сентября. Нет, столько упрямства сидит лишь  в  людях  с  совершенно
заржавленным представлением о чести. Сапожник соглашается  разговаривать  со
мной не прежде, чем я приму отклоненную мною фиалку,  -  каково?  А  почему,
собственно, я ее отклонил? Да потому,  что  хорошо  знаю,  чем  кончаются  у
цветоводов подобные дарительные турниры.  Ведь  к  чему  взывает  подаренный
цветок в горшочке? К ответному дару. А уж дальше логика турнира  приводит  к
тому, что заканчивается он, лишь исчерпав весь цветочный запас.
     Достаточно вспомнить, как протекала дарительная дуэль  моей  бабушки  с
городским советником по вопросам огородничества и  садоводства.  Началось  с
того, что советник - чтоб только засвидетельствовать свое почтение -  послал
бабушке  Камелию  из  своего  личного  фонда.  Необыкновенно  щепетильная  в
подобных  вопросах,  бабушка   немедленно   отпарировала   своей   любимицей
Глоксинией, и это настолько ошеломило советника, что он тут  же  презентовал
ей Пассифлору. Ни секунды не колеблясь, бабушка рассталась со своим баловнем
Бересклетом. Так продолжалось без конца; однако вместе с тем росла  и  общая
бабушкина  взбалмошность,  которая  стала  приобретать  размеры,  угрожающие
спокойствию всей семьи; вынужденные заняться исследованием причин,  домашние
установили, что бабушке просто-напросто жаль отдаренных цветов. Ибо  в  ходе
дуэли, как выяснилось, она, раба щепетильности,  простилась  со  всем  своим
цветочным состоянием, как и не менее щепетильный  советник.  Но  он  был  бы
скверным благоустроителем-озеленителем города, ежели б и его душу не скребли
немилосердные кошки из-за утраты любимых растений. Словом, все  говорило  за
то, что спасти  положение  может  лишь  одно  средство,  не  раз  испытанное
бабушкой, а именно: сочетаться законным браком  -  хотя  бы  на  время  -  с
советником.
     Пришедшие к этому  выводу  сродники  забыли,  однако,  об  одной  вещи:
бабушка видела в советнике не своего  поклонника,  а  поклонника  цветов,  а
перед  лицом  соперниц  она   всегда   предпочитала   дипломатический   курс
насильственному. Так и в этом случае. Однажды утром перед виллой  советника,
алиас садовника, остановился средних размеров мебельный  фургон,  а  письмо,
которое вручил владельцу виллы шофер, в приличную меру было  ароматизировано
бабушкиными ландышевыми духами. Она  писала,  что  не  знает  иного  способа
достойно отблагодарить его за неустанную любезность, как подарить ему его же
цветы. Кавалер до мозга костей, он в тот же день отправил мебельный фургон с
бабушкиными цветочными сокровищами  по  обратному  адресу,  не  удержавшись,
однако, от привычного уже соблазна присовокупить к ним  собственную  Левкою.
Он был немало удивлен, когда к вечеру все  тот  же  мебельный  фургон  вновь
вынырнул у его ворот. Из него вышел шофер с Левкоей в руках. Вместе с ней он
передал советнику письмо. "Дорогой мой, -  писала  бабушка,  -  возьмите  ее
лучше назад. Вы ведь видели, к чему все это приводит".
     18 сентября. Похоже, Хульда избрала тактику  привидения.  Выглядываю  в
окно и что же вижу под фонарем у нашего дома? Ее драндулет -  пустой,  но  с
невыключенным мотором, ревущим так, словно он бьется в истерике.
     Не хватало еще, чтобы она натренировала свой рыдван шпионить  за  мной!
После памятного сна я всего от нее жду. Только не того, что она оставит меня
в покое.
     Ну вот, так и есть. Она уже побывала у соседей и у них выспрашивала,  в
самом ли деле Бруно тогда кричал. А поскольку попала она к хулителям цветов,
то ей и ответили, что под именем Бруно скрывается целый  гарем.  Вот  что  я
терплю по вине его несносной визгливости.
     Но теперь тем более нужно сходить к Кактее.  Раз  уж  я  все  одно  под
подозрением, то пусть хоть будет тому основание. Ну,  конечно,  этого  можно
было ожидать: Араукария тут же на моих глазах опустила ветви.  Ах,  бабушка,
бабушка, каким ежедневным - испытаниям ты меня подвергаешь из-за этой  своей
баловницы!
