ика.
Последний аккорд во всей этой музыке прозвучал, когда мы с приятелем сошли
с самолета  в  Сан-Франциско,  начищенные,  в  парадной  форме,  при  всех
регалиях. Впереди нас шли две хорошенькие девочки,  мы  ускорили  шаг,  и,
поравнявшись с ними, я спросил: "Девочки, что вы делаете сегодня вечером?"
Они остановились и посмотрели на меня так, словно перед  ними  была  змея.
Они и слова не проронили, а та, что  была  поближе,  взяла  и  преспокойно
плюнула мне  в  морду.  Ты  только  представь  себе!  Плюнула!  Затем  они
повернулись и пошли дальше. - Хили покачал головой. - Всего  десять  минут
назад мы прибыли домой с фронта, у обоих награды за ранение  -  "Пурпурное
сердце", и чем же нас встретили!  Победителям-героям,  ура!  -  Он  горько
усмехнулся. - Ради таких людей, Уэсли, садиться в огонь задницей не стоит.
Переезжай с одного места на другое, делай что хочешь, но только чтобы  они
не смогли тебя заполучить. Ребята говорят, что легче  всего  затеряться  в
Европе. Париж - точка номер один. Даже если придется зарегистрироваться  в
посольстве, то оттуда не станут тебя выкуривать.
   Беседа у походного костра, подумал Уэсли. Старые битвы и  полные  любви
воспоминания о доме.
   -  Я  был  в  Европе,  -  сказал  он.  -  И  довольно   хорошо   говорю
по-французски.
   -  Я  бы  на  твоем  месте  слишком  долго  не  медлил,   Уэсли.   Свой
восемнадцатый день рождения, приятель, встречай в веселом Париже, - сказал
Хили и заказал еще два пива. Гроб, который он сопровождал в  Индианаполис,
и в церкви, и на кладбище был накрыт национальным флагом.  Мистер  Крейлер
принял этот флаг и за обедом сказал, что повесит его в  комнате  Макса,  в
которой теперь жил Уэсли.


   Когда они вернулись, дом был погружен в темноту -  и  за  это  спасибо.
Если бы мать не легла, то, учуяв исходящий от сына запах  пива,  опять  бы
зарыдала и устроила скандал.
   Они тихо поднялись наверх и  только  начали  раздеваться,  как  сначала
раздался тихий стук, а потом дверь отворилась  и  вошла  Дорис.  Она  была
босиком и в ночной сорочке, сквозь которую  просвечивало  тело.  Осторожно
закрывая за собой дверь, она улыбнулась и приложила палец к губам:
   - Я слышала, мальчики, как вы поднялись,  и  подумала,  что  хорошо  бы
немного посидеть вместе, чтобы,  так  сказать,  получше  познакомиться,  -
сказала она. - Ни у кого из вас нет случайно  сигаретки?  -  Говорила  она
жеманно и вместе с тем застенчиво, словно в школе привыкла сюсюкать  и  до
сих пор не разучилась. Уэсли старался  на  нее  не  смотреть,  но  все  же
заметил, что у нее обвислые груди и толстый, низко посаженный зад. Если бы
я так выглядел, подумал он, я бы в таком одеянии нигде не ходил, разве что
в кромешной темноте. Но Хили заулыбался, и в его глазах появился  какой-то
новый блеск. Он уже снял рубашку и теперь стоял  обнаженный  до  пояса.  У
него тоже сложение не ахти какое, отметил про себя Уэсли.
   -  Пожалуйста,  моя  дорогая,  -  сказал  Хили,  изображая  виргинского
джентльмена. - У меня в кармане целая пачка. - Он  прошел  через  комнату,
где на спинке стула висела его рубашка, вынул  сигареты  и  спички,  затем
начал снимать рубашку со стула.
   - Для Дорис вам одеваться не надо, -  сказала  Дорис.  Она  передернула
худыми плечиками и томно улыбнулась Хили. - Я замужем и знаю, как выглядят
мужчины.
