бы просто потому, что об этом прошу я.
   - Ты же знаешь, что он откажет, - сказала Ида.
   - Возможно.
   - И тогда как ты поступишь? Расплачешься и будешь просить прощения?
   Гретхен посмотрела на  нее  с  удивлением.  Сарказмом  Ида  никогда  не
отличалась. Значит, разговор этот ее по-настоящему взволновал.
   - Ида, милая, - ласково сказала Гретхен, -  не  нужно  так  нервничать.
Ведь это мне, а не тебе придется воевать.
   - Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности, - ответила Ида.
   - Бывает, что их не избежать. Сейчас как раз такой случай. Ты  спросила
меня, что я буду делать, если он откажется.
   - _Когда_ он откажется.
   - Я скажу ему, что немедленно ухожу из его группы.
   - Но у тебя же контракт! - воскликнула Ида.
   - Пусть подает на меня в суд.  Может  заодно  потребовать,  чтобы  меня
заставили вернуться к нему в постель.
   - Тебе известно, что, если ты уйдешь, я тоже уйду,  -  сказала  Ида,  и
голос ее задрожал от сдержанной гордости.
   - На войне, - сурово заметила Гретхен, -  порой  приходится  жертвовать
солдатами.
   - Но это не война, - возразила Ида, - а  всего  лишь  кинофильм,  каких
тысячи.
   - Вот именно, - сказала Гретхен. - Я не хочу  всю  жизнь  работать  над
фильмами, каких тысячи. - Она  увидела,  что  ласковые  темные  глаза  Иды
наполняются слезами  и  она  вот-вот  зарыдает.  -  Ты  вовсе  не  обязана
расплачиваться за мои поступки, Ида, - сказала она, - тебе незачем уходить
вместе со мной.
   - Не будем больше об этом говорить, - сказала Ида.
   - Ладно, - согласилась Гретхен.  -  Значит,  вопрос  закрыт.  А  теперь
займись уткой. Ты ничего не съела. Тебе не нравится?
   - Очень... нравится, - всхлипнула Ида.
   Некоторое время они ели молча. Гретхен подлила себе вина. По тому,  как
исказилось пухлое и мягкое, точно у ребенка, лицо Иды, она поняла, что  та
с трудом сдерживает слезы,  и  на  секунду  пожалела,  что  заставила  Иду
прочитать сценарий  и  обременила  ее  своими  проблемами.  Но  она  знала
абсолютную честность и взыскательный вкус Иды и должна  была  услышать  от
нее подтверждение своей оценки. Без этого Гретхен никогда бы  не  рискнула
выступить против Кинселлы. А Эвансу  Кинселле  суждено  пережить  нелегкие
минуты, угрюмо размышляла она. Если он, конечно, дома.
   Наконец Ида заговорила.
   - Я считаю, -  сказала  она  почти  робко,  -  что  можно  поступить  и
по-другому. Ты ведь не обязана действовать в открытую, правда?
   - Вероятно. Однако действовать скрытно я, к сожалению, не очень умею.
   - Да уж, - усмехнулась Ида. - Но, может, на этот  раз  ты  послушаешься
меня. Мы обе знаем, что он ни за  что  не  согласится.  Особенно  если  ты
начнешь с ним спорить.
   - Откуда ты его так  хорошо  знаешь?  -  с  шутливой  подозрительностью
спросила Гретхен. - Не завели ли вы роман у меня за спиной?
   Ида громко рассмеялась.
   - Как можно! - сказала она. - Ведь он другой веры.
   Они обе засмеялись. Затем лицо Иды стало серьезным.
   - Я предлагаю вот что: закончи монтаж картины.
   - О господи!
   - Тихо! Сначала послушай. Я ведь _тебя_ слушала, правда?
   - Еще как, - согласилась Гретхен.
   - Не заговаривай с ним о сценарии. Сделай вид, что ты об  этом  начисто
забыла.