     20 сентября. Только что заглядывал друг мой пастор. Одобрил мое решение
по-прежнему носить старые ботинки, а интендантские полусапожки поберечь, как
он  выразился,  для  церковных  праздников.  Да  и  вообще,  говорит,   если
вдуматься, можно констатировать, что дружба с  цветами  приносит  душе  моей
неизмеримо большую пользу, чем, к  примеру,  могло  бы  принести  общение  с
кактусами.
     Что это, случайное сравнение или преднамеренность намека? Если  первое,
то совпадение  поразительное,  если  же  второе,  то  Хульда,  очевидно,  не
ограничилась миром грез и призраков, а заручилась поддержкой и церкви.
     Не разумнее ли всего было бы помириться с ней? Кто знает, чего  от  нее
можно ожидать, если  размолвка  эта  продлится.  Нет.  Ее  предательство  по
отношению к Кактее разрушило все мосты на пути к примирению.
     21 сентября. Не хочу злорадствовать, но сапожнику снова являлась во сне
супруга с напоминаниями о том, что  он  обещал  предоставить  фиалкам  более
человечные  условия  существования.  Застал  его  в  спальне  на  корточках,
лихорадочно выбрасывающим камни из ящиков  с  фиалками.  Сегодня  же  ночью,
говорит, запасусь компостом на кладбище.  Спешка  понятная,  ведь  сапожница
назначила ему срок в двадцать четыре часа. Не исполнит-де он обещание за это
время, она явится во сне всем его клиентам. "А это, - взвыл он, - пустило бы
меня по миру".
     Поскольку он был настолько деликатен (а  также  настолько  взволнован),
что не заговорил на сей раз о дареной фиалке, то и я, естественно, промолчал
о ботинках.
     Теперь уж в самом деле придется идти к Кактее с подвязанным мысом.  Ибо
если отложить визит на еще более позднее  время,  то  пострадает  не  только
вежливость, но и мое сердце.

     Жуткие иной раз случаются вещи. Только я занялся сейчас  бечевкой,  как
вдруг совершенно бесшумно открывается крышка над прорезью почтового ящика  и
просовывается сложенный вдвое лист бумаги. Это,  думаю,  -  хоть  и  начиная
немного тревожиться, - должно быть, реклама какая-нибудь. А  что  оказалось?
Явный отпечаток потерянного  мной  полусапожка.  Взял  земли  из  цветочного
горшочка и сделал отпечаток другого полусапожка, оставшегося - сомнений быть
не может.
     Самое жуткое во всем этом, что на  лестнице  не  раздалось  ни  единого
звука, а когда я распахнул дверь, за ней никого  не  оказалось.  Что  делать
теперь? Откупиться, положив деньги под коврик у двери? Занять  под  покровом
темноты наблюдательную позицию у прорези?
     А если то был знак  с  метафизическим  смыслом?  Но  станут  ли  высшие
инстанции коллекционировать обувь? С другой стороны, почему бы и  нет,  ведь
полусапожек-то не простой, а с ноги церковного чина.
     Кабы знать, как теперь себя повести! Цветочки-деточки уже спят,  не  то
посоветовался бы с ними. Араукария, правда,  еще  бодрствует,  за  последние
несколько минут она даже подняла свои ветви на добрых  шесть  сантиметров  -
видно, испытывает чувство триумфа.
     Ну, а к Кактее-то пойти мне, надеюсь, позволительно и теперь, как-никак
я заплатил полусапожками за ее спасение. При этом вопрос о плате  за  помощь
вообще вещь достаточно спорная.  Не  стоит,  впрочем,  навязывать  дискуссию
судьбе, довольно и того, что она нас мытарит. И как знать  -  может,  судьба
дожидается меня в лице - Кактеи? Мое сердце давно  уже  придерживается  сего
мнения...
     22 сентября. Мое сердце было право. Уже вечерело, и  на  небе  зажглись
первые звезды, когда  я,  приблизившись  к  калитке  ее  участка,  попытался
вкрадчивым шепотом привлечь к себе внимание. Поскольку  парничок  совсем  не
был освещен, я уже подумал, что пришел напрасно. Но решил оставить  хотя  бы
свою визитную карточку в дверях, и с этой целью  после  некоторых  колебаний
ступил за ограду, и осторожно продрался сквозь заросли бузины к  островерхой
стороне ее стеклянного домика, "Резник" -  значилось  там  на  эмалированной
дощечке; фамилия эта, прямо скажу, поначалу немало меня обескуражила, вызвав
незамедлительные ассоциации с непотребством известного метода  обхождения  с
цветами. Приподняв руку и прижавшись лбом к стеклу, чтобы лучше рассмотреть,
что там внутри, я тотчас же отскочил с  невольным  криком.  Отделенные  лишь
тонкостью  стекла,  прямо  передо  мной  мрачно  сверкали  чьи-то  глаза.  В
фосфоресцирующем блеске какой-то разгоравшейся точки отчетливее обозначились
черты лица и весь угрожающий облик - и я узнал Кактею.  Поджидая  меня,  она
курила  сигарету.  Невероятные  усилия  понадобились,  чтобы   не   потерять
самообладание и  со  всей  непринужденностью  дать  ей  понять,  что  в  мои
намерения входило лишь засвидетельствовать мое почтение.