   Значит, она _об этом_ думала, решил Уэсли, когда днем подмигнула Хили.
   Хили галантно поднес Дорис спичку. Он предложил закурить и Уэсли. Уэсли
сигареты не нравились, но он все же решил закурить -  только  потому,  что
находился в доме мистера Крейлера.
   - Боже мой, - сказала Дорис, затягиваясь и выпуская дым кольцами.  -  Я
снова в  царстве  живых.  Бедный  Макс.  Он  ничего  особенного  собой  не
представлял, и, чтобы испытать свой единственный миг славы, ему надо  было
появиться  здесь  мертвым.  Да-а,  епископу  пришлось  потрудиться,  чтобы
изобразить Макса героем. - Она сочувственно покачала головой,  а  затем  в
упор посмотрела на Уэсли. - А ты на самом деле такой  плохой,  как  они  о
тебе говорят?
   - Чистый дьявол, - сказал Уэсли.
   - Могу себе представить. С такой внешностью. Говорят, ты гроза замужних
женщин.
   - Что?
   - Просто хочу тебе  посоветовать,  потому  что  ты,  по-моему,  славный
парень: скажи-ка некой миссис У., чтобы она сама вынимала по утрам  письма
из почтового ящика, а не ждала, когда это сделает ее муж.
   - О чем это ты? - спросил Уэсли, хотя догадаться было нетрудно. Местные
сплетники,  должно  быть,  давно  уже  заметили  велосипед  с  ящиком  для
продуктов перед домом миссис Уэрфем и сообщили об этом его матери.
   -  Пока  вы  ходили  гулять  по  городу,  ты  был  предметом  семейного
обсуждения, - сказала Дорис. - Во-первых, говорили  о  том,  насколько  ты
отличаешься от Макса, причем не в лучшую сторону, могу тебе доложить.
   - Еще бы, - отозвался Уэсли.
   - Что касается твоего отца, то у твоей матери для него тоже не  нашлось
добрых слов, - продолжала Дорис. - Он, очевидно, был настоящим  чудовищем,
если хотя бы половина того, что она говорила, правда. А ты  идешь  по  его
стопам, сказала она, и во Франции был даже арестован за то, что по  пьяной
лавочке чуть не убил человека.
   - Ого! - сказал Хили. - Неплохо, приятель.
   - Дальше, - продолжала Дорис, - что  ты,  как  и  твой  папочка,  самый
настоящий сексуальный маньяк. Взять  хотя  бы  эту  отвратительную  миссис
Уэрфем, которая годится тебе  в  матери,  и  один  господь  бог  знает,  в
скольких домах ты еще бываешь и скольких хозяек  обеспечиваешь  не  только
продуктами. - Она захихикала, и ее обвислые груди запрыгали под прозрачной
ночной рубашкой.
   -  А  знаете,  меня  осенила  блестящая  мысль,  -  сказал  Уэсли.   Он
чувствовал, что задыхается в этой комнатенке,  полной  табачного  дыма,  в
обществе кокетничающей полуголой злобной девки и ухмыляющегося солдата.  -
Вам двоим, наверно, есть о чем поговорить друг с другом...
   - Молодец, Уэсли, - заметил Хили.
   - Мне спать не хочется, - сказал Уэсли, - и я  с  удовольствием  подышу
воздухом, а что-нибудь через час вернусь. -  Он  их  предупредил.  Ему  не
хотелось застать их в постели, когда он вернется.
   - А я выкурю еще одну сигарету,  -  сказала  Дорис.  -  Мне  что-то  не
хочется спать.
   - Как и мне, - отозвался Хили.
   Уэсли начал тушить свою сигарету,  как  вдруг  дверь  распахнулась.  На
пороге с каменным выражением лица стояла его мать.  В  наступившей  тишине
Тереза посмотрела  сначала  на  него,  потом  на  Хили,  затем  ее  взгляд
задержался на Дорис. Дорис хихикнула.
