чи тяжелую ношу. -  Уже  поздно.  Попробую-ка  я
добраться до Ниццы, пока в  консульстве  еще  работают.  Тебя  довезти  до
отеля, Гретхен?
   - Нет, спасибо, - отказалась Гретхен. - Я еще немного побуду здесь,  мы
с Кроликом выпьем. Может, и не по стаканчику, а по два. - Не стоит в такой
день оставлять Дуайера одного.
   - Как угодно, - отозвался Рудольф. Он положил чековую и  сберегательную
книжки на стол. - Если увидишь Джин, скажи ей, что я не вернусь к ужину.
   - Хорошо, - пообещала Гретхен.
   Разговаривать с Джин Джордах в такой день тоже не стоит, подумала она.


   - Посидим лучше на палубе, - предложила Гретхен Дуайеру, когда  Рудольф
ушел. Кают-компания,  еще  недавно  казавшаяся  уютной,  вдруг  обернулась
зловещей бухгалтерией, где человеческие судьбы были занесены в  гроссбухи,
где живые люди превратились в цифры, в кредит и дебет.
   Ей  уже  довелось  пережить  нечто  подобное.  Когда  в   автомобильной
катастрофе погиб ее муж, завещания тоже не  нашли.  Вполне  возможно,  что
Колин Берк, который за всю свою жизнь никого не ударил,  жил  в  окружении
книг, пьес и сценариев, был вежлив и тактичен в общении со сценаристами  и
актерами, с которыми ему приходилось работать и которых он часто ненавидел
лютой ненавистью, - вполне возможно, что он имел гораздо больше  общего  с
ее полуграмотным и не знавшим управы братом, чем на  первый  взгляд  могло
показаться. А  поскольку  завещания  не  было,  то,  когда  начали  делить
оставленное Колином наследство,  возникла  неразбериха.  Появилась  бывшая
жена, получавшая до той поры алименты, выяснилось, что на  дом  существует
закладная, под гонорары взят аванс. Вмешались адвокаты, на банковский счет
наложили арест. И вот тогда, как и сейчас и как всегда, все уладил Руди.
   - Пойду налью, - сказал Дуайер. - Спасибо, что не ушли. Очень уж трудно
оставаться одному после всего, что нам с Томом довелось пережить. А теперь
нет и Кейт. Говорят, от женщины на судне одна беда.  В  особенности  когда
мужчины столько лет были друзьями и партнерами. Ан нет, только не от Кейт.
- У Дуайера чуть заметно дрожали губы. - Наша Кейт  -  человек  что  надо,
верно?
   - Лучше не бывает, - отозвалась  Гретхен.  -  Налейте  мне  чего-нибудь
покрепче, Кролик.
   - Виски?
   - И побольше льда, пожалуйста.  -  Она  прошла  вперед,  туда,  где  за
кают-компанией и рулевой рубкой их не было  видно  с  набережной.  Ей  уже
порядком надоели скорбные физиономии портовых приятелей  Тома,  Дуайера  и
Кейт, которые считали своим долгом подняться к  ним  на  борт  и  выразить
соболезнование.  Эти  люди  были  искренне  огорчены.  В  собственном   же
огорчении она, по правде говоря, сомневалась.
   На носу, где медь была начищена до блеска, палуба  из  тикового  дерева
отмыта добела, а канаты сложены аккуратно, ей открылась привычная картина,
заворожившая ее еще в тот первый день: гавань, лес мачт,  тысячи  людей  -
каждый неторопливо и добросовестно занимается своим делом, одним  из  тех,
что  составляют  круг  повседневных  обязанностей  человека,  который   не
представляет себе жизни без моря. Даже теперь, после всего, что случилось,
она не могла налюбоваться спокойной красотой этого зрелища.