   - Но я не забыла. Он мне  уже  снится.  Я  даже  сейчас  вижу  кадр  за
кадром...
   - Я сказала: "Сделай вид", - рассердилась Ида. - Найди кого-нибудь, кто
согласился бы дать тебе денег, и купи сценарий сама.
   - Допустим, я достану деньги, - сказала Гретхен,  тотчас  вспомнив  про
беднягу Руди. - А что потом?
   - А потом, - с торжеством провозгласила Ида, - сама поставь его.
   Гретхен откинулась на спинку кресла. От  Иды  она  ждала  чего  угодно,
только не этого.
   - Боже мой! - сказала она. - Ну и придумала!
   - А почему нет? - с жаром спросила Ида, совсем уже забыв про еду.  -  В
старое время многие режиссеры выходили из монтажной.
   - Это было давно, - возразила Гретхен. - И все они были мужчины.
   - Ты же знаешь, что я не люблю таких разговоров, - укоризненно заметила
Ида.
   - Извини. Я забыла. Но просто ради шутки, Ида, назови мне двадцать пять
режиссеров-женщин.
   - В прежние дни даже в  армии  не  было  двадцати  пяти  женщин.  -  На
собраниях  Движения  за  освобождение   женщин   Ида   научилась   спорить
аргументированно. - На наши собрания ты не ходишь, брошюры не читаешь,  но
ты своим фильмом принесла бы нам гораздо большую пользу, чем  присутствием
на всех собраниях. А если у тебя есть сомнения, то позволь  сказать  тебе,
что ты разбираешься в режиссуре куда лучше, чем Эванс Кинселла  когда-либо
разбирался или будет разбираться.
   - Да, это мысль, -  задумчиво  согласилась  Гретхен,  -  теперь  я  уже
успокоилась и могу сказать: это - мысль.
   - Такая картина обойдется очень дешево,  -  быстро  продолжала  Ида.  -
Небольшой городок - в  основном  натура  и  простенький  павильон,  народу
немного, больше молодежь. На такие роли ты не найдешь  актеров  с  именем,
даже если у тебя будут деньги.  Я  тоже  знаю  людей,  которые  вкладывают
деньги в кино, и могу к ним обратиться. А ты попросишь своего брата...
   Бедняга Руди, снова подумала Гретхен.
   - Во сколько обошлась первая картина Эванса Кинселлы?
   - В сто двадцать  пять  тысяч,  -  не  задумываясь,  ответила  Гретхен.
Кинселла часто хвастался тем, что его  первая  картина,  имевшая  огромный
коммерческий успех, стоила  студии  сущие  гроши,  и  никогда  не  забывал
сказать, сколько именно.
   - В сто двадцать пять тысяч, - повторила Ида. - А теперь ему дают три с
половиной миллиона.
   - Кино есть кино, - заметила Гретхен.
   - Времена меняются, и за сто двадцать пять  тысяч  сегодня  картину  не
сделаешь. Но за семьсот пятьдесят, я уверена, можно сделать. Многие актеры
согласились бы работать за почасовую оплату, а исполнители  главных  ролей
могли бы вообще согласиться на процент от проката. Тогда почти все  деньги
пошли бы на съемки, и никуда больше.
   - Дорогая Ида, -  сказала  Гретхен,  -  ты  уже  стала  рассуждать  как
киномагнат.
   - Только ты должна дать мне одно обещание, - потребовала Ида.
   - Какое? - насторожилась Гретхен.
   - Что ты не будешь звонить Кинселле ни сегодня, ни завтра. Обдумай  все
как следует по крайней мере до понедельника.
   - Ладно, - помолчав, согласилась Гретхен. - А  я  уже  приготовилась  к
захватывающему сражению.
   - Лучше представь себе, какой будет у Кинселлы  вид,  когда  на  экраны
выйдет наш фильм. У тебя к тому времени уже пропадет  охота  сказать  ему,
какое он ничтожество.