   - Уэсли, - сказала мать, - я не отвечаю за поведение мистера  Хили  или
дочери мистера Крейлера - она замужняя женщина. Однако за твое поведение я
несу ответственность. - Она говорила свистящим шепотом. - Я не хочу будить
мистера Крейлера, так что я очень вас прошу: говорите и ведите себя  тихо.
А тебя, Уэсли, я попрошу спуститься со мной вниз.
   Такой официальный тон был еще хуже, чем истерика. Он пошел  за  ней  по
темной лестнице вниз, в гостиную. Флаг, накрывавший утром гроб,  лежал  на
столе.
   Она повернулась к нему, лицо ее исказилось.
   - Позволь мне кое-что тебе сказать, Уэсли, - проговорила она все тем же
свистящим шепотом. - Ничего более мерзкого я не видела за всю свою  жизнь.
Кто позвал туда эту проститутку - ты? Кто собирался спать с ней  первый  -
ты или этот  солдат?  -  От  ярости  она  забыла  все  свои  благочестивые
эвфемизмы. - И это в ту самую ночь, когда сын ее отца и ее брат,  отдавший
жизнь за родину, только что предан земле... Расскажи я  мистеру  Крейлеру,
что творится в его доме, он тебя выпорет.
   - Я ничего не собираюсь объяснять, мама, - сказал Уэсли.  -  А  мистеру
Крейлеру можешь передать, что, если он посмеет до меня дотронуться, я  его
убью.
   Она отпрянула, словно он ее ударил.
   - Я не ослышалась? Ты сказал "убью", правильно?
   - Правильно.
   - У тебя всегда была душа убийцы. Мне надо было оставить тебя гнить  во
французской тюрьме. Там твое настоящее место.
   - Не передергивай, - осадил ее Уэсли. - К тому, чтобы вытащить меня  из
тюрьмы, ты не имела никакого отношения. Это сделал мой Дядя.
   - Пусть твой дядя и берет на себя ответственность за все последствия. -
Она подалась всем телом вперед, лицо ее было искажено. -  Я  сделала  все,
что от меня зависело, и потерпела неудачу. С этой секунды чтоб ноги  твоей
в этом доме не было. Никогда.
   - Прекрасно. Как раз вовремя.
   - И я предупреждаю тебя, что мой адвокат  приложит  все  силы  к  тому,
чтобы ты не получил ни единого цента из грязных  денег  твоего  отца.  При
твоем прошлом совсем нетрудно будет убедить судью в том, что нет  никакого
смысла  отдавать  целое  состояние  в  руки  законченного  убийцы.  Прочь,
убирайся отсюда, иди к своим проституткам  и  бандитам.  Твой  отец  может
тобой гордиться.
   - Подавись ты этими деньгами!
   - И это последнее слово, которое ты говоришь  матери?  -  спросила  она
театрально.
   - Да. Мое последнее слово.
   Он вышел, а она продолжала стоять посреди гостиной, тяжело дыша, словно
у нее вот-вот начнется сердечный приступ. Не постучав,  он  вошел  в  свою
комнату. Дорис уже не было. Хили полулежал на высоко взбитых подушках.  Он
курил, по-прежнему без рубашки, но в брюках.
   - Черт побери, - сказал он,  -  твоя  мамаша  ворвалась  сюда  в  самый
неподходящий момент.
   - Да-а, - буркнул Уэсли, швыряя вещи в небольшую сумку.
   Хили с любопытством наблюдал за ним.
   - Куда это ты собрался, приятель?
   - Куда глаза глядят. Прочь отсюда,  -  ответил  Уэсли.  Он  заглянул  в
бумажник, чтобы убедиться, что список, к которому он  постепенно  добавлял
все новые фамилии с тех пор, как вышел из тюрьмы, на месте. Он никогда  не
расставался с бумажником, чтобы мать не могла его обнаружить.
   - Прямо ночью?
   - Сию минуту.