     Не выказав торопливости, она, в ответ на мой просительный жест, открыла
дверь и, подозрительно оглядев участок, впустила меня.  "Свет  может  только
привлечь внимание", - сказала она. Я молчал,  опешив  от  тропической  жары,
сразу объявшей меня после осенней прохлады, к которой  успел  привыкнуть,  и
она в темноте подтолкнула меня  сквозь  кактусы  к  громоздкому,  как  гора,
дивану, а сама опустилась  в  качалку,  не  перестававшую  с  этого  момента
скрипеть. Передо мной, как я теперь разглядел,  стоял  котелок  с  дымящимся
чаем. Я налил себе полную чашку и с закрытыми глазами погрузился  в  сладкий
дурман, навеваемый не только ароматом чая, но и сознанием, что его  заварила
рука Кактеи.
     "Речь идет, - раздраженно произнес в темноте ее голос, - о  подарке  ко
дню рождения". Понадобилось некоторое время, чтобы до меня дошло: она  имеет
в  виду  кактусовый  отросток.  "Весьма  оригинально",  -  пробормотал  я  и
попытался в мерцающем свете свечи представить себе сей  предмет  размером  в
детскую голову. "Ребенку", - сказала она с вызовом как отрезала, так  что  я
вздрогнул. "А, так, значит, ребенку, - залепетал я, совсем  растерявшись.  -
Прекрасная идея". - "Прекрасная? - вскричала она с угрозой. - Гениальная, вы
хотите сказать". Во мне шевельнулся протест. "Не знаю, право,  -  вставил  я
осторожно, - если иметь в виду, так сказать, символический смысл..."  "А  то
какой же еще,- - прервала она меня грубо,  -  на  таком  круглом  и  колючем
предмете ребенку лучше всего можно показать ежовую суть мира". Откашлявшись,
я спросил, сколько же лет ребенку. "Вечность, - ответила она высокомерно,  -
ибо в настоящий момент он еще не  удосужился  появиться  на  сей  невзрачный
свет". Тут я почувствовал, что кто-то  тянет  меня  за  ботинки,  точнее  за
шнурок, их перевязывающий. С остановившимся дыханием скользнул  рукой  вдоль
ноги и наткнулся на острые  и  подрагивающие  иглы  какого-то  шарообразного
предмета. От неожиданности я не удержался и вскрикнул.
     "Это господин Кувалек, - спокойно произнесла в темноте Кактея. - У вас,
наверное, земля осталась на ботинках, он прямо сам не свой, когда ее  чует".
Только напрягая  все  силы,  мне  удалось  выдавить  из  себя  что-то  вроде
вымученного  смешка:   ведь   названный   "господином   Кувалеком"   кактус,
вздрагивавший, как живой, и проявлявший такой интерес к земле  на  подошвах,
казался мне существом не вполне обычным.  Потом  только  выяснилось,  ,  что
господином Кувалеком именовался еж, которому  было  препоручено  истребление
мышей в парнике. Летучих  мышей  здесь  также  водилось  изрядно,  что  было
заметно по тому, как то и дело щеки мои обдавало резкое дуновение.  Близость
Кактеи,  должен  признаться,  повергла  меня  чуть  ли   не   в   лихорадку,
производителем коей было мое неумолчно аплодирующее сердце. Однако ж усилием
воли я взял себя в руки, и; как только уловил эхо зевка за скрипом  качалки,
немедленно поднялся, и стал откланиваться.
