты мне рот не затыкай! Позволить Эку Сноупсу, или Флему Сноупсу,
словом всей этой Уорнеровой шайке выволочь тебя из фургона и колотить чуть
не до смерти об мост, - это ты готов. А когда дошло до того, чтобы притянуть
их к ответу за нарушение твоих законных прав и наказать, тут тебя нет.
Потому что это, видите ли, не по-соседски. А валяться во время сева, в самую
страду, покуда мы вытаскивали занозы из твоей рожи, - это по-соседски?
Но шериф уже кричал:
- К порядку! К порядку! Не забывайте, что вы в суде!
И ми