   - Да-а, я тебя понимаю. За завтраком здесь утром  будет  весело.  -  Он
засмеялся. - В следующий раз,  когда  меня  пошлют  сопровождать  гроб,  я
потребую полные биографические данные на всех членов семьи. Если будешь  в
Александрии, разыщи меня.
   -  Разыщу,  -  сказал  Уэсли.  Он  огляделся,  проверяя,  не  забыл  ли
что-нибудь важное. Вроде ничего не забыл. - Будь здоров, Хили.
   - Будь здоров, приятель. - Хили стряхнул пепел сигареты на  пол.  -  Не
забудь, что я тебе говорил насчет Парижа.
   - Не забуду. - Застегнув молнию на старой куртке, чтобы  не  замерзнуть
на улице, он молча вышел из комнаты, спустился по темной лестнице и закрыл
за собой дверь дома.
   Подгоняемый ветром, он шел с сумкой  через  плечо  по  темной  улице  и
вспоминал слова отца о том, что одним из лучших дней  его  жизни  был  тот
день, когда он понял, что перестал ненавидеть мать. Но  это  наступило  не
сразу, сказал тогда отец.
   И у меня это наступит не сразу, подумал Уэсли.


   А через день он был уже в Чикаго. В ту ночь он сидел  в  закусочной  на
окраине Индианаполиса,  когда  там  появился  шофер  грузовика,  сказавший
девушке за стойкой, что едет в Чикаго. Можно начать и  с  Чикаго,  подумал
Уэсли, и спросил шофера, не возьмет ли он его с собой. Шофер ответил,  что
будет рад компании, и, если не считать того, что Уэсли пришлось  выслушать
рассказ водителя о том, как он мучается со своей семнадцатилетней дочерью,
оставшейся дома в Нью-Джерси, Уэсли получил от поездки удовольствие.
   Водитель высадил его недалеко от Ригли-филд, и, заглянув в свой список,
Уэсли увидел адрес Уильяма Эббота. Начну отсюда, подумал он, и  направился
по этому адресу. Был уже почти полдень, однако Эббот все еще разгуливал  в
пижаме и потрепанном купальном халате. Его жалкая однокомнатная  квартирка
была завалена бутылками, пластмассовыми стаканчиками  из-под  кофе;  возле
пишущей машинки валялись газеты и скомканные листы бумаги.
   Уильям Эббот, делавший вид, что знает о  Томасе  Джордахе  больше,  чем
знал на самом деле, не произвел на Уэсли благоприятного впечатления, и  он
постарался как можно скорее уйти.
   Следующие два дня он пытался найти какую-нибудь работу в супермаркетах,
но им никто не требовался, да к  тому  же  его  всюду  просили  предъявить
профсоюзную карточку. Деньги у Уэсли были  на  исходе,  и  он  решил,  что
Чикаго не для него. Он позвонил  за  счет  абонента  дяде  в  Бриджгемптон
предупредить, что едет к нему, потому что больше ехать было некуда.
   Рудольф говорил с ним по  телефону  как-то  странно,  натянуто,  словно
боялся, что их подслушивают.
   - В чем дело? - спросил Уэсли. - Если вы не хотите, чтобы я приезжал, я
не приеду.
   - Не в этом суть. - Рудольф был явно обеспокоен. - Два дня  назад  сюда
звонила твоя мать, интересовалась, нет ли тебя здесь. У нее ордер на  твой
арест.
   - _Что-о?_
   - На твой арест, - повторил Рудольф. - Она думает, что  я  тебя  где-то
прячу.
   - На арест? За что?
   - Она говорит, что, уходя из дома,  ты  украл  полтораста  долларов  из
кувшина, что стоит над  плитой  на  кухне  и  где  она  держит  деньги  на
хозяйство. Грозится тебя проучить. А ты действительно взял эти деньги?