     Мой   уход,   однако,   был   задержан    некоторыми    непредвиденными
обстоятельствами. Выяснилось, что еж объел бечевки на  обоих  ботинках,  так
что я оказался в пренеприятной необходимости просить у Кактеи лыка, а  потом
был вынужден на ее глазах - ибо она зажгла свечу - снова привязывать мысы  к
подошвам. Лицо ее оставалось, правда, совершенно  неподвижным.  "Можете  при
случае снова заглянуть, коли появится охота, - пробурчала она на прощание. -
Не исключено,  -  добавила  она  почему-то  с  издевкой,  открывая  дверь  и
напряженно высматривая что-то в темноте, - что мне  опять  понадобится  ваша
помощь". Когда же я снова продирался сквозь заросли бузины,  она  прокричала
вдогонку мне: "Да, скажите этой толстухе, пусть она поостережется  в  другой
раз!" Метила, видно, в Хульду.
     Но это еще не все. Запер я скрипучую  от  ржавчины  калитку  Кактеиного
участка - и что же увидел  перед  собой?  Пустой,  но  с  ревущим,  то  есть
рыдающим  мотором  Хульдин  драндулет  на  обочине  гравиевой  дороги,   что
соединяет участки с городом. И хотя лыко на обуви предписывало мне медленную
ходьбу, я припустился что было мочи.
     23 сентября. Что это  с  цветочками-деточками?  Если  до  сих  пор  они
взирали пусть не слишком весело, но все-таки с привычным терпением со  своих
подоконников  в  комнату,  то  теперь  вдруг  за  ночь  все  отвернулись  и,
свесившись, выглядывают во двор с  таким  видом,  будто  обнаружили  там,  у
мусорной кучи, что-то чрезвычайно  занимательное.  Лишь  Араукария  осталась
пряма, как свеча; опустив ветви, неотрывно, смотрит на меня. Не Хульдины  ли
все это проделки?
     Ну и ну:  сапожник  лежит  у  себя  буквально  в  стельку,  непрестанно
бормочет что-то бессвязное, а в минуты просветления обвиняет  кладбищенского
сторожа в вероломстве. Если я правильно связал воедино сбивчивые обрывки его
рассказа, то произошло с ним следующее. Придя на кладбище, он, чтобы  первым
делом задобрить жену, снова положил фиалку на ее могилу.  И  уже  собирался,
прежде чем  подняться  с  колен,  послать  ей  последнее  утешение,  ласково
погладив рукой камень, как вдруг на гравиевой дорожке раздался звук шагов, и
чья-то тяжелая тень упала на фиалку. "А-а, - пророкотал, как в  заржавленной
трубе, чей-то голос, - вот кто повадился осквернять мне  кладбище  мусорными
фиалками". Сапожник в смятении оглядывается - никого, только смесь табака  и
винного перегара озонирует воздух  под  шушукающимися  по-вечернему  буками.
Прихватив поскорее фиалку, он хотел было отправиться  восвояси.  Но  в  этом
случае (а соблазн был велик)  сапожница  наверняка  исполнила  бы  угрозу  и
явилась бы во сне всем его клиентам. Так что  ему  и  в  самом  деле  ничего
другого не оставалось, как сидеть у могилы до тех  самых  пор,  пока  полная
ночь не сошла на землю. Затем он, творя молитвы, пробрался к указанной  куче
компоста. Здесь-то и произошло с ним то, что повергло его в постель,  причем
быстрее, нежели он смог разобрать, что это было. В  памяти  осталась  только
ясная как день  картина:  заросли  крапивы  внезапно  раздвигаются,  из  них
выскакивает какой-то гномик и, скидывая на ходу деревянные сандалии и орудуя
одной из них как дубиной, набрасывается на сапожника со словами: "А, так  ты
еще и воровать, прощелыга!"
     Как только Кактее удалось избежать нападения этого карлика с дубиной?
     И кто же повинен в поистине плачевном состоянии сапожника?
     Я, конечно, ведь это я, расчувствовавшись, посоветовал  поменять  землю
фиалкам.
     Теперь не хватает, чтобы сапожница привела в исполнение угрозу, и тогда
на моей совести появится, помимо прочего, еще и загубленная жизнь!
     24 сентября. Нет, она избрала иной путь. Приснившись мне прошлой  ночью
во сне, дала понять, что лучшим выходом в создавшейся ситуации было бы, если
бы я сам раздобыл теперь компост.
     Я, Альбин, бабушкина надежда  и  гордость!  -  и  воровать  компост  на
кладбище! Одно ясно: у сапожницы ни малейшего чувства абсурда.