   Сзади, бесшумно ступая босыми ногами, подошел Дуайер. В руках он держал
два стакана. Один стакан он протянул ей. Хмуро  улыбнувшись,  она  подняла
стакан, словно провозглашая тост. Весь день она ничего не пила и не ела, и
сейчас от первого глотка у нее защипало язык.
   - Я обычно пью что-нибудь  полегче,  -  сказал  Дуайер,  -  но,  может,
действительно сейчас лучше всего  виски.  -  Он  делал  маленькие  глотки,
привыкая к новому вкусу. - Я хотел сказать вам, - продолжал он, - что  ваш
брат  Руди  -  человек  необыкновенный.  Видать,  за  что  ни   возьмется,
обязательно доведет до конца.
   - Пожалуй, - согласилась Гретхен. Подобная  характеристика  тоже  имеет
основание.
   - Без него мы бы совсем увязли...
   Ни в чем бы мы не увязли, подумала Гретхен, если  бы  Руди  давал  жене
меньше воли и сидел бы с ней в другом полушарии.
   - Без него нас обвели бы вокруг пальца, - настаивал Дуайер.
   - Кто?
   -  Законники,  -  неопределенно  ответил  Дуайер.  -  Судовые  маклеры,
адвокаты. Все кому не лень.
   Вот человек, думала Гретхен, который, когда в море разыгрывается шторм,
несет свои обязанности, не ведая страха  даже  на  исходе  сил;  он  сумел
выжить в обществе жестоких и буйных людей, но при виде клочка бумаги,  при
упоминании о власть имущих на суше чувствует себя совершенно  беспомощным,
словно явился с другой планеты. Сама Гретхен всю свою  сознательную  жизнь
провела  среди  людей,  которые  имели  дело  с  бумагами  и  в   конторах
чувствовали себя так же уверенно  и  твердо,  как  индеец  в  лесу.  А  ее
покойный  брат,  по-видимому,  с  самого  рождения  тоже   принадлежал   к
инопланетянам.
   - Меня беспокоит только Уэсли, - сказал Дуайер.
   Не собственная судьба, думала она, беспокоит этого человека, который не
понимает, зачем должен существовать договор на бумаге, когда можно  просто
разделить все поровну, и который даже не имеет права стоять сейчас на этой
отмытой добела палубе красивой яхты, где он трудился много лет.
   - Пусть Уэсли вас не волнует, - сказала она. - Руди о нем позаботится.
   - А может, Уэсли не захочет? - спросил Дуайер, делая очередной  глоток.
- Он мечтает быть таким, как его отец.  Порой,  когда  смотришь  на  него,
становится просто смешно - так он старается подражать  походке  отца,  его
речи, манерам. - Он отхлебнул побольше, вздохнул и продолжал: - По  ночам,
в море мы или в порту, они забирались в рубку и беседовали. Уэсли  задавал
вопросы, а Том не спеша, обстоятельно отвечал. Один раз я спросил у  Тома,
о чем они так подолгу беседуют. Том засмеялся: "Парень выспрашивает у меня
про мою жизнь, а я рассказываю. Наверное, хочет наверстать те годы,  когда
некого было расспрашивать. Старается понять, что я  собой  представляю.  Я
тоже когда-то интересовался своим  отцом,  только  вместо  ответа  получил
пинок в зад". Из слов Тома, - сдержанно добавил Дуайер,  -  я  понял,  что
между ним и вашим отцом большой любви не было, а?
   - Пожалуй, - согласилась Гретхен. - Он был не очень  ласковый  человек,
наш отец. И не умел любить. Если и была в нем любовь, то лишь к Рудольфу.
   - Ох, уж эти семьи! - вздохнул Дуайер.
   - Да, семьи, - повторила Гретхен.