   - Уж лучше бы я их взял, - с горечью отозвался Уэсли.  Проклятый  Хили,
подумал он. Научился в армии пользоваться случаем. Или нет,  наверно,  эта
дешевка Дорис.
   - Я так или иначе все это улажу, - успокоительным тоном сказал Рудольф.
- Но сейчас лучше тебе, пожалуй, не приезжать сюда. Тебе нужны деньги? Дай
мне знать, где ты находишься, и я тебе переведу по почте.
   - Да нет, ничего, - смутился Уэсли. - Если я буду в  Нью-Йорке,  я  вам
позвоню. - И не успел Рудольф что-либо сказать, как он повесил трубку.
   Вот этого кувшина в Индианаполисе мне только и не хватало, подумал он.
   И тогда он решил отправиться в Нью-Йорк. В Нью-Йорке кроме  Рудольфа  у
него еще были знакомые. Он припомнил славную девушку  из  журнала  "Тайм",
которая сказала ему, что, если ему понадобится помощь, он может обратиться
к ней. И никому не придет в голову искать его в журнале "Тайм".
   На следующее утро он был уже в пути.



2

   После телефонного звонка из Чикаго он не  разговаривал  с  дядей  около
двух месяцев.
   Приехав в Нью-Йорк, он сразу же направился в редакцию  к  Элис  Ларкин.
После дней, проведенных в дороге, выглядел он,  наверное,  ужасно,  потому
что, когда он вошел к ней в тот закуток, она ахнула, словно  кто-то  вылил
на нее ведро холодной воды. Несколько дней он почти ничего не ел,  спал  в
кабинах грузовиков, был небрит, воротник его рубашки обтрепался,  а  брюки
были в масляных пятнах после  того,  как  он  помогал  одному  шоферу  под
Питтсбургом  менять  колесо  на  огромном  трайлере;  в  кармане  у   него
оставалось сорок пять центов.
   Оправившись от изумления, мисс Ларкин явно обрадовалась ему и сразу  же
потащила его в кафетерий, хотя он даже не успел сказать, зачем  он  к  ней
пришел.
   Поев и почувствовав себя вновь человеком, он  рассказал  ей  почти  обо
всем. Он старался делать вид, что все происшедшее с ним не имеет столь  уж
большого значения, шутил над своими злоключениями: ему не хотелось,  чтобы
эта милая девушка считала его великовозрастным младенцем. Разговаривать  с
ней было легко: глаза ее за стеклами очков смотрели внимательно.
   Она не прерывала его, только  время  от  времени  вздыхала  или  качала
головой в знак сочувствия или возмущения.
   - И что ты намерен делать? -  спросила  она,  когда  он  закончил  свой
рассказ.
   - Я ведь говорил вам еще в прошлый раз, когда здесь был, - сказал он, -
что мне уже давно хочется разыскать людей, которые  знали  моего  отца,  и
понять, каким он им казался, ну, я имею в виду -  разным  людям  в  разные
периоды его жизни. Я-то знал его меньше трех  лет.  -  Он  сейчас  говорил
очень серьезно, не стараясь  казаться  ни  ироничным,  ни  взрослым.  -  И
поэтому у меня в голове как бы пустота в том месте, которое он должен  был
бы занимать... вот я и хочу по мере  возможности  заполнить  эту  пустоту.
Наверное, это все очень глупо звучит...
   - Нет, - возразила она, - вовсе не глупо.
   - Я говорил вам, что у меня есть список людей... - Он вынул из  кармана
бумажник и положил на стол мятый, протершийся на сгибах  листок  бумаги  с
фамилиями. - Журнал, наверное, может отыскать  любого,  кто  им  нужен,  -
сказал он, - вот я и подумал, что если это вас не слишком  затруднит,  то,
может быть, в свободное время...
   - Мы совсем не так всесильны, как  тебе...  -  Она  замолчала,  заметив
растерянность на его лице. - Я хочу сказать, не так все хорошо знаем,  как
ты думаешь, но разыскивать людей мы умеем. - Она заглянула в его список. -
На это потребуется время, и  не  могу  ручаться,  что  я  их  всех  найду,
однако... - Она посмотрела на него с любопытством.  -  А  ты  остаешься  в
Нью-Йорке?