   - Ладно, обещаю, - сказала Гретхен. - А теперь давай закажем на  десерт
что-нибудь  сладкое-пресладкое.  И  весь  остаток  дня  будем  предаваться
удовольствиям.  Ты  сколько  раз  смотрела  "Земляничную  поляну"?  [фильм
известного шведского режиссера Ингмара Бергмана]
   - Четыре раза.
   - И я четыре, - сказала Гретхен. - Давай сегодня прогуляем работу и для
ровного счета посмотрим "Поляну" еще раз.


   По забитой машинами, как всегда к вечеру в воскресенье, дороге  Хиты  и
Рудольф возвращались домой; Джонни сидел за рулем, Илейн - рядом с  мужем,
а Рудольф на заднем сиденье размышлял о  том,  как  они  провели  время  в
Монтоке. В общем удачно, решил он. Домик Джин оказался уютным, как  она  и
говорила,  с  чудесным  видом  на  океан.  Массажистка  выглядела   вполне
благопристойно, а к тому  же  выяснилось,  что  она  превосходно  готовит.
Голыми по берегу они не скакали, несмотря на предсказания Джонни, но  зато
все вместе подолгу гуляли вдоль  кромки  воды  по  утрамбованному  отливом
песку, и Инид держала мать за  руку.  Они  обе  искренне  радовались  друг
другу, и Рудольф подумал, что, может, Инид лучше жить у матери и ходить  в
маленькую  загородную  школу,  чем  подвергаться  опасностям   на   улицах
Нью-Йорка. Он может видеться с ней в выходные дни и в  школьные  каникулы.
Но если отнестись всерьез к дикой невадской затее Джонни, то ездить к  ней
ему будет трудновато. Правда, будет  это  не  завтра  и  не  на  следующей
неделе, а может, и не в следующем году.
   У Джин был здоровый и бодрый вид. Вместе с массажисткой она каждое утро
проделывала уйму всяких гимнастических упражнений, а потом часами  бродила
по берегу в поисках объектов для фотографирования. Она казалась довольной,
чуть сонной, говорила мало и походила на ребенка, который проснулся  после
приятного сна. Она приветливо встретила Хитов и, судя по всему, была  рада
провести два дня в их обществе. Ни  она,  ни  массажистка,  которую  звали
Лорейн, ни разу не пытались поговорить с ним наедине. Если Джин  и  завела
себе друзей по соседству, то никто из них не появился ни в субботу,  ни  в
воскресенье. Когда Рудольф попросил  ее  показать  последние  работы,  она
ответила: "Я еще не готова. Может, через месяц".
   Удобно расположившись на заднем сиденье роскошной машины,  мчавшейся  к
городу, он с некоторой грустью констатировал, что в течение этих двух дней
Джин выглядела более радостной, чем, пожалуй, за всю их совместную жизнь.
   К столу подавали вино, но крепких напитков не было. Джин не тянулась  к
бутылке, и Рудольф не заметил, чтобы Лорейн предостерегающе поглядывала на
нее.
   Она, по-видимому, несколько успокоилась, решил Рудольф. О себе он этого
сказать не мог.
   Они въезжали в город по тому же мосту; на западе  на  фоне  живописного
заката зубчатой стеной вздымались небоскребы. В окнах уже  горел  свет,  и
мигающие остроконечные огоньки были похожи на свечи в амбразурах цитадели.
Он любил такой Нью-Йорк и это время суток - улицы, по которым  они  ехали,
были пустынными, чистыми и приветливыми. Будь всегда воскресенье, никто не
стал бы уезжать из Нью-Йорка.
   Когда машина остановилась перед его домом, он предложил Хитам подняться
к нему, но Джонни сказал, что они и  так  уже  опаздывают  в  гости.  Руди
поблагодарил Джонни за поездку и, наклонившись, поцеловал  Илейн  в  щеку.
После двух дней, проведенных вместе, он чувствовал к ней  гораздо  большее
расположение, чем прежде.