   - Я спросил у Тома, какие же вопросы  задает  ему  Уэсли,  -  продолжал
Дуайер. - "Обычные, - сказал мне  Том.  -  Каким  я  был  в  детстве?  Что
представляли собой мои брат и сестра?" То есть вы  и  Руди.  "Как  я  стал
боксером, а потом матросом в торговом  флоте?  Когда  впервые  переспал  с
девицей? Что собой представляли другие женщины, с которыми я имел дело,  в
том числе и его чертова мамаша..." Я спросил у Тома, говорит ли  он  парню
правду. "Только  одну  правду,  -  ответил  Том.  -  Я  современный  отец.
Рассказываю, откуда берутся дети, и все  такое  прочее".  Он  был  не  без
юмора, наш Том.
   - Могу себе представить, - усмехнулась Гретхен.
   - "Скроешь правду - испортишь ребенка", - как-то сказал мне Том.  Порой
он вдруг говорил так, будто когда-то чему-то учился. Хотя  на  самом  деле
был  человеком  невежественным  и  к  образованию  относился   с   большим
недоверием. Может, мне не следовало бы говорить вам об  этом,  -  сумрачно
добавил Дуайер, встряхивая остатки льда в стакане, - но он обычно приводил
в пример вашего брата Руди. "Посмотри на Руди, - говорил он. - Он  получил
все образование, какое способен впитать в себя человеческий  мозг,  а  чем
кончил? Выжат как лимон, стал посмешищем в своем городе  после  того,  что
выкинула его пьяная жена, а теперь сидит и не знает, как провести  остаток
жизни".
   - Я, пожалуй, выпью еще, - сказала Гретхен.
   - Я тоже, - отозвался Дуайер. - Виски начинает мне нравиться. - Он взял
у нее стакан и пошел на корму в кают-компанию.
   Гретхен задумалась над услышанным. Оно больше говорило о самом Дуайере,
чем о Томе или Уэсли. Вся его жизнь, по-видимому, была  связана  с  Томом.
Он, наверное, сумел бы слово в слово повторить все, что Том ему говорил  с
начала и до конца их знакомства.  Будь  Дуайер  женщиной,  можно  было  бы
предположить, что он влюблен в Тома. Бедный Дуайер, ему, вероятно, суждено
горевать больше  всех.  Судьба  Уэсли,  по  правде  говоря,  ее  не  очень
беспокоила. Когда она впервые поднялась на  борт  яхты,  он  показался  ей
здоровым юношей, умеющим себя прилично вести, и только. После смерти  отца
он замкнулся, искал уединения, а лицо у него сделалось непроницаемым. Руди
позаботится о нем, сказала она Дуайеру. Но теперь  она  была  не  очень-то
уверена, что Руди или кто-либо другой способен это сделать.
   Вернулся Дуайер.  Выпитое  виски  давало  себя  знать.  Чуть  кружилась
голова, все заботы куда-то отодвинулись. Такое  состояние  куда  приятней,
чем те ощущения, которые владели ею в  последнее  время.  Может,  Джин  со
своими припрятанными бутылками не так уж и глупа. И Гретхен с наслаждением
отпила из вновь наполненного стакана.
   А вот Дуайер выглядел, наоборот, озабоченным. Он стоял, прислонившись к
поручням, и, словно решая какую-то трудную проблему, возникшую перед ним в
кают-компании, пока он наполнял  стаканы,  терзал  нижнюю  губу  торчащими
вперед зубами.
   - Может, мне не следовало бы говорить это вам, миссис Берк...
   - Просто Гретхен.
   - Спасибо, мэм. Но мне кажется, что с вами можно быть откровенным. Руди
- прекрасный человек. Я восхищаюсь им, в нашей ситуации лучшего  друга  не
пожелаешь...  но  он  не  из  тех,  с  кем  можно  поговорить.  Поговорить
по-настоящему. Вы меня понимаете?
   - Да, - ответила она, - понимаю.
   - Он прекрасный человек, как я уже сказал, - неловко продолжал  Дуайер.
Рот у него дергался. - Но он не такой, как Том.
   - Не такой, - согласилась Гретхен.