     Смеркается;  я  сижу  в  уютном  шлафроке,  ловлю  последние   отблески
догорающего дня и вспоминаю Кактею. Какой неприступной казалась  она,  когда
была рядом, и как близка теперь, когда все бывшее кажется грезой! Похоже  на
то, что непроизвольное чувство прорывается лишь в разлуке. Ведь и у Бруно  с
Доротеей дело обстоит точно так же. А сколько тайн окружает Кактею! Будет ли
дано мне когда-нибудь  разгадать  хотя  бы  одну."  Тсс!  Какой-то  шорох  у
двери...
     Продолжаю писать для того лишь, чтобы показать,  насколько  я  спокоен.
Ясно вижу: крышечка над  прорезью  почтового  ящика  приподнялась  и  кто-то
наблюдает за мной...
     И даже теперь цветочки не оборачиваются! Нет,  окостенением  своим  они
обязаны вовсе не трагедии, разыгравшейся с сапожником, тут участвует другое,
на них оказывают давление...
     Вот - теперь в прорезь просовывается конверт... И ни звука на лестнице,
и кромешная тьма... Выскочить? Закричать? Или...
     Спустя четверть часа кажется  (надо  было  сначала  прийти  в  себя  от
потрясения). Передо мной сверкает невинной белизной конверт. Что оказалось в
нем? Тщательнейшие отпечатки моих утраченных полусапожек. На  этом  вынужден
запись прервать - у меня слишком сильно стучат зубы.
     27 сентября. Теперь уж осень пожалела о том, что прогнала состарившееся
лето; ручьи слез на окнах доказывают: она не просто раскаивается  -  о,  тут
более сильное чувство.
     Справлялся на бирже о какой-нибудь сносно оплачиваемой работе. Говорят,
нужны подметальщики улиц. Три месяца назад я не стал бы раздумывать, но ведь
теперь цветочки-деточки обеспечены.
     Только этого недоставало! Подхватил насморк из-за треклятой беготни  по
городу. Что означает насморк, когда я в ужасе вздрагиваю при  каждом  шорохе
со стороны почтового ящика, может представить себе лишь тот, кто  убегал  во
сне и его не несли ноги.
     Такого насморка, однако, с  лихвой  хватило  бы  на  три  носа.  Всегда
слишком много оказывается того, чего и совсем не надо. И голова скоро начнет
накаляться, как лампочка! Гм, лампочка - это наводит на мысль...

     В самом деле: получилось. Не касаясь цветочков, я заставил их повернуть
головки в сторону комнаты. И поддержало меня само небо. К  обеду  оно  стало
вдруг натягивать на свой  серый  халат  такую  черную  шаль,  что  цветочки,
недовольно ворча,  начали  позевывать  и  располагаться  ко  сну.  И  тут  я
вмешался. Вставив в настольную лампу лампочку посильнее - ту,  что  я  держу
для гостей, - я подошел с нею к окну и стал облучать цветочки. Через пять  с
половиной часов благой обман увенчался полным успехом;  все  цветы  (включая
Гортензию) нехотя, но отвернулись от сочащегося слезами неба и обратились  к
стеклянно-мишурному  солнцу,  мною  изобретенному.   При   свойственной   им
медлительности соображения они далеко не сразу распознали обман и  не  сразу
заметили меня (предусмотрительно спрятавшегося за  снопом  света).  А  когда
заметили,  то  они  уже  освоили  новое  положение  шеи,  привыкнув  к  нему
настолько, что им не оставалось ничего другого, как это положение сохранить.
     По всему видно, что  отворачивались  они  от  меня  против  воли.  Если
исключить Араукарию, которая, очевидно, была проводником  Хульдиной  воли  и
выступала  телепатической  антенной,  все  прочие  цветочки  потупили  взор,
стыдясь смотреть мне  в  глаза.  При  этом:  сколько  в  них,  этих  глазах,
всепрощающих слез! (Даже стекла очков запотели.)
     Однако на Хульду, как я замечаю, всепрощение  не  распространяется.  Но
ведь можно ладить и не простив друг другу? В конце концов, речь идет лишь  о
прекращении ее враждебных акций.
     29 сентября. Ничто не помогает, отягченная совесть моя  сильнее  страха
перед простудой. Раз уж нет у меня смелости добыть компост с  кладбища,  так
надо хоть навестить сапожника.
     Вечером этого же дня. Можно было  предвидеть,  что  ничего  путного  из
этого не  получится.  Мало  того  что  насморк  теперь  переходит  в  катар,
жалостливость заставила меня принять от сапожника дар в виде фиалки.
     Несчастное создание, чахлое и удрученное, стоит теперь на столе.
     Пытался хоть немного взрыхлить землю  -  нечего  и  думать,  тут  нужна
мотыга или кирка. Э