   - Ты весь вечер будешь один? - спросила Илейн.
   - Да.
   - Тогда садись обратно в машину, - предложила она. - Поедешь с нами  на
коктейль, а потом поужинаем в "Джино".
   Ему хотелось поехать с ними, но предстояло над многим  поразмыслить,  а
для этого лучше побыть одному. Он не мог признаться, что там,  в  Монтоке,
его раздражало то, что вокруг были люди. Это, конечно, скоро пройдет...
   - Спасибо, - поблагодарил он, - но мне нужно ответить  на  кучу  писем.
Давайте лучше пообедаем вместе как-нибудь на неделе. Мы втроем - и  никого
больше.
   - Я позвоню тебе завтра, - предупредил  Джонни,  -  как  только  закажу
билеты в Неваду.
   - Я весь день буду дома,  -  пообещал  Рудольф.  Машина  тронулась;  он
смотрел им вслед и ругал себя за эти слова. Теперь,  наверное,  кто-нибудь
из Хитов говорит: "Он будет весь день дома, потому что не знает, чем  себя
занять".
   С чемоданом в руках он поднялся по  ступенькам  к  входной  двери.  Она
опять  оказалась  незапертой.  Из-за  нижних  соседей.  Придется  с   ними
поговорить. Он вошел в полутемный вестибюль и услышал мужской голос:
   - Стоять на месте, и чтоб ни звука. Ты у меня под прицелом.
   Входная дверь захлопнулась у него за спиной.
   - В какой квартире ты живешь? - спросил тот же голос.
   Он ответил не сразу. Будь Инид дома, он вообще  бы  не  ответил.  Слава
богу, она у матери, более чем в ста милях отсюда.  И  няня  в  Нью-Джерси.
Дома никого нет. Его чем-то тронули под ребро, должно быть пистолетом.
   - Тебе задали вопрос, - сказал тот же голос.
   Рудольф почувствовал, что рядом стоит второй человек.
   - На третьем этаже, - ответил он.
   - Поднимайся! - приказал голос.
   Рудольф начал подниматься по лестнице. Света из-под квартиры на  втором
этаже не было видно. Никого нет дома. "Воскресный вечер",  -  подумал  он,
машинально шагая по ступенькам и слыша сзади тяжелые шаги двух пар ног.
   Дрожащими руками он достал ключ и отпер дверь.
   - Зажги свет, - приказал тот же голос.
   Рудольф не сразу-нашел выключатель. Загорелась лампа в передней,  и  он
повернулся - перед  ним  было  двое  мужчин,  которые  подстерегли  его  в
вестибюле. Оба - черные, молодые, один высокий, другой среднего роста, оба
хорошо  одеты.  На  их  худых,  напряженных  лицах   читалась   ненависть.
Наркоманы, подумал он. Высокий держал в руках нацеленный на него пистолет,
иссиня-черный, тускло мерцавший в свете лампы.
   - В гостиную, - приказал высокий.
   Они прошли вслед за ним в гостиную, где второй  человек  включил  свет.
Загорелись сразу все лампы. В комнате было  уютно  и  чисто,  занавеси  на
окнах задернуты. Няня перед отъездом  навела  порядок.  На  камине  громко
тикали часы. Они показывали половину шестого.
   - Давай бумажник, - сказал высокий, - и чтоб без фокусов.
   Рудольф  вынул  из  кармана  пиджака  бумажник.  Человек  с  пистолетом
выхватил бумажник у него из руки, кинул его напарнику.
   - Посмотри, что там есть, - сказал он.
   Второй заглянул в бумажник.
   - Тридцать долларов, - ответил он, держа в руке деньги.
   Человек с пистолетом выругался.
   - А в штанах есть что-нибудь?
   Рудольф вынул несколько долларов и две монеты по двадцать пять  центов.
Теперь второй, протянув руку, выхватил у него деньги.
   - И здесь не лучше, - сказал он. - Всего восемь долларов. -  Монеты  он
бросил на пол.
   - Какой хитрый, а? Разъезжает в "линкольне", а при  себе  всего-навсего
тридцать восемь долларов! - заметил человек с пистолетом. -  Боишься,  что
тебя ограбят, мистер Рокфеллер?
   - Извините, - ответил Рудольф, - но больше у меня  ничего  нет.  Только
кредитные карточки. - Кредитные карточки разлетелись по полу.
   - Наше заведение не  принимает  кредитных  карточек,  верно,  Элрой?  -
заметил высокий.
   - К сожалению, нет, - ответил Элрой, и оба хрипло расхохотались.
   Рудольфу казалось, будто все это происходит не  с  ним,  а  с  каким-то
крошечным, оцепеневшим от страха человечком где-то далеко-далеко.
   - Где у тебя деньги? - спросил высокий с пистолетом. - Открывай сейф!
   - Я не держу в доме денег, - ответил Рудольф. - И сейфа у меня нет.
   - Смотри, какой хитрый! - повторил высокий и свободной  рукой  с  силой
ударил Рудольфа по глазам. Рудольф, отшатнувшись, мгновенно ослеп от слез.
- Это чтобы научить тебя говорить правду, мистер, - добавил он.
   - Ищите сами, - упорствовал Рудольф.
   - Последний раз говорю тебе - покажи, где деньги, - пригрозил человек.
   - Извините, ничем помочь вам не могу.
   Человек с пистолетом дышал тяжело  и  нервно,  глаза  его  метались  из
стороны в сторону, отражая свет многочисленных ламп.
   - Что скажешь, Элрой? - спросил он.
   - Дай ему как следует, - ответил Элрой.
   Человек с пистолетом, мгновенно переместив  оружие  на  ладонь,  ударил
Рудольфа в висок. Рудольф  рухнул  на  пол,  но  ему  показалось,  что  он
медленно летит в пространстве.  Ковер  принял  его  в  свои  объятия,  как
чудесная мягкая постель. Прошло еще несколько секунд, и откуда-то издалека
тот же голос произнес:
   - Хватит, Элрой! Ты что, хочешь прикончить эту сволочь, что ли?"


   Ему снился сон. Но даже во сне он понимал, что это ему лишь снится.  Он
был на берегу и искал Инид. Ревели волны. Почему-то прямо на пляже  стояли
автобусы, из них вылезали люди, которых он не знал и не  узнавал,  которые
не обращали на него внимания, которые то возникали  у  него  на  пути,  то
куда-то исчезали, пока он проталкивался среди них, взывая:  "Инид!  Инид!"
Он знал, что это сон, но мучился по-настоящему, понимая, что не найдет ее.
Чувство утраты было невыносимым.
   Потом он очнулся. По-прежнему горели лампы. Яркий свет колол ему глаза.
Он лежал на полу, все у него болело, ломило голову, саднило в паху. Он  не
мог повернуться. Лицо у него было мокрым. Он вытер его рукой и  увидел  на
руке кровь.
   В комнате царил полный разгром. Обивка на креслах и диване  изрезана  в
клочья, ковер засыпан снежными хлопьями поролона. Возле камина -  разбитые
вдребезги часы. Из письменного стола, шкафа и буфета выдернуты все  ящики,
и их содержимое разбросано по комнате. Вместо зеркала над  камином  торчат
одни зазубренные осколки. Деревянные стулья, журнальный столик и маленькая
тумбочка разбиты вдребезги каминной  кочергой,  а  сама  кочерга  изогнута
каким-то фантастическим образом. Бутылки из буфета били об стену,  поэтому
в комнате стоял запах виски и повсюду валялись осколки. Передняя стенка от
пианино лежала возле дивана, а  порванные  струны  торчали  и  висели  над
клавиатурой, словно выпущенные кишки. Он попробовал  посмотреть  на  часы,
чтобы определить, сколько  времени  он  пролежал  без  сознания,  но  часы
оказались срезанными с его руки - вместо них на кисти был глубокий  порез,
из которого сочилась кровь.