   - Уэсли говорил со мной. Он не желает иметь ничего общего с Руди.  И  с
его женой. Что, принимая во внимание случившееся, вполне  естественно  для
простого смертного, правда?
   - Пожалуй, - подтвердила Гретхен. - Принимая во внимание случившееся.
   - Если Руди начнет нажимать на парня - с самыми лучшими намерениями, не
сомневаюсь, - будет беда. Большая беда. Трудно даже сказать, на что парень
способен.
   - Верно, - согласилась Гретхен. Раньше ей это и в голову не  приходило,
но, услышав слова Дуайера, она тотчас поняла, что он прав. - Но что  можно
сделать? Кейт ему не мать, да у  нее  и  своих  забот  хватает.  Остаетесь
только вы.
   - Я? - грустно усмехнулся  Дуайер.  -  Я  не  знаю,  где  буду  завтра.
Единственное, в чем я разбираюсь, - это в судах.  И  потому  на  следующей
неделе могу очутиться в Сингапуре. А через месяц - в Вальпараисо. Какой из
меня отец...
   - Что же вы предлагаете?
   - Я внимательно наблюдал за вами, - сказал Дуайер, - хотя вы и проявили
ко мне не больше интереса, чем к неодушевленному предмету...
   - Перестаньте, Кролик, - смутилась Гретхен, потому что почти  такая  же
мысль пришла ей в голову несколько минут назад.
   - Я не обижаюсь на вас и не собираюсь делать из этого никаких  выводов,
мэм...
   - Гретхен, - механически поправила она.
   - Гретхен, - послушно повторил  он.  -  Но  после  того,  как  все  это
случилось... И теперь, когда вы остались со мной и позволили  мне  трепать
языком... Я увидел, что вы человек настоящий. Я не хочу сказать, что  Руди
не человек, - поспешно добавил Дуайер, - просто он не из тех,  кого  Уэсли
считает людьми. А его жена... - Дуайер замолчал.
   - Не будем говорить про его жену.
   - Если бы вы подошли к Уэсли и прямо и честно сказали ему:  "Поедем  со
мной", он бы согласился. Он понял бы, что вы такая женщина, которая  может
заменить ему мать.
   Это что-то новое, подумала Гретхен: сыновья выбирают  матерей.  Неужели
эволюция никогда не завершится?
   - Вот меня-то уж  никак  нельзя  считать  образцовой  матерью,  -  сухо
сказала она.  Мысль  об  ответственности  за  этого  долговязого  угрюмого
подростка, унаследовавшего, конечно, необузданный нрав Тома, напугала  ее.
- Нет, Кролик, боюсь, из этого ничего не выйдет.
   - А я-то надеялся, - сразу остыв, сказал Дуайер.  -  Уж  очень  мне  не
хотелось оставлять Уэсли без призора. Что бы он сам про себя ни  думал,  а
по правде говоря, он еще совсем  ребенок  и  один  жить  не  может.  Уэсли
Джордаху суждено пережить еще немало треволнений.
   Она не могла не улыбнуться слову "треволнений".
   - Пинки Кимболл, механик с "Веги", - продолжал  Дуайер,  -  тот  самый,
который встретил миссис Джордах с югославом в ночном баре, сказал мне, что
Уэсли прямо преследует его.  Просит  помочь  найти  этого  югослава...  Я,
может, ошибаюсь, но мне кажется, и  Пинки  со  мной  согласен,  что  Уэсли
задумал отомстить за смерть отца.
   - О господи! - вырвалось у Гретхен.