   - Собираюсь.
   - Где?
   Он заерзал на стуле.
   - Я пока еще нигде не остановился. Я, как приехал, пришел прямо сюда.
   - Уэсли, - спросила мисс  Ларкин,  -  ты  можешь  мне  честно  сказать,
сколько у тебя денег?
   - А какая вам разница? - насторожился он.
   - Ты похож на огородное пугало, - ответила она. - А ел ты  так,  словно
целую неделю у тебя и крошки во рту не было. Так сколько у тебя денег?
   - Сорок пять центов, - растерянно улыбнулся он. -  Наследник  состояния
Джордаха. Конечно, - поспешно добавил он, - я всегда могу позвонить  дяде,
и он мне поможет, просто сейчас мне не хочется к нему обращаться.
   - Ты не будешь против, если я  возьму  этот  список?  -  спросила  мисс
Ларкин. - Тебе, разумеется, придется сказать  мне,  кто  эти  люди  и  где
приблизительно их можно найти...
   - Пожалуйста.
   - На это может уйти не одна неделя.
   - Я не тороплюсь.
   - И все это время ты собираешься жить на сорок пять центов?  -  сердито
спросила она, точно он был в чем-то виноват.
   - Что-нибудь подвернется, - ответил он неопределенно. -  Не  одно,  так
другое.
   - А ты не обидишься, если я скажу,  что  кое-что  уже  подвернулось?  -
Неизвестно почему она покраснела.
   - Что именно?
   - Я, - сказала она неожиданно громко. - Подвернулась я. А теперь слушай
внимательно. У меня две комнаты с маленькой кухней.  Есть  вполне  удобный
диван, на котором ты можешь спать. Готовлю я не очень хорошо, но с  голоду
ты не умрешь...
   - Я не могу на это пойти.
   - Это почему же?
   - Не могу - и все. - Он снова растерянно улыбнулся.
   - У тебя есть какая-нибудь другая одежда?
   - Есть чистая рубашка, пара носков и  кое-какое  белье.  Я  оставил  их
внизу у вахтера.
   Она строго кивнула.
   - Есть чистая рубашка, - повторила она. - Насколько я могу судить,  эти
люди в твоем списке разбросаны по всей стране...
   - Правильно. Мой отец не сидел на месте.
   - И ты намерен разъезжать по всем Соединенным Штатам, заходить  в  дома
этих людей и задавать им самые интимные вопросы, имея за душой  лишь  одну
чистую рубашку?
   - Я об этом особенно не раздумывал, - сказал он, защищаясь.
   - Считай себя счастливым, если тебе в таком виде удастся пройти хотя бы
мимо собаки, - сказала она. - Не могу понять, как тебя сюда-то пропустили.
   - Последние несколько дней я не смотрел на себя в зеркало, -  признался
он.
   - Я тебе сейчас скажу, что я собираюсь с тобой делать, - заявила она  с
уверенностью, которой вовсе не испытывала. - Ты остановишься у меня,  и  я
одолжу тебе денег, чтобы ты купил себе приличную одежду и...
   - Я не могу вам это позволить.
   - Безусловно можешь, - сказала она  твердо.  -  Ты  слышал,  я  сказала
"одолжу"?
   - Одному богу известно, когда я получу свои деньги и вообще получу ли.
   - Я могу подождать.
   Он глубоко вздохнул. Она видела, какое облегчение он почувствовал.
   - Не понимаю, почему вы ко мне так относитесь. Вы ведь  меня  почти  не
знаете...
   - Знаю достаточно, чтобы так к тебе относиться. - Она тоже вздохнула. -
Я хочу быть честной с тобой и потому открою тебе один секрет.  Я  поступаю
так вовсе не из соображений благотворительности. У м