   Он  заставил  себя  подползти  к  телефону.  Поднял  трубку  с  рычага,
прислушался. Работает. Слава богу. Он не сразу вспомнил номер  Гретхен.  С
трудом набрал. Раздались длинные гудки. Он лежал на полу, прислонив трубку
к щеке. Наконец на другом конце провода сняли трубку, и он  услышал  голос
Гретхен.
   - Алло!
   - Гретхен, - сказал он.
   - Где ты был? - спросила она сердито. -  Я  звонила  тебе  в  пять.  Ты
сказал, что вернешься к...
   - Гретхен, - хрипло повторил он, -  приезжай.  Немедленно.  Если  дверь
заперта, вызови полицию взломать дверь. Я... - Он почувствовал, что  снова
теряет сознание. Он больше не мог говорить. Он лежал на полу и слышал, как
Гретхен кричит: "Руди! Руди! Ты меня  слышишь,  Руди?.."  Потом  наступила
тишина.
   Он позволил себе расслабиться и снова потерял сознание.


   Он провел в больнице две недели и так и не съездил в  Неваду  с  Джонни
Хитом.




ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ


1

   Он привез миссис Уэрфем заказанные ею в супермаркете продукты на  сумму
в семнадцать долларов, и она пригласила  его  выпить  чашку  кофе.  Мистер
Уэрфем работал на разливочном заводе, принадлежавшем мистеру  Крейлеру,  и
это обстоятельство,  подумал  Уэсли,  вероятно,  уничтожало  в  ее  глазах
пропасть, разделявшую зажиточную домохозяйку и  шестнадцатилетнего  парня,
доставляющего продукты на  дом.  Он  охотно  согласился  -  доставка  была
последней, а в доме у Крейлеров кофе никогда не пили.
   После кофе миссис Уэрфем, смущенно  хихикая,  заметила,  что  он  очень
красивый молодой человек, и пригласила  его  к  себе  в  постель.  В  доме
Крейлеров под запретом был не только кофе, а миссис Уэрфем  была  роскошно
сложенной крашеной блондинкой. И это приглашение он тоже принял.
   Кофе был хорошим, но секс еще лучше. Правда, ему  пришлось  торопиться,
так как велосипед с  ящиком  для  продуктов  между  передними  колесами  -
собственность магазина - остался  на  улице,  где  было  полно  мальчишек,
готовых стащить все, что ни подвернется под руку, в том числе и велосипед,
на ящике которого огромными буквами значилось название магазина.
   Это было ровно месяц назад. С тех пор он отвез миссис Уэрфем уже десять
заказов. Доставка продуктов в дом Уэрфемов зависела от приливов и  отливов
жизненной энергии миссис Уэрфем.
   На этот раз, когда он одевался, миссис Уэрфем уже сидела в  халатике  и
улыбалась, словно только что съела огромное пирожное с кремом.
   - Да, ты здорово сложен, - сказала она восхищенно.  -  Мог  бы  поднять
моего мужа одной рукой.
   - Благодарю вас, мэм, - ответил Уэсли, натягивая свитер. У него не было
никакого желания поднимать одной рукой мистера Уэрфема.
   - Я ведь никогда себе ничего такого не позволяю,  -  продолжала  миссис
Уэрфем, вероятно забыв, что Уэсли умеет считать, - но... - Она  вздохнула.
- Это ведь вносит в жизнь какое-то разнообразие, правда?
   - Да, мэм.
   - В следующий раз, когда повезешь заказ,  добавь  к  нему  какой-нибудь
небольшой подарочек себе - ветчину или еще что-нибудь. Между тремя и пятью
я всегда дома.
   - Да, мэм, - неопределенно проговорил Уэсли. Больше мисси