   - Когда смотришь на все  это,  -  и  Дуайер  решительным  жестом  обвел
притихшую гавань, зеленые холмы, старую крепость с  ее  полуразвалившимися
живописными стенами, - то невольно думаешь о том, какие здесь царят мир  и
благодать. А на самом деле в этих краях, от Ниццы до  Марселя,  не  меньше
убийц, чем в  любом  другом  месте  на  земном  шаре.  Из-за  проституток,
наркоманов и казино с рулеткой здесь такая  стрельба  и  поножовщина,  что
деваться некуда, да и молодчиков, готовых  за  десять  тысяч  франков  или
просто так прикончить родную мамашу, тоже хватает. Со слов Пинки  Кимболла
я понял, что этот малый, с которым Томас подрался, тоже из их числа. Вдруг
Уэсли начнет его разыскивать, и когда найдет, то нетрудно угадать, чем это
кончится. В той военной школе, где Уэсли  учился,  его  приходилось  силой
отдирать от других ребят. Нет, это была не  тренировка  -  не  будь  рядом
взрослых, он бы всех поубивал. Раз он просит Пинки Кимболла  показать  ему
этого югослава, значит, хочет его убить.
   - О господи! - повторила Гретхен. - К чему вы это говорите, Кролик?
   - К тому, что в любом случае парня из Франции надо  увезти.  А  Рудольф
Джордах не тот человек, который сумеет это сделать.  Вот  я  и  окосел,  -
объявил он. - А то не болтал бы об этом. Но я говорю всерьез.  Пьяный  или
трезвый, а я от своих слов не отказываюсь.
   - Спасибо за откровенность. Кролик - сказала Гретхен. Она  уже  жалела,
что осталась с ним на яхте. Не ее это проблема, возмущалась она, да ей тут
и не решить ничего. - Я поговорю  с  братом,  -  добавила  она.  -  Может,
что-нибудь и придумаем. Как вы считаете, подождать мне сейчас Уэсли, чтобы
мы поужинали все втроем?
   - Разрешите ответить откровенно?
   - Разумеется.
   -  По-моему,  вы  Уэсли  нравитесь.  По  правде  говоря,  я  знаю,  что
нравитесь, он мне сам говорил. Но сегодня ему, наверное, не хочется быть в
компании ни с кем из Джордахов. Лучше мы с ним вдвоем куда-нибудь  сходим.
Нам есть о чем поговорить.
   Она никак не решалась поставить стакан. У нее было такое  чувство,  что
стоит ей уйти, как Дуайер не выдержит и, сев на палубу, расплачется. Ей не
хотелось, чтобы Уэсли, вернувшись, застал его в слезах.
   - Сейчас допью и...
   - Хотите еще? Я пойду налью.
   - Спасибо, хватит.
   - Итак, я начал пить виски, - заявил Дуайер. - Как вам это нравится?  -
Он затряс головой. - Вы верите в сны? - вдруг спросил он.
   - Иногда. - Интересно, слышал ли Дуайер про Фрейда?
   - Вчера ночью мне приснилось, - сказал Дуайер, - что Том лежит на  полу
- не помню, где это было, - неподвижно, как мертвый. Я поднял его и  решил
куда-нибудь отнести. На руках я его тащить  не  мог,  поэтому  взвалил  на
спину. А так как он был гораздо выше меня ростом, ноги его  волочились  по
земле. Я скрестил его руки у себя на груди, ухватился за них и  пошел.  Он
был жутко тяжелый, я был весь в поту, но шел, потому что  обязан  был  его
отнести. - И Дуайер заплакал. - Извините меня, миссис Берк.
   На этот раз она не поправила его,  не  сказала,  чтобы  он  называл  ее
просто Гретхен.
   Она протянула ему руку. Он крепко схватил ее своими сильными  пальцами,
быстрым безотчетным движением поднес к губам и  поцеловал.  Потом  опустил
руку и отвернулся.
   - Извините... Я не хотел...
   - Не нужно ничего объяснять. Кролик, - ласково сказала она. Время  само
залечит раны. Она была в замешательстве, не знала, как утешить его.
   Рука, в которой она все еще держала стакан с виски, заледенела. Гретхен
поставила стакан.
   - Мне пора, - сказала она. - Еще  многое  предстоит  решить.  Передайте
Уэсли, если ему что-нибудь понадобится, пусть звонит мне.
   - Передам, - пообещал Дуайер.  Он  не  смотрел  на  нее.  Губы  у  него
дрожали, а глаза были обращены в гавань. - Вызвать вам такси?
   - Нет, спасибо. Я лучше пройдусь.
   Она ушла, а он, босой, в белоснежном свитере, еще долго стоял  на  носу
"Клотильды" с двумя пустыми стаканами в руках.


   По узкой улочке, уже погруженной в  неприветливый  мрак,  она  медленно
поднималась от порта в центр  города.  Взглянула  на  витрину  антикварной
лавки. Ее внимание привлек медный корабельный  фонарь.  Хорошо  бы  купить
его, привезти домой и повесить где-нибудь в углу. Но  тут  она  вспомнила,
что у нее нет своего дома, а  есть  лишь  снятая  на  полгода  квартира  в
Нью-Йорке, и фонарь-то ей повесить негде.
   Она шла по городу, кругом люди  что-то  покупали  и  продавали,  читали
газеты за столиками в кафе, бранили детей, а потом угощали их мороженым, и
никому не было дела до смерти. Ей попалась на глаза афиша  кинотеатра,  из
которой  она  узнала,  что  вечером   здесь   идет   американский   фильм,
дублированный на французский. Она решила поужинать в городе, а потом пойти
в кино.
   Она прошла мимо собора, остановилась полюбоваться им  и  чуть  было  не
зашла внутрь. А если бы зашла, то увидела бы,  что  на  скамье  в  глубине
пустого зала сидит Уэсли и шепчет слова молитвы, которые так и не выучил в
школе.



3

   Из записной книжки Билли Эббота (1968):
   "Моему отцу довелось побывать в Париже сразу  после  войны,  когда  его
выпустили из госпиталя. Еще  до  встречи  с  матерью.  Ничего  не  помнит.
Говорит, все три дня был так пьян, что не отличил бы  Парижа  от  Дейтона,
штат Огайо. Отец не любит  рассказывать  про  войну,  что  весьма  выгодно
отличает его от других ветеранов, с которыми меня  сталкивала  судьба.  Но
порой в те субботы и воскресенья, что мне пришлось провести с ним согласно
условиям развода, он здорово  напивался  -  обычно  с  утра  -  и  начинал
иронизировать  по  поводу  своей  службы  в  армии.  Утверждал,  что   его
интересовали только девицы из Красного Креста да собственная безопасность,
а в воздушном флоте он, мол, служил и летал на военных самолетах лишь  для
того, чтобы добывать для американских газет  материал  про  наших  храбрых
парней.
   Однако в армию он пошел добровольцем и, возвращаясь с боевого  задания,
был в самом деле не то ранен, не то контужен.  Способен  ли  я  на  такое?
Служба в армии, судя по тому, что я вижу сам и что  пишут  о  Вьетнаме,  -
занятие мрачное. Правда, все говорят, что та война была не чета этой.  При
полковнике я держусь весьма воинственно,  но,  если  в  Европе  и  вправду
вспыхнет война, я, наверное, при первом же выстреле дезертирую.
   В НАТО полно немцев, все они прикидываются дружелюбными,  держатся  как
товарищи по оружию и не очень отличаются от прочего  зверья.  Моника  тоже
немка, но о ней особый разговор".


   Когда Рудольф вышел из здания консульства, уже почти  стемнело.  Консул
оказался человеком любезным, вызвал помощника,  слушал  внимательно,  даже
что-то записывал, обещал  сделать  все  возможное,  но  предупредил,  что,
во-первых, на это потребуется время, а во-вторых, он  должен  позвонить  в
Париж посольскому юрисконсульту, ибо не уверен,  что  адвокат  из  Антиба,
посоветовавший Рудольфу не обращать внимания на французов, прав, поскольку
для получения  документов  на  передачу  "Клотильды